Судороги не оставили его даже спустя три часа. Он сидел, бездумно смотрел в снег, что-то бормотал себе под нос и дрожал, как осенний лист. Он пускал слюни изо рта, то и дело хватался за голову, сбивчиво кричал и снова умолкал. Чёрные вены пальцами обхватили его горло, проступили на руках, подступили к глазам, высеклись на висках и голове. Капилляры в глазу лопнули, и белая склера залилась красной паутинкой. Из ушей и носу то и дело шла кровь, но через какое-то время останавливалась, чтобы вскоре прорваться снова.

Солнце светило во всю, разбрасывая жёлтые копья по зимним шапкам леса, но едва ли от него исходила хоть какая-то толика тепла. Мороз грыз руки и ноги, пробираясь и без того рваную, потрёпанную одежду. Пальцы на руках и ногах покраснели, щёки горели, а в желудке было пусто. Всё это действовало Однорукому на нервы, но от постоянного бормотания и вскриков Виктора, беловолосый хотел похоронить боевого товарища прямо здесь, освободив его от мучений одним взмахом меча.

– Опасный это клинок, – сказал Однорукий обезумевшему Виктору, но тот едва ли его услышал. Последний час беловолосый сам себе находил развлечение: метал снежки в дерево, исследовал сожжённые языческие дома, пытался поднять срезанную голову Сварога и вернуть её на законное место, не без интереса рассматривал труп Быка, вся мощь которого исчезла после одного точного удара клинком.

Зрелище было действительно жуткое. Однорукий справедливо думал, что язычнику моча в голову ударила, иначе парень не мог объяснить то, как это лесное чудище умудрилось выронить своё главное оружие, лишившись главного преимущества. Более того, беловолосого удивляло, что его догадливый товарищ решился использовать клинок и, самое удивительное, попал ублюдку точно в сердце и бил до тех пор, пока этот бугай не ослаб, рухнув в сугроб. Крови было целое море, но самое страшное началось потом, когда из могучего тела воина полилась чистая энергия, переливаясь бурыми, чёрными и бордовыми цветами. Виктор невольно раскрыл рот и эта энергия, как какой-то червь поползла внутрь. Однорукому показалось, что в этом потоке ревут души убитых, в хороводе переливаясь своими аморфными остатками лиц, которых поразил ужас и страх. Глаза Виктора залились белым, и он трясся, но Однорукий не решился подходить. И вот, когда этот кошмар закончился, его умник-товарищ рухнул на снег и провалялся с добрый час в его одеяле.

После он едва поднялся со снега и, пошатываясь, как будто выпил половину мировых запасов спирта, доплёлся до алтарного камня и теперь сидел там, загоняемый дрожью, судорогой и ещё невесть чем.

«Оставь его, – вкрадчиво прошептал собственный внутренний голос, – он уже не жилец. Сколько раз этот ублюдок тебя едва не убил? Сначала вместо него на алтарь пошёл ты, затем за ним потянулась охота, оказалось, что у него контракт с владыкой Ада, а потом он вырвал голову пленника и больше походил на демона, а не на человека? Тебе этого мало? Он ведь прикончит тебя и даже не вспомнит, что ты был ему другом».

«Нет-нет, – тряс головой Однорукий, борясь с соблазном улизнуть из этой заварушки сухим из воды, – он придурок, конечно, но мы с ним два сапога пара. Только я вот по казино шарюсь, а он кентуется с самим Сатаной!»

Да и куда ему теперь бежать? Обратно, в Инквизицию? Так руководство справедливо поинтересуется, где же Однорукий пропадал и теперь-то уж точно бросит его в «Лёд». А оттуда, как известно, не сбежать, по крайней мере, живым уж точно. А если не к ним, то куда?

«Может, стать ведьмаком? – блеснула идея в голове, когда он рассматривал переливающееся в солнечных лучах, лезвие клинка. – А что, работаешь сам на себя, получаешь деньги, гасишь демонов, а потом снимаешь девок, чем не жизнь?»

«Однорукий ведьмак с протезом от “Инквизитора”, – рассмеялся внутренний голос, – быстро же ты народу запомнишься, а там и до Инквизиции слушки дойдут. Думаешь, старый Скряга не запомнил тебя? Не запомнил, как едва не сделал тебя инвалидом, но твой дружок смог тебя спасти? Ты же знаешь, что Кодекс не терпит дезертиров. Ты ведь читал, что они делают с такими как ты».

– Я пока не дезертир, – буркнул Однорукий, разглядывая протез на правой руке, – но участь незавидная. Не хочу лишаться жизни из-за своего друга-идиота.

– Ольга… – протянул Виктор ртом, который наполнился чёрной слюной, медленно падавшей на снег, – Харон… Градимир… боги…

– Ага, а ещё мать Тереза и Иисус Христос, – ввернул Однорукий и ткнул Виктора в плечо. Тот едва головой не стукнулся о камень, но беловолосый вовремя подхватил его, Виктора. – Совсем ты себя не жалеешь, вот что я тебе скажу, дружище, – Он в очередной раз зарядил Звереву пощёчину, но тот даже глазом не повёл. – Вот, спрашивается, кто тебя просил этим пользоваться? – Однорукий держал в руке кинжал с обсидиановым лезвием. Когда Виктор пробил им сердце язычника, то Однорукому показалось, что чёрное лезвие раскалилось докрасна и жадно въелось в плоть своей жертвы, вытянув из неё все соки. Теперь это жуткое оружие было в руках однорукого инвалида и угрозы не представляло.

Но Однорукий чувствовал, как его заряженное чёрным пламенем ядро будто бы тянулось к хищному чёрному лезвию, будто желало впитаться в этот обсидиан и растаять во мраке. Парень вздрогнул и спрятал клинок в ножны на поясе.

– Почему она умерла? – Виктор поднял глаза, залитые лопнувшими капиллярами. – Мне пришлось, пришлось её убить…

– Кого убить? – Беловолосый чувствовал, будто беседует с заснувшим человеком. Это вернуло ему толику любопытства – всё лучше, чем молчать с трупами.

– Ольга была моей… – сказал Виктор, – она ушла к демонам… Я не мог…

«Это ведь не его воспоминания, – вдруг понял Однорукий и ухмылка сползла с его лица, – глядишь, он так и себя забудет…»

– Голова шакала, – объявил парень снова и вытянул руки, желая сползти с камня, – Анубис платит жизнью за смерть и смертью за жизнь…

– Очень умно Витя, очень. Что ты прикажешь с тобой делать?

– Пески не забудут меня… – прошептал он и затряс головой, – тюрьма… теперь тюрьма…

– Темница, – продолжил он и спал с алтарного камня на снег, – Владыка Молний меня оставил…

– Достало меня твои фокусы терпеть! – Однорукий вырвал серебряный клинок и приблизился к Виктору. Овощ овощем, подумал Однорукий, уж лучше тебя щас прикончить.

Он было замахнулся и готовился пробить грудную клетку своего друга, но не успел – чёрная рвота облепила его ноги и штаны. Виктор закорчился на земле, застонал и его снова вырвало. Чёрные вены, больше напоминавшие цветом нефть, стали таять, возвращая себе естественный зеленоватый оттенок.

– Прочь от меня, – закряхтел Виктор и выкинул руки вперёд, будто от кого-то защищаясь, – прочь, выродки! Я ВАС ТУТ ВСЕХ ВЫРЕЖУ!

– Не ори ты, придурок.

Виктор отполз к камню и опёрся на него спиной, жадно хватая воздух. Было так приятно ощутить эту морозную свежесть сибирского леса.

– У тебя привычка такая, вырубаться, а потом ждать, когда тебя кто-то разбудит? Я тебя уже второй раз в таком виде в чувство привожу.

– Знаешь ли… человека очень просто отправить в обморок, – парировал Виктор и сплюнул.

– Особенно тебя, – Однорукий подал свою стальную культю и Виктор, пошатываясь, поднялся. – В прошлый раз тебя отправил спать один удар Когноса, а теперь ты обожрался чужой силой и тоже голову потерял. Сколько можно тебя спасать, сукин ты сын?

– Это последний, – протянул Виктор, подняв голову, – последний…

Через час он уже полностью пришёл в себя. Они развели костёр и согрелись, но еды не было, хотя желудок сворачивало от голода узлом. Однорукий, помимо этого, ещё и терпел постоянную ноющую боль в нижней части груди и боялся, что за время этих весёлых приключений, поломал себе пару-другую рёбер.

– Знаешь, Витя, мне казалось, когда я сюда поступал, что буду здесь мочить демонов направо и налево, прямо как герой из американских боевиков.

– Ага, как же, – сухо посмеялся Виктор, тяжело вдыхая воздух, – последнее время мы только и делаем, что получаем по самые яйца.

– Ага, пока эти два монстра тут резались, только и приходилось, что бегать, – сказал Однорукий, ближе наклонившись к костру, – вообще чудо, что мы выжили под таким давлением.

– Я смог их сожрать, – вдруг сказал Виктор, – их было много, но я всех сожрал…

– Чего?

– Души, – Парень указал на обсидиановый кинжал, – это оружие впитывает чужие души, чужие силы. Этот язычник поглотил вождей «Даждьбога» и «Сварога», а потом сожрал ещё и Когноса. Я просто… – Он закашлялся кровью, – вовремя перехватил этот сосуд…

– Я так и понял, судя по тому, что ты нёс какую-то херню, – пожал плечами Однорукий, – выходит, в тебе мощь демона первого порядка и всей языческой верхушки, включая то чудовище из молний?

– Так и выходит, – тряхнул головой Виктор. Голова стала такой тяжёлой, будто её свинцом набили, но он старался не дать себе заснуть. – Бог знает, как я всё это переварил…

– Скорее уж Сатана, – ввернул Однорукий и пошевелил ветки в костре. Пламя плясало и давало приятный жар, возвращавший пальцам былую чувствительность. – Если ты уж впитал такую мощь, то почему я сейчас вижу перед собой калеку-инвалида-овоща?

– Думаю, всё это не сразу происходит… нужно время, полагаю. Надо нам отсюда рвать когти, пока инквизиторы не пришли.

– Это без меня, Витя.

– Что ты такое несёшь? – Тени плясали на бледном лице Виктора, делая лицо жёстким и грубым.

– По-твоему я совсем идиот, чтобы тащиться с тобой? Куда мы пойдём? Где примут двух дезертиров? Нас отыщут, обязательно отыщут и теперь-то, если и не убьют, то бросят в «Лёд». А я слышал, как они кормят демонов заключёнными, отправляют их на опыты, поступают с людьми, как со скотиной… – Однорукий болезненно взвыл и воткнул ветку в горящие угли. Она задымилась, пламя охватило её своим голодом и увлекло в себя. – Это всё равно, что самоубийство, Вить, ты этого не понимаешь?

– А что хочешь ты? Сидеть, ждать, пока за тобой придут инквизиторы и поднять лапки кверху? – вспылил Зверев. – Это капитуляция без борьбы. Они придут и будут требовать от тебя то, что ты не знаешь, а потом скормят сраным паркам, – Огонь придавал ему лицу жутковатый красный оттенок, в котором его льдистые хрусталики глаза обращались в багровые. – Это твой выбор?

– Бежать бессмысленно. Я всё равно проиграл, – Однорукий потрепал волосы на голове и тяжело вздохнул. – Мне хотелось только выбить себе место потеплее и потчевать на лаврах, сидя где-нибудь в центральных районах, в безопасности и обеспеченности. Но я ввязался в эту авантюру и вот, пожалуйста! – Он раскинул руки, будто желая ими обхватить всё вокруг. – Боже, я за эти полгода так наелся дерьмом, что хоть за шиворот суй и ещё вываливаться будет.

– Так зачем же ты вообще сюда пошёл? – Виктор взглянул в лицо Однорукому. – Ты разве думал, что это лёгкое дело для заработка?

– Я думал, что оно не настолько гнилое и кровавое, – ответил Однорукий, закрыв лицо руками. – Да и что с меня было взять? Всё, что у меня было, когда я, наивный придурок, подавал заявление в эту шарашкину контору – это влажные мысли о бравых подвигах, деньгах и пригретом месте. Это уж лучше, чем терпеть своего папашу-кретина. Он, знаешь ли, и до этого был таким себе отцом, но после того, как его начал жрать рак, совсем ума лишился. Желаемое у него смешивается с действительным и последние несколько недель, перед тем как я слинял из дому, папаша только и пускал слюни, да срал себе в штаны. А ещё звал свою жену, ну, мою мать, в смысле. И плакал, представляешь, плакал ублюдок этакий, что не хотел этого, что просит он прощения, что всё это случилось из-за неё, из-за моей матери, которую я уже толком и не помню.

– Ты ушёл сюда и оставил его умирать от болезни?

– Он это заслужил, – холодно ответил Однорукий, – мне легче думать, что я и вовсе не сын этого ублюдка, чем вытаскивать из него собственное дерьмо. Этот выродок… Ладно, не будем об этом, – выдохнул парень и пошевелил угли в костре. – Лучше скажи, куда пойдёшь, ты, Витя?

– Не знаю, – признался Зверев. – Здесь меня уже как только не пытались изжить: бросали к демонам, к язычникам, травили своих шавок и всё это тайно, тихо, исподлобья. Учитывай, что всё это время я был под сомнительным, но всё же крылом Святой Инквизиции. А вот что будет со мной, когда меня официально объявят дезертиром, я и представить не могу. Моё лицо будет маячить на экранах, по новостям меня будут клеймить как убийцу и чудовище, это Скряга устроить может, он ведь, сука такая, сразу меня невзлюбил. Так что, скорее всего, – Виктор тихо рассмеялся, – скорее всего, меня выловят какие-нибудь бандиты и вручат Соломону мою отрезанную головёшку.

– Ты правда думаешь, что ты настолько важная фигура, чтобы о тебе говорить в прямых эфирах? Ха! Да ты слишком много о себе возомнил, Док!

– Если бы я действительно возомнил о себе слишком много, то Соломон, между прочим, который занимает пост Святейшего Верховного Архиепископа, третий человек в «Зиме», какого-то хрена пытается меня схватить! – Виктор взял в руки снега и начал сжимать его в руках. Ладони слишком разгорячились от костра. – Уверен, что я выжил после того злополучного дня лишь благодаря огласке прессы. Они ведь талдычили обо мне, пара репортёров даже голов своих лишилась, решив расследовать дело в старом гостиничном комплексе. Экие идиоты…

– Не понимаешь ты шуток, вот что, – вздохнул Однорукий, – но по крайней мере, та пленная псина подтвердила наши догадки, относительно того, как в этой структуре дела делаются. Мы ведь это с тобой даже обсудить не успели – уж больно ты быстро голову потерял.

– Да, этот парень… – вспоминая о том, как голова этого человека вместе с хребтом рассталась с плечами, залившись кровью, Виктора бросало в дрожь. А живот его связывало в узел, когда он вспоминал, что эту кровавую жертву он, Виктор, принёс своими же руками. – Я убил его, потому что… Этот ублюдок знал, видел, содействовал кровожадной системе, но даже пальцем не повёл… Ты хоть понимаешь, что все они лгут. В детстве я часто смотрел отрывки с тем, как охотники изгоняют демона, смотрел фильмы и сериалы, как Общеинквизиционный Союз спасает простых, невинных граждан. И в глубине души ещё больше, после, себя ненавидел за то, что не мог переступить через свой страх, через слабость внутри себя. Они лгали нам! Лгали, обманывали, пихали нам в задницу розовые иллюзии о том, что бравые инквизиторы спасают простых граждан, от потусторонней угрозы. Но на деле, – Виктор наклонился ближе к Однорукому и взглянул на него ледяными глазами, – на деле эти выродки заманивают сюда наивных идиотов, вроде нас, и скармливают голодным, озверевшим демонам или бросают сюда, в леса. Убивать невинных язычников, которые лишь защищают свои права.

– Мы ничего не изменим, – пожал плечами Однорукий и сказал это с таким холодом, что Виктора аж вывернуло. – Ты не подумай, меня такая новость отнюдь не радует, но что мы можем сделать? Что ты можешь с этим сделать? Да, ты парень способный, у тебя есть контракт с главным плейбоем Ада, а теперь ты ещё и перекусил огромным таким стейком из концентрированной силы. Но она, эта сила, тебя погубит. Разве ты выдержишь такое давление?

– Этого я не знаю и знать не могу, – Виктор поднял голову к небу. Чистое, голубое, по которому россыпью плыли массивы пушистых, белых, как вата, туч. Он так бы хотел закрыть глаза и ни о чём не думать, так бы хотел проснуться от этого страшного сна и прижаться к матери, поиграть с сестрой… Даже повздорить с отцом он был бы сейчас рад, всё это лучше, чем холодное дыхание смерти. – Но сейчас у меня нет никаких сил и, если включить мозги, даже с такой мощью, которую я впитал, меня быстро успокоят охотники типа Аристарха. Но я лучше умру, пытаясь что-то изменить, чем буду смиренно ждать своей участи.

– Дурак ты, никто умирать и не собирается, – Однорукий щёлкнул стальной рукой Виктору по голову. Это вырвало парня из меланхолии, он схватился за голову и громко выматерился.

Виктор ткнул беловолосого в ответ и тот, особо не сопротивляясь, отправился в холодные руки снега. Тут он вдруг увидел почерневшую голову Кинжала, которую тот зомби таскал с собой в руке. На самом деле, разобраться с этим ожившим трупом не составило особого труда – Однорукий сделал пару фальшивых выпадов, ударил несколькими колющими ударами, а потом рубанул по плечу выродку так, что тот лишился сначала одной, затем другой руки и обеих ног. А там пара-тройка мощных ударов в сердце, прекратили попытки несчастного ожить в третий раз.

– А знаешь, Витя, быть может, нам и не придётся повторять участь этого трупа, – сказал Однорукий и голос его оживился. – Я, кажется, придумал охрененную идею, говорю, она тебе понравится.

– И что же ты такого выдумал?

– План. Надёжный, как швейцарские часы, – прыснул Однорукий. – А теперь слушай.

Идея Однорукого была проста и изящна: Виктор Зверев, признанный дезертиром, еретиком и человеком, нарушившим Кодекс, с этой самой секунды официально числится мёртвым. Попав в «Князь», виновный вступил в сговор с кем-то из охотников, он содействовал срыву операции «Капкан», а после инцидента на капище «Перуна» сбежал. Однорукий же, будучи настоящим героем, отправился в преследование виновника. По пути были обнаружены трупы, посланные Старым Волком для поимки Виктора Зверева, а сам нарушитель укрылся в лагере «Сварога». В ходе битвы, виновник пользовался помощью демона Когноса. Однако, в непредвиденный момент появился языческий вождь, который вместо помощи Звереву, по своим личным причинам, напал на него. В ходе кровавой заварушки, обвиняемый погиб, как и напавший язычник вместе с демоном. Останки демона, труп языческого вождя и иссохшая голова Виктора Зверева станут прямым доказательством невиновности Однорукого.

– Итого, резюмируя мой гениальный план, – сказал Однорукий, выгибая спину, как кот. – Первое: с помощью вон той головёшки, мы инициируем твою смерть. Так как этот зомби был до этого пропитан чёрным пламенем, да и вдобавок выглядит… – Беловолосый посмотрел на высохшую чёрную, как уголь кожу, тонким слоям обтянувшей череп. На ней то тут то там проступали трещины, глаза исчезли, образовав чёрные колодцы, кривые зубы потемнели, ушей, бровей и волос на остатке головы не было. – В общем говоря, вряд ли эти кретины смогут опознать это. Благодаря этому, ты избавишься от любого, ну или почти любого преследования и сможешь вести свою тихую, мирную жизнь, так сказать, – Виктор смотрел на него подозрительным взглядом. «Как будто я ему в “МММ” вступить предлагаю!» Второе, – Однорукий загнул второй палец на протезированной правой руке, – я, наконец, смогу вернуться в ряды Инквизиции, обрести церковное имя, возвратить законные выплаты и, наконец, выбьюсь из сраных крестоносцев. Ну и третье: от нас, наконец, отвалят все эти сраные лощённые выродки. Человек, известный как Виктор Зверев потерял голову здесь, – Однорукий указал на почерневшую голову Кинжала, – а я очищу своё имя и смогу вернуться героем, а не дезертиром. Как тебе план?

Виктор поворошил угли в костре, отчего пламя взвилось выше. Его обдало жаром, хотя руки ещё дрожали от впитанной силы. Как только Однорукий заговорил, он, Виктор, сразу понял, что иного выхода у него нет. Но что-то в душе его колебалось и словно говорило: «Нет, ты не можешь так поступить. Если согласишься – ты станешь изгоем. Тебя оболгут, сделают убийцей и преступником, твоё имя станет синонимом слова “предатель”. Этого ли ты хочешь? Чтобы на каждом углу, в каждой подворотне тебя поминали, как лживого, двуличного лицемера?»

– Нет, – сказал Виктор так, словно защищаясь от кого-то, – это неправильно.

– Чего?

– Я говорю, что это неправильно, – повторил неуверенным, сбитым голосом парень, – я ведь… Не предатель, не дезертир, не лжец… Всё же наоборот! – Он видел удивлённое лицо Однорукого, как по его обожжённому лицу скользит сомнение и недовольство. – Тебе-то проще придерживаться такого плана. Ты хочешь закрепить меня в памяти всех, как последнего ублюдка? И что ты думаешь, они правда поверят в эту лживую сказку? Ты со мной прошёл столько всего, а им вдруг объявишь, что я предатель! А как сам будешь оправдываться, что в глаза не рассмотрел мою «истинную» суть?

– Что ты раскричался, как баба? – Однорукий поднялся и отряхнул снег с ног. – Сам ведь прекрасно понимаешь, что другого выхода у нас нет. Да, так ты останешься отродьем в их глазах, но что с того? Тебе-то уже какая разница, Витя? Не понимаешь разве, что с этого самого дня Виктора Зверева больше нет? Хорошо, хорошо! – крикнул в приступе гнева Однорукий и пнул рядом наваленный хворост так, что он разлетелся в разные стороны. – Давай дождёмся прибытия Инквизиции, они же нас, блин, выслушают и поймут. На что ты надеешься, придурок?! Если они будут слушать меня одного, в окружении остатков демонов, то, быть может, и поверят, но как только, как только они увидят тебя, – Беловолосый зло ухмыльнулся, – то сразу упакуют и бросят в «Лёд», если управы похуже не придумают. Так, спрашивается, какого хрена ты оправдываешь свою репутацию хорошего парня? Честь на жизнь хочешь променять, кретин? Мне тебе правда надо объяснять, как работает эта сраная жизнь?

Виктор потупил голову, чувствуя, как голоса, десятки, нет, сотни отрешённых гулких, завывающих голосов, звенят в его голове. Они нашёптывали ему ложь и правду, он слышал твёрдый, глубокий голос Быка, скрежет голов Когноса и ещё, вой простых людей, которые что-то кричали. Эхом они кричали и стихали, чтобы вновь разойтись в молящем крике.

– Да, расплачься, – ввернул Однорукий и положил руку Виктору на плечо, – это нам не поможет. Может, я, конечно, ошибаюсь, какие у тебя есть варианты? Знаешь ли, времени у нас не так много, как я слышал, даже в самой глубине Язычника разбросаны датчики, детектирующие выбросы энергии.

– Да… – нехотя протянул Виктор, усилием воли подавляя вздымающееся в нём сомнение и желание выйти сухим из воды. Видимо, ложь – это правда, а правда – это ложь, подумал про себя парень. «Что же, выбора у меня нет». – Чёрт с тобой, Однорукий, ты прав. Надо рвать когти отсюда.

«Только вот куда?»

– Ты меня прости, Витя.

– Это за что?

– За всё что было и что будет, – сказал Однорукий, смотря в льдистые глаза своего друга. – Ты непременно услышишь, как из каждого угла тебя дерьмом обливают, я, верно, тоже буду так делать, – Он коротко посмеялся, – но на свой счёт не бери.

– Не буду, – пообещал Виктор и почувствовал, как по сердцу ползёт горечь. – Раз так, то вряд ли мы с тобой когда-нибудь теперь встретимся, друг.

– Кто знает, как жизнь рассудит, – пожал плечами Однорукий, – но скорее всего ты прав. Мне придётся лживо болтать о том, какой ты ублюдок и стать примерным инквизитором, а тебе – скрываться, забыть о том, кто ты такой и стать новым человеком. Даже если мы и встретимся, то скорее, как враги, а не как закадычные товарищи.

Виктор поднял голову к небу. Оно сияло лазуритом, тучи не смели приближаться к обжигающему солнечному диску. И тепло, он почувствовал странное тепло, льющееся по его телу.

– В таком случае, я наконец-то тебе заряжу по самые яйца, – рассмеялся Виктор и тоже поднялся с земли.

«Пора идти, – сказал он себе, – больше у меня нет времени».

– Это мы ещё посмотрим, демон ты этакий, – Однорукий по-братски обнял Виктора и тяжело хлопнул его по плечу. – Обещай не помереть там.

– И ты тоже, – сказал Виктор, – а то я тебя лично в Аду достану.

Виктор спрятал Кинжал Душ за пояс, подпоясался как следует и ушёл, скоро скрывшись за тесными стволами могучих, кряжистых деревьев. Солнце преодолело зенит и то небольшое тепло, которое оно дарило, стало неспеша ускользать.

Однорукий ощутил, как утратил частичку себя.

– Не плачь, – сказал он себе, смахнув с щеки единственную слезу, – мужики не плачут.