– Вот уж не думал тебя встретить, – сказал он, завязывая пояс на шёлковом халате, – как ты… Как ты здесь очутилась?
– Что ты сделал с Витей? – прошипела она и дёрнулась, норовя выдрать глаза его телохранителям. – Отвечай!
Однорукий приложил протезированную руку ко лбу и громко выругался.
– Отпустите её, парни. Это не шлюха, а моя давняя подруга. И, кажется, нам есть, что обсудить…
Они сидели в спальне. Кристина заметила, что кругом разбросано женское бельё разного рода целостности – кофточки, платья, юбки, бюстгальтеры, колготки и ещё много прочих мелочей… В воздухе пахло крепким алкоголем, вперемешку с бельём валялись бутылки от вина, шампанского, пива, рома…
«А в “Зиме” этот кретин жаловался, что ему ни одна баба не даёт. Теперь развлекается, козлина!»
Однорукий сидел на кровати, подмяв под себя ноги болтал в бокале свой розоватый напиток. Невдалеке, на резной тумбочке, стояло блюдце с фруктами: яблоки, бананы, апельсины, мандарины, гранат, груши – устанешь всё перечислять. Беловолосый лениво, по-кошачьи, потянулся к дольке яблока, понюхал свой напиток, опустошил залпом бокал и умял яблоко. Краска на лице выступила ярче прежнего.
– Рассказывай. Всё.
– Слушай, Крис, я понимаю, мы с тобой люди не чужие, но некрасиво было прогонять моих девочек в самый разгар веселья, – Однорукий приложил свой обновлённый премиальный протез ко лбу. – Ты хоть представляешь, сколько стоит час с элитными куртизанками?
– Рассказывай, – повторила она, сжав губы. – Не то я твои бубенцы сейчас самолично урежу и засуну их тебе в задницу.
– Некоторые за такие эксперименты платят бешеные бабки, – ухмыльнулся белыми, как снег зубами, Однорукий. – Но, знаешь ли, раз уж ты приковыляла сюда на своих высоких каблуках, то сначала сама расскажи, как докатилась до жизни такой.
Она хотела послать его, но удержалась и рассказала всё, что с ней случилось, не тая от этого беловолосого козлины ни крохи правды. Кристина надеялась обменять правду на правду. Да и чего ей теперь скрывать? Жизнь всегда берёт плату… И играет в кости.
– Да, вот это жизнь вышучивается, – хохотнул Однорукий и приложился уже к недопитой бутылке вина. Он пил так жадно, будто скитался по Сахаре сорок лет. – Кто знал, что такая красотка как ты подастся в шлюхи?
Кристина сдержала себя от навалившейся злости. Да как он смеет, выродок! В корпусе таскался за мной и за другими девками, вымаливал зачёты на предметах, а теперь говорит со мной как царь с рабыней!
– Кто знал, что ты станешь убийцей, – промолчав недолго, ответила девушка и стукнула каблуком. – То, что ты трепал на церемонии Возрождения – правда?
– Правда, – мотнул головой Однорукий. Тяжесть выпитого спиртного едва не давила его к полу, – всё правда.
Кристине будто нож провернули в желудке, после чего запустили туда крыс. Она твёрдо решила не плакать, но слёзы сами по себе наворачивались на щеках.
– А что ты думала, Крис? – Однорукий взглянул на неё хищным взглядом, как будто норовил её сожрать. – Жизнь – это не розовая сказка для маленьких девочек, где тот, на кого у тебя течёт, побеждает и становится любимым героем. Нет, – Однорукий сделал пару больших глотков да таких, что вино полилось у него из носа. Он небрежно отбросил бутылку, и та с треском разбилась о стену. – Нет, нет и нет. Жизнь – это место, где тебя каждый день, каждый час, каждую минуту ломают. И если ты слишком слаб, чтобы выдержать давление – то от тебя останется размазанный по стене понос.
«Мне ли этого не знать, беловолосый ты ублюдок».
– Виктор оказался последним выродком, который водил и меня и тебя за нос, – Однорукий откупорил бутылку коньяка и приложился к горлышку. Располневший подбородок нервно дёргался, поглощая жидкость. – Он водился с демонами, приносил им свои жертвы и потому оказался таким способным, – продолжил Однорукий, как только отставил бутылку, – а потом, когда нас сослали в «Князь», этот подонок показал своё истинное лицо. Ты сама всё слышала, Кристин, он сорвал крупную операцию «Капкан», подставил меня под удар, а потом сбежал в леса, к демону первого порядка. И если бы тогда умер я, а не он, то тебе было сейчас намного хуже. Хотя, кто его знает, может ты была бы не прочь подставить свою щель этому предателю-демону, а? Кто знает, какие у тебя фетиши?
Кристина вспыхнула, подскочила со стула и замахнулась, но теперь Однорукий без труда остановил её хрупкую руку своей стальной. Она почувствовала, как по телу проходит боль и вскрикнула.
– Первую выходку я тебе простил, – сказал Однорукий, впиваясь в девушку глазами, – но второй раз не выйдет, сука дрянная.
– Что ты делаешь, урод?!
– И почему ты хочешь лечь под него, под этого лжеца и самозванца, а не под героя, который спас кучу народа от потенциальной катастрофы в лице Виктора Зверева?
Стальная рука сжимала её собственную все крепче. Слёзы струились по ещё щекам, но она не опускала головы. Она видела располневшее обожжённое лицо, видела хищные, злые глаза, видела его злой оскал. «Когда он успел превратиться в чудовище?» От Однорукого несло алкоголем, сам он шатался и едва перебирал языком. Сейчас за него говорит выпивка, подумала она, так пусть выскажет мне всё, что раньше скрывал! Остаётся только ему подыграть…
– Потому что в отличие от тебя, он был умным и храбрым, – сказала Кристина, пытаясь высвободиться из хватки, – а ты только и делал, что катил свои шары к кому попало!
– Неужели ты не оценила моих ухаживаний?
– Честно сказать, меня тошнило от тебя всегда, – теперь уже за неё говорили эмоции. Они обрушились на неё и весь расчётливый план пошёл коту под хвост. – Ты всегда был хвостом Вити. И как ты, лицемер, смеешь говорить о нём плохо, если Витя спас тебе жизнь! Он вытащил из тебя иглы и без него, остался бы ты до конца своих дней несчастным калекой! Ты жалок!
Он вывернул ей руку и другой саданул по лицу. Кровь брызнула у неё из губы и потекла по белой, напудренной коже.
– Я бы и всю руку сохранил, если бы ты, стерва, не вмешалась тогда.
– Отпусти, козлина, – выругалась девушка, понимая, что он её не отпустит. Жизнь всегда берёт плату.
– О, дорогая, я тебя теперь никуда не отпущу, – Однорукий наклонился к её лицу и впился в её влажные губы своими. Она хотела вырваться, но он держал её слишком крепко. – Я ведь за тебя заплатил, – засмеялся он, когда отпрянул от неё. Разве тебя не учили, что если клиент платит, то нужно терпеть?
Она почувствовала, как сталь впивается в её грудь, как швы на платье рвутся и как её губы касаются его губ. Стало жарко, она начала вздыхать и плакать, но её никто не слышал. Весь мир сузился до этой комнаты, до холодных стальных пальцев, до ухмылок и усмешек Однорукого. Она почувствовала его касания, ахнула, но уже ничего не могла сделать.
Мир растворился, сознание помутнело, миражи смешались с реальностью. Какая я неудачница, дура, глупая и наивная дура, горько думала Кристина, растворяясь во тьме. Мира больше не существовало, боль, копьём, проникла в неё, и она обхватила руками своё лицо, громко разрыдавшись.
«Спаси, – говорила Кристина и видела перед собой голубоглазого юношу, со скорбным, удручённым лицом, – спаси меня! Я не хочу оставаться одна… в этой темноте…»
Мрак оплёл её своими щупальцами, и никто пришёл ей на помощь.
Эпилог
Лихорадка не отпускала. Тени плясали свои жуткие танцы вокруг него, голоса переливались от стонов, полных боли, к шепоткам, от скрежетания трёхглавого чудовища, до голоса, громыхавшего как молния. Проклятия лились на него водопадом.
Снова ему снился этот сон. Вокруг тени, пахнет гнилью, разложением, дерьмом и смертью. Он шагает по узкому переулку, тянет руки к дрожащему свету, но солнце окрашивается кровью и тело рвут на части. Он отбивается, пытается выдавить глаза, плачет, но чёрная жижа льётся из него, словно вода. Тело прошибает озноб, глаза закатываются от импульса боли, холодные и чёрствые руки обступают его со всех сторон и душат, душат, лишая воздуха.
– Отдай то, что нам принадлежит, – говорят они. Их формы, их лица, их голоса меняются так быстро, что он и моргнуть не успевает. – Отдай его, отдай!
Человек, на нём татуировки, они змеями ползут по его мощному телу. Язычник! В руках клинок, которым можно рассечь плоть врага, но вместо человеческой головы, смеются и перекликаются между собой три сгнивших мумии.
– Уйди, демон! Уйди!
Но демон лишь смеётся, щёлкает квадратными зубами и тени увлекают в первородный мрак. В бездну, из которой не выбраться. Клинок растворяется, а смех, злой и едкий смех не утихает. Они, все они – жертвы, отданные во славу демонам и богам, плачут кровавыми слезами и молят о том, чтобы их вырвали из плена.
– Я НЕ МОГУ! – кричит он, сбрасывая их мёртвые пальцы со своего измученного тела, – НЕ МОГУ! Пустите меня, выродки…
Снова коридор. Мрак, искрящийся тенями. Поднимаясь, нужно осмотреться. Они могут поджидать его, они разорвут его душу, если не быть бдительным.
– Парень, иди вон отсюда! – кричит одна тень и замахивается чем-то вроде тесака.
Рефлексы. Он хотел броситься на врага и сбить его с ног, но вместо этого рухнул на колени и выплюнул на пол чёрную, густую жижу.
– Выродок! Это одержимый, вызывайте Христовы Клинки!
Когда он открыл глаза, мрак не спеша отступал. Солнце раскрасило небосвод в яркое оранжевое зарево, предвещая свой восход. Рядом лежат тела – четыре, нет, пять. Лица их будто искупали в серной кислоте – ожоги, оплавленная кожа и кости, свернувшийся от жара язык.
Пахнет свининой. В животе пусто, совсем пусто и он потянул руки к мертвецам, но вовремя опомнившись, отпрянул и заполз в угол.
«Где я?»
Он закрыл глаза, всего лишь на секунду. Холод жалил руки и ноги, въедался глубоко под кожу. Ничего, скоро мороз прекратит мучения и можно будет закрыть глаза. Снова в доме, в тепле. Вот мать, отец, сестра. Лица, их лица! Мёртвые, холодные.
– Иди к нам, – говорит мать.
– Ступай, – повторяет отец.
И только сестра огораживает его. Нет, нет, бежать. Но куда? Кто он теперь? Безликий, пустой, оставленный на произвол судьбы. Леса не приютили его, последнее что помнил человек, который когда-то звался Виктором Зверевым – это то, как он выбрался из лесов, но встретил теней. Попытка сложить защитный барьер – а потом вспышка и он без памяти оказался совсем в другом месте.
Трущобы города, такие густые и нищие – самое место для такого как он. Теперь снилось солнце, тёплое и мягкое. Голова чистая и ясная, никого, кроме него нет. Нет духов, норовящих разодрать его личность на мелкие части. Нет демонов, нет теней, что лишают день ото дня его разума.
Последнее яркое воспоминание, из мира прошлого – прощание с Одноруким. Дела были паршивые, но эта чёртова лихорадка была спокойнее. Его вырвало всего пару раз и трясло, но такой дикой боли, жара и голосов в голове не было. Но после того, как чёрные чащи Язычника увлекли его, минута за минутой болезнь пожирала его. Голоса пели жутким хором, а Кинжал Душ… Ох, этот чёртов кинжал, он так смотрел на него, облизывался, скалил чёрное, как сама ночь, лезвие и говорил: «Убей. Убей их вех. Убей. Убей. Убей».
Нет, всё это галлюцинации. Кто-то должен привести его в чувство – это точно. Они, эти чёртовы инквизиторы, ублюдки в церковных рясах, обязательно будут искать его. Полоса теней, что тянулась за безликим скитальцем наведёт их на след.
Вспышка. Боль. Голоса.
– Жрите уже… – прошипел слабый голос, который как будто шёл откуда-то издали. Голова слишком тяжёлая, чтобы ей двигать.
– Ты гляди-ка, живой, – прохрипела тень рядом.
– Уму не верится, – сказала другая тень. – Перебить тридцать Клинков, впитать в себя столько серебра и выжить… Нам попался чудный трофей. Кому его скормим?
– Ты его ещё попробуй в Цепи возьми, – буркнул первый голос, – этот перец не из простых. Но я бы отдал его…
– Никому ты его не отдашь, – вмешался третий голос и перед собой безликий скиталец ощутил холодное, ровное дыхание. – Возьмём его с собой.
– Ты что, с ума сошёл? Это чудовище перебило тридцать человек и ещё дышит. Да от него прёт как от демона! Тринадцатый Приговор ему – и всё тут.
«Вкуси их плоть, – прошептал Кинжал Душ, искрясь чёрным обсидианом, – пронзи мной их сердце».
– От Клинков не осталось и следа энергии, – сказала тень, что была рядом, – это… это существо впитало их энергию без остатка. Таких трофеев Братство давно не видело.
Лицо слабо обожгло, затем ещё и ещё. Он открыл глаза, которые слипались сами собой. Он почувствовал, как слабые ноги отрываются от холодной земли и как тело его куда-то уносят.
Тени, голоса, коридоры…
«Оставьте меня… – слабо отзывались мысли в первобытном мраке, – отпустите…»
Руки сжали его крепко и вдруг конвульсии пустились по телу. Он почувствовал твёрдую землю, то, как горькая желчь из рта снова выходит наружу.
– Моя рука! – раздался издали какой-то голос. – Сукин сын, я убью его!
– Не смей.
– Нашёлся приказчик! – крикнула другая тень и обнажила стальной кинжал. – Я всегда знал, что ты крыса. Ну ничего, я принесу твою голову Костолому, и он сделает из неё славную кружку.
Танец чёрных огней, перемежаемый криками из мрака. Руки ощутили твёрдую поверхность, а в нос ударил запах крови. Взгляд ненадолго прояснился, и он увидел подле себя два тела – одно безрукое, как будто опалённое серной кислотой, а второе – с кинжалом в горле, откуда ещё сочилась бурая кровь.
Тень, в одеялах сумрака, с повязкой на лице стояла перед ним и сверкала единственным зелёным глазом, всматриваясь в самую душу.
– Кто ты такой? – Голос был таким слабым, что едва походил даже не шёпот. – Что ты… хочешь?
– Все меня зовут Шутом, – сказал загадочный человек, протягивая чёрную руку. – Я много наслышан о тебе, Виктор Зверев. Думаю, мы с тобой поладим…
Больше Виктор не услышал ничего: слова угасли, как и звуки. Холодный поцелуй мрака отправил его в глубокую бездну.