Архимагистр стоял на тонкой прослойке песчаного берега между водной стихией, толща которой росла вниз, и стихией лесной, растущей в противоположную сторону. Деревья на входе в лес были не самими высокими, всего лишь в два-три человеческих роста, но подойдя к ним поближе и запрокинув голову, начинало казаться, что они тянутся до небес и на досуге сбивают звезды с ночного небосвода. В лес вело сразу несколько тропинок, как бы приглашая гостя в свой дом, но лишь одна, а, может, и вовсе ни одной, вела в какое-то конкретное место, а не просто обрывалась по среди леса, бросив путника на произвол судьбы и возбуждая его детские страхи темноты и ночи. Архимагистр был необычным путником, и это увеличивало его шансы на успех, имеется ввиду шансы, чтобы выжить. Да он и сам понимал, что так просто эти волны его не поглотят.
Он двинулся в путь. Было ощущение, что он идет по какой-то пещере и чем дальше в нее спускается, тем уже становится ход. В начале по этой тропинке спокойно могла пройти телега, а уже немного погодя, встретившись с другим путником, было бы трудно разойтись. Морская гладь уже давно затерялась меж деревьев, а справа и слева журчали ручьи. Тропа с каждым шагом зарастала все сильнее и сильнее, видать, энтузиазм храбрецов, решивших здесь пройти, становился все меньше и меньше. Одни разворачивались и бежали обратно, сбиваясь с пути и погибая совсем недалеко от моря, которое журчало так же, как лесные ручьи, но путник привыкший к их шуму, не слышал этого спасительного морского прибоя. Другие шли дальше и также погибали где-то в лесной чаще, но уже без шансов на спасение. Архимагистр шел без права на смерть, слишком многое сейчас от него зависело. Вскоре он вышел на опушку, на которой запросто могли бы заночевать дюжины полторы людей. Он пригляделся и увидел, что к этой опушке тянется не только его тропинка. Сверху опушка была спрятана под кронами деревьев, поэтому увидеть ее с высоты птичьего полета архимагистр не мог. На опушке росла какая-то странная трава, очень мягкая, и пахла она странно, словно дурман, успокаивающий и убаюкивающий путника. Несомненно, это была ловушка, такая волчья яма для незваных гостей. Но это был шанс. Ловушку поставил кто-то разумный, а это значит, что он следит за ней и проверяет время от времени, следовательно, встреча с кем-то из лесных жителей здесь наиболее вероятна. Архимагистр улегся в центр опушки, закрыл глаза и стал чувствовать, как все его тело, словно паутиной, обвивает та дурманящая трава. Он не противился, пусть будет так, значит, так надо. Очень быстро трава укутала все его тело и вскоре было уже не понять где рука, а где нога. Из травы торчало только его блаженное лицо, видимо, снилось ему что-то хорошее. Выглядел он, словно преступник, приговоренный к смертной казни, которого закопали где-то в песках Таллесая по самую шею, оставив умирать от жажды да на потеху воронам, выклёвывающим глаза и сдирающим кожу под адские крики еще живого узника.
Травы погрузили его в сон. Ему снилось что-то хорошее, он улыбался. Лицо его было преисполнено блаженства. Пожалуй, еще никогда в жизни он не чувствовал себя настолько счастливым, и пускай это был всего лишь сон, он ведь не знал об этом, а значит, счастье его было неподдельным, а большего и не надо. Верхушки деревьев расступились, пропуская солнечный свет на опушку. Лучики солнца забегали по траве и добрались до лица пленника, кружась в каком-то безумном танце. Вся поляна была залита светом, настолько ярким, насколько темными были самые дремучие лесные чащобы. В друг по лицу архимагистра пробежала тень, мелькнула где-то на поляне и сразу исчезла. Еще одна и еще. Теней мелькало все больше, и вскоре вся опушка вновь погрузилась во тьму. Нет, это произошло отнюдь не из-за того, что на поляне появилось слишком много посторонних, а из-за того, что кроны деревьев вновь сомкнулись, оставив солнечный свет где-то на поверхности. Вместе с солнечным светом исчезли и тени, неожиданно появившиеся на опушке, словно стая волков, молниеносно скрывшихся за деревьями и кустарниками. Вскоре из кустов на опушку стали выходить люди в обтягивающих одеждах под цвет листьев, стволов деревьев, травы. Волосы были аккуратно собраны в косу и у мужчин, и у женщин, на ногах высокие сапоги с черным или коричневым абрисом и острым носком. Лица мужчин были гладкие, ровно, как и у женщин, не было ни бровей, ни ресниц, ни даже волос на руках – только на голове, растущие по одному идеально ровному шаблону – неудивительно, если бы волосы были под счет. Одеждой женщины ничем не отличались от мужчин, только по выпуклой в нужных местах фигуре можно было различить пол. Все они были суховаты, бледнолицы, еще бы, при таком-то количестве солнца быть смуглыми или хотя бы загорелыми. Узки в плечах и бедрах, но высокие, словно стволы деревьев. При них не было никакого оружия или чего-то такого, чем можно было бы нанести вред или хотя бы неприятности. И да, у каждого из них были татуировки, видневшиеся на всех частях тела, а что более важно, это то, что у каждого были свои уникальные. Это были лесные жители. Не мудрено, что их никто никогда не замечал, несмотря на то, что границы Дойейтайна в отличие от Лилидии были открыты – маскировка у них была на высоте, наверное, даже животные позавидовали бы им.
Один из лесных жителей наклонился над архимагистром, приложил руку к его лбу. Трава обволокла лицо гостя, как только лесной житель убрал руку. Тело как будто бы провалилось под землю, и опушка словно выдохнула, причесывая зеленую траву то в одну, то в другую сторону. Какими-то ведомыми путями отправилось тело архимагистра, а вернее, и он сам, ведь ни сознание, ни душа не покинули тело – он просто спал. Сладко спал. А в это время, корни деревьев передавали его друг другу, словно ящики при разгрузке корабля, но было все это аккуратно, плавно и очень быстро.
Он очутился на такой же поляне, только совсем в другом месте. Трава вытолкнула тело обратно на поверхность и отступила. Архимагистр уже просыпался. Нельзя сказать, что он хорошо перенес дорогу на этом транспортном средстве. Его подташнивало, и голова кружилось, да и вообще присутствовала легкая слабость и усталость, словно он только что мешки с зерном кидал и дико вымотался. Все же, расставив в стороны руки, он смог встать. Перед ним был город лесных жителей, вернее, пристанище душ предков, для которых лесные жители возводили каменные изваяния. Неуверенным шагом архимагистр направился вглубь города-призрака. Шагал он робко не из-за своих сомнений, а из-за подступающей к горлу тошноты, боясь случайно испражниться на ту или иную реликвию. Искусство лесных жителей было за гранью человеческого восприятия, люди не могли по достоинству оценить ту красоту и утонченность этих огромных статуй, плит и обелисков. Это было словно кладбище, где над каждой могилой стояла гробовая доска, только не было никакого порядка, единого стиля – сплошной хаос и никаких захоронений. Однако нельзя было не отметить величия этих сооружений – памятников. Они давили на путника и весом, и высотой, и временем. Многие из них простояли гораздо больше, чем самые древние человеческие города. Нужно сказать, что в начале времен, все стояли на разной ступени развития, хотя и у каждого-народа хранителя была достойная правящая верхушка, не чета современным, но тогда еще люди предпочитали спать под открытым небом, нежели сбиваться в кучу и отстраивать города, в то время как лесные жители, за все свое существование практически не изменили образа жизни, только что, их народ стал малочисленнее. За это время человечество, да и народы вальдау, сократили разницу и могли поспорить с лучшими архитекторами лесных жителей, если бы была такая возможность, но такой возможности не было и быть не могло. Архимагистр вышел на какую-то площадь. Перед ним был фонтан, наверное, фонтан, накрытый круглой, каменной плитой, или это был колодец… Так или иначе, но плита в ширину была гораздо больше, чем основание, ножка и конструкция выглядела неустойчивой. Тем не менее, под тяжестью веков и под своей собственной тяжестью, этот гриб выстоял и теперь казался надежнее гор Моссадора. Архимагистр подошел к нему и облокотился двумя руками – его мутило. Однако это действие словно вызвало лесных жителей на совет и вскоре за этим круглым столом не оказалось свободных мест.
– Ты, – обратился к архимагистру один из участников круглого стола, – говорить, зачем пришел, сейчас же!
– Ты, – подхватил другой, – делать вторжение на наш земля и не уходить и не погибать по собственной воля!
Архимагистр поднял ладонь в знак того, что понимает все выдвинутые ему обвинения и готов на них ответить, но чуть позже. Буквально, вот совсем немного погодя. Вот-вот. Его вывернуло прямо на круглый стол заседания. Легкий гул, словно утренний прибой, смолк, а на лицах участников совета заиграли жвала. Это было неучтиво.
– Я… – начал оправдываться и тут же запинаться Ребой, словно вспомнив себя прежнего, – я, я не нарочно… Я все объясню… Это все… Поляна… Трава… Сон… – воистину выдающаяся речь от достойнейшего из достойнейших, посла человечества. Некоторые из присутствующих уже начали сжимать кулаки. Лесные жители хоть и были весьма терпеливы и миролюбивы, но стерпеть такое унижение?! Архимагистру повезло.
– Тишина! Молчать! Мы принять твои извинений. Говори!
– Жители лесной страны, – на этот раз архимагистр собрался, ведь не зря он носил приставку «архи», – нашему миру грозит большая опасность. Легенды со страниц истории ожили и теперь несут большую опасность для нас с вами…
– Невозможно! Никто не мочь нам угрожать в нашем лесу! Никто! – толпа одобрительно зашумела.
– Речь идет не о каком-то безумце, речь идет об ученике баториан, что сразился с праотцами и был повержен, но какой ценой, – архимагистр взял драматическую паузу. – Часть нашего мира навсегда погибла, и вы понимаете, о чем я говорю, о Могильных Землях, – толпа заволновалась. – Враг стал еще сильнее и еще могущественнее, он уже уничтожил Моссадор и сжег дотла Намаз. Нужно дать ему бой! Только вместе мы сможем дать отпор. Я призываю вас, народ-хранитель Дойейтайна, исполнить свою клятву! – архимагистр аж сам заволновался от своей пламенной речи, однако публика была гораздо более скупа на эмоции, но в целом восприняла призыв положительно.
– Кто ты есть такой, чтобы призвать нас исполнять клятва, а?! Ты тот, кто вторгнуться в наши владения, осквернить наша реликвия, и теперь ты ждать помощи?! – лесной житель зловеще улыбнулся. – Нет! Ты должен покинуть наши земля и никогда не сметь возвращаться! Мы понимать, кто ты есть для людей, и мы сохранить тебе жизнь, но это не наш война. – лесной житель сопроводил окончание своей ломанной фразы на человеческом языке ударом кулака по столу, сорвал аплодисменты и бурю эмоций, которые так желал заполучить архимагистр, вынужденный принять уже второе поражение кряду.
Глава 78
Тридцать три несчастья
Линд, словно ошпаренный ворвался в королевский дворец, взлетел по лестнице башни, ведущей в королевские покои, и со всего размаху въехал плечом в запертую дверь. Плечо заныло, а дверь даже не шелохнулась. Стал думать, как попасть в свои покои, вдруг Ласса просто спит и поэтому закрыла дверь изнутри, но что, если там пусто? Что, если он попадет внутрь и не найдет ее там? Его горю не будет конца, а его ярость, подобно извержению вулкана, коснется каждого – пепельные облака увидят все. Будучи человеком импульсивным, он мог на эмоциях просто выпрыгнуть из окна, чего нам с вами вовсе бы не хотелось. Но для начала нужно было попасть внутрь, он хоть и был истеричкой, но при этом никогда не любил быть голословным и безосновательным. Из соседней башни дворца чисто теоретически можно было бросить мостки в окно кельи его королевского величества, выбив при этом красивые витражные стекла. Быстрее света он оказался в зале, соединяющей все башни между собой. Рванул на одну лестницу, добежал до середины, понял, что промахнулся, вернулся, немного помедлил, вспоминая нужную лестницу, и вновь побежал, на этот раз по нужной. До башни, по-хорошему, можно было допрыгнуть, она находилась в двух-трех человеческих ростах, единственное, что окошко было маленьким, и попасть в него на лету, выпрыгивая из такого же маленького окошка было очень трудно. Чуть выше по лестнице была кладовая, которую никто никогда не закрывал, там хранилась всякая мебель для застолья: стулья, столы, скамьи. Скамью можно было использовать в качестве мостков, нужно было только попасть. Пробуем. Линд спустил сразу несколько скамеек, не рассчитывая на успех с первой попытки. Звон битого стекла и на землю посыпались цветные оконные витражи. Скамья была гораздо длиннее, чем расстояние между башнями, и управлять такой дурой было тяжело. Ему пришлось спуститься вниз по винтовой лестнице, чтобы скамья приняла удобное для броска положение. В последний момент, он решил не отпускать скамью в свободный полет, а придерживать ее за край, тем самым маневрируя и повышая свой шанс на успех. Чем сильнее скамья вылезала из башни, тем сложнее было ее контролировать, это и понятно. Он покраснел, пыхтел и тужился, стараясь не обронить скамью, когда до заветной цели оставалось всего ничего. Противоположный конец гулял, просто плясал, его было не удержать. Скамью мотнуло и на землю вновь посыпались цветные витражи. Осталось только попасть. Нужно подгадать момент и толкнуть скамью. И раз! Скамья ударяется о каменную стену башни и выпадает из окна. Ничего, есть еще. Линд повторил ритуал. Держать скамью стало еще труднее, усталость давала о себе знать. И раз! Удачно! Мост через пропасть переброшен. Линд перевернул скамью в нормальное ее положение так, чтобы ножки смотрели вниз и служили своего рода стопором, упираясь в стену башни изнутри. Несколько рефлекторных постукиваний ногой, как бы проверяя надежность пути. Идти было не далеко, но чем выше, тем сильнее дует ветер, и дрожат коленки. Скамья гуляла, но ножки-стопоры делали свое дело. Словно эквилибрист, Линд развел руки в стороны и маленькими аккуратными шагами шел по своему импровизированному и очень широкому для канатоходца канату. Порыв ветра. Скамья запрыгала под ногами, он присел. Оставалась половина пути. Порыв затянулся, пересидеть его не удалось. Скамья скакала все сильнее. Ноги затекали и начинали дрожать в такт колебаниям скамьи. Раз, два – Линд побежал. Три – оступился. Четыре – прыжок и непродолжительный полет. Пять – он лежал на полу своих покоев, раскинув руки и с бьющимся заячьим сердцем. Но только на мгновение. Словно кот, резко перевернулся на четыре лапы и забегал глазами по комнате в поисках той самой, единственной златовласой девушки, которая навсегда изменила его жизнь в лучшую сторону. За балдахином был виден силуэт, но это была не Ласса, он узнал бы ее. Аккуратно, заходя сбоку, по большой окружности он появился в поле зрения силуэта, но не мог еще узнать его лица из-за опущенных на глаза полей шляпы.
– Ты уже закончил осмотр? – спросил силуэт, выдавший себя своим голосом.
– Герцог, ах ты ж сука, – бросился Линд на него, вцепился в грудки и стал трясти, – где она? Что ты с ней сделал?!
– Не беспокойтесь, ваше королевское величество, – заулыбался герцог, расслабившись и не сопротивляясь воли его величества.
– Отвечай! – Линд рванул на себя и швырнул герцога в угол круглой комнаты, чем вызвал только смех придворной змеюки.
– Ваше величество, с ней все в порядке, она в безопасности, не стоит переживать. Такая же теплая, как и всегда, с такой же нежной кожей и сладкими губами, – герцог закатил глаза, будто бы вспоминая все то, что перечисляет, чем спровоцировал Линда.
– Мразь! – Линд бросился добивать гада, вновь взял его за грудки левой рукой, замахнулся правой. Кулак повис в воздухе, Линд вдруг подумал о последствиях, что для него не очень характерно, видимо, Ласса действительно меняла его. – К черту! – рявкнул Линд, опуская вновь и вновь свой кулак на гадкую физиономию герцога, становившейся с каждым ударом все больше похожей на кровавое месиво. С каждым ударом план герцога выполнялся все лучше и лучше. Линда захлестнули эмоции, он уже не мог остановиться. Наконец рука устала, и Линд сел поодаль от своего неприятеля, тяжело дыша от усталости и ненависти. Герцог собрался в кучу и отполз к стене. Сел облокотившись на нее.
– Чего ты хочешь?
– Мудрый вопрос, повелитель. Я никогда не сомневался в вашем незаурядном уме, – начал обвиваться вокруг Линда придворный змей.
– Чего ты хочешь? – повторил свой вопрос Линд, делая паузы после каждого слова и сменив дружелюбный тон на гораздо более агрессивный.
– Все имеет свою цену, не так ли, государь? Что бы вы могли мне предложить? – герцог улыбался, Линд одарил его тяжелым взглядом, словно еще раз вмазал по лицу. – О, вижу, знаю этот взгляд, вы все готовы отдать ради нее, я ведь прав, ваше величество? – скупое молчание и раздувавшиеся от ярости ноздри были ему ответом.
– Я скажу, где она, если ваше величество откажется от короны в мою пользу, – заключил Герцог. Это было очень предсказуемо и даже неинтересно. Скучно.
– Где гарантии, что ты не причинишь ей вреда? – Линд был не самым ловким переговорщиком и едва ли смог бы вытащить из случайно обмолвившегося в чем-то Герцога полезную информацию, поэтому он сразу перешел к торгам. С торговлей у Линда, вроде бы, было лучше.
– А нет никаких гарантий, ваше величество, вам придется мне довериться и передать корону, а после я скажу место ее заточения. Вам придется мне довериться.
– Довериться тебе?! С какой стати!
– У вашего величества нет выбора. Цветочку должно быть плохо во мраке подземелий, – вновь подлил масла в огонь Герцог.
– Хорошо, но для начала ты докажешь мне, что она все еще жива. Я должен это знать!
– Я понимаю ваше мнение, владыка, у вас будет такая возможность. Ой нет. Она у вас есть сейчас. Взгляните в окно. Нижний двор, – Линд с подозрением взглянул на Герцога, – быстрее, она сейчас покинет дворец, – Линд подскочил и побежал к окну, под пристальным взглядом Герцога.
По нижнему двору шла девушка с золотыми волосами до пояса, одета во все белое. Руки ее были скованны за спиной, двое бугаев вели ее куда-то прочь из дворца. Ноги были босы. Ей даже не дали одеться. Два бугая в масках палачей вели ее прочь из королевских угодий. Девушка оглянулась на башню и увидела в окне своего суженного.
– Линд! – закричала она, и тут же у ее рта оказалась грубая перчатка представителя ее эскорта. Линд в ответ лишь молча протянул к ней руку. Вскоре девушка скрылась за внешней стеной, и больше не раздалось ни звука.
Линд повернулся к Герцогу, на лице которого не было ни единого живого места, снял кольцо, символ власти, и бросил ему.
– А теперь верни ее.
– О нет, – закудахтал Герцог, не так быстро. Моя игра – мои правила, – он встал, поднял кольцо с пола и направился к Линду. Взял его руку и вернул кольцо на место. – Ты не исчезнешь в небытие, как в прошлый раз, чтобы потом вернуться в самый неподходящий момент и все мне испортить. Ты соберешь весь город, провозгласишь меня новым Владыкой Пандемии и проведешь инаугурацию с вином и цветами. Я хочу праздновать свою победу и то, насколько ты хорошо справишься со своей задачей, будет напрямую связано с состоянием твоей возлюбленной, – кружил вокруг Линда Герцог, вытянув немножко вперед шею и говоря свои пагубные речи раздвоенным языком.
– Надеюсь, коротким будет твое правление и не принесет тебе оно ничего, кроме боли и смерти, – ответил Линд.
– А это уже будет зависеть не от вас, ваше величество, – Герцог остановился и заглянул в глаза оппоненту, – у тебя пять дней, уважаемый, – резко переменился в голосе и интонации Герцог, – приступай, – он развернулся и зашагал вниз по лестнице, оставив Линда один на один со своими терзаниями.
А терзания были. Он оказался в безвыходной ситуации, в которую сам себя и загнал. Он корил себя за излишнюю эмоциональность, спонтанность, безумие. Ненавидел себя за то, что вообще отправился к этому деду-отшельнику, который в итоге отказался отвечать на вопросы, но вернул Линда в реальность. Реальность, которая смердела, словно законсервированный в стеклянной банке пьяница с сорокалетним стажем. Что хорошего в этом вашем настоящем? Ничего! Он лишился всего, лишился любящего человека, своей единственной поддержки и обители, в которой его всегда ждут. Лишился своего положения, чем обрек себя на вечное скитание в поисках лучшей жизни. У него не осталось ничего, но ведь когда-то то, что он так любил и то, в чем он сейчас так нуждается, было реальностью, а теперь все оно в прошлом. Он упустил ту реальность, в тщетной попытке познать себя. Познать себя самым простым способом, спросив у того, кто ведает, но ведь это было бы всего лишь его мнение и не более. Человеку не дано познать себя, найти себя с помощью других людей, их мнений и взглядов со стороны. Только решения, принятые самим Линдом, характеризуют его, как человека. И вовсе не нужно вести бой с прошлым, ведь все, что останется за спиной исправить уже невозможно. Только живя в настоящем, не витая в облаках и не прибивая себя к земле огромными камнями прошлого, человек сможет познать себя. Ведь именно в настоящем творится и твое прошлое и твое будущее. Раз – и то, что только что было реальностью, стало частью твоей истории. Два – и то, что казалось будущим стало реальностью. Для обычного человека эти события молниеносны и незаметны. Для господ высоких, коим был и являлся Линд, эти мгновения должны стоить много больше. Большой человек должен смотреть и видеть далеко вперед, но никогда не забывать, по какой земле и куда он идет. Философски рассуждал Линд, стоя на том же месте у окна, уставившись в одну точку. Умение рассуждать и думать о последствиях, подходить к жизни и всему, что творится вокруг философски, как к игре, – тоже черта высоких господ. Порой Линд даже перегибал палку, но сейчас у него было время на это, необходимо успокоить свои эмоции, чувства, вновь вернуть бразды правления над телом разуму и холодно просчитать грядущие события. Да, это будет верно. Сомнений нет. Линд вернулся в реальность, вздрогнул, перекосился, пропуская по своему телу мурашки, и наконец перестал крутить свое кольцо, символ власти владыки Пандемии.
Глава 79
Великое посольство. Таллесай
Часть третья. Страна третья. Возможность последняя. Лесные жители разрешили уйти архимагистру прямиком из Руенрина и освободили от густых крон деревьев воздушное пространство, чтобы тот мог быстрее наколдовать свое транспортное средство и убраться восвояси. Однако архимагистр не собирался домой, ему предстояла последняя часть пути, последнее задание, вероятность выполнения которого изначально была крайне мала. Ходили слухи, что неведомая сила бродит по пустыни, передвигаясь чуть ли не быстрее песчаных бурь, разоряет немногочисленные поселения, оставляя за собой только гладкую поверхность песчаных дюн. Возможно, мы уже проиграли Таллесай и проморгали атаку Темного Владыки, сконцентрировав все свое внимание на заколдованной армии вальдау, которая, надо сказать, очень сильно увязла в обезоруженном Намазе, что, в свою очередь, стало неожиданностью. Это вызывало определенные опасения, развивало паранойю: мало ли что Темный Владыка мог придумать, придумал, а может, уже начал осуществлять свой новый план, но пока направление его продвижения не изменилось, при том, что скорость значительно уменьшилась. Из школьной программы мы знаем, что при таком раскладе время увеличивается. Следовательно, времени на подготовку к решающему сражению стало больше, и это не может не радовать. «Отсрочивание неизбежного», – скажете вы. «Последняя надежда», – скажу я вам. Последняя возможность собрать все народы-хранителей в один кулак, но они, словно отмороженные пальцы, ломались при попытке согнуть. Продолжая эту метафору, можно сказать, что остался безымянный палец – Таллесай, который, возможно, уже погиб, и мизинец – Пандемия, чей военный потенциал был пропорционален тому самому мизинцу.
Отчаявшийся архимагистр задумчиво летел в своем шаре, под ним еще мелькали леса Дойейтайна, а вдали уже виднелась желтая полоса песков Таллесая. Места пустынные и неприметные для человеческого глаза, поэтому любоваться особо было нечем. Понятное дело, что лесной житель с таким же успехом может назвать искусство людей посредственностью, а пустынник тоже самое может сказать про некрополи лесных жителей. Однако от горизонта до горизонта нельзя было разглядеть никаких признаков жизни, ничего, что могло бы напоминать города, деревни, села. Это настораживало. Неподалеку, на границе Дойейтайна и Таллесая должен быть небольшой город пустынников – Чах. Практически все города Таллесая с незапамятных времен стали называться каким-нибудь коротким словом с шипящими согласными, что легко объяснить, увидев вживую хотя бы одного пустынника. Достаточно тяжело много и долго трепаться, и при этом не шепелявить, когда у тебя змеиный язык. Очень странно, несомненно, город должен был находиться прямо в том месте, над которым пролетал архимагистр, но там только песчаные дюны. В переходной полупустынной территории был слабо различим небольшой тракт, который явно не мог появиться здесь просто из вредности и наглости. Судя по всему, слухи оказались правдой, существует какая-то вторая сила, не менее смертоносная, чем первая. И она уже начала свой поход по головам. Архимагистр немного скорректировал свой курс. Он нацелился на столицу, город Чоль. Чтобы до него добраться, нужно было преодолеть почти все земли Таллесая, но если и есть какой-нибудь город в Таллесае, способный держать оборону и дать отпор любому агрессору, так это Чоль. Ведь только здесь, помимо Корвиды, сохранилась магия, которую даровали баториане народам-хранителям. Разумеется, от тех чистых, девственных знаний сейчас уже ничего не осталось, а магия песков подрастеряла свою силу, но кое-что эти колдуны еще могли и справлялись с любой угрозой по сей день. Пустынники жили долго и многие из ныне живущих магов являются правнуками тех первопроходцев, кто стали учениками баториан. Пустынники не умели искать людей, способных к магии, магией мог овладеть только тот пустынник, который рождался в семье мага. Это считалось потомственным ремеслом, как землепашество или кузнечество. Но нетрудно догадаться, что все уникальные способности и таланты передаются через поколение и в меньшем объеме, посему магия песков неустанно угасала. Ведь получается так, что магистр учит своего сына, неспособного к этому ремеслу, тот учится настолько, насколько это возможно, что-то у него даже получается, но это лишь десятая часть возможностей его отца. Вырастая, этот любитель обучает своего сына или дочку, у которых огромный потенциал, но не может его раскрыть. Так получается, что через поколение магическая искра угасает. Что мешает деду обучать своих внуков? – резонно спросите вы. В мире существует много бесполезных и безумных традиций, и Таллесай не стал исключением. Любой мужчина Таллесая должен оставить потомство и вырастить его, после чего он и его супруга должны отправиться в последний путь, насколько он мог быть длинным, зависело только от самих пустынников. Они становились паломниками и молились богам. В тот день, когда они погибали в пустыни от жажды, или задохнувшись в песчаной буре, считалось, что их мольбы были услышаны, и они отправлялись в лучший мир. Именно поэтому больше двух детей в семьях пустынников практически не было. Двойни рождались относительно часто и имели особый почет. А чтобы, умирая в пустыне, не жалеть, что ты прожил слишком короткую жизнь, дети у пустынников рождались в преклонном возрасте, благо детородные органы и функции не деградировали до самой старости, но в силу традиций были, так сказать, одноразовыми. Таковы были законы Таллесая. Бескомпромиссные и глупые. Помимо вырождения магических способностей все сильнее и сильнее снижалась общая численность народа. Но так или иначе, они все еще были сильны. Живя в труднодоступных местах, в изоляции от остального мира, но не теряя связь с ним, они смогли сохранить то, что многие народы растеряли – магию.
Больше всего архимагистр боялся прибыть в Чоль слишком поздно, он подозревал, что что-то уже началось, что пустынники в опасности, и если они проиграют эту битву, то погибнет весь народ, ведь они всегда, в случае опасности, укрывались в своей столице, за спинами могучих магов, и там всегда удавалось отбить атаки неприятеля, но сейчас все иначе. Силу врага нельзя было измерить, а его атаки – предугадать. Невозможно подготовиться к нападению, ведь оно могло произойти в любой момент. Невозможно победить то, против чего нет оружия, чего ты не знаешь, это как приготовить блюдо, не зная, как пахнут и каковы на вкус ингредиенты. Он был уже на полпути, только что пролетев феномен Таллесая – половодную реку, которая неожиданно пересохла. Видимо, что-то произошло в Тах, который своего рода был плотиной на этой реке. Нужно было торопиться.
Песок. Дюны. Дюны. Песок. И еще раз дюны и песок – безумно будоражащая воображение картина. Как здесь можно жить? Но здесь никто и не жил, не жил никогда или теперь не живет. Вдали показались вершины Моссадорских гор. Их было очень трудно различить, но смена цветовой гаммы на горизонте свидетельствовала и о смене местности. Значит Чоль уже близко. Архимагистр сконцентрировался и напряг все свои чувства, подпитываемые магией. Что? Этого не может быть. Архимагистр ощутил схожие чувства с теми, которые он испытывал при общении с лилидийцами. Он не слышал никаких звуков, голосов, но внутреннее я все понимало и понимало, что идет осада, битва, столкновение. На горизонте по-прежнему ничего не было, но «голос» лилидийцев становился все сильнее и сильнее. Наконец он увидел нечто странное. Казалось, что пески ожили, и это были не просто зыбучие пески, которые забирали с собой зазевавшихся путников, это была стихия, настоящий шторм! Чуть поодаль стоял Чоль, очень похожий на лабиринт из прессованного песка, словно какой-то малыш вылепил его, играя в песочнице. Однако вся неказистость и хрупкость лабиринта была обманчива. Об этот крепкий орешек ломали зубы уже многие, точно также его недооценив. Основное сражение происходило на равнине перед городом, где обычно устраивали праздничные гуляния, а сейчас там происходили гуляния несколько другого характера. Казалось, будто бы та самая вода, которая покинула русло реки, сражалась с песчаными волнами. Они перемешивались, поглощали друг друга по очереди, но потом снова растекались в разные стороны. Песчаных магов было немного, но они умело жонглировали своими посохами, отправляя в стан врага все новые и новые гребни волн, разбивавшиеся вдребезги о черную воду неприятеля и отбрасывая последнюю назад. Но словно морской прибой, эта черная вода накатывала вновь и вновь, сводя все усилия защитников города на «нет». В небе кружили лилидийцы – несколько дюжин крылатых воинов. Отступники, которым навсегда закрыли дорогу домой. Дешево же они продались и очень низко пали, особенно учитывая высоту их полета. Архимагистр наблюдал за происходящим, все ближе и ближе подлетая к городу. Нельзя было приземляться в центр битвы, это могло спровоцировать атакующих на более решительные действия, чем брать измором. По большому крюку да по низкой траектории, архимагистр обогнул поле битвы, сел в городе и сразу же побежал к эпицентру ярости. Маги пока еще держались, расходуя весь свой скудный потенциал и талант на безуспешные атаки, которые могли только сдерживать нападавших, но не отбросить и, тем более, не победить. Он стоял на полпути между городом и самой битвой, пытаясь понять, что это такое, что нападает, как с этим бороться? Без ответа на эти вопросы можно было только сдерживать оппонента, но этого слишком мало. Черное что-то постоянно меняло свои размеры и форму, то сжимаясь в маленький комок, то разливаясь размером с озеро, то зажимая в кольцо магов, то вновь уходя. Они просто дразнились, выматывали соперника и ничего больше. Песчаные маги пускали в неприятеля все новые и новые клинки, но они проходили насквозь, не нанося никакого вреда, лишь на мгновения нарушая порядок. Они обрушивали почву под черным морем, но лишь на мгновение это море оказывалось погребено. Тут и там вырастали стены из песка, служившие волнорезами, но было невозможно разбить это что-то на более маленькие части. Лилидийцы, кто они, почему они не атакуют? Это какие-то элитные войска? Но кто тогда командует всем этим и почему от самих лилидийцев исходят приказы? Сомнений не было, лилидийцы и были офицерами этой армии. Возможно, под слепящим солнцем защитники города не заметили крылатых наемников или просто решили бороться с проблемами по мере их поступления. Все-таки хорош и полезен взгляд со стороны. Архимагистр побежал в гущу сражения, скинув по пути свою мантию и став в один строй с магами песков, которые удивились незнакомцу, но были отнюдь не против его помощи.