– Доброе утро, – откликнулась она.
Плисецкий, с кошачьей настороженностью, наблюдал за каждым движением Петра. И Петр почувствовал это затылком.
– Присаживайтесь. Ознакомьтесь с бумагами, – он протянул ему, лежащий до этого на столе веер из печатных листов. Здесь, в основном, есть все, что необходимо, за исключением подписей, печатей и суммы, что вы намереваетесь внести. Пока Вы заняты, если Ксения позволит, я сам сделаю для нас кофе.
Петр ушел в чтение. Внимательно просмотрев лист за листом, он с удовлетворением заметил, что бумаги оформлены профессионально. Они недвусмысленно обозначали его права и обязанности, а самое главное, сулили приличную долю прибыли, от выделенного ему бизнеса. Среди прочего, он нашел и приказ о назначении его исполнительным директором филиала «Карата».
По коридору заскрипели ботинки Альберта. Петр повернул голову и увидел будущего шефа во всей красе. На нем был кофейный костюм, на заколке галстука блестела бриллиантовая слеза. Он был аккуратно причесан, безупречно выбрит, благоухал дорогим одеколоном. В целом, выглядел довольно картинно.
– Петр! – он широко улыбнулся и протянул руку для приветствия. – Прошу ко мне. Ксюша, Аркаша, всем – доброе утро!
Петр продолжил изучать бумаги уже в кабинете Альберта.
– Все ли устраивает, Петя? Ничего от себя добавить не хочешь?
– Нет пока. Все гладко выглядит.
– Акции номиналом по 5 тысяч рублей передам тебе прямо сейчас, после того как подпишешь бумаги. Потом поедем в банк, перекинешь при мне на наш счет бабули, и основное событие сегодняшнего дня совершится. Ты уже видел приказ о назначении тебя исполнительным? Ну вот. Неплохо бы вечером, обмыть сделку, твой новый статус, да и за успешное сотрудничество выпить. Ладно, не будем забегать вперед. Ты готов? Или еще не дочитал?
– Еще десять минут, если ты не против.
– О чем речь!
Повисло молчание. Петр шуршал листами. Однако тишину вскоре разорвал голос Толика, раздавшийся по громкой связи.
– Альберт Николаевич, какая-то женщина Вас просит.
– Что еще за женщина? – раздраженно гавкнул хозяин.
– Не знаю. Я сказал, что если вы ее не знаете, не примете ее здесь. Тем более вы – заняты. Но она не унимается, визжит, кричит. Вся в слезах уже. Она на улице. Ксения впускать не велела, и переключила меня на Вас. А.… Вот. Она говорит, что ее зовут Казакова Елена, магазин автозапчастей на Блюхера.
– Знаю такой магазин. Черт знает что. Ладно, впустите ее ко мне.
Через минуту в кабинете возникла женщина лет 50, немного полная, с опухшим покрасневшим от слез лицом. На ней был кожаный пиджак. Из под пестрого платка выбивалась прядь рыжеватых, вьющихся по овечьи волос. Большие серые глаза робко окинули взглядом присутствующих. Женщина явно не решалась начать разговор, в присутствии Петра.
– Ну, привет, Лена. Как же. Помню-помню. Только не тяни кота за хвост. Если действительно, что-то срочное, выкладывай, не стесняйся! Здесь, все свои. Если же дело терпит, – зайди в другой раз и не отвлекай. Потому, как времени на пространные разговоры не имею.
– Альберт Николаевич, – губы у Лены задрожали, голос задребезжал, еще чуть-чуть и она сорвется на рыдания. Но, неизвестно откуда взявшимся усилием воли, она подавила спазм, всхлипнула, и продолжила – В среду вечером пришли какие-то лбы. Была я и муж. Спрашивали, под кем мы работаем. Я ответила. Они мне – что такого не знают. Что район этот был всегда их. Были, мол, в отлучке. Теперь вернулись и порядок наведут. Забрали 2 комплекта дорогой резины и укатили. Пригрозили вернуться и проверить, соврала я или нет. Я позвонила Калинычу. Не дозвонилась. Он, наверное, номер сменил. Уже тогда хотела искать Вас.
– Что ж не искала?
– Хотела уже идти.. Но, вчера, тоже под вечер, нагрянули, – слезы навернулись на ее серые коровьи глаза. – Снова ту же песню: район, мол, их. Вы прибрали не свое. Должна платить им по 500$ ежемесячно. Муж попробовал возразить, его …– Лена зашлась безудержным плачем. Избили.. Избили страшно. Весь в крови был. Забрали в реанимацию.
– Что в больнице сказала?
– Сказала, что на улице хулиганы напали. Так они велели.
– Правильно. Надеюсь, с ним ничего страшного?
– Перелом руки и бедра. Сотрясение.
– Успокойся. Все образуется. В милицию вызовут, держись версии с хулиганами. И ему передай. Они как себя назвали?
– Братья Демидовы.
– Обещались навещать?
– Сказали, что и сегодня приедут. Им на BMW инжектор нужен.
– В общем так. Не хнычь. Вопрос решим… Что за Демидовы? – протянул он задумчиво. Он взял трубку и набрал номер:
– Калиныч? Есть дело. Возьми с собой кого-нибудь позлее и на Блюхера дуйте. Магазин автозапчастей. Сигнал поступил. У меня, тут, хозяйка сидит вся в соплях. Ты ей номерок то новый кинь, а то не достать защитника. Ты же знаешь, мне, сейчас, этим заниматься некогда. А там беспокойно. Какие то Демидовы. Типа освободились, ну и претендуют. Поставь на место. Ясность наведите.
– А, ты, Лена, ноги в руки и дуй к себе в магазин. Калиныч и еще один орел покрутятся там у тебя, сегодня. Выясним, что это за фрукты, и чего они стоят.
После вышеописанного эпизода, Петр, Аркадий и Альберт без сучка и задоринки исполнили ранее намеченный план. Документы надлежащим образом были оформлены, подписи поставлены, акции куплены, деньги переведены. Только под вечер они вернулись в офис. Осталось поднять бокалы за успех будущего бизнеса и новое партнерство. Решено было отметить это событие дорогим коньяком, но без излишней помпы, в рабочем кабинете генерального.
– Давай, Петр, выпьем за наш общий дом «Карат»! – Альберт поднял руку с мерцавшим в стекле золотистым напитком.
– За нас! – добавил от себя к тосту Петр. Левой ладонью, он с удовольствием поглаживал, черную папку, с недавним приобретением.
Не успел пряный вкус растаять в их ртах, как по громкой связи Ксения доложила:
– Альберт Николаевич, к вам Суханов и Григорьев.
– Добро пожаловать, – живо отреагировал шеф.
В кабинет вошли двое мужчин в просторных кожаных пиджаках. После их появления места в кабинете заметно поубавилось, стало, как будто, даже темнее. При взгляде на их лица, в первый раз, трудно было испытать что-нибудь еще, помимо страха. Петру подумалось: – как странно, что за такими благозвучными фамилиями могли скрываться столь отталкивающие рожи. Тот, что повыше – почти альбинос. На бледной голове торчал ежик из желтых и жестких волос. Взгляд выцветших глаз – жесткий и диковатый. Он внушал сильное сомнение, в уравновешенности его обладателя. Крупный, кривой, без сомнения, не раз ломаный нос. – Такая физиономия смотрелась бы очень органично вкупе с гестаповской униформой, – предположил Петр. Второй, был несколько ниже первого, но значительно превосходил его по габаритам. Он был просто огромен. На массивной бычьей шее крепко сидела круглая голова с плоским матовым лицом. Короткие каштановые волосы лоснились. Карие глаза, сквозь щели припухших век, отливали коварным блеском. Толстые, сизые губы – искривлены улыбкой. Он заговорил:
– Здорово, Алек. Задал ты нам сегодня задачку.
– Неужто не справились?
– Обижаешь. Чтоб мы, да и не справились?
– Если не считать, что чуть мочиловым не кончилось, то все Ок. – вступил блондинистый ежик.
– Ближе к теме, – посерьезнел Альберт.
– Да нет. Все нормально, Алек. За Горелым грешок водится – лезет в бутылку, раньше, чем поймет, что к чему. – Здоровяк, плохо усмехнулся. – Еще немного и оттяпал бы законнику голову. Один из Демидовых в законе. И самое смешное, – я его отлично знал раньше. Это же – Дема Охтинский. Хорошо, я узнал его, а то ведь, Горелый ему уже перо к горлу приладил. Резкий, – только успевай сдерживать. Могли бы вляпаться в войну. Короче, я тему просек. Перетерли. Замяли непонятки. В натуре, 8 лет назад Дема район держал. Пока не сел. Сейчас, вышел – и по своим местам. Там, раньше продуктовый магазин был. Им платили. Потом все поменялось. Наше стало. Ну а они – с зоны, дурака валять. Тебя прекрасно знают. Варежку, на твое, не разинут. По пьяни, на понтах налетели на барыг. Помирил я братву. Младшенький Демидов подрос. Боец. Порешили так – забрали резину – ладно. Туда больше не сунуться. Бабе и мужику ее, внушим – сами виноваты. Старых хозяев, тем более, авторитетных, надо знать. А то пререкаться с законниками! Такие номера бесплатно не проходят. Еще дешево отделалась. Ну, я хохотал, потом, с Горелого! Он, мне сказал, что Дему за фраера принял. Бля буду, крови бы размазали сегодня! Младший Демидов уже волыну достал! Приключения!
– Значит, можно сказать, с победой вернулись домой? Давайте и вам коньячку плесну!
– Так что, стало еще теснее в городе. Демидовы прибавились. Думаю, все же, без кровопускания, эти не обойдутся. Почти все поделено. И только недавно устаканилось. А они прут сломя голову. Море по колено. Может притянуть их к тебе? Сгодятся, может, на что? Пока бед не натворили?
– Дельная мысль.
– Где найти их знаю. Добазаримся – запишу их в актив.
– Эх, бойцы-бойцы, женщину, так-таки без резины оставили. Не отстояли, не уберегли.
– Калиныч. Максимум, что можно было сделать. Или ты хотел, чтобы мы их порюхали?
– Я бы запросто! – вмешался Горелый. – Шик! – и Демушка отдыхает без собственной репы!
– Трепло. Сам бы уже холодный, как два часа валялся. Братуха то его, волыну не играться достал.
– А ты на что? – артачился Горелый.
– Алек, скажи, тебе надо было это? Зачем нам кровопролитье? Авторитет мы не потеряли, деньги – тоже. Остались при интересе. А баба… Баба свое отобьет. Пусть радуется, что так обошлось.
– Все правильно, Калиныч. Светлая голова. За это и люблю тебя. – шеф одобрительно закивал. – Ты, Горелый, прислушивайся к нему. Не предосудительно это. А то, и правда, запала в тебе многовато. Боязно, – как бы сам себя не подорвал.
– Альберт, ты же сам сказал?
– Что я сказал? Может, проверить тебя хотел? Теперь, вижу, одного тебя на стрелки и на разборы посылать стремно. Поднимешь шухера, потом замазывай за тобой!
Горелый скорчил оскорбленную мину. В эту минуту, по громкой связи, ангельский голос Ксении, возвестил о прибытии Саши.
– Ладно, братва. Спасибо, за миссию. На этой недели, знаете, что делать? – Альберт посмотрел на Калиныча со смыслом.
– Знаем. Память еще не отшибло. – они поднялись, пожали руки Альберту, Петру и направились на выход.
Едва они исчезли, в кабинет, по обыкновению, вразвалочку, вошел Саша.
– Здравия желаю. Я маленько задержался. У вас все топ-топ?
– У нас, все в лучшем виде, – отозвался Петр, который, наконец, с облегчением увидел лицо друга.
– Я то, теперь, могу на что-то рассчитывать?
– От «Карата», тебе премия в штукарь. Это – моим личным приказом. А работать будешь под Петром. С него и спросишь что, когда и за сколько. Знаю только, что на месте сидеть не будешь.
– Я думаю, что в качестве моих вторых глаз, он мне очень пригодится. Когда плечом к плечу работает старый друг, можно горы свернуть, – произнес Петр.
– А тебе, Петр Константинович, я выделил у нас в офисе кабинет. А как ты думал? Сейф пудовый, финская мебель. Тихо. Спокойно. Вот ключи. – Альберт брякнул о стол металлической связкой. Теперь, здесь все твое. Твой второй дом. Сейф, кстати великолепный, банковский. Можешь смело хранить все твои сбережения. У нас тут неприступная крепость. Круглосуточная охрана. Все входы бронированы. Трехуровневая шведская сигнализация. Код цифровой, на сейфе, сам придумаешь. Располагайся.
А, ты, Сашок, тоже коньячку тресни, раз пришел.
– Давай, – без раздумий согласился тот. – Эх, когда у меня будет такой же кабинет?! Ты, Петр, налегай на работу, поактивнее. Тоже хочу директорское кресло, секретаршу, сигару в зубы.
– Размечтался! У тебя еще и черной работы неперелопатить! Смотри, не загнись! – одернул его шеф.
– И это слова друга! Какой же спрашивается смысл иметь богатых друзей? Верно, Петь? Если они не могут помочь тебе сделать твою жизнь легче и приятнее.
– Ты и так, как кот в масле. А будешь, исполнителен и проворен, будут тебе и молочные реки, и кисельные берега.
Из офиса Саша с Петром уехали вместе.
– Ты сейчас домой?
– Домой, моя благоверная меня ждет. Завтра – послезавтра сам по объектам поезжу, войду в курс дела, потом свяжусь с тобой… А ты, ведь, Сашок, ни словом не обмолвился о криминальном статусе Альберта.
– Да, брось, – лениво протянул Саша. – Я упоминал о его начинаниях. А, кто в эту воду вошел, сухим не выйдет. Да и многих воротил ты знаешь, кто этого избежал? Он контролирует различные сферы деятельности. Знаешь же сам, иметь вес, в известных кругах, для этого не бесполезно.
Петр пожал плечами.
– Вот именно. Сам прекрасно понимаешь. Не в первый раз замужем. Видел его. Он инициативен, умен, энергичен. Пашет – только поспевай. Золото, не человек. Так что, твоя щепетильность – излишня.
Петр не отвечал. Фигура Альберта его отталкивала, с самого начала, и эта безотчетная неприязнь не пропадала. Но ему не хотелось задумываться над природой этой антипатии. Раздражали манеры шефа. Тот развязный, повелительно-снисходительный тон, холодящий взгляд его стальных глаз, и даже походка. В нем развилось стойкое неприятие своего партнера и непосредственного начальника, на физическом уровне. – Отчего? – спрашивал себя Петр. – Разве физические симпатии должны влиять на деловые отношения между мужчинами? Всегда думал, что нет. То, что естественно в пансионе благородных девиц, нелепо в жестком мире бизнеса. Не все ли мне равно насколько он обаятелен? Однако все четче Петру открывалось, что причина неприятия таилась не в облике Альберта, но в том, что стояло за ним. В его сущности. Петр осознал, что он и Альберт, на личностном уровне, во многом, антиподы. Он чувствовал, в последнем, человека, считающего себя в праве, распоряжаться судьбами, привыкшего пренебрегать интересами других, и ставить ногу на горло. Общаться с таким субъектом, даже по необходимости, стоило Петру немалого усилия. На время общения с ним, он должен был отказаться от самого себя, играть чужую для него роль. Но он был обязан сделать это для того, чтобы органично войти в круг. Чтобы казаться Альберту и иже с ним своим. И, к великому сожалению, он не видел другого способа, чтобы достичь заветной цели, кроме как участвовать в столь безрадостном спектакле. Он злился на самого себя. – Может быть, это мой дефект? Ведь я сам презираю беспомощное чистоплюйство? И знаю прекрасно, что в белых перчатках настоящая работа не делается. Мне не хватает мужества? Как бы ни так. Я пройду этот путь до конца.
Петр еще не знал, насколько чужеродна для него среда, в которую он вступал, но смутное предчувствие шептало ему, что он обрекал себя на повседневную жизнь в тылу врага.
– У тебя есть мечта? – после минутного молчания обратился он к другу.
– Мечта? Миллион зеленых заработать. Или в лотерею выиграть. – Саша весело закряхтел. Чего это ты?
– Да так. Вот ты, я, Альберт, большинство только и думают, чтобы заработать, ухватить. Рвем когти, из кожи вон лезем, а дальше то что?
– Загнул! Далеко смотришь! Не знаю, что дальше. Но придумал бы, не переживай. На Гавайи бы махнул! Пляж, девочки! Построил бы себе виллу, курил бы сигары и катался на серфе.
– Не плохо. Тебе, допустим, этого достаточно. А почему, к примеру, Альберт не на Гавайях? Ему, думаешь, на это удовольствие не хватает?
– Альберт – другой человек. Амбиций больше. Хочет быть крутым. Круче и круче. Я не таков. Мне миллион или два, и только меня и видели!
Петр невесело рассмеялся в ответ:
– Сколько таких, как ты. Не имея гроша за душой, мечтают о миллионе. А выпадет одному из тысячи раздобыть его, в пылу борьбы за выживаемость, и что потом? Как правило, забывают о своих наивных мечтах и жаждут все больших и больших денег. Новых финансовых рубежей. Превращают жизнь в погоню за богатством, в соревнование на этой стезе, с другими и самими собой. Становятся одержимыми. Становятся такими даже прежде, чем заработают первый миллион. Они не видят жизни, она проносится мимо них, им нет времени остановиться, чтоб оглянуться, обнять ее и почувствовать, что живешь. Столько лет проносится в этой кутерьме. Так проработаешь, как заведенный механизм и умрешь. А твоя жизнь – словно ее и не было. Ведь если вдуматься, из чего, в основном она состояла? Из мыслей о работе и как заработать. И из редких перерывов, бездумных и бездарных. Не скучно?
– Не знаю. Может и скучно. А, по моему, совсем не скучно. Это, Петя, и есть жизнь. Как ей еще пройти? Что ж, предлагаешь все бросить? Конечно, в чем-то ты прав. Но если так рассуждать, станет довольно грустно. Но я то, как раз не одержим. Мне б деньжат немножко. И, я буду очень даже весел. Я найду, куда их пристроить. И грустить не буду. И тебе не советую.
************************************************************************
Больше двух месяцев прошли, с момента приобретения Петром акций Карата. В город вот-вот должно было прийти лето, но в последнюю неделю мая зарядили дожди. За это время Петр основательно вошел в курс дела. Правобережный комплекс был сдан. Начиналось возведения первого этажа комплекса на Петроградке. Работа захватила его, он уже не чувствовал себя чужим на этом новом для себя поприще. Еще, от силы, месяц и он пригласит на Петроградскую первых арендаторов для несения задатка. Приближалось время собирать камни. Саша оказался совсем не так необходим ему на строительстве, как предполагалось. Он присутствовал там, по началу, но рвения проявлял не слишком, а вскоре и вовсе потерял запал. Тогда Петр, никак не выразив неудовольствия, перевел его хозяйничать на Петроградку. Петр и Карташов довольно быстро сработались и справлялись с поставленной перед ними задачей неплохо. Последний, и в самом деле, оказался дельным человеком и знающим инженером. Отличался он, правда, также и занудством. Кроме того, Карташов, почему-то, панически боялся Альберта. Оставалось только удивляться, как случилось так, что он до сих пор у него работает. Петр не раз отмечал, про себя, что инженер не прочь перейти на какое-либо другое место работы, но мешал ему все тот же страх перед генеральным. Этот факт озадачивал Петра оттого, что существенных оснований для этого страха, он не видел. – Запуганный тип, – подытожил он. Более того, Карташов, в первые дни, опасался также и Петра. Был с ним сдержан, взвешивал каждое слово. Петру, казалось, что он чего-то не договаривает. Однако, по прошествии месяца, как-то само собой, их отношения переросли в доверительные. Карташов, наконец, сообразил, что для его персоны, Петр никакой угрозы не представляет. Неожиданно для себя, он обнаружил в нем уважительного и благожелательного человека, который даже искал с ним приятельских отношений. Для забитого и непонятно чем напуганного Карташова, такой оборот был в новинку. Сейчас же, он настолько переменился к Петру, что даже пересмотрел для себя его положение в своем личном табеле о рангах. Он решил, что Петр много ближе к нему Карташову, понукаемому инженеру, нанятому специалисту, чем к высокому начальству и хозяевам. Не раз, в коротких беседах с Петром, у него выскакивало типа: – Наше дело подневольное, Петр Константинович. Это им, Альбертам, решать: дышать нам или не дышать. Этот новая интонация в высказываниях Карташова, в первый раз, даже задела Петра. Но в последствие, он предпочитал благоразумно смирить самолюбие и переводить разговор на другие темы. Вообще, это был замкнутый человек и единственно чем мог быть интересен коллегам и директорам – доскональным знанием своего дела. Рабочих он чурался не меньше начальства. Они всегда оставались для него людьми второго сорта, не обремененными культурой и ничем не брезговавшими. Единственно к кому, из среды рабочих, он питал нечто, вроде уважения это – Никифорыч. Но и уважением, в строгом смысле, это было нельзя назвать. Скорее недоумение, удивление. Он тщательно пытался скрыть, даже от самого себя, это глубоко гнездившееся и раздирающее его изнутри чувство. Ему казалось, что его достоинство, как способного инженера, прирожденного технаря страдает от осознания того, что этот опустившийся, почти спившийся мужик, бывший зэк, мог сходу выявить малейшую поломку или дефект в самых разных сложнейших механизмах. Мог, с непостижимой точностью и непринужденностью, сообщить о количестве необходимых материалов и недостатке конструкций. Ведь для этого, ему самому, опытному инженеру, порой требовалось значительное время, работа со справочниками, помощь спецов в разных областях! Незаурядные способности Никифорыча окутывали того в глазах Карташова таинственным ореолом. Петр, напротив, был рад перекинуться словечком с работягами. Больше других ему импонировали тот же Никифорыч и Андрей. Он отметил для себя, что этих простых незлобивых людей, далеких от многоходовых экономических и бюрократических комбинаций, не тревожила жажда наживы, борьба за место под солнцем, и желание выделиться. Единственное, что их волновало, всерьез, – наличие работы и горячительного. И не беда, если нет разносолов. Попивая технический спирт, и мирно травя байки, они могли проводить целые воскресные сутки, не покидая родной теплушки. Как-то, жуя бутерброд, в описанной компании, Петр решился спросить:
– Вот, ты, Никифорыч, вроде, безобидный человек, как ты умудрился сесть? Прости за бестактный вопрос, если не хочешь – можешь не отвечать.
– Что извиняться то? Ничего особенного.
– Может, из-за чего личного?
– Какого личного? Я расскажу, а ты уж решишь, есть, что личное или нет. Работал я тогда на Шинном заводе. Ну, там по ходу и обувь резиновую выпускали. Бывало, и ночью оставался, а выпить, сам понимаешь, надо. Денег то мы никогда не копили. Напарник мой, тоже, кстати, Петькой звали, был тогда со мной. Сейчас-то уже, как десять лет умер. Водкой отравился. Но не суть. Бывало, лазили мы с ним по ночам. Проверить, что плохо лежит на заводе. Охота шла успешно. В основном, не попадались. Иногда сторож прочухает, так тягу дадим. В ту ночь нам не повезло. Забрались в подсобку цеха резиновых сапог. Прибарахлились и, недолго думая, – через стену забора. На проспект. Ночь, тишина, никого нет. Кому болотники загнать? Идем по проспекту, вдоль заводской стены. Как есть, в промасленных робах, болотники на плечах и в руках. Уже немного датые. И тут, видим, сзади подъезжает жигуль. Мы на дорогу, машем сапогами – мол, остановись. Ну, что?… Остановилась машина. Дверь только приоткрылась, я ему: Мужик! Болотники нужны? Смотрю, он мне улыбается! Сам – в ментовской форме! – Нужны! Нужны! Нам все нужно. Садитесь в машину! – говорит. Так и сел на три года.
– Красивая история! Классическая! – Петр и другие засмеялись. – Мои соболезнования. Что ж ты такой неосторожный, Никифорыч?
– Да, в первый раз такое стряслось. Все гладко сходило, – он махнул рукой.
– У тебя дети то есть? Ах, я ж забыл. Ты, вроде, холостой.
– Что ж, я всю жизнь холостым был? – почти возмутился тот. Сын имеется. Редко только встречаемся. Но иногда случается. После развода несколько лет не видел. Потом начал бегать ко мне. Папаня то, папаня се. Я копеечку ему подкину, иной раз. От водки отрывал. Потом он сам где-то крутиться стал. Деньги появились, шмотки, машину даже себе купил. Тогда, я уже просил у него до получки. Потом, что-то произошло. Да он разве скажет! Снова ни гроша! Ходит, болтается, как сопля. Ничем не занимается. И мать то редко навещает. Вот и вся любовь!
– Жену то, значит, бросил?
– Да ну ее на …! Сама она меня уже не терпела. Ну, и на кой она мне тогда нужна? Все бросил и ушел. Можно сказать, выгнала. Да я и рад! Сейчас живу, сам себе пан. Хочу пью, хочу – нет. У тетки живу в комнате. Приду или нет ночевать – никого не волнует.
– Значит к 50, без угла и денег остался? Только со свободой?
– Это, Петя, дороже всего. Мне деньги противопоказаны. Никогда не было и не будет. Я не тот, что копит. Ты же видишь. Что копить то? Копишь – копишь, складываешь – придет ханыга и сопрет. – Никифорыч снова осклабился, как будто вспомнил что-то забавное. – Что я случаев таких не знаю? Сам такой ханыга. Что есть постоянное? Сейчас живешь – завтра помрешь. И стоит из-за этого беспокоиться?
– Антисоциальный элемент, ты, Никифорыч. Как тебя еще Карташов здесь бригадиром поставил? Растащишь стройку.
– Здесь растащишь! Тут же охрана – звери! Начальник, ты что? Шутишь что ли? И не Карташов поставил меня бригадиром. Поставит он! Альберт побеспокоился. Да мне и даром это мастерство не надо. Я человек маленький. И вперед не рвусь. Хоть бы вон Андрюху назначили, – Никифорыч кивнул в сторону крепкого приземистого напарника с правильным мужественным лицом.
Андрей, услышав свое имя, откликнулся:
– Ты, Петр его не слушай. Никифорыч ничего не спер бы здесь. Он золотой человек. Я знаю его долго. Человеческое отношение, для него, превыше всего. Я разных на своем веку повидал. И зоновцев колымских, и начальников знаю. Такие как Никифорыч, везде редкость. Настоящий мужик. Честный.
– Да брось ты. Я серьезно, какой из меня бригадир? Я к должностям неспособный. Ты бы снял меня, Петр Константинович. Вон Андрюху бы поставил. Он ответственный и все такое. Мне бы за себя ответить. И то, бывает, не получается.
– Не мной поставлен, и снимать не мне. Какие основания? С работой справляешься. Зачем от добра добра искать?
– Да что справляться то мне? Мужики сами работают. А слушают все равно больше Андрюху. Он у них, как говорится, в авторитете. И прикрикнет, и рыкнет. Как полагается. А что я?
– Ну и какая разница? Андрей то тебя слушает. Значит, руководство ведешь через него. Что очень даже и не плохо. Так, что не капризничай, работай, как работал.
– Тогда Карташов пусть и не спрашивает меня о КПД. Сам придумал, пусть сам и выставляет.
– А что, мужики, все у вас за этот КПД, или как?
– Все против, прищурившись, ответил Андрей.
– На кой оно? – воспрянул Никифорыч. – Я чужого не хочу, да и свое особого желания отдавать нет. У нас все работают. Прогульщиков не имеется.
– Ну и какие проблемы? Тогда поровну и будете получать. Исходя из отработанных часов. По тарифу. Устраивает?
Все, как по команде уставились на Петра, и одобрительно загудели.
– Не шутишь? – недоверчиво покосился Никифорыч.
– Какие шутки. На бюджет не повлияет, важно чтобы работа спорилась.
– Одной заботой меньше. Ты, Петя, путевый начальник. К голосу пролетария прислушиваешься. Это для нас большое дело. Не часто встретишь такого, как ты. Все больше держиморды попадаются. Помню, был у нас мастер, еще в пору моей работы на шинном заводе, на складе масел. Сказать, что был редкостное говно – ничего не сказать. Оборудование, как повелось в первые годы капитализма, изношенное в хлам, на ладан дышало. Внизу, в подвале, где все насосы, дроссели и установки – вечно по колено. Смесь из жидкостей этих легковоспламеняющихся. Просачивается медленно из всех щелей. Может, даже цистерна какая подтекает. Сгнило все за годы застоя. На соплях и честном слове держалось. То и дело чего-нибудь да отказывало. Дело ясное – чуть проблема, какая, техническая – тянули Никфорыча. Пьяный или не очень – я всегда шел и налаживал, что можно было наладить. Этот живодер истязал меня люто. В прямом смысле. Почки отбил. Про зубы и нечего говорить. Железные, последние, других давно не имелось, выбил. Почему? Не знаю. Когда скажет, что нажираюсь слишком, когда настроение неважнецкое. Он раньше начальником цеха был. И к нам попал, вроде как, в целях воспитательных, на понижение. Вот он злость и срывал на нас. Командный голос то у него не пропал. Задумал создать видимость усердной работы на своем новом участке. Прогнуться перед руководством, чтоб его заметили, забрали опять, куда повыше. Приказал нам прилегающую территорию вычистить. Аж до того раздухорился, что заставил слить в яму стоящие с допотопных времен неопознанные бочки с химикатами. Его не побеспокоило, что все эти химпродукты попадут в наш же подвал, по которому я продвигаюсь вброд. Его так и распирало от глупости и желания покинуть наш тихий склад. Я слышал, Геракл, разгребал конюшни, одного царя. Очень грязные. И это был его подвиг. Тоже решил совершить и наш новый мастер. Только нашими руками. Вот именно, мы вручную, под его зверские понукания, должны были осушить затопленный маслами подвал. Его не остановило, что из цистерн масла вытекали тем скорее, чем скорее мы расчищали для них свободного пространства в подвале. Что раньше регулярно приезжал ассенизатор и выкачивал еженедельно это говно. Нет. Он даже не захотел дожидаться ассенизатора. Зачем, когда есть рабочие руки? Орал зверски: скотины! Жопы греете! Работать не хотите, алкаши! За неделю, – подвал чистым не будет, – лично по харям вашим ножом пройдусь! Подвал мы вычистили. Жидкость поднялась на прежний уровень через три дня. Алкаши? А как он напивался! Через день. Наорет, пинков надает и за свое. Раздавит бутылку и спать. Когда надо – не добудишься. Если кто, из высшего начальства на складе вырисовывался, велел говорить, что за трактором пошел или еще куда. Замучил нас в конец. Дошло до того, что перестали мы его прикрывать, и, в один прекрасный день, зав производством застукал его вдрабадан пьяным, дрыхнущим в подсобке. Покатилась его головушка. Уволили. И остались мы, как и раньше без мастера. И зажили снова припеваючи. А тот зверюга, сейчас, и вовсе спился. Вижу его, иногда, у ларьков. Клянчит мелочь у мужиков да остатки допивает. Наряд на нем, хуже, чем на мне спецовка. Вот такая судьба!
– Поучительная история. Не совсем ясно, правда, чему учит.
– А ничему не учит. Жизнь и все тут… Андрюха, вот, в другой каше варился.
– Верно. Мои истории другие, – Андрей поднял свои задумчивые, светящиеся озерной синевой глаза. Я то, Петр, уже не пенсии, а всю свою жизнь оттрубил в Якутии и на Колыме. То, что Никифырыч про мастера своего бывшего порассказал, для меня – диво дивное. Такого мудака, простите за выражение, у нас быстро бы образумили… а то и похоронили бы. Я ведь и водилой работал, и на лесоповале. И с зэками разного калибра приходилось трудиться, и с кандидатами, да докторами наук сталкивала тамошняя жизнь. Уже лет семь, как вернулся оттуда, но до сих пор не могу привыкнуть к здешним нравам. За всю мою северную эпопею скопил приличные деньги – тысяч шестьдесят советских рублей. На книжке держал. Не скажу, что ущемлял себя, там эти деньги не очень то и нужны были. Но по югам не прожигал – думал о будущем. И что же? Кинул меня Павлов, со всей страной. Реформатор, мать его! Еле на лачугу в области хватило. Пенсия смешная. Приходится вкалывать. Мотаться из под Тосно в Питер, на работу. Не объяснить мне вам, мужики, как противно мне здесь бывает. До тошноты. До рвоты. Вот, месяц назад, домой возвращаюсь с работы. Усталый конечно. И что? Окно разбито, старый мотор увели, в доме все попереворачивали. Чайник, плитку сперли. Не побрезговали. Крысы! Каждый день по окрестным домам лазят. Стоит только дать понять, что хозяев нет. И кто занимается этим? Те, что днем мимо тебя с нахальной рожей проходятся и «здрасьте» говорит. Соседи гребаные. И это люди? Разве ж можно такое, у нас на Колыме, представить? А ведь уголовный край? Не понять мне этой жизни, Никифорыч. Здесь за собственный комфорт с легкостью кореша продадут. Менты за копейки совестью торгуют. Зазеваешься – тебя обчистят, никто не помешает, пусть даже видят собственными глазами. Шакалья земля. Помощь. Это слово, тут, действует только за бабки. Десять раз взвесят, стоит или нет заморачиваться. И мошенники – повсюду. От нищих на паперти и наперсточников, до фирм навороченных. Тех, что людей без портов оставляют.