Луна, рассекая громады туч, взошла на свой сумрачный престол. Тьма одеялом спустилась на лес и сгустилась вокруг пацанёнка и таинственного человека в маске птицы. Она тянула к ним свои длинные, чёрные пальцы, скалилась из-под сгустков чащ леса, выглядывала из мрака, таящегося меж грядой тополей и берёз.

– Нам нужно его похоронить… – помолчав немного, сказал маленький домовёнок, топнув ногой. – Он это заслужил.

– Боюсь, что это невозможно.

– Это ещё почему?! – Видно, что Бушуй держался как мог, лишь бы не разрыдаться. Его маленькое тельце дрожало, он тяжело дышал и сжимал свои маленькие кулачки. Слёзы шли из голубых глаз, как вода с водопада, но Бушуй не позволял себе разрыдаться. Отец бы ему этого не простил. – Он заслужил это! Мы должны собрать веток, подложить под него и… поджечь! Чтобы боги забрали его в Правь, и он бы пировал в чертогах Владыки Молний… – Мальчик всхлипнул и, опустив голову, поплёлся собирать разбросанные всюду ветки и раздербаненные остатки частокола. С неба начинал пробрасывать лёгкий снег, а ветер нежно кружил снежинки в медленном танце.

– Остановись. – сказал Ворон голосом, который не терпел возражений. Мальчик, испугавшись, выронил ветки и закрыл глазами лицо, начав всхлипывать всё громче и громче. Ворон ступил по снежному ковру и, подойдя к мальчишке, присел на одно колено. – Ты ведь умный мальчик, Бушуй, разве ты не понимаешь, что сюда скоро придут?

– Мы их убьём, – выпалил паренёк и топнул ногой, – как вон того однорукого придурка!

Ворон взглянул на сваленного с ног калеку. Беловолосый, весь в шрамах и ожогах, он лежал около алтарного камня, свесив голову на грудь. Когда Бушуй и Ворон показались из глубокой, тёмной чащи леса, этот мерзавец почти их заметил, но чары умелого охотника быстро свалили беловолосого на землю, погрузив в долгий сон.

– Я его не убил, – сказал Ворон, взяв Бушуя за крохотную руку, – а всего лишь усыпил, заставив позабыть, что он нас когда-либо видел.

– Он ведь виноват в том, что отец… – Мальчик сглотнул и утёр идущие слёзы. – Так почему мы его не убьём? Ты ведь сильный, убей его! Убей!

Ворон одёрнул мальчишку за руку и тот мигом успокоился.

«Видать, отец не научил тебя манерам, щенок, – подумал он про себя, – что же, придётся мне этим заняться».

– Скажи мне, мальчик, что будет, если я его убью? – Глаза, пристально следившие за лицом Бушуя сквозь костяную воронью маску, налились кроваво-красным.

– Мы… отомстим, отомстим за моего отца, – промямлил тонким голоском мальчик и потупил голову. – Око за око.

– Не он убил твоего отца. Помнишь ли ты чёрный кинжал, которым должен был убить человека?

– Помню, – тряхнул копной чёрных волос Бушуй. Он не хотел вспоминать этот день, этот праздник в честь злого морозного бога Карачуна, ведь именно из-за его, Бушуя, слабости, на его друзей и родных напали. Они убили Вторака, а теперь и отца. И всё из-за него… – И что с того?

– Я вручил этот кинжал твоему отцу, – сказал Ворон, не отводя взгляд от испуганного мальчишки. В них горела смерть и жажда, – ведь это была одна из немногих ваших реликвий. Бык всегда и везде носил этот кинжал с собой, ибо тот помогал ему в бою. А теперь скажи мне, Бушуй, видишь ли ты этот кинжал у своего мёртвого отца или у того уродца возле камня?

Бушуй осмотрелся. Его бросало в дрожь от вида мёртвого отца, который будто бы постарел на много-много лет и был едва на себя похож. Беловолосый же чужеземец, лениво мотал головой туда-сюда и что-то бубнил себе под нос. Недалеко от него лежал клинок с позолоченным эфесом, но это был не Кинжал Душ.

– Этого кинжала нет, – признал мальчик.

– Значит, его кто-то забрал, верно?

– Верно.

– А раз так, значит этот некто успел отсюда ускользнуть, забрав артефакт себе. Поверь мне, Бушуй, я знаю все звания Демонов из Камня, но вот тот беловолосый кретин – это всего лишь пешка, не больше.

– Пешка? – не понял мальчуган и боль ненадолго уступила любопытству.

– Очень незначительный и слабый человек. – пояснил Ворон и, наконец, выпустил руку Бушуя из своей железной хватки. Мальчик облегчённо выдохнул и попятился от человека в вороньей маске. – Как ты видишь, Бушуй, здесь была битва, кровавая и жестокая. В ней, не сомневаюсь, героически, погиб твой сильный отец и трёхглавый демон. – Ворон кивнул на брошенные возле частокола головы демона первого порядка. «И как Когнос мог так позорно проиграть этому варвару? – удивлялся про себя Ворон. – У меня были на тебя большие планы, ублюдок, а ты так опозорил и меня, и всех своих братьев». – А вот этот беловолосый, выжил. Но как мы с тобой выяснили, выкрал вашу реликвию не он, а кто-то другой. Так почему, я, по-твоему, его не убил?

– Ты хочешь его пытать, чтобы узнать информацию? – догадался Бушуй. – Тогда почему сразу этого не сделал?

– Ты умён не по годам, но опыта в тебе маловато, – Ворон потрепал мальчика по копне чёрных волос, больше напоминавших почерневшее сено. – Можно, конечно, сломать ему ноги, вырвать ногти, отрезать нос и уши, и тогда, вероятно, он что-то да расскажет. Но запомни, Бушуй – человеку ничто не развязывает язык так хорошо, как сладкая ложь, которая льётся ему в уши. Намного выгоднее заставить человека доверять тебе. Тогда он расскажет всё, что знает в таких подробностях, какие бы никогда не выдал под страхом смерти. Ты меня понял?

– Понял…

– Видят боги, я хотел спасти твоего отца, но не успел, – в голосе Ворон изобразил такую грусть, что даже самый хладнокровный следователь бы поверил его горю. – Но ради Быка, я воспитаю из тебя настоящего воина, Бушуй. И ты, если захочешь, сможешь отомстить любому.

– Я отомщу, – грозно сказал мальчик, смотря на впавшие глаза своего отца и щупая его холодные, тяжёлые руки, которые когда-то были больше и сильнее. – Отомщу тому, кто убил его и моих друзей… Они будут страдать, будут плакать, но я их всех убью. Убью! Ты будешь гордится мною, папа, – Он обнял оледеневшее тело отца и на сей раз не выдержал. Эмоции хлынули из него буйным потоком, и мальчик ещё долго лежал, прижавшись к телу своего отца.

«Теперь он мой, – сказал про себя Ворон, глядя на впавшие, чёрные глаза вождя “Перуна”, – ты проиграл, Бык».

Вдалеке, едва слышно гаркнула ворона. Или ему показалось? Он ощутил резкий испуг вороны, а её зрачками увидел мчащийся сквозь Вороньи ворота «Тигр».

«Аарон, старый мой друг, – ухмыльнулся про себя Ворон, – тебя здесь ждёт небольшой сюрприз».

Он посмотрел на обмякшее тело беловолосого паренька, уронившего голову на грудь. Виктор Зверев, сопляк, у которого ещё молоко в крови, умудряется выжить при всём упорстве Соломона, так ещё и меня за нос водит. Ворон теперь обратил внимание на чернеющую в ночи отрезанную голову, что лежала у алтаря. Невдалеке обнаружилось и пахнущее гнилью и дерьмом тело, к которому Ворон приближаться не стал.

Мысли тёмные и мрачные кипели в его голове. Ворону, закалённому в боях, подкованному в теории и боеспособному участнику Святой Инквизиции, второму человеку в стране, пудрит мозги какой-то молокосос. Не мог ты умереть, засранец, говорил себе Ворон, внимательно вглядываясь в чёрную голову, лежащую на снегу, не для того ты обрёл силу, чтобы выбыть так быстро. И куда же ты умыкнул мой Кинжал Душ? Уж поверь мне, кретин, я вырву у тебя его и пробью им твоё лживое сердечко.

– Хватит, – прогремел Ворон. – Нам пора идти.

Бушуй нехотя отпрянул от тела отца и взглянул на воронью маску детскими, невинными глазами.

– Но куда мы пойдём… Ворон? У меня ведь теперь нет дома. И… – Бушуй всхлипнул, – отца тоже…

Ворон снял свою костяную маску и вдохнул свежий воздух. Длинные белые волосы каскадом спали на плечи.

– Теперь мы с тобой остались только вдвоём, Бушуй, – сказал он, протягивая руку. – А значит, мы можем узнать друг о друге больше, верно? – Мальчик положительно мотнул головой. – Моё настоящее имя – Каин. И теперь тебя ждёт новая жизнь, Бушуй. Она будет тяжела, полна испытаний и вызовов, но если ты справишься, то сможешь стать таким же сильным и свирепым, как твой отец. И сможешь отомстить.

– Я стану сильнее, чем папа, – сказал мальчишка, ощутив холодное прикосновение человека по имени Каин, – мой отец умер в битве, а я себе такого не позволю. Они все поплатятся, говорю тебе. Я не прощу этого! Не прощу!

Они удалились в сумрачные объятия ночи и скоро их силуэты слились с первобытным мраком. Где-то вдали громыхала машина, а сонные чары начали отпускать Однорукого из своих цепких пальцев.

«Ну и приснится же такое, – хохотнул про себя беловолосый, поднимаясь с одеяла мёрзлого снега, – разве ворона может каркать правду?»

Глава XXIX. Возрождение

Народу было полным-полно: зелёные новички, закалённые ветераны, лидеры элитных отрядов, ученические, средние и высшие чины, низшие и даже высшие саны! На сегодняшней церемонии Возрождения присутствовала даже самая верхушка – те, кто был так далеко и так высоко от всех прочих: Верховный Святейший Архиепископ Соломон, Верховный Святейший Патриарх Каин и, конечно, тот, о ком вечно болтают газеты, кого преподносят простые крестоносцы и уважают бывалые воины, кого знают даже те, кто никогда не лез в Святую Инквизицию – Верховный Святейший Инквизитор Аристарх.

Каких-то полгода назад Однорукий поступал сюда, в ряды подразделения Святой Инквизиции «Зима», даже близко не надеясь на что-то большее, чем быть кем-то больше диакона или капеллана, но вот теперь, после бурь и гроз, которые обрушились на него за столь небольшой срок, Однорукий, наконец, надеялся расстаться со своим глупым прозвищем и восстать из пепла, как настоящий феникс. Он уже предвкушал, каким святым именем его нарекут, дрожал, как осенний лист, представляя, каким званием будет награждён и думал, куда же он вступит, в какой элитный отряд?

«Не хочу тебя сильно радовать, но, похоже, теперь тебе открыты все дороги, парень», – сказал игумен Аарон, по прозвищу Старый Волк, когда вся эта уморительная бюрократия с показаниями, тестами лжи, допросами и вечными проверками закончилась. А ведь они действительно сразу не поверили в то, что он, Однорукий, смог выстоять в битве с демоном первого порядка и чудовищем в теле язычника.

«Брехня! – не сдерживаясь выкрикнул один из следователей по его делу, когда Однорукий рассказывал ему о том, что произошло в ту ночь. – Ты ещё юный, зелёный идиот, а рассказываешь мне, старому ветерану, что в одиночку смог убить такую суку как Когнос? Да ты хоть представляешь, насколько этот ублюдок силён?»

«Я ведь и не сказал, что разделался с ними в одиночку. Этот язычник здорово мне помог в битве с этим древним египетским дерьмом».

Тогда следователь, жирный, больше похожий на свинью, человек, с тремя или четырьмя подбородками, раскраснелся так, как не краснеет ни один помидор.

«Лжец, мелкий и нахальный. Ты пойдёшь под Святой Трибунал, когда мы выясним правду, понял?»

«Ваше право, – Однорукий широко улыбнулся, – быть может, возьмём наши клинки и выйдем на дуэль? Помнится, Кодекс разрешает подобное решение конфликта. Как считаете, справитесь?»

«ЩЕНОК! – взревел толстяк и начал задыхаться, глотая сопли. – Как ты смеешь?!»

«Уймись, Амал, – сказал Старый Волк, который всё это время сидел рядом. – Этот парень дал мне такой бой, что у меня до сих пор кости гудят. Думается, тебе и мне есть, чему у него поучится».

Ясное дело, что даже Акела не верил ему до конца. Однако и труп язычника, и останки Когноса, сохранившиеся после изгнания демона, не давали повода усомниться в версии Однорукого. А между прочим, как помнил парень, демон после гибели не исчезает полностью в двух случаях: первый – если потусторонний решил сковать из своих частей артефакт (или это было сделано кем-то другим, с помощью особого ритуала) и второй – если демона лишили большей части его сил, или вовсе окончательно его прикончили.

«Американцы, то бишь Иши, передавали нам в корпус большой-большой привет, – сказал Старый Волк Однорукому между очередными допросами, – сам Андерсон Христова Пуля оказался очень признательным нашему корпусу».

«Это за что?»

«Ну ты прикидываешься идиотом? – Акела ткнул его в бок. – Их отряды, патрулирующие Египет, быстро зафиксировали существенное ослабление полей Когноса, который доселе им дышать там не давал и, собственно говоря, американцы его там добили окончательно. Если ты действительно поспособствовал в убийстве этой твари, то можешь считать себя героем – Когнос был первопорядочным ублюдком и жил тут задолго до нас. Его убийство – ослабление всей демонической иерархии. А ведь мы только недавно уничтожили Гэмбла! Ну что за удача?»

Какой же ты лживый выродок, подумал Однорукий, смотря на игумена отряда «Волков». Да ты чуть не плачешь оттого, что теперь некому будет скармливать молодых и неопытных парней. Или у тебя в запасе ещё десяток другой таких уродцев?

Расследование по итогу подтвердило всю придуманную Одноруким историю. Демон и язычник действительно были убиты, остатков их энергетики обнаружено не было, а значит – демон изгнан, а главная заноза в заднице «Князя» лишена жизни окончательно.

«Илий должен теперь мне задницу целовать!» – думал парень, когда смотрел на жёсткие черты лица этого худощавого человека. Но вслух он этого не сказал. Мало ли, что у нового игумена в голове?

Если Однорукий и переживал тогда о чём-то, то лишь о том, чтобы эти лощённые ублюдки поверили, что почерневшая голова того несчастного пленника – это голова Виктора Зверева. Однорукого исправно таскали по детекторам лжи и каждый из них он успешно обманывал. Что-то, а лгать он умел преотлично. Парень потом ещё долго слышал, как не верил своим глазам Соломон и как подозрительно на него смотрел Каин.

«Скряга, видимо, поверить не может, в то, что упустил такую ценность, – ухмылялся про себя Однорукий, – быть может от обиды его кондрашка скорей хватит».

Толпа сгущалась и текла втекала в храм, как вода втекает в реку. Церемония проходила в храме имени Святейшего Инквизитора Азриэля, которого в народе звали Чёрным Драконом. Прямо в храме, за апсидой размещалось его изваяние, выполненное с такой кропотливостью и дотошностью, что этой работой мог восхититься даже Микеланджело, будь он жив.

Статуя представляла из себя воина, высокого, втрое выше человеческого роста, облачённого в древние и аскетичные доспехи крестоносца. Поверх простой кольчуги была наброшена ряса, с красным крестом на груди, прорезающем тонкой линией плечи и грудь до пояса. В одной могучей и огромной руке Азриэль держал длинный, трёхметровый клинок. Меч этот был совсем не каменным изваянием, а самым настоящим – инкрустированный серебром и золотом эфес, выполненный в виде дракона, расправляющего крылья, с красными рубиновыми глазами и широко раскрытой пастью. В зубах дракон удерживал чёрный алмаз, а хвост ящера перетекал в длинное, серебряное лезвие. На нём длинной росписью змеились заговоры и чары, лучше из всех которых выделялась надпись на древней латыни, звучащая как «Ultima ratio regum» – последний довод королей. В другой руке Азриэль держал свой разбитый в бесконечных сражениях, железный шлем, по которому проходила шрамом широкая трещина. Когда человек задирал голову, чтобы взглянуть Чёрному Дракону в глаза, то видел перед собой человека с длинными, густыми волосами цвета тьмы, мощную квадратную челюсть, на которой выросла такая же густая и длинная, как волосы, борода. Глаза блестели аметистом и плащ, рваный и длинный, будто бы развевался на ветру.

Однорукий, глядя на этого воина, родом из древности, где миф правил над реальностью, не раз задавался вопросом о том, действительно ли был такой человек как Азриэль Чёрный Дракон? А если и был, то человеком или демоном в человеческом обличии? Время стёрло недостатки этого человека, стёрло его прошлое, вместо этого оставив только героический миф о том, как Азриэль остановил Четырёх Всадников Апокалипсиса и запечатал все Врата Ада. По легендам, он выковал свой Шторм с помощью силы Четырёх Архангелов, и божья благодать расплавила Древнее Серебро, а сам Азриэль ковал металл семь дней и семь ночей. Он разбил не один кузнецкий молот, выпарил не один десяток бочек с водой, а температура в кузнице стояла такая, что даже демоны, тянущие руки в Азриэлю, сгорали заживо. И вот, когда древний герой выковал свой легендарный меч, то ни один демон, ни одно существо со злом внутри, не могло противостоять жгучей благодати Шторма. И, с помощью своей чудовищной силы, веры в Высшее Благо, Азриэль сражался с демонами сорок дней и сорок ночей, пока не запечатал все Врата и не положил конец такому событию, как Буря Огней.

А потом этот засранец ещё нашёл в себе силы остановить Всадников. Впрочем, это уже совсем другая история.

Храм тоже, как считал Однорукий, соответствовал своему господину. Огромный сводчатый купол мог вместить под собой почти семь тысяч человек и сейчас он был забит почти полностью. Инкрустированный золотом и серебром, он то и дело прорезался хороводом из драгоценной мозаики, с помощью которой мастера изображали святых: Иисус Христос, Дева Мария, ангелы и архангелы, лики и престолы. Спуская свои золотые и серебряные пальцы вниз, церковь богатела и цвела. Купол удерживали восемь узорчатых, расписанных золотом и разноцветной радугой драгоценных камней гранитные столбы, изукрашенные декоративными трещинами. Здесь смешивался стиль барокко, готики, архитектуры эпохи Возрождения. Резные узоры, картины, гобелены, застилали собой всё пространство церкви Святого Азриэля, разукрашенные в золото и цвета драгоценности. Шесть арок, поддерживаемых столбами, были также обрамлены чистым и древним золотом, а с мозаичных окон цепью спускались хороводы люстр, что горели яркими огнями.

Сидений или лавок здесь не было – большая площадь, отделённая широким и высоким иконостасом, простирающем свои руки до самого потолка. Иконы сохранили за собой только название – в действительности за статуей Азриэля располагались меньшие по размеру, но не по тщательности своей проработки изваяния богоподобных существ. Азриэль держал свой Шторм в одной руке, протягивая его лезвие вперёд, так, чтобы каждый входящий мог видеть величие и могущество древнего героя. От тела, облачённого в латы, летели ангелы, с крыльями, белыми, как сам снег, выступая своими формами из стены. Чем выше Однорукий поднимал голову, тем больше различал ангелов, святых, а в самом центре иконостаса из изваяний блестел своим гротеском расписной крест, отлитый из чистого серебра и размером был, не меньше, чем клинок Азриэля. Всё это чудо архитектурной мысли проступало из стены, протягиваясь из мира иного в реальность, перемежаясь с классическими иконами, обрамлёнными золотой рамкой.

За неимением сидений, люди толпились подле вырезанной мраморной лестницы, которую ограждали змеёй идущие серебряные цепи. Посередине, там, где цепи образовывали ворота, стояли два бугая, позволявшие проходить только священнослужителям, что участвовали в сегодняшнем ритуале Возрождения.

Несмотря на чудовищное количество человек, в котором Однорукий боялся утонуть и не всплыть, все вели себя культурно и тихо. Шепотки, конечно, слышались и тут, и там, однако тишина одеялом окутала всех присутствовавших. Согласно ритуалу Возрождения, на церемонии могли присутствовать все – простые горожане, нищие, аристократы и инквизиторы, ведь Господь любит всех своих детей и в священном месте каждый забывает о своём положении и достижении, склоняя голову перед Всевышним. Однако даже в таком месте, как в храме Святого Азриэля, люди разбились кучками и старались держаться друг от друга подальше. Больше всего, конечно, было юных, совсем зелёных крестоносцев – молокососов, которые и своего первого демона-то не убили. Но присутствовать такие должны, чтобы не забывать, как упорная служба в Инквизиции впоследствии награждается. Гораздо меньше было горожан и богачей – они толпились ближе к середине храма, а кто-то пробрался и прямо к оградным цепям, но больше всего было попрошаек и нищих, которые сновали у входа в храм. Охрана то и дело выпроваживала очередного наглеца, пока тот кричал о несправедливости и жестокости этого мира.

– И кого же выберут? – спросил один парень другого. Оба в чёрных кителях, с номерами. «Сопляки, – ухмыльнулся Однорукий, – вы меня с собой не равняйте. Я скоро от этого сраного номера избавлюсь». Он потёр свой номер «123» и снова усмехнулся.

– Не знаю, – ответил другой голос. – Нас тут всех в этом углу собрали, и только Бог знает, сколько среди нас будущих инквизиторов.

«Инквизитор, – смакуя, произнёс про себя Однорукий, – так скоро я смогу себя называть. Наконец, жизнь в нищете окончена!»

– А ты как думаешь, парень? – Однорукий почувствовал, как чужая рука ткнула его в бок.

– Я думаю, что ты охренел, – прошипел Однорукий, не соизволив даже обернуться. – Кто того заслужил – того и выберут, но уж точно не тебя.

– Пошёл ты, – прыснул голос и растворился в толпе.

Дальше собственных рук Однорукий не видел, но, когда на крыше ударили в колокола, у него чуть кровь с ушей не пошла.

– ТИШИНА! – взревел грубый мужской голос, стоящий, видимо, где-то у алтаря. – ТИШИНА!

Последние шепотки затихли и даже голос самых наглых попрошаек стих.

«И почему эти кретины отправили мне приглашение на церемонию, а я трусь в заднице этой толпы?» – не понимал Однорукий. Когда он, только зайдя в церковь попробовал проникнуть за цепное ограждение, то получил хорошую взбучку от охранника и ретировался чуть назад, пока толпа не поглотила его и не выплюнула вот здесь.

– Сегодня великий день, – прогромыхал старый голос, который Однорукий так не любил, – сегодня, в этом святом месте, мы увидим, как бравые парни и немногие девушки, сбросят с себя номера, которые были их лицами долгое время, и обретут новые, истинные имена! Вы отказались от прошлого, – прокричал он в толпу, – вы отказались от старых имён, чтобы обрести новую жизнь в новом облике и под новым именем! Доселе, вы терпели только гнёт и унижение, боль и страдание, но вот настал день вашего перерождения! Феникс воскрес из пепла и также воскреснете вы!

Многие из вас были у меня на лекциях и занятиях, и вам ли не знать, каким трудом даётся знание!

«Да, я ради этого руку потерял», – язвительно подумал Однорукий и взглянул на раненую культю, оправленную в бандаж. Во время битвы со Старым Волком ядро в протезе взорвалось и всё черное пламя проникло в повреждённые астральными иглами мередианы. Рука после того случая начала жить своей жизнью: бросала ложки, когда Однорукий норовил поесть, дёргалась и билась в конвульсиях, а как-то беловолосый проснулся от того, что его культя едва не придушила своего хозяина. После этого он обратился к Лазарям – ордену, который являлся придатком Инквизиции и занимался излечением астральных и физических повреждений, полученных в ходе сражений с потусторонними.

«Вите там бы понравилось, – думал, сдерживая крик, Однорукий, пока руку прожигали освящённой энергией, выбивая остатки пламени, – пытать других – это в его стиле».

– … благодарны. Мы с вами прошли достаточно много, но теперь, когда вы взрослые, то сможете справиться и без меня, – звучал с алтарного места другой голос старика, которого Однорукий видел всего несколько раз. Лекции этого старичка, который был экспертом по демонической энергии должны были начаться аккурат перед тем, как он, Однорукий, решил попытать удачу в казино «Azartus». – Если же вы чувствуете, что учить – это ваше призвание, то вступайте в орден Мэтров Чёрного Пламени. Негативная энергия – лишь оборотная сторона освящённой и умение её обуздать – великое умение, но обучить её силе других – задача действительно, под стать герою.

Ордены в Святой Инквизиции орденами являлись только на словах. Древнее, красивое слово – не более. В действительности каждый орден занимался лишь тем, что выполнял одну из задач Святой Инквизиции: Лазари – лечили, орден Мэтров – обучал новичков искусству управления энергиями, орден Паладинов – представлял из себя совокупность всех элитных отрядов, в которые каждый зелёный крестоносец желал вступить. Все эти ордены прекрасно существовали вместе, каждый поддерживал другой, но вот отдельно из них никто жить не мог, поэтому все эти организации объединила между собой Святая Инквизиция. Отдельно, вне всех, существовал орден Золотой Руки, куда входили только три самых значимых человека корпуса. Ордены существовали как локально, отдельно представляясь в каждом корпусе Святой Инквизиции, однако несколько человек из каждого ордена состояли в своих же орденах, но уже на мировом уровне.

Вот, кажется, подошла очередь говорить всем Паладинам – игуменам каждого из элитных отрядов.

Пока новый лидер «Князя» распинался о том, как он чтит прошлого управляющего дивизионом, Однорукий решил пробраться сквозь живой щит из людей. Не без всполохов, криков, бормотаний и сыпавшихся на него проклятий, но парень, наконец, добрался ближе к иконостасу, выбившись в первые ряды. Путь занял у него всего несколько минут, но теперь ещё не получивших имя крестоносцев, зазывал к себе Эфрон – лидер отряда «Ведьмы».

– Все вы слышали о том, как существенная часть моих ведьм сгинула в лесах, помогая «Князю» с язычниками. Даже закалённые в боях и жестокости инквизиторы нуждаются в свежей крови. Мои ряды поредели, но боевой дух не пал и падать не будет. Если ваши ленивые задницы готовы к тому, чтобы заключать контракты с демонами из реестра, а затем использовать полученные силы во благо человечества, то извольте – но жалеть вас никто не будет.

Эфрон передал микрофон и, похрамывая, удалился ближе к изваяниям святых, сложив руки на груди.

– Нет более благого дела, чем охранять покой граждан нашей доброй столицы от тварей из Ада, – сказал человек, облачённый в чёрный, безрукавный китель Инквизиции, в тактических военных перчатках, подпоясанный больше на военный манер. На поясе – ножи, пистолет и рация. Только знак из скрещённых мечей давал понять, что это – воин Святой Инквизиции. – Когда вы были ещё молодыми сопляками, то мы, «Клинки Христовы», защищали вас от угрозы демонов. Мы страждуем ночью, обнажив серебро и держа серебряные пули наготове, мы спасаем простых граждан от одержимых, от демонов в подворотнях, от уродов, держащих личину. Мы патрулируем город и вы, вероятно, можете спутать нас с полицией, но поверьте, не один полицейский не спасёт вас от клыков одержимого беса, как это делаем мы. Получите своё имя – и будьте клинком Христа в ночи, защищающим пламя истины. Вы будете отправляться в патрули, зачищать районы и улицы вашей любимой столицы от тварей, и каждая спасённая душа отблагодарит вас.

Говорили ещё долго, и высказался даже Старый Волк. Говорил он мало и сказал только, что его Волки – самые свирепые звери, которые касаются таких жутких вещей и тайн, что даже ведьмы Эфрона бы дрогнули. В отличие от других игуменов, Акела сказал, что ему нужно только трое, трое самых жёстких, сильных и принципиальных воинов Инквизиции, которые смогут выполнить любой приказ, во благо человечества.

«Ага, как же, во благо человечество, – подумал Однорукий, – убивать своих же, вспарывать им глотки и жрать людей до костей – вот задача твоих волчат».

Высказал своё и мэтр Белого Пламени – худой старичок, который чуть не задохнулся от своей речи на сцене. Его выступление было самым тяжёлым и нудным – может, поэтому освящённой энергией почти никто не пользуется?

И вдруг Однорукий увидел человека, окутанного в чёрные, рваные одежды. Лицо перевязано шарфом до самых глаз, рукава плаща сползают ниже кистей, старые истёртые, чёрные берцы. Одежда вся в порезах и шрамах от когтей, где-то спалена, где-то наспех зашита. Сначала парень принял этого загадочного человека за нищего или попрошайку, но ведь он делил место рядом с выряженными в шёлковые рясы, ушитые золотыми нитями, чьи пальцы усеивали драгоценные камни, а волосы были намаслены и безупречно уложены. Этот же человек, в отличии от коллег, был донельзя высоким и сгорбленным, злые глаза, цвета раскалённого угля, медленно сканировали окружающую действительность. Ему передали микрофон и Однорукий дрогнул от хриплого басистого голоса, который громом прошёлся по храму.

– У меня, в отличии от коллег, нет церковного имени, – сказал он, мрачно оглядев разношёрстную толпу. – Нет у меня и дома, и статуса, и выплат. Я не состою ни в одном ордене и даже не служу Инквизиции. Но, уверяю вас, вы обо мне слышали, – на фоне золотых и серебряных отблесков, на фоне богатства и шика остальных, этот человек был настоящей тенью среди окружающих. Тёмное пятно, на прекрасном золотом блюдце. – И сегодня, впервые за столько лет, я решил явиться на вашу знаменитую церемонию, посмотреть, каких щенков набирает «Зима».

– Кто ты такой? – крикнул кто-то из густой толпы.

– Да, мы о тебе не слышали!

Тень рассмеялась и хриплый, злой смех эхом разошёлся по храму.

– Щенки, – проскрежетала тень с глазами демона, – щенки, которые ещё не пробовали крови и смерти. Ваша братия кличет меня Мясником, когда понос льётся из-под чёрных кителей и бежать уже некуда.

«Мясник, – вдруг вспомнилось Однорукому, – Пугало, Упырь, Костолом, Труппер… Как только этого человека не называли… О нём рассказывали, когда я только сюда вступил. Это ведь он перебил трёх демонов первого порядка, когда несколько профессиональных отрядов Христовых Клинков положили? Ходили слухи, что это чудовище может дать бой Аристарху! Кое-кто даже трепался, что Цезарь и выучился у этого загадочного человека своему мастерству. И как только я мог не узнать это… существо?»

– Я, как вы все знаете, человек вольный, то бишь, ведьмак, – Мясник закашлялся, сплюнув прямо на золотистый пол чёрную кровь. Никто ему и слова не сказал. – И, в отличии от всех тех, кто имел честь выступать до меня, я вам не буду мёд в уши заливать, – Он громко засмеялся, хотя этот смех больше походил на скрежет голов Когноса. – Чтобы вступить в наше скромное Братство Тридцати Серебряников, вам понадобятся два ваших яйца, что без дела болтаются под ногами, которые вы должны будете крепко-накрепко сжать в вашем крохотном кулачке.

Братство Тридцати Серебрянников. О нём в пределах Святой Инквизиции говорить не то, чтобы запрещалось, но крайне не рекомендовалось, а теперь на церемонию Возрождения заявляется их лидер! Удивлению Однорукого не было предела. Организация эта, как и сам Мясник, покрыта тайной и загадкой, а каждый уважающий себя инквизитор с именем презирает каждого участника Братства Тридцати. Это ублюдки и выродки, нищие и отречённые от церкви, чаще всего те счастливчики, что либо сбежали из холодных камер «Льда», либо ушли от Святого Трибунала. Они называют себя ведьмаками – теми, кто отступил от пути Святой Инквизиции, избрав свой, одинокий и тернистый путь. Ведьмаки, коих не так много, становятся чаще всего либо убийцами всего святого, либо отморозками, которые рискуют своей шкурой, норовя прикончить демона не меньше второго порядка, действуя в полную одиночку за толстый кошелёк.