Со временем технология со стендов перешла на реальную технику. Первое испытание не заставило себя ждать. Результат был… двузначным. С одной стороны, двигатель работал, техника совершила планируемый прыжок. С другой стороны, лётчик-испытатель не долетел. Он “потерял структурную целостность”, как писалось в отчёте. Встал тяжёлый вопрос: что не так? Оказалось дело в том, что импульс, создаваемый двигателем, не передавался пилоту, как неотъемлемой части техники. Плоть воспринималась как препятствие, лишнее сопротивление. Говоря по-простому, прыжок совершала только машина, а пилот оставался на месте.
Требовалось как-то дать понять импульсу, что атомное строение человека (плоть и кровь) неразрывно связано с атомным строением самой машины (металл). Для этого была создана система согласования “пилот-машина”. Особенно важной частью которой был специальный костюм, а ещё более важной шлем с нейронными контактами. Теперь сигнал, порождающий импульс, исходил в первую очередь не от микросхем и проводов, а от мозга человека, который являлся вершиной системы. Теперь получалось так, что человеческий организм, благодаря костюму, был первым уровнем прохождения импульса, то есть сперва “насильно” через большее сопротивление. Таким образом, импульс не мог по своей воли пойти по желаемому для него сопротивлению и перебросить машину, не считаясь с человеком.
Первые испытания такой системы показали новую проблему. Теперь пилот испытывал крайне сильную перегрузку, так как импульс действовал на него на тысячную долю секунды раньше. Это было решено с помощью синхронного накопителя и системы изоляции. Суть была в том, что теперь двигатель сперва создавал два отдельных потока импульса, идущих по отдельным проводящим элементам с системой изоляции (холостой цикл). Синхронный накопитель должен был уловить оба потока и, только в этом случае, переправить потоки на пилота и конструкцию машины одновременно. Возникала дополнительная микрозадержка между подачей команды и совершением прыжка, но теперь всё работало слаженно.
Совместно с решением старых возникали и другие проблемы. Теперь технику требовалось “вырастить”. Настройка всей системы требовала крайне много времени и постоянных сборов данных с пилота. Каждый костюм изготавливался под конкретную ДНК. На одной машине не могло летать несколько людей.
Название “Молния” появилось от того, что при активации импульса за машиной оставался небольшой след, который напоминал электрический разряд во время грозы.
– Так, – в конце протянул Кейн. – Если каждая “Молния” создаётся под своего пилота, как я смогу управлять отцовской?
– В такие научные тонкости я не посвящён, – развёл руками Ли-Йон. – Но ты копия отца, Артур. Даже голос как у него. Учитывая, что все твои химико-биологические данные были взяты в институте, то… Ребята знают, что делают. Помучай научный состав, когда будешь проходить подготовку.
– Почему бы просто не оставить отцовскую “Молнию” на длительном хранении? – не совсем понимал Кейн.
– Эта игрушка стоит бешеных денег, Артур, – с улыбкой ответил Ли-Йон. А в случае проведения боевых действий каждая единица будет на вес золота. Учитывая, что нашлась замена, шанс чего минимален, “Молнию” будут эксплуатировать. Таковы мои предположения.
После довольно приятного знакомства со своим командиром Кейну была представлена казарма. Она напоминала одну из тех, что были при институте, только более уютная. В ней базировались не все пилоты “Молний”. Допускалось проживание вне базы. Остальные пилоты отнеслись к Кейну с некоторой скрытой неприязнью.
Как и сказал Ли-Йон, в течение четырёх недель Кейну пришлось пройти усиленную и ускоренную подготовку, так как остальной состав начал тренировки раньше него. Этот месяц в основном занимала теория с периодической отработкой на тренажёре и визуальным ознакомлением с “железом”. Помучить научный состав времени не было, и Кейн оставил это на потом.
“Молния” представляла из себя не сильно отличающийся по конструкции от классических штурмовых моделей боевое воздушное судно класса атмосфера/открытый космос (А/К). Относительно узкая носовая часть плавно переходила в широкий хвостовой отсек. Крылья имели изменяемую геометрию. В открытом космосе они были ни к чему и являлись лишними габаритами, поэтому имели возможность полностью отодвигаться назад, придавая “Молнии” форму острия копья. В хвостовом отсеке располагалось два двигателя. Первый классический, реактивный с двумя соплами. У этого двигателя имелась возможность несимметричной тяги, что раньше было не стандартно для боевых моделей (Кейн сразу одобрил такое). Для большей манёвренности в открытом космосе у “Молнии” имелись дополнительные маневровые двигатели слева и справа от основного. Главной особенностью машины являлось её второе сердце – импульсный двигатель. Снаружи его не было видно.
Настало время практики. В течение двух недель Кейну каждый день предстояло по пять часов привыкать к тому, как ведёт себя машина.
“Молния” была скора на отклик управляющих воздействий, что вместе с мощным двигателем делало её очень манёвренной, но не прощающей ошибок. В общем через шесть недель Кейну назначили первый прыжок.
Ли-Йон в свободное от общих тренировок время часто беседовал с Кейном на технические и другие темы. За день до первого вылета Кейна с прыжком он сидел с ним в “умной комнате”.
– Ощущения от прыжка весьма разные, но и схожие у всех, – говорил Ли-Йон. – Но, что одинаково на сто процентов, это незабываемость первого прыжка, – он позволил себе мечтательно улыбнуться. – И так, не стану портить твои предвкушения, потом расскажешь. Какие первые действия после выхода?
– Во-первых, проверить пространственное положение. Осуществить корректировку при необходимости. Во-вторых, проверить показания приборов контроля работы двигателя. Но это в случае не нахождения в боевых действиях. При нахождении провести визуальный осмотр на наличие опасности, согласовавшись с радаром возможных угроз. В-третьих, проверить личное состояние. В случае кровотечения из носа, красного тумана ил жжения в глазах, привкуса крови во рту дальнейшие прыжки на значительные расстояния и сложные серии прыжков не рекомендованы.
– Обрати внимание на третий пункт, Артур, – прервал доклад Ли-Йон. – Лопнувшие капилляры не смертельный, но свидетельствующий о излишней нагрузке на мозг признак. В случае пренебрежения возможны… – Ли-Йон с вопрошающим видом вцепился в Кейна.
– Повреждения нейронных связей, – с умным видом отчеканил тот.
– Хорошо, медик, видимо, что-то тебе в голову вдолбил. Порядок проведения прыжков, – сказал Ли-Йон с приглашающим жестом.
– Перед первым прыжком после остановки двигателей убедиться в исправности контуров импульсного двигателя. Об исправности свидетельствуют: нулевое напряжение на подающем контуре и наличии напряжения на контуре холостого хода после запуска; целостность контактов синхронного накопителя, что проверяется перед вылетом как внешне, так и во время прогонки двигателей; отсутствие дёрганий машины и наэлектризованности поверхности, а также покалываний в голове при надевании шлема.
– Подробней про проверку во время прогонки двигателей, – сказал Ли-Йон, слушая, скрестив пальцы под подбородком.
Таким образом прошло два часа. Ли-Йон спрашивал про действия в стандартных и аварийных ситуациях. Он хотел убедиться не просто в знании, но и понимании.
На следующий день Кейна отправили в четвёртую тренировочную зону, которая предназначалась для отработки одиночных манёвров. Первый прыжок равнялся пятидесяти метрам, иначе мозг с непривычки перегружался, и была возможна потеря сознания.
– И так, – с колотившимся сердцем мысленно начал проговаривать Кейн. – Блокировки сняты, оба импульсных контура в порядке, показания приборов работы двигателя в норме. После этого он запросил разрешение на тренировочный прыжок, получил подтверждение. Не первый полёт, но волновался Кейн как мальчишка. – Так. Визуальное определение места выхода. Поднятие защитного колпачка на ручке управления, тугая пружина всё-таки. Кейн глубоко вздохнул и выдохнул. – Мысль, кнопка. Погнали!
Сперва возникло ощущение словно Кейна волной воды, ударившей в спину, сбило с ног. Затем тело стало заметно плотнее (не тяжелее, а именно плотнее), а пространство вокруг сгустилось. Помимо этого, было странное чувство некоего единства с машиной. Затем ощущение, напоминающее удар лицом о песок и одновременно невесомости. После выхода “Молния” оказалась в не изначальном пространственном положении: крен семьдесят градусов, нос задран вверх. Кейн не заметил сперва, что сам тянул ручку управления. На секунду он растерялся, но исправил ситуацию. Доложив о выполнении упражнения, он вернулся на базу. Во время обратного полёта кончики пальцев зудели, словно каждый нерв сошёл с ума.