Перекрёсток
«Когда тебе плохо, всем вокруг почему-то хорошо.
В метро, в маршрутках, в коридорах. Переглядываются, хихикают, улыбаются, пока ты не знаешь, куда спрятать свои глаза. У тебя, блин, кошки на душе скребут, а студентики и школьники весело обсуждают всякую хрень!
«Знаю, что вы надо мной смеётесь, собаки!»
Знаю, почему они резвятся; на их месте я бы тоже вёл себя, как ни в чём не бывало. «Какой смысл грустить, трястись и скорбеть, если вся эта байда меня не касается?» Справедливо. Наверное, такие же мысли вели меня сквозь тьму последнего десятилетия. Это меня не касается – и всё тут!
Не хочется ничего делать, не хочется думать о том, что готовит завтрашний день. Каждый раз, когда планируешь сделать что-то завтра, понимаешь, что этого самого «завтра» для тебя может и не быть!
Беспокойство и истерия кругом немного успокаивает, напоминая, что я не один такой. Не единственный, кто боится. Зато когда «товарищи по несчастью» ведут себя так, словно ничего не происходит, это жутко бесит. Понятно, чего боятся практически все парни. Понятно, чего боятся некоторые женщины: высоко ценимая во все времена работа врача может обернуться для них абсолютным кошмаром. Можно было бы позлорадствовать отчаянью иных, похихикать в кулак, но не хочется. Зато когда люди, оказавшиеся со мной в одной лодке, вдруг начинают шутить, играть с детьми, радоваться чему-то и вообще делать хоть что-то, что отличает здорового человека от потенциального самоубийцы, это бесит. Я сам себя бешу порой.
Неужели это такая форма храбрости – жить, будто всё будет в порядке, хотя самому хочется то ли бежать куда глаза глядят, то ли косплеить Анну Каренину в метро? Я не знаю. Может, это храбро – хранить молчание, когда все кругом визжат, а может это лишь символ принятия, признание в собственной беспомощности.
Уже нет сил улыбаться, нет смысла думать о завтрашнем дне. Не хочется просыпаться, чтобы один-единственный клочок бумаги свёл на нет годы кардиотренировок и отправил меня в могилу. Тогда какой смысл вообще что-то делать? Пытаюсь ли я забыться в рутине? Прячу ли голову в песок в надежде, что буря пройдёт мимо?
Нет, просто если я вдруг решусь обнять несущийся на меня поезд, от этого пострадают те, кого бы хочется сберечь. Печально, но каждый, кто улыбается или хотя бы делает вид, что всё не так уж плохо, пока проезжая часть автодорог и рельсы манят словно постель, в которой хочется уснуть и никогда не просыпаться, делает это не ради себя. Его жизнь – это не только его жизнь.
А вот и моя станция. Пора выходить…»