– А она? Она поедет с тобой?
– Куда же ей деваться прикажешь? Я в ответе за нее… Адам. Ты назвал правильное имя. Мы отправимся к нему. Я очень давно хотел увидеть его, и я уверен, он будет рад нам. Не поверишь, мне очень не хватало его. С самой школы. Как он сейчас? Все такой же, наверное, мудрец и чудак. Да, ты трижды прав! Никто другой мне не нужен сейчас так, как он. Адам способен поддержать и словом и делом.
– Вот-вот. Наконец-то ему представится возможность не только говорить, – неумело съехидничал Алексей. Он почувствовал, что гроза миновала, и на радостях, позволил себе развязный тон.
– За него я не сомневаюсь. Его слова – не пустой звук. Даже если и не сопровождаются действием – они сами часто действеннее многих предприятий. Вряд ли на свете имеется еще хоть один человек, имеющий на меня влияние большее, чем Адам. Он – настоящий учитель. Не по профессии или должности. Его слова воспитали меня. Я задумываюсь о своих ошибках и жизненных стремлениях с оглядкой на него. Ты, можешь иронизировать, но он – почти недостижимый пример для меня.
– Я не буду с тобой спорить. Я тоже уважаю и люблю Адама. Остается только удивиться, почему ты так редко видишь его и ничего о нем не знаешь.
– Потому, что мне слишком далеко до него. И в прямом, и в переносном смысле. Так, что я даже не воспринимал его, как реального человека. Но сейчас, мне, почему то кажется, что он то и есть настоящий.
Беглецы покинули дом Алексея. Было принято решение последовать его совету. А вечером, того же дня, в квартиру на Красноармейской, вернулась с работы Света. От Ирины Николаевны она узнала, что у них были гости, и принялась осаждать мужа вопросами.
– Что? Просто так они приходили, Петр и его новая подруга? Чего ради?
– Ну, не совсем просто так. Было, значит, дело. Тебя то, что так беспокоит?
Ушли ведь.
– Почему я не могу поинтересоваться? Жаль, что не застала их. Я бы хотела взглянуть на нее, – черные глаза Светы заискрились. – Чем же ему Лора плоха была?
– Ой, да откуда я знаю! Спроси что-нибудь полегче. Иди разберись в Петре! – Алексей выглядел злым и усталым. Сейчас, Света обратила на это внимание.
– Что с тобой? Что лаешься? По-моему, не ты, а я с работы пришла. Что случилось, в конце концов? Я вижу, что что-то произошло, – она, с настойчивостью, заглянула ему в лицо, пытаясь поймать его блуждающий взгляд.
– Что произошло? – вдруг, совершенно иным тоном отреагировал Алексей. – Петр вляпался в опасную историю. Эта девица, Ксения – еще одна замороченная им голова, с его нового места работы. Она взялась ему помочь. Сама теперь рискует. В общем, они скрываются. Связался с бандитами какими то. Те задумали его обобрать. И обобрали, как я понял. Но Ксения эта, помогла ему заполучить документы, которые доказывают, что он финансировал проект, права на участие в котором, его сейчас лишили. Вот и все.
– Ох! – только и смогла выдохнуть Света из себя. Лицо ее вытянулось больше обычного, глаза широко распахнулись.
– Вот тебе и ох! – Алексей, от неловкости, перевел взгляд на свои тапочки.
– Ну и что же? Он заявит в милицию?
– Ничего я не знаю. Дело не слишком простое. Люди, которые его ограбили, какие-то шишки и, как я понял, быстры на расправу. Поэтому нужно знать наверняка, как действовать. Иначе можно не успеть.
– Зачем же он к нам наведывался?
– Зачем? Думал, я найду ему и Ксении место, где спрятаться.
– И ты?
– А что я? Не здесь же им жить? Где у нас то? С мамой или с нами в одной комнате?
– Можно на кухне.
– Ха-ха. Ты что? Сумасшедшая? Да пойми ты! Среди этих бандитов есть человек, который знает меня. Петр, будь он неладен, познакомил нас однажды. Хочешь, чтоб нам здесь разнос устроили? Мама помрет от страха. А ты?
– Ой, да… И все таки, мне кажется, что первый от него помрешь ты.
– Светка! Светочка! Ну, что ты говоришь? Я же только о вас и думаю. Ты не представляешь, что может из этого выйти. Ты не знаешь подобных людей. Зачем нам это все? Тебе и маме моей, что? Жить надоело? Да, и сам я хочу жить…
– Так серьезно?
– Еще как. Я конечно не знаю деталей, но могу себе вообразить. Короче, я нашел ему убежище. Вспомнил нашего старого друга. Вернее, учителя истории и географии у нас в школе. Он сейчас живет далеко отсюда. На Кавказе. Из нашей школы его выжили. Он примет Петра. Пройдет время. Ситуация успокоится, прояснится и Петр вернется, неожиданно для своих врагов.
– А здесь, в Питере ему больше некуда пойти?
– Не знаю. Ему нужно найти место, на которое никто не сможет указать. Здесь, слишком опасно.
– А нас? Нас могут найти? – замерев в испуге, спросила Света мужа.
– Ну, что ты? Нам страшиться нечего. Мы то кому нужны? Одному ему выкрутиться было бы значительно проще, да вот девчонка… Это, конечно, все усложняет. Петя в своем репертуаре. Вечные перипетии.
– Леша, как же ты говоришь, что нам нечего бояться, а сам отказываешься приютить их на жалкие несколько дней? Они, почему-то, должны бежать, бог знает куда. А что если их схватят?
– Кто схватит? Альберт этот – не мэр города. В розыск их не объявят. Наоборот, Петру самому, может быть, стоило бы обратиться в органы или прокуратуру. Глядишь, и действенную помощь нашел бы там.
– А если его, тем временем, найдут? Что же, по-твоему, он зря укрытия ищет?… Свинство. Свинство! Слышишь? Выгнал людей, которые пришли к тебе за помощью…– Света побледнела, к горлу подкатил комок. Волнение мешало ей говорить. – Можешь не отвечать. Я все вижу. Ты боишься и врешь. А ты подумал о том, что может с ними случиться? Что ты будешь чувствовать тогда?… Не хотела бы я иметь такого друга…Можешь врать сколько угодно. Я уже достаточно узнала тебя. О, как же проклинаю я себя за то, что твоя жена! – Глаза ее заблестели слезами.
Алексей ошарашено глядел на нее. Его лицо стало мертвенно бледным. Он впервые услышал такое от его Светы. Надо было что-то сказать, объяснить, переубедить ее, нельзя было оставлять повисшими в воздухе эти обвинения, но слова застряли в горле. Молчание тянулось не долго, в комнату внезапно влетела Ирина Николаевна:
– Не смей! Не смей, дурочка! Что ты говоришь? – ее лицо и глаза были красными от гнева и возмущения. Обоим стало ясно – она слышала весь разговор. – Он – твой муж. Он, прежде всего, думает о нас! О своей семье! Он думал о том, что может случиться с нами! Что ты возомнила о себе, оборванка? Что позволяешь себе? Он трясется над тобой. Дрожит. Любой другой на его месте, да вот хотя бы Петр, давно нашел бы десять других. Он любит тебя, глупая. А ты говоришь ему такое. Где твой стыд? Глаза, где твои? Совесть? Кто еще позаботился бы о нас? – Она приблизилась к долговязому еще не пришедшему в себя сыну, обняла правой рукой, уткнулась головой в его костлявую грудь.
– Ты хочешь бросить его? Говори! – повернувшись, наконец, к Свете, нервно выкрикнула она.
– Ну, что вы лезете? – тихо и потеряно отозвалась Света. – Я ничего такого не сказала. Я сама его люблю. Но – тут голос ее усилился – я вижу, когда он поступает недостойно. Он уже не маленький. Он должен быть мужчиной, а Вы.. Вы сюсюкаетесь с ним, как с трехмесячным.
– Ты жестокая, Света. Слишком, для твоих лет.
************************************************************************
Поздним вечером того же дня, Алексей, по обыкновению, уселся за диссертацию. Света и мать уже легли. За письменным столом, под тусклым светом старой настольной лампы, он обложился кипами научных материалов, чертежей и справочников. Сделал вид, что погрузился в работу, так как это бывало почти каждый вечер и утро. Но события прошедшего дня не давали ему сосредоточиться. Волнение не проходило, кожа увлажнилась холодным потом. Он снял очки и прикрыл веки.
– Гнусно. Неловко. Что-то не так сделал я сегодня. Не то и не так. Конечно же, надо было принять Петра. Но что бы случилось тогда? Как бы я работал? А если бы нас вычислили? Пришли бы сюда? Стряслось бы что-нибудь ужасное? Откуда ж я знаю. Но почему я должен отвечать за его жизнь? Он, страдает за меня? Как бы ни так. Пусть, в конце концов, и расхлебывает кашу, что сам заварил. Ведь я же никого не иду обременять моими проблемами. А их у меня предостаточно. У него и деньги и благополучие. Пришло время рассчитываться, а он бежит ко мне. Где это видано!
Ну, хорошо. Допустим, я пустил бы его. А если б что-нибудь случилось? Было бы лучше? Трудно даже представить, что могло произойти…. Возможно, все самое отвратительное, что мне и в голову не придет. Это их нравы. Тогда, простил бы я себе эту щепетильность, что заставила меня его принять? А сам он? Как он смотрит на то, что могут пострадать совсем непричастные, невинные, незаинтересованные люди? Он, вообще, об этом задумывался? Отчего же мне тогда так плохо? Что за жизнь! Она не дает мне малейшего облегчения. Она душит меня. Я даже не знаю, есть ли смысл в том над, чем я работаю. Корплю над своими идеями, наукой. А для чего? Ради кого я все это делаю? Куда девалась моя вера в светлое, в людей? Зачем человечеству наука? Чтобы комфортнее плодиться? Плодить рабов, которых кучка мерзавцев или пошлет на бойню, или будет доить пока у них молоко не закончилось. Муравейник. Скотство. Где жизнь, о которой мы грезили в детстве? Мечтой, о которой нас пичкали словно конфетой? Кругом грязь и обман. Наука на службе у подонков. И рассматривается она только с той точки зрения, насколько она нужна им в данный момент. Если не будет нужна, идеи замечательных людей помрут вместе с ними. И зачем в таком случае работать? Быть ненужным непонятым чудаком? Или подстраиваться изо всех сил? Лизать зады власть имущим? Идеалы? Есть в них смысл? Да и мне разве нужно что-то особенное? Хочу жить как человек, иметь семью, жену, детей, творить. Быть счастливым и приносить пользу. Не это ли естественно для каждого? Но нет. Откуда же смрад в воздухе и желчь на сердце и на губах? Они мучают и не дают покоя. И я. Я тоже не в силах освободится от них. Я сижу сейчас здесь один и противен сам себе. Хочется кричать. Кому, кому я могу объяснить все это? Кто услышит меня? Поймет? Почему хорошие люди всегда жертвы? Я не хочу быть жертвой. Я всегда верил в победу высокого разума над подлостью мира, а сейчас вижу противоположное. Итог? Что делать? Извечный вопрос. Может, действительно плюнуть, выбросить идеи и принципы как смешной старомодный хлам, кукольных идолов и начать приноравливаться к новой жизни, искать место потеплее, а кусок послаще? И тогда, став червяком, возможно, я стану счастливее?… Нет. Этого не будет никогда. Себя не обмануть. Я не смогу. Но вот не задача, и иначе плохо получается. Вот, например, вроде бы, все правильно сделал. Отправил Петра с девчонкой к Адаму. Тот, похоже, и в правду не от мира сего. И он им поможет. Но что он подумает обо мне? О том, кто был близко, а за помощью послал в такую даль? Почему мне плохо, как бы не убеждал я себя, что сделанное мной разумно и справедливо? Не потому ли, что я просто струсил? Да, струсил. И вдвойне стыдно оттого, что об этом мне сказала моя жена. Какое презрение читалось в ее глазах! Господи, что может быть тяжелее такого ее взгляда? Неужели, я и вправду его заслужил?… Да, конечно. Я сказал ему все не то и не так. Не так надо было принять его. Вернуть бы все назад… Какая досада, что это невозможно. Сейчас бы, я не дал ему уйти, не отпустил бы. А если что, поехал бы вместе с ними. О, черт! Что я говорю! У меня, кажется, уже начинается бред! Надо успокоиться. Ничего страшного еще не случилось. Пошлю Адаму телеграмму. Пусть позвонят мне, как доберутся. Я возьмусь выполнить любое поручение Петра. Сходить куда необходимо, узнать, что можно предпринять. Все образуется. Обязательно образуется. Не надо думать о плохом. Не надо… – последнюю фразу он повторил, как заклинание. Затем, он встал из-за стола и направился на кухню. Несмотря на то, что не курил уже с полгода, резким движением распечатал старую пачку LM и, как будто в прострации, втянул полузабытый сигаретный дым.
************************************************************************
Иномарка, укутанная плотной пеленой пыли медленно кружила по поселку. Водитель аккуратно преодолевал колдобины, объезжал ямы и булыжники. День выдался жарким и солнечным. Поселок Хаджох раскинулся в долине быстротекущей реки Белая. Мохнатые зеленые горы обступили его. Улицы замысловатыми извилинами восходили по правой стороне от несущегося с горных вершин, словно кипящего, потока реки. Левый берег – обрывистый, но и там, на плато, нависающем над рекой, протянулись улицы. Вода в реке холодна и чиста. Она еще почти месяц будет растворять в себе снег альпийских лугов. Хаджох разбросан на многие километры, сотни мазаных домиков приютились здесь, природным барьером отгородившись от суетливого и шумного мира. Пейзаж завораживал. Прозрачный, сияющий, словно хрустальный воздух. Шум разбивающейся о камни влаги. Изумрудно лиловые тона обильной растительности. Слоеный пирог, как будто обожженных солнцем скал. Качающиеся тени шелестящих листвой тополей. Подобное зрелище, наверное, могло бы заставить онеметь от восторга не одну впечатлительную душу.
Петром, потому как именно он находился за рулем автомобиля, овладело ощущение необыкновенного, иного, свободного от многих житейских проблем, пространства. Конечно, сейчас, он не был готов пойти на поводу у собственных эмоций, поскольку не спал более 30 часов и с каждым метром сильнее жаждал увидеть старого друга. В школе, в беленом двухэтажном здании, расположенном в центре поселка, прямо на трассе ведущей в Гузерипль, ему терпеливо объяснили, где живет Адам. Оказывается, домик находился на значительном удалении от его места работы. На правом берегу реки, несколько километров в гору, вблизи лесопилки.
Ксения только сейчас начала просыпаться. На бесконечных, кочках, подъемах и спусках ее трясло. Она, плохо понимая, что происходит, приоткрыла веки. В глаза ударил яркий свет. Хатенки, плетни, лающие собаки, разбегающиеся курицы, качающиеся за оградами кусты роз, бабки сельского вида, редкие мужики с помятыми грубыми лицами, загорелые парни и девчата.
– Где мы? Что за ужасная гора? Куда мы едем?
– Хм. Мы почти приехали. Так, что просыпайся, будь добра, и готовься к новому стилю жизни.
– Я совершенно разбита. Сколько я спала? О, боже! Целых пять часов! А как будто бы не спала вовсе! А ты? Ты, как же?
– Я нормально. Говорю же, мы уже приехали.
Они оставили последнюю поселковую улицу и взяли курс на стоящую в отдалении пару домиков, на фоне которых шествовало многочисленное стадо коров.
– А вот и он. Его дом.
– Господи, наверное, это и есть край вселенной! – вырвалось у Ксении.
Не успела машина заглохнуть, рядом с оградой хаты увитой виноградником, появилась мужская фигура. На его сухощавом загорелом теле была майка. Джинсы сильно потертые. Длинные русые волосы трепал ветер. Он блеснул стеклами очков, и ровным уверенным шагом вышел на встречу выбравшемуся из машины Петру.
– Адам! Адам Владиславович, принимай гостей! – ликующим голосом выкрикнул бывший ученик.
– Петр? Вседержитель небесный! Ты? Ну, иди сюда, дорогой.
Они крепко обнялись, внимательно, с искренней радостью, вглядываясь, в лица друг друга.
– Что же привело тебя? Отдохнуть приехал? Много вас, там, еще в машине?
– Со мной Ксения, моя подруга. А привело нас к тебе одно довольно хлопотное и запутанное дело. Подумал, что не плохо бы оставить Питер на некоторое время. Долго рассказывать, но я, конечно же, расскажу. Так, что получается, не просто проведать тебя приехал, а скорей, обстоятельства подтолкнули. Ты уж извини.
– О чем ты говоришь, старик? Не просто, так не просто. Если смогу хоть в чем-то помочь – буду только рад.
Ксения, тем временем, выбралась из автомобиля. Она выглядела заспанной, свежий ветер тут же растрепал ее слежавшиеся, во время изнурительной езды, волосы. Прямые лучи солнечного света окатили ее лицо и руки, заставив их засиять непривычной, для этих мест, белизной.
– Здравствуйте, Адам Владиславович, наконец-то мы добрались до Вас.
– И я рад увидеть Вас. Такую красавицу, спутницей моего бывшего ученика и друга. Что ж, заходите, гости дорогие. Путь от Питера не близкий. Пообедаем, и если захотите, сразу постелю вам. Отдохнете.
Они ополоснулись у висевшего на дворе умывальника. Пахло дровами, обработанной землей, сладостью цветов. За домом располагались маленькая красного кирпича банька и летняя кухня, образуя что-то вроде внутреннего двора. За ним, виднелись сад и огород. Крохотный, но очень серьезный пес неизвестного происхождения, деловито обнюхал пришельцев. В доме царила аккуратность и чистота, обстановка очень простая. Две небольших комнаты, кухня, веранда, амбар. Утвари, характерной для сельских жилищ – минимум, зато длинные ряды книг, стопки тетрадей, ворох исписанных листов на столе.
Через двадцать минут, вся компания собралась во дворе за круглым столом. Обед из горячей картошки с мясом телятины и салата из свежих овощей, заправленного домашней сметаной, показались утомленным путникам райским наслаждением.
– И по чарочке вина, моего собственного приготовления, за гостей! – с этими словами Адам разлил терпкого напитка в граненые стаканы.
– За тебя, Адам. Не знаю, почему, мне недостойному, так повезло. Иметь и друга и учителя в одном лице!
– За Вас, Адам Владиславович.
– Я счастлив, остаться тебе другом, но не зови меня больше учителем. Теперь, я думаю, ты и сам мог бы меня многому научить. Мне же остается учить новые поколения. Но хоть ты, сейчас, и сам капитан собственного корабля, чем Бог не шутит, плечо и совет старшего товарища могут оказаться не лишними. Поэтому, предлагаю выпить за всех за нас. За встречу!
Они пригубили вино.
– Прости меня, Адам. После некоторой паузы, опять начал Петр. – Так сложилось. Не было меня. Ни слуху, ни духу. И тут, как нужда стряслась, – на тебе! Заявился. Знаю, что не красиво. Ведь я даже не знал, как и чем ты живешь.
– Не проси прощения. Незачем. Ведь и я не искал встречи. Что проку об этом говорить. Жизнь развела нас. Самое важное, что теплые чувства мы не утратили, что искренне радуемся сегодня.
– И все-таки, Прошли годы. Как ты живешь, здесь, на новом месте, что заставило уехать?
– Успокою тебя. Мне хорошо тут. Много лучше, чем в последнее время было в Питере. Мне не позволяли делать того, что я должен и умею, мне мешали быть самим собой. Здесь, я не заметен. Мне верят, власть имущие не ждут подвоха от скромного учителя истории. Не ищут политических провокаций. Мы далеки от пульса страны, местные функционеры считают, что все происходит в столицах. Здесь же глушь, слава Богу! Мою свободу не отнимают, ее просто никто не замечает. Я свободен в мыслях и делах. Здесь борются только за кусок пирога, я же на него рот не разеваю. Так, что, пока, я несу моим ученикам светоч истины, как я ее понимаю, без какого либо серьезного сопротивления со стороны моих врагов. Кто знает, может в таких провинциальных местечках и родится новая Россия.
Петр неспешно изложил историю постигшего его несчастья. Голос его был грустным и слегка усталым, он не жаловался на превратности судьбы, он просто посвящал друга в курс дела. Объяснял, каким событиям обязана их неожиданная встреча. Он также сообщил другу, что адрес последнего ему дал Алексей.
– Ты, конечно, понимаешь, – отвечал Адам после недолгого раздумья, – я, вряд ли, в состоянии вернуть тебе утраченные богатства. Ситуация известна тебе много лучше, чем могу ее представить я. Да и люди, которые так яростно борются за презренный металл знакомы тебе не понаслышке. Ты знаешь, на что они способны, и что можно им противопоставить. Но мой дом и мое плечо в твоем распоряжении. Живи сколько тебе нужно. А если хотите жить долго и с большим комфортом, на всем готовом – по соседству хата Марии. Дом у нее намного больше. Старушка она аккуратная, старательная, доброго, недокучливого нрава. Она, с радостью, предоставит вам комнату, а то и две, с отдельным входом. Одиноко ей. Неприятности твои – нешуточные, и если ты задумал возвернуть себе утраченное, тебе понадобятся душевные силы и здоровье. Ведь ты, возможно, будешь рисковать, даже жизнью. Поэтому, успокойся, наберись терпения и сил, чтоб подступиться к этому делу с правильной стороны. Просчитай все на несколько шагов вперед.
– А, что ты думаешь о Саше? Парне, что предал меня?
– Что я могу сказать? Я ведь его даже никогда не видел. Душа человека потемки… Но если вы и впрямь были друзьями, как ты мне сказал, – ему должно быть хуже, чем тебе. Это настоящая трагедия. Не хотел бы я оказаться на его месте. Что может быть ужасней, чем отказаться от самого себя, своей души, в надежде на мифическое благополучие? Я не склонен думать, что ты Петр, так наивен, что столь длительное время принимал за друга лживого и хитрого притворщика. Он будет мучиться… А ты, коль чувствуешь в себе силы и желание – борись. Ты не один. Но даже не это важно. Главное: правда, на твоей стороне. Только не оступись в пылу схватки. Делай выбор, всегда, согласуясь с твоей совестью. Чтобы сохранить душу неискалеченной.
– Я пробуду здесь не долго. Дней десять, не более. Выйду на связь с органами внутренних дел или ФСБ. Сам или через Алексея. Подам иск, статейку чиркну. Глядишь, этот Альбертик сам умолять меня примется все замять и забыть.
– Раз веришь, что на правильном пути, действуй. Но пусть тобой движет жажда справедливости, а не мести. Это разные вещи, Петя. Не перепутай одну с другой. Для возмездия есть Бог. И Саша, и Альберт, по сути, достойные сожаления люди. Один обречен презирать себя, и будет страдать от этого, другой захлебнется своей жестокой и неправой властью, и добьется он только того, что упомянув его имя, люди будут плеваться. Скоро или не очень, но это – закономерный исход для подобных личностей. Сердца, наполненные злобой, жадностью, завистью – никогда не будут счастливы. Извечная гордыня не дает им покоя. И кто полюбит их? А даже если, кто и полюбит, любовь не проникнет в их сердце. Окутанные лживым и близоруким себялюбием, они не способны почувствовать любовь. А если все же им и удастся это, очиститься смогут они, только через великие страдания. Поэтому, предостерегу, тебя еще раз от мести. Корень ее – та же гордыня. А она, уж ты мне поверь, – первое зло. Она делает людей несчастными и неприкаянными. Я, Петя, люблю тебя, как друга, как ближнего, и желаю тебе всех благ. Поэтому, иди тем путем, куда зовет тебя твой добрый нрав…
Завтра, после завтра, как по раньше вернусь с работы – проведу вас по округе. Покажу, какими сказочно красивыми местами одарил нас Бог. Нерукотворные шедевры здесь повсюду. Ни одному художнику не создать ничего подобного. И чтобы увидеть и ощутить эту красоту не нужно денег – только чистота ваших душ.
Адам выполнил свое обещание. Следующие три дня он посвятил тому, что в качестве проводника и краеведа знакомил нашу пару с местными достопримечательностями. Они купались в грохочущих водопадах, носились галопом верхом. А поднявшись на высокогорное плато Лагонаки, смогли наблюдать, как сходят последние островки снега с дышащих свежестью альпийских лугов.
Отношения между Петром и Ксенией с каждым днем становились все более открытыми и нежными, они словно скинули покров условностей, оставив его, где то далеко, в северном мегаполисе, и, теперь, словно в воду горных рек, окунулись в свои чувства.
Вечером третьего дня, оставшись наедине у костра, Адам сказал Петру:
– Ты прости, если я сейчас заговорю, о чем, может быть, не следовало бы. Если так, дай мне знать, и я тот час умолкну. Слепому видно, что ты и Ксения любите друг друга. Это прекрасно и я от всего сердца желаю вам счастья. Не всем суждено испытать подобное. Любовь преображает людей. Пройдя через нее, ты уже не будешь прежним. Думал ты об этом когда-нибудь?
– …Не знаю. Наверное, нет. Я живу тем, что есть. Да, я счастлив. Но признаюсь, не задумывался, какое влияние на меня это может оказать.
– И не только на тебя…. По-моему, это не менее важно.
– Верно. Не на меня одного… Да, я люблю ее. Это очень заметно?
– Заметно, еще как! Только это и видишь, когда вы вдвоем. Веришь, что будете вместе всю жизнь?
Петра вопрос смутил, но он, не желая подать вида, поспешил ответить:
– Кто же может ответить на это? Мне хорошо с ней. Она мне бесконечно дорога… Наверное, я хотел бы с ней быть всегда. Не знаю, однако, возможно ли это. Не знаю, возможно, ли, чтобы чудо длилось вечно. Ведь это как чудо, Адам. Не знаю, можешь ли ты понять меня. Сколько всего пролетело за короткий срок. Можно ли всерьез говорить про всегда?
– А если без лукавства? Всегда, конечно, – это условность. Важно твое намерение и верность чувству, которое если есть, не покинет тебя, насовсем, никогда. Даже если ты будешь ему противиться. То же, можно сказать и в отношении ее… Кто она для тебя? Неужели, одна из вереницы прошедших событий? Одна из тех, кого ты с сентиментальной грустью, но спокойно, проводишь взглядом?
– Нет, я представить себе этого не могу. Ты, абсолютно прав. Конечно, нет. Но что я могу сделать? Откуда мне знать, что будет?
– Этого не знает никто. Но чтобы не растерять себя, ты должен приложить усилия. Для чего же даны нам силы, как не для созидания? Созидания, главным образом, собственной судьбы.
– Считаешь, я должен предложить ей стать моей женой?
– Ты сам решай, что ты должен, я хочу только, чтобы ты сохранил себя, сохранил веру в лучшее.
– Ты, трижды прав, Адам. Не имеет значения, то, что было, когда есть то, что есть у нас. Я люблю ее и хочу остаться с ней. Я знаю, это нужно нам обоим. Спасибо тебе, что ты начал этот разговор… Одно только удивительно мне, как удалось тебе с такой ясностью показать мне то, что было укрыто в дебрях моего «Я»? Ведь, сколько знаю тебя, ты жил всегда один?
– Так. Я давно уже один. Но я не одинок. И не забыл, что значит любить. И любовь живет во мне. Если возникнет желание, можно обвенчать вас прямо здесь. Я был рукоположен, как католический священник и имею право совершать таинство. И православный храм имеется в Хаджохе, только вот боюсь, там не возьмутся венчать без государственной регистрации.
– Спасибо. Наверное, так и должно случиться. Я буду очень рад если именно ты нас обвенчаешь. Одно только но. Я еще не разговаривал с Ксенией. – Сердце Петра в эту минуту возликовало, и он как школьник сорвался с места, устремившись скорее оповестить свою любимую.
************************************************************************
В тот же вечер Адам отвел Петра и Ксению к бабке Марии. Ее хата стояла по соседству. Там, действительно, было много просторнее, и состояла она из двух изолированных частей с отдельным входом. Баба Маша спокойно, без малейших расспросов, но в то же время, радушно приняла гостей.
– Живите, молодежь. Конечно. Сколько надо – столько живите. Вижу, вы – добрые люди. Я-то уже старая очень. Мне-то, что надо? Хоть чуток веселей. Докучать вам не буду. Не бойтесь. У вас свой двор будет, свое крыльцо. Как мой муж умер, Царство ему небесное, я с той стороны и не появляюсь почти. Убирать, разве что. Но силы уже не те. Адамушку я с мальства знаю. Он – золотой человек. Значит, и вы – люди хорошие.
Бабушка оказалась маленькой сухонькой, с пергаментным лицом, ввалившийся рот хрипел тоненьким голоском. Застывший взор серых окутанных бельмом глаз, лишь изредка менял выражение от благодушно мягкого, к смиренно безразличному. Поблагодарив бабку, Петр сразу отправился на боковую. Сегодня его сморило рано. Ксения же осталась выслушивать наставления по хозяйству. Обойдя дом, бабуля принялась уговаривать девушку попить с ней чай.
– Садись, внучка. Не побрезгуй, со мной чайка отведать. – Сухими, как ветки валежника руками приготовила она нехитрое угощенье. Хлеб, масло, варенье из клубники. Ксении почудилось, что она очутилась в каком-то таинственном былинном мире, о котором слышала из детских сказок. Ведь за всю свою жизнь, ей ни разу не довелось побывать в деревне. Поэтому она не могла воспринять как обыденность эту ветхую почерневшую от солнца старушку, эту хату, на склоне поросшей мохнатым лесом горы, глиняные горшки на плетне, суетящихся во дворе кур, вой собак во мраке ночи. Все это было слишком необыкновенным для нее. Она не могла представить себе, что и это согбенное существо, похожее скорее на мумию, чем на живого человека, когда то была женщиной. Что можно прожить такую необозримо длинную жизнь, здесь, вдали от всего того, что окружало ее Ксению, и что принято называть цивилизацией.
– Мария Григорьевна, и что же, Вы, тут, совсем одна живете?
– Да, милая, – покорно отозвалась старушка – одна. Адамушка только мне помощник. Пока, слава Богу, справляюсь одна. Муж то мой, Царство ему небесное, покинул меня. Уж 17 годов прошло. Сыночки мои давно оставили меня. Младшенького видела 35 лет назад. Ни весточки, ничего после. На Север уехали. Учиться, работать. Там и остались. Пропали. Писала раньше, только вот не отвечают. Перестала. Стара я. Уж недолго мне жить, жаль только, что перед смертью не увижу, ни детей, ни внуков. Хоть что жалеть? Отжила я и обиды свои. Да вот Господь не прибирает. А ведь уже, мертвая почти. Только, что хожу. Жду смерти. Больше ждать нечего… А ведь, была я, внучка, по молодости, очень красива. – бабка сипло засмеялась. Не хуже, чем ты сейчас. Парни по мне сохли.. Даже дрались смертным боем. И богатые были и бедные, и даже, верь не верь, князь черкесский за мной бегал. Но замуж вышла я за комиссара. В 42 погиб он. Потом уже за Ивана. Это он, нам эту хату ставил.
– Господи, да сколько же вам? – вырвалось у девушки.
– А мне деточка, хочешь верь, хочешь не верь, осенью 101 год исполнится.
– …. И никогда в город перебраться не хотели?
– Да, что ты?! Я так тебе скажу: не знаю, как люди и живут-то там. Я умерла бы, месяца б не протянула. Может, думаешь, я больших городов не видела? Видела, деточка, видела. Муж мой, жив был, Царство ему небесное, бывала в Майкопе много раз. Да, вот и в Краснодар в 64 году ездила сестру хоронить.
– И долго были? В Краснодаре?…
– Долго, ой, долго. 4 дня. Живут они там в квартирах. Душно. Воздуху нет, совсем. Кругом дороги. Автобусы. Машины. Асфальт. Думала, там и скончаюсь. Вслед за сестрой. А людей! Людей сколько! Идут скопом по улицам, только и смотришь, чтоб с ног не сбили. И никто ни с кем не здоровается. Да, куда там! Все бегут. Всем некогда даже слова сказать. Но ты то, наверное, знаешь. Городская. Карусель там вечная. Как жить там? Как сейчас помню, вернулась домой в Хаджох, так хорошо стало! Но неделю, до конца отойти не могла, все в голове кружилось. Не понимаю, честное слово, что все рвутся туда? Они же там, как в заточении. Ни двора своего, ни поля, ни реки, ни леса.