Иссохшая голова Кинжала рухнула на снежный ковёр, вывалив чёрный, покрытый чёрными волдырями, язык. На месте выдавленных глаз образовалось два чёрных колодца.

Однорукого вырвало.

Когнос щёлкал своими спавшими вниз челюстями, шелестел сотней рук под своим плащом и плавил снег под собой, обращая его в чёрную жижу. Десятки глаз на его уродливых лицах пульсировали, то увеличиваясь, то уменьшаясь, пахло от него как от тысячелетнего трупа. Длинные клочки тряпок свисали с его длинного, одутловатого тела.

Виктор Зверев стоял недалеко от демона, сжимая пальцы рук в кулаке. Сердце его клокотало, норовя вырваться наружу, но он старался держать себя в руках. Странное чувство овладело им – то ли жажда, то ли голод, вперемешку с ужасом, который оплёл его грудь.

– Ты… хитрец… – шептал Когнос, то исчезая, то появляясь впереди, позади, слева и справа. – Моё-ё-ё… – Демон протянул длинные горбатые руки к Виктору, но тот поднял кулак, от которого исходило чёрное пламя.

– Только попробуй, – прошипел парень, – и отправишься в Ад.

«Я хотел скормить этого идиота демону, но теперь… – Виктор чувствовал, как странное возбуждение пропитывает каждую клетку его тела, как она проносится сладким потоком по его внутренностям. – это чувство… такое… приятное?»

– Кто ты? – Когнос щёлкнул челюстью, и правая голова расплылась в жуткой улыбке. – Кто? – Вторили остальные головы, корча жуткую ухмылку. Виктор старался держаться ровно, но демон поистине его пугал. Чего только стоило длинное конское тело, который укрывал плащ. Но Зверев знал, что под этой чёрной просторной одеждой скрывается панцирь из человеческих костей. Запах от урода шёл такой, что недавняя пища ползла всё ближе к горлу.

Тучи начали не спеша стягивать лазуритовый небосвод, скрывая приветливые солнечные лучи в громадах чёрных туч.

– Я хотел призвать тебя, чтобы принести жертву, – наконец, произнёс Зверев, попытавшись сказать это как можно громче, но голос его не слушался и дрожал, как осенний лист. – Нам не стоит враждовать.

– Вражда, – повторил Когнос и растворился в воздухе. Спустя мгновение, Зверев почувствовал холодное дыхание, трупный запах и то, как холодные пальцы вгрызаются в его тёплую кожу. Он было развернулся и рефлекторно ударил зарядом энергии, но позади никого не оказалось. – Вражда… – Зверев заметил демона только когда тот сам этого пожелал. Когнос держал своими длинными мёртвыми руками Однорукого, и кожа стала в цвет его, Однорукого, волосам.

– Если кровь поделится кровью, то тишь поделиться тишью… – прошептал демон и одна из рук, на длинных, почерневших пальцах которой блестели бронзой и золотом перстни да цепи, обхватила шею Однорукого и сжала приятную человеческую кожу.

«Нет! Не смей его трогать», – хотел крикнуть Виктор, но вместо этого прорычал:

– Он мой.

– Ты хочешь… моей крови… брат?

«Какой из меня брат этому чудовищу? Трёхглавый ублюдок совсем прогнил и едва на человека похож…»

Мёртвые руки выросли из прожжённой липкой тьмой земли и обхватили ноги Зверева.

– Ты… глупец, – хрипло засмеялся демон, оказавшись прямо перед носом Зверева. Запах смрада и смерти ударил в лицо парню и того едва не вырвало. – Ты говорил… говорил с ним, взял его силы, поделился своей душой… Но Владыка проклял тебя… Мы это видим… – прошептали левая и правая головы, сверкая чёрными колодцами глаз, – мы видим… Но ты не брат нам! – Одна из голов раскрыла свою уродливую пасть и на длинном языке заморгали чёрные глаза. Демон издал звук, от которого сердце ушло в пятки. – Теперь ты наше лакомство, ведь Повелитель одарил тебя своей частицей. И мы её заберём, заберём, чтобы Владыка нами гордился и был нами доволен… Хи-хи-хи…

Сначала одна, затем две, три, десять, двадцать и скоро уже сотня рук змеями плелась вокруг тела Зверева. Парень стоял, глядя на ослабшего, растёкшегося на снегу Однорукого и всё его нутро приказывало ему бежать, бежать, в любое место, лишь бы подальше от смрада и смерти, от этого ужаса и страха, заползшего в душу.

Он увидел перед собой сестру. Маленькую, большеглазую. Она плакала кровавыми слезами.

Когда длинная, холодная рука раскрыла ему рот, то вдруг отпрянула и Когнос вырвал из себя тихий, сдавленный стон. Рука дёргалась и трепыхалась, пожираемая чёрным огнём. Зверев вдохнул как можно глубже.

«Либо я сделаю это сейчас, либо никогда. Либо сейчас, либо никогда».

На секунду между ними повисло молчание, и атмосфера натянулась, как гитарная струна. Тварь бурила Зверева своими десятками червоточин на месте глаз, щёлкала челюстями и перебирала руками. Виктор Зверев стоял на месте и медленно втягивал в себя свежий морозный воздух.

Он знал многое. Техники призыва, иллюзии, разрушения, барьеры… Десятки ночей, которые он провёл в одинокой библиотеке, где лишь иногда являлись люди, наполнили Виктора Зверева знанием. Но практика была ещё под большим вопросом. Он базово владел клинком – этому их учил Акела, в перерывах между нагоняев Соломона, он даже немного умел пользоваться Инквизитором. За короткое время в «Князе» он выучил техники восстановления, которые спасли не одну жизнь… Тогда, в заброшенной школе он выучил пару удерживающих заклинаний, но… Всё это было разрознено, разодрано по клочкам, в нём было много знаний и кроха практики. Отсутствие чёткой системы грозило завлечь его в могилу. Всё, на что он надеялся – это таинственный контракт, который он заключил с Владыкой Ада. Контракт, о котором он толком ничего и не знал.

Когнос проклял человеческий род и тогда-то всё и началось. Демон исчез из поля зрения и появился позади, вцепившись в Виктора холодными руками, норовя проломать кости. Заряженные пламенем удары заставили Когноса взвыть и снова переместиться. Теперь он стоял подле трёх слипшихся друг с другом берёз и снова ухмылялся. Одна из его голов раскрылась так широко, что почти достала до земли. В следующее мгновение из неё полчищами бросились огромные, размером с кулак, скарабеи, тут же утонув в снегу. Зверев успел насчитать десяток-другой, прежде чем почувствовал, как кожу прогрызают бритвенно острые, крошечные клыки.

– Пошли вы! – он сложил руки знаком Паладина, и чёрные змеи окутали его тело. Скарабеи, успевшие пробраться под одежды, взвыли и в воздухе запахло палёным.

«Знаки, которые вы складываете руками, всяко эффективнее заклинаний, которые вы проговариваете вслух, – говорил Соломон на одной из лекций. – Однако же, умение же складывать знак и вместе с этим заряжать его словом, позволит вам усилить созданную технику. Однако, это не просто. Дело в том, что ваш мозг сосредоточен либо на складывании знака, куда и распределяет вашу негативную энергию, либо на слова, которые вы произносите после. Вам следует разделить поток энергии и придать своим словам глубины, а складыванию знака – техники. Тогда, глядишь, вы, дебилы, поумнее окажетесь».

Виктор выругал себя за то, что не усилил барьер заклинанием. Странное дело, отметил он чуть после, когда уходил от тянущихся к нему, длинных-длинных культей, это ведь барьер Паладина всего первого уровня, но я каким-то хреном могу сбивать атаку герцога!

Не успел он обрадоваться этому факту, как руки, каждая из которых удлинилась на добрых пару метров, сжала его тельце и впечатала глубоко в снег. Барьер рассеялся прямо перед падением, и парень почувствовал, как кровь проступает по зубам.

– Mucro! – Он выставил правую руку так, будто держит клинок. В последний момент перед ним, из всполохов чёрного пламени, образовалось лезвие, с кривой рукоятью. Когнос, протягивая вереницы длинных когтей, даже не заметил, как пара его культей прорезались о призывной клинок. Тот растрескался и рассыпался в воздухе, но дал Звереву возможность вырваться из крепкой хватки герцога.

«Демоническая энергия, – звучал голос в голове, – негативная или проклятая. Чёрное пламя. Вы можете использовать её против людей, даже против демонов! Это узор, кретины, узор, сплетённый из тысячи оттенков! И вы должны уметь вышивать красиво, если хотите стать первоклассным охотником».

Зверев бросал заряженные пламенем шары, бурлящие тенями прямо в морду демона. Но его щит, его панцирь, который этот засранец сплетал, как паук свою сеть, сотни, если не тысячи лет, оказывался слишком мощным!

«Мне ни за что не пробиться, – горько подумал Виктор и одна из рук вырвалась от основного тела демона, проскочила мимо егоз зарядов, прорвала ослабший барьер и вгрызлась в горло. Воздуха стало смертельно не хватать, и Зверев почувствовал, как округа тускнеет, а ноги начинают слабеть. – Ни за что… Он сильнее».

Жар окатил его бедро, и он пришёл в себя. Однорукий махнул клинком ещё раз, и рука лениво сползла на снег.

– Вставай, осёл! – Однорукий целой рукой впился в кисть своего товарища так больно, что Зверев и сам не заметил, как оказался на земле. – Барьер! Барьер!

Виктор сложил знак Паладина, проговорив при этом громко: «Сautela!». Языки змей снова бронёй заползли на Зверева и Однорукий, стоя рядом, тоже облачился в доспехи теней. Виктор знал, что те, кто открыл техники, изначально поняли, что сами техники – это лишь инструменты. Даже те методы, которыми пользовались в ортодоксальных уголках Святой Инквизиции, где правило исключительное и абсолютное нетерпение к негативной энергии, они (эти методы), могли извращённо наполняться и негативной энергией. Эффект меньше или совсем отсутствует, но использовать такую технику гораздо проще.

Сейчас Зверев, чувствуя, как пот стекает по его лицу, удерживал свой слабенький барьер Паладина, который на освящённой энергии работал бы просто превосходно. Языки змей тлели и их барьер расступался.

– Однорукий, отвлеки его!

– Понял! – «Как нахрен я его отвлеку, придурок?!» – хотел было выпалить беловолосый, но что уже поделать. Вариантов нет.

Когнос, видимо, издевался над ними. Он лениво пускал из-под своего плаща потоки мёртвый культей, которые наполняли округу, словно какой-то газ, но сам демон при этом не особо напрягался. Три головы только дёргались в приступе надменного хохота.

Однорукий вырвался из-под влияния барьера, и демон даже не обратил на это внимание. Его интересовал только Виктор, что очень обидело Однорукого.

«Я по-твоему, сукин ты сын, ничего не стою? А вот, погляди!»

Он рванул прямо к твари, уходя то влево, то вправо, от потока мёртвых останков. Запах исходил такой, что желудок узлом зашёлся. Но Однорукий бежал, по пути разрезая мешающие культи. Те падали, шипели, некоторые таяли, а некоторые – снова срастались.

Он сделал ещё несколько рывков. Обороты клинком, уворот, защита, атака. Кровь, чёрная и противная. Мёртвые пальцы по пути хватали парня за грудь, руки, ноги, рвали одежды и волосы. Он резал их быстро, не желая расходовать лишних сил. Однорукий, наконец, вырвался из этой вереницы дружелюбных рукопожатий, норовящих удушить его и, наконец, заприметил одутловатое тело Когноса.

«А ты и не думаешь напрягаться. Ну-ка…»

Плетения из человеческих конечностей расходились из-под плаща твари и росли, словно лозы, расплетаясь в разные стороны, но имея одну цель. Тело демона было ровно посередине, но Однорукий плюнул на безопасность, и его подошва ощутила потвердевшее от гниения и мороза, человеческую ткань. Он увидел хохочущие головы, наставил клинок и вложил всю силу в удар.

Блеск. Тёмная, склизкая кровь брызнула из продырявленной пары глаз.

«Отрезал?»

Пальцы сжали тело Однорукого в холодные объятия. Лёгкие выплюнули струйку воздуха, и он вдруг подумал, о том, какой он мягкий и неповоротливый. Хруст.

Снег был мягким, как пуховое одеяло, но чертовски сильно жёг щёки. Беловолосый захотел прикрыть глаза, но рёв трёх голов, который больше походил на скрежет рельс, поднял его на ноги. Он приложил пальцы к виску и почувствовал тёплую кровь, от которой лохматые волосы стали липкими. Шатаясь и чувствуя, как всё под грудью пронзает тупой, ноющей болью.

– Витя? – Три головы Когноса бились в судорогах и тварь бессознательно распускала свои километры конечностей в разные стороны, заполняя опушку, словно газ.

Лазурный небосвод окрасили вспышки разношёрстных молний, каждая из которых била по аморфному телу существа. Когнос пытался закрываться полчищами рук, но их пробивали заряды молний, впечатывая глубоко в снег.

Однорукий успел отыскать Виктора Зверева. Тот лежал в сугробе, окрашенном кровью, и свесил голову на грудь. На руках его вспучились чёрные вены, из глаз проступала кровь. Китель его разорвали пуще прежнего, оставив только клочки на груди и спине. Рукавов не было и теперь виднелась его бледная, испещрённая тонкими шрамами и царапинками, кожа, с синяками и кровоподтёками.

– Эй, Витя! – Однорукий, сам, будучи доходягой, еле добрался до своего товарища. «О, господи! – Лицо Зверева было будто обмочено в чёрно-бурых чернилах. – Что это за срань?» – Вставай, Витя! Придурок, вставай!

Тёмно-красная жижа ползала по его лицу, лезла в уши, рот и глаза. Сначала Однорукий думал, что это дерьмо Когноса, но потом увидел пульсирующие прожилки в этой чёрной кляксе.

– И что мне с этим делать? – Он взглянул на свою протезированную руку. Ядер у него оставалось не так много, всего три. Он раскрыл защитный механизм, вынул чёрное ядрышко и раскрыл Звереву рот. Жижа, ползущая по лицу, восприняла это как вызов и от неё начал исходить чёрный пар, обжигающий руки. Выругавшись пару раз, он заставил Виктора проглотить ядро. «Пара ожогов меня уже не изуродует», – горько подумал он, дёргая руку от въевшейся боли.

– Я искренне надеюсь, что ты не станешь гнездом.

Жижа снова сомкнула рот Зверева и потянулась в глотку, прямо за ядром, но вдруг забурлила и начала гореть, как резина. Позади, видать, бурлило чудовищное сражение, судя по раскатам грома и воя Когноса. Но Однорукий не смел обернуться, пока не увидел бы своими глазами, что его товарищ придёт в себя.

– Мать твою, Витя, нас щас тут Зевс и Сет с землёй сравняют, хорош валяться!

Плюнув на всё это, он подхватил Зверева за плечи и уволок за два могучих кряжистых тополя.

Лицо его друга побледнело, осунулось и выглядел он так, как будто умер пару десятилетий назад.

– И что ты там учудил, пока меня не было? – Однорукий вдруг взвыл от боли, которая ударила ему прямо по рёбрам. – Ты ведь понимаешь, что нам конец?

Мимо пронеслась длинная-длинная культя демона, сорвав ряд веток с дерева. Щепки посыпались Однорукому за спину. Когда рядом стоящее дерево снёс, как веточку, огромный, похожий на быка, человек, укрытый языческими татуировками, парень инстинктивно втянул шею и зажмурился. В руках язычника была огромная секира, которую обуяло цветное пламя. Весь в шрамах, с длинной чёрной гривой, чёрной и красной кровью на оголённом торсе, он напоминал зверя, выпущенного из клетки. Из глаз его струилось то же чёрное пламя, а татуировки блестели чёрно-бурыми цветами. На поясе болтался окровавленный кинжал с чёрным лезвием.

– Не надо… – Он исчез в блеске молний также быстро, как и появился. Однорукий было обмочился, но остатками воли сдержался. Тело его не слушалось, в глазах всё плясало, а голова стала тяжелей любого булыжника. Он, еле нащупав землю, присел, прямо напротив Зверева. Тот не шевелился, а может и не дышал.

– Знаешь, мне вообще-то Кристина тоже понравилась, – Однорукий слышал свой голос как будто он шёл из глубокого колодца. И с какой стати ему вспомнилась эта девка? Именно сейчас? Перед собственной смертью! – а трусы у неё мокрые от тебя, – Однорукий засмеялся, вспоминая её редеющее лицо, в попытке показать себя сильной. – Оно и видно… Что же, ты у нас умник, книжки вон читал… Хе-хе… – Слабость связывала его внутренности в узел. Парень почувствовал, как остатки завтрака подступают к горлу. – Она тебя, наверняка, искала. А ты вот где оказался, в лесу, прибитый древним египетским демоном, ха! Ну не смешно ли тебе?

Лицо Зверева не выказывало никаких эмоций. Однорукий вдруг понял, что его друг скорее всего умер. Ужас волной бросился на него и вгрызся в бьющееся сердце.

«Если он помер, то мне вообще недолго осталось», – Он потянулся к ножнам, но вспомнил, что клинок остался лежать на снегу. Теперь-то шансов и подавно нет, это верно. Без клинка, без руки, переломанный и уставший, я вряд ли что сделаю. А меч-то был ничего…

Вдруг Однорукий почувствовал холодное прикосновение серебра и отпрянул, позабыв и о боли, и о усталости.

Мертвец стоял, покачиваясь из стороны в сторону. Головы у него не было – только кровавый воротник украшал то место, где раньше была шея.

– Ты?

Кинжал второй рукой поднял свою чёрную, иссохшую голову и задёргал ей, пытаясь изобразить смех.

Глава XXIV. Призраки

Отец снова его отчитывал.

– Почему ты не дал ему сдачи? Что ты свои сопли распустил? – Отеческий голос бывал приятен Виктору, когда тот не злился. Мягкий, вкрадчивый и успокаивающий тон теперь обрёл стальную жёсткость. Это заставляло мальчика дрожать, как осенний лист.

– Я… Он… – слёзы наворачивались на его голубых глазах и как бы он не старался, они всё шли и шли. – Обозвал меня и ударил… Я даже не успел ничего сделать!

– Ты вытерпел от этого сукиного сына три удара и зажался в углу! – Отец потрепал густые, но уже с солидной проседью усы. Он делал так часто, когда эмоции рвались наружу. – Это поступок слабака. Если в этой жизни ты не даёшь сдачи, то тебя забьют и унизят, а потом ещё забьют окончательно. – Он приложил руку ко лбу и, тяжело вздохнув, направился к окну. Лучи света одели тучную фигуру Зверева Владимира Александровича. Уже совсем не молодой, по лицу его прорезями вились морщинки, глаза глубоко посаженные и голубые, как у сына, но не такие яркие. Деловой, весьма дорогой костюм, руки усеяны перстнями, на шее висит серебряная цепь. На ней, как знал маленький Виктор, изображено два скрещённых между собой клинка, в перекрестии которых зрит Око Бога.

«Он сильный, это верно, – думал мальчик, выслушивая хлёсткие речи отца, – он служит в Инквизиции… А я… я…»

Когда он вспоминал ту змею, которую встретил в подворотне, страх огромным, холодным червём окутывал его с головы до ног. Он слишком боялся демонов и всего, что с ними связано. Каждую ночь он в ужасе вскакивает, не помня своего кошмара и бежит поближе к матери. Когда он случайно проговорился об этом в классе, все над ним смеялись и перешучивались, называя его Зверьком.

– Дорогой, ты слишком на него давишь, – мягко отозвалась женщина, сидящая на шикарном кресле из чёрной кожи. Оно было таким мягким и приятным, что в нём можно уснуть, даже если совсем не хочешь. Однажды Витя уснул так перед школой и проспал до самого обеда, пока сестра его не разбудила. – Ему ведь всего девять.

– Через девять лет он уже будет полноправным членом общества, – проворчал Владимир Зверев, – и кем он вырастет, с таким воспитанием? – Он обернулся и вперил свои холодные голубые глаза в Витю. – Трусом, слабаком, сопляком, мягкотелым и аморфным. Виктор, – когда отец говорил имя, полное имя мальчика перед тем как обратиться к нему, сердце ребёнка уходило в пятки, – скажи мне, почему ты раз за разом ведёшь себя не по-мужски?

Во рту Вити пересохло и тонкий, дрожащий голосок вырвался из его груди:

– Я… боюсь. У меня пошла кровь из носу, и я испугался, когда её увидел. А вдруг я бы умер? – Он с надеждой посмотрел на свою мать. Женщина, которой недавно перевалило за тридцать, могла дать фору многим двадцатилетним красавицам – чёрные, густые локоны струились по шее, каскадом спадая на аккуратные плечи и доходя почти что до пояса. Широкие бёдра, налившееся грудь, светлые, золотые глаза и почти что острые черты миловидного лица. Когда она улыбалась, то показывала свои белоснежные зубы.

– Ты слишком его избаловала, – жёстко сказал отец, обращаясь к его матери. – Мальчику почти десять, а он не смыслит ничего в мужских делах! Знай только, втихаря играет в свои чёртовы куклы, – вены на лице отца вспучились крупными жилами и лицо его омрачилось гневом.

Страх перебрал крохотное сердечко в своих мёртвых руках.

– Я… Прости! Прости, пожалуйста… – Он помнил, как отец обязал его прекратить заниматься игрой в куклы с сестрой. Но она так упорно просила его…

– Лучшим извинением будет, если ты начнёшь вести себя, как подобает мужчине, – прошипел отец и с громким хлопком закрыл дверь. Мать, тяжело посмотрев на сына, вздохнула, поцеловала его в щёку и удалилась вслед за отцом.

Из громоздкого, полутораметрового шкафа, показалась тень с изумрудными глазами.

– Братик, – прошептала тень, открывая дверцу шкафа тихо, так, чтобы никто не услышал, – папа сегодня был зол!

Ей было почти пять. Маленькая, пугливая, но чертовски любопытная. Её изумрудные глазки видели всё самое интересное, а тонкие ручки норовили с этим интересным что-нибудь сотворить. Но теперь её озорство куда-то улетучилось, уступив место страху и осторожности.

– Да, зол, – Витя провёл рукавом домашнего шёлкового халата по лицу, стерев идущие ручьём слёзы, – и всё из-за тебя.

– Из-за меня? – Глаза её и так большие, увеличились в диаметре.

– Да. Он сказал, что из-за тебя и из-за мамы я не веду себя как мужчина. Всё эти чёртовы куклы!

Он хотел начать ругаться, как это делали его одноклассники. Пару слов он успел выучить и сейчас был как раз тот повод, чтобы их впервые применить, но вдруг почувствовал, как сестра прижалась к нему, обхватив руками.

– Прости-прости-прости-прости, – лепетала она и плечи её дрожали, а халат стали пропитывать слёзы, – я не хотела, братик, правда! Прости, давай выкинем этих кукол?! Давай, прямо сейчас! – Она утёрла слёзы и направилась к шкафу. Там хранились все её игрушки.

– Я выкину их все! – заверила она и было начала рвать одну из своих принцесс, как рука брата её остановила.

– Не надо, – смущённо сказал он, – ты всё-таки тут не причём… Ты ведь моя сестра и к тому же девочка. Это я виноват, что сам предпочёл играть в эти куклы.

Он плюхнулся на мягкий, глубокий ковёр и растянулся по нему. Испуганная сестрёнка взглянула в его голубые глаза и рассмеялась.

– А давай, я сделаю тебе броню, а у отца ты попросишь меч? – предложила она и тюкнула его в плечо. – Тогда ты будешь рыцарем, а все рыцари – настоящие мужчины. Правда?

– Правда, – согласился Витя и сестра его зашлась невинным смехом.

Он смотрел на сводчатый потолок. Оттуда вдруг закапала какая-то чёрная жижа. Сначала это были небольшие вкрапления, но затем масса начала ползти по его дому. Сестра испугалась и прижалась к нему, а у него вдруг появился настоящий меч.

– Не бойся, я тебя защищу, – дрожащим голосом сказал мальчик, хотя руки его тряслись.

Трещины ползли по дому, чёрно-бурая масса оплетала стены и потолок и тянула свои чёрные пальцы к двум детям. Витя замахнулся мечом и ударил по чёрной жиже. Она отступила, но ненадолго, и снова бросилась на него со своими чёрными когтями.

Витя закрыл глаза, махнул мечом. Открыв их, он увидел, что чёрный инопланетянин испаряется, отдавая противным запахом жжённой резины.

Какие-то приглушённые голоса он слышал снаружи дома. Солнце спряталось и небо скололи чёрные массивы туч. Бушевала молния, отсветы которого играли бликами на стекле, кто-то кричал, слышался скрежет и жуткий, нечеловеческий хохот.

– Всё хорошо, – сказал он своей сестре, но её не оказалось рядом.

Собою он прикрывал гниющий скелет, одетый в лохмотья. У него не было кисти – вместо неё зияла железная. Скелет выдрал из железной кисти какой-то шарик, наполненный бело-зелёной субстанцией и, сжав рот мальчика мощными руками, заставил проглотить это ядро. На вкус оно оказалось паршивым – отдавало металлом, ржавчиной и какой-то мукой. Во рту стало вязко и Витю вырвало.

Он поднял глаза и снова оказался собой. Руки истесали синяки и царапины, с его формы вырвали рукава, превратив одежду в нищенскую жилетку. На руках он обнаружил чёрные вены.

– Эй! – крикнул он в тёмный коридор, но пустота сожрала даже эхо. Виктор поднялся и осмотрелся. Пустота окутала его своими чёрными щупальцами, парень оступился, и комната осветилась светом.

«Нет, – сказал он себе, – ты не будешь на это смотреть. Только не сейчас».

– Хватит меня унижать! – прокричал парень голосом, который только-только начал мужать. – Мне надоело, что ты мной помыкаешь и говоришь, что я трус!

– Ты и есть трус, – прорычал Владимир Зверев. Седина успела оплести усы этого тучного человека, а на лице проступил десяток-другой лишних морщин. Он был сгорблен, в руках держал позолоченную дубовую трость, на которую теперь приходилось опираться. Но голос его утратил всякий призрак прошлой вкрадчивости и мягкости, сделавшись жёстким как никогда. – Боишься выйти из дому! Боишься заговорить с девкой! Боишься сам принимать решения, боишься, боишься и ещё раз боишься!

– Лжец! – повысил тон Виктор и ударил по светлому, резному столу, на котором вытесали изваяние волка. – Я всю жизнь стараюсь тебе угодить, а всё, что получаю от тебя – это бесконечное осуждение. И как ты после этого можешь называть себя отцом?

– Я не смог вырасти из тебя мужчину, – с горечью признал Владимир Зверев и крепко обхватил свою трость. – Как бы я ни старался, ты вечно поджимаешь свой хвост и бежишь к своей матери, прося её пожалеть. Ты боишься жизни, щенок! Посмотри вокруг – у тебя есть любые возможности, связи, деньги, но кроме этого – ничего! Ничего! Ты просто тратишь мои деньги, батрачишь их, покупая себе всякую херню и спуская на своих «друзей». Я дал тебе возможность, свободу, но ты целыми днями лежишь и не двигаешься, ничего не достигаешь. У тебя нет амбиций, нет целей, нет желаний, только потребление! Ты не учишься, не думаешь, нихрена не делаешь! Тебе плевать на себя и на других, так ЧТО ЖЕ У ТЕБЯ ЕСТЬ?! Ты ленив, толст, слаб и никчёмен. А самое дерьмовое, что ты не пытаешься ничего с этим сделать.

Лицо подростка обагрила ярость, вперемешку с жгучей, едкой обидой. Он посмотрел на мать, надеясь получить хоть какую-то защиту, но та лишь опустила голову, стоя рядом с дверным проёмом. Теперь, когда отец всё чаще и чаще кричал, а Виктор – отвечал, его сестра предпочитала прятаться в шкафу. Он и туда посмотрел, но увидел лишь пугливые зелёные глаза, сидящие во тьме.

– Пошёл ты, – прошипел Виктор и увидел, как гневное лицо отца сразило удивление, – пошёл ты, папаша. Пошёл ты со своими деньгами, – Он сорвал с себя элитный пиджак шоколадного цвета и вытряс из его карманов всё: карты, кошельки, украшения, визитки, приглашения и пропуска. – Забирай, я больше и копейки у тебя не возьму, ублюдок, – Он почувствовал, что заходит слишком далеко, но останавливаться было поздно. Он сорвал серебряные часы, с золотым обрамлением, пару перстней и браслетов. Все они рухнули на пол. – Забудь, что у тебя был сын, забудь, старый мудак, – Слова текли из него чёрным гноем, – я уйду и найду место получше, там, где мои таланты оценят.

– И куда же ты пойдёшь, сопляк? – медленно проговорил Владимир Зверев, после долгого молчания. Лицо его залилось краской, и он дрожал, но всё же до конца выслушал слова сына.

– Ты и сам знаешь, – небрежно бросил Виктор и развернулся, идя к массивной дубовой двери. За окном выл ветер и лил проливной дождь, но ему, Виктору, было плевать.

– Ты не посмеешь, – в голосе отца было больше страха, чем гнева, – ты не посмеешь идти в Инквизицию!

– Да, так кто же мне запретит? – Виктор надменно улыбнулся. – Быть может, сдохнуть под натиском демонов будет лучше, чем слушать, как тебя ненавидит собственный отец.

– Виктор…

– Я больше тебе не сын.

И он ушёл. Скрылся в тенях ночи, под воем ветра и барабанной дробью проливных дождей. Пусть он и сказал, что уходит, то всё же надеялся, что за ним придут. Сначала гнев туманил его мысли, и Витя уходил всё дальше и дальше, уходя за пределы безопасной, отстроенной отдельно для элитных прослоек общества посёлка, имя которому не было.

Он ушёл и никто, даже охрана, которая доселе приводила его обратно, куда бы он не уходил и где бы не находился, не пришла ему на помощь. Он голодал, спал в лесной яме, присыпанной мокрой грязью и листьями берёз и уходил всё дальше и дальше в рядом стоящий лес, который на деле был внушительным парком. Не было ни людей, ни животных, никого.

– Я не вернусь, – ворчал он себе под нос, переворачиваясь в грязи. Она липкими кусками цеплялась к белой рубашке, которую отец подарил ему к дню рождения, вместе с теми часами. – Не вернусь…

– Не вернёшься, – сказал сам себе Виктор, всё время наблюдавший за тем, как его жизнь рушится. – Больше ты домой никогда не вернёшься…

В изгнании 14-летний Виктор Зверев выдержал почти сутки и к вечеру следующего дня он вдруг заметил мигающие огни.

– Деревня? Но я же… И почему?

Языки пламени лизали деревяные коттеджи, бурлили в чёрных углях домов, объедали заборы и крыши. Они вились высоко к небу, а дыма ел глаза. Он позабыл о всякой злобе, когда увидел, что огонь пляшет возле его уютного, трёхэтажного дома.

Не чувствуя усталости, он ринулся туда. Ветки впивались в его мягкую кожу, камни ставили подножки, но Виктор этого не замечал и бежал всё ближе и ближе к дому. Когда он прошёл через забор, сооружённый на европейский манер, который огонь почти пожрал, то увидел знакомую дубовую дверь. Она ввалилась, осунулась и почернела, но огня там уже не было. Пламя лениво грызло стены, шторы, пускало едкий дым, но уже почти улеглось, перебросившись на другие дома. Когда он вбегал, то перед окном как будто бы увидел чью-то тень, очень похожую на человеческую, но скоро эта иллюзия угасла вместе с огнём. Парень толкнул её, промчался через узкую гостиницу и раскрыл дверь.

– Мама, папа, сестра?!

Он увидел родителей. Мать Виктора сидела на своём кресле и можно было бы подумать, что она крепко спит, если бы на её белом фартуке, в котором она обычно убиралась, не багровела кровь, стекающая от самого горла. Кровь от жара запеклась, но огонь не посмел дотронуться до её тела.

– Мама, пошли! Пошли…

Он перевёл взгляд на отца, а вернее на то, что от него осталось: руки и ноги отрезали и бросили несчастного истекать кровью на полу, бросив конечности в камин, где раньше вся семья грелась и долго общалась. В доме сквозил запах жаренной свинины и от этой мысли Виктору сделалось дурно. Он, переборов себя, взглянул на отца ещё раз и увидел, что из его раскрытого рта торчит коллекционный меч Святой Инквизиции, с изображением дракона на эфесе, выполненном из золота и серебра. Изо рта Владимира Зверева густилась кровь, а глаза потемнели и безразлично смотрели в потолок.

«Сестра, – в панике подумал Виктор, – она жива. Я спасу её. Заберу отсюда!»

Он метнулся к шкафу, где обычно пряталась его маленькая сестра.

«Наверняка она забралась сюда, – подумал Виктор, – наверняка она здесь».