Многое можно придумать и насочинять, коротая время в пути и, как правило, в этих выдумках количество правды весьма прискорбное, потому глупец предполагает, а мудрец располагает. Архимагистр метил в последнюю касту, но ничто человеческое ему чуждым не было. Он позволил себе заняться созданием разных предположений и обращением к разным историческим справкам. Однако нужно оставить теории из будущего, факты из прошлого и жить в своем мире – сконцентрироваться на настоящем, на происходящем сейчас. Но осторожность не помешает, вдруг все это не развитая паранойя древних правителей Гренгана, а вынужденная необходимость. Почва стала каменеть. Растительности становилось все меньше, потянулись скалы – архимагистр входил, вернее влетал, во владения крылатого народа. Было тихо и абсолютное, определенное, бесспорное ничего вокруг. Стоило бы насторожиться, но всем известен факт, что лилидийцы не создают каких-то огромных, грандиозных сооружений и городов, а живут прямо в скалах, зачастую случается даже не заметить, что ты идешь по их городу, кажется, что кругом просто плоскогорье и какие-то дырки в скалах. Расщелины и ничего больше. Где-то навалено сухой травы, где-то веток – мало ли чего ветром могло занести и как все это сбить в кучу. Пора было снижаться. Огненный шар плавно спускался с небес, словно ленивая, вялая комета на звездном небе. Едва коснувшись каменистой почвы, шар разбился на маленькие кусочки, будто бы стеклянный, кусочки зазвенели, падая на камни, и таяли на них, подобно падающим снежинкам, когда зима еще не правит балом. Архимагистр ждал. Никакого ответно-приветного выстрела или сообщения не последовало. Сделал несколько шагов, подождал еще – ничего. «Может быть, я ошибся с местом?» – подумал архимагистр. Нет, отнюдь. Место было то, не так много в Лилидии горных озер, вернее даже, оно всего одно, ошибиться было невозможно. Вдобавок ко всему, скалы по северному берегу острова были словно расческа: выступы и впадины периодически сменялись друг другом, причем геометрически абсолютно правильно. Это она – это Лииа. Город, в котором никогда не бывал человек, но который видели в подзорную трубу проходящие мимо суда и знали лишь то, что о нем рассказывали сами лилидийцы в еще мирные времена. В Лилидии было замечено еще два города, вернее даже поселения, это Илита и Сорис, так их окрестили моряки, приняв скопление крылатых за город, хотя больше это походило на гнездо. Лииа была самым большим таким гнездом, и поэтому ее по праву считали столицей никому неизвестного государства. Ребой продолжал идти по скалам, вдоль обрыва, но ничего не происходило. Он напряг все свои чувства, внимание, но все в пустую. Единственное, что выдавало крылатый народ – это перья, которые периодически встречались под ногами. Это был хороший знак, значит, «город» еще обитаем, но сколько пролежали здесь эти перья? Архимагистр взял одно и рассмотрел его. Драное перо, мятое, ворс мягкий, словно пух. Это не могло быть пером взрослого. Детское перо, дети умеют летать не с самого рождения, они учатся этому, когда их организм окончательно сформируется. Детское перо, значит, у них есть дети, значит, они все еще живы, и возможно, просто следят за ним, ожидая удобного момента для атаки. Архимагистр сжал кулак, пряча в ладошку поблескивающую искру какого-то заклинания, готовую молниеносно сработать, при первой необходимости. За спиной раздалось клокотание, архимагистр резко обернулся и был готов выпустить искру из ладони, но передумал. Это был ребенок. Он не опасен. Странно, но ребенок не производил никаких звуков, даже не открывал клюва, но архимагистр понимал, о чем клокочет этот птенчик. Лилидийцы ушли от озера, здесь произошло что-то неладное, что находилось за гранью его понимания, этого малыша оставили здесь. Одного. Он не мог летать, а стая не могла ждать. Неизвестна причина такой спешки, но этот маленький лилидиец и сейчас не был способен летать и остался сам себе и слугой, и королем этой брошенной столицы, которая, впрочем, никогда ей не являлась. Наместник брошенных скал, так называл себя этот юноша, он говорил, что, когда научится летать, сможет подняться в воздух, сразу же и навсегда покинет родные края – обида и предательство, помноженные на одиночество и забвение, полнили его сердце. Все, кто рождались в птичьей стае, были детьми стаи. Каждый в стае был друг другу братом и отцом, никаких родственных уз и семей.
– Ты не знаешь, куда они улетели?
Юноша вновь заклокотал и указал направление рукой. В Сорис, видимо, они отправились туда, если, конечно же, не образовали где-то новое поселение. Так или иначе, нужно продолжать путь, здесь делать было нечего. Крылатому юноше архимагистр никак не мог помочь, он не умел ускорять или замедлять жизнь.
– В Сорис, выходит, – архимагистр вновь замахал руками, рисуя огненные полосы в воздухе, чем поразил парнишку, что тот даже захлопал в ладоши. Поднялся в воздух и продолжил свой путь, а мальчишка вновь загрустил, даже ползающий человек без крыльев способен летать, в то время как ему остается лишь ходить и разбрасывать свои перья по скалам.
Однако полет оказался не долгим. Выпущенная из ниоткуда стрела, размером с человека, разбила шар и Ребой стал падать – планировать, как перышко и аккуратно приземлился на землю. Замер. Сейчас уже не было никакого резона делать резких движений или заниматься исследовательской деятельностью. В ладони вновь запрыгала искра.
– Я пришел с миром, – ничего умнее придумать он не смог, но не спешите его судить, думаю так поступил бы любой на его месте. Главным было не поддаваться панике, боится только тот, на чьей стороне нет правды. С архимагистром были правда и великая скорбь.
Вокруг никого не было. Не удивительно. Лилидийцев не было видно, но было слышно их клокотание. Они переговаривались. Для любого лилидийца было обычным делом считать человека и узнать все, что у него на уме, и для этого им совсем не нужно было залезать в голову оппоненту. Каждый живой организм излучает свои особенные вибрации, в соответствии с теми мыслями, эмоциями, переживаниями, что его переполняют. Лилидийцы могли улавливать эти вибрации – единственные в этом мире. И, пожалуй, хорошо, что они жили обособленно от всего мира, иначе их способности могли бы стать лакомым кусочком любого гнилого правителя или менее влиятельного, но все такого же деятеля. Архимагистр чувствовал, что его читают, листают страницы его жизни. Это было неприятно, как будто тебе заглядывают в душу и тычут грязными пальцами, не понимая некоторые моменты. Да, он мог закрыться на железный засов, но это было бы слишком дерзко и агрессивно, можно было получить стрелу размером с копье.
Клокот прекратился. В мгновение ока архимагистра обступила пара дюжин лилидийцев, широченных в плечах, с огромными крыльями и как минимум на голову выше его самого, который считался среди людей достаточно внушительного роста.
– Я пришел… – было начал архимагистр, но его прервал капитан стражи, подняв ладонь.
– Да. Вы же меня читали, – заключил гость и получил в ответ одобрительный кивок.
Капитан стражи заклокотал.
Удобно, когда общаешься с высшими созданиями, гораздо более мудрыми, чем ты сам. Всегда способность говорить считалась крайне ценной, если не самой ценной. Говорили, что в начале было слово. Мудрецы пытались излагать свои умозаключения в бесконечных талмудах, но все это не приблизило ни на шаг к тем, кто действительно хранил мудрость – лилидийцам. Не зря же говорят: «Слово – серебро, молчание – золото». Быть может, мудрецы и были мудры, ведя аскетичный образ жизни и живя где-то в горах, но вернувшись в общество, они стали терять свою мудрость, раскрывая рот по поводу и без повода: словно пьяный угар, выходивший из душной залы через форточку, где проходил пир, покидала их мудрость. Так мудрец превращался в безумца. Общество калечит, но без него не выжить. Не остаться человеком.
Лилидийцы вели его к вожаку, продолжая держать оцепление. Незаметно для чужаков, в скалах были вырублены ступени лестницы, ходы и тоннели, которые невозможно было увидеть с земли, если только не оказаться на расстоянии в несколько шагов. Очень грамотная маскировка. Такое чувство, что по этим ступеням и вовсе никто никогда не ходил, ведь они не отличались ни цветом, ни фактурой от обычных, девственно чистых скал. Возможно зодчим этих жилищ и ходов и вовсе оказался ветер, постоянно дующий с холодного моря, не зря ведь говорят, что у лилидийцев нет архитектуры как науки, как ремесла.
Монолитная снаружи скала оказалась на самом деле полой внутри, где и расположилась вся птичья стая. Судя по всему, это был Сорис. Вскоре его привели в небольшую комнатку, где не было ничего, кроме отверстия в скале с видом на море. В комнатушке был только старый лилидиец, видимо, вожак. Он стоял у окна, стража подвела архимагистра в центр и встала за его спиной. Ребой снова почувствовал этот грязный палец на страницах его жизни, сморщил лоб, но терпел. Вожак прочел его гораздо быстрее и начал было что-то клокотать.
– Постойте, – прервал его архимагистр, – я знаю, что вы прочли меня и все знаете, но я человек, я привык и умею общаться только языком и словами, позвольте мне высказаться, чтобы я был уверен в том, что вы все правильно поняли, – вожак провел рукой, словно приглашая за стол.
– Благодарю. Я архимагистр из Комории, преподаватель Школы Магических Искусств, вы наверняка слышали о ней. Я пришел к вам, чтобы просить помощи. Миру грозит большая опасность. Пробудилась смертоносная сила, восставшая в Могильных землях на руинах крепости Сет-Хем. Вы – народ хранитель, некогда поклявшийся защищать этот мир. Я призываю вас исполнить свою клятву и дать бой неприятелю. Очень скоро он ударит по Цедосу и поработит весь Гренган, если мы его не остановим, – на этот раз жестом вожак прервал его и заклокотал.
– Это было много лет назад! Люди давно уже изменились, Гренган – это край любви и свободы, они не способны на насилие. Да, они были не всегда такими, но они пришли к этому через свои ошибки… – вожак возмутился, раскрыл свои крылья, выглядело это угрожающе, посыл был понятен без слов.
– Да, я знаю про Джели, – грустным голосом заговорил архимагистр, – поймите, грядут большие перемены, этот мир может погрязнуть в пучине мрака! – вожак снова заклокотал.
– Да, он уже там, но всего лишь одной ногой. Еще не все потеряно. Я прошу вас о помощи. Исполните свою клятву. Нет, я молю вас о помощи, – архимагистр встал на колени. Лилидийцы в комнате замерли. Встать на колени для лилидийца было чем-то невозможным. Гордый и не прощающий ошибок народ, был готов расстаться с жизнью, но не склонить голову, не простить ошибки и не забыть причиненную боль. Вожак первым вышел из оцепенения и приказал вышвырнуть наглеца да проследить, чтобы тот покинул их земли, а если он вдруг воспротивится, сделать из него подушку для булавок. Архимагистр тоже учуял этот настрой и не противился. Просто признал, что первый аккорд Великого посольства оказался минорным. Крайне тяжело после такого начала не пасть духом, но теплилась еще надежда, что не все народы хранители озлобились, потеряли веру в этот мир, веру в друг друга. Надежда – она и опиум, и смысл жизни для народа, сейчас только она в одиночку сражалась с отчаянием, апатией и скорбью, захватившими сознание архимагистра. Тлел еще огонек. Не все потеряно, далеко не все, но первый бой проигран. Так думал архимагистр. Вожак же думал лишь о том, как уберечь свой народ.
Глава 76
Первая осечка Темного Владыки
Неожиданно военные подвиги Темного Владыки стали даваться все тяжелее и тяжелее. С каждым новым разрушенным городом он чувствовал усталость, более того, брал большую паузу, чтобы восстановить силы, которая не только не шла на пользу, но еще и раздражала тем, что какой-нибудь один из его подчиненных возьмет да сорвется с цепи. Пойдет в самоволку куда-нибудь, а где один, там и сотня, а где сотня там и тысяча, а за тысячей может внезапно и вся армия уйти. Так вот проснется владыка, выйдет утром из своего шатра, а вокруг увидит только брошенные копья, тлеющие кострища да бесчисленное количество следов, идущих во все стороны, словно муравьиные тропы из муравейника. План по его молниеносному возмездию трещал по швам. Буквально за пару дней он должен был пройти весь Намаз и атаковать крепость Цедос в Гренгане. Разумеется, о его присутствии знал даже слепоглухонемой. Слухи разносились быстрее ветра, и это хорошо. Слухи часто преувеличивали, и те зверства, которые творил владыка, умножались во сто крат, пропорционально этому рос и страх среди народа. Просто мечта, можно было сидеть и покуривать что-нибудь дурманящее, а люди вокруг, порабощенные страхом, сжирали бы себя с хвоста. Но нет, этого мало. Владыка хотел видеть, как гибнут все те, кто когда-то от него отвернулся, кто не оценил его учение, ведь не может быть идеального мира. В мире всегда должны быть те, кого ненавидит общество, и те, кого общество готово носить на руках, но никогда не должно оставаться равнодушных. Нет ничего хуже равнодушия, и это равнодушие Владыка испытал на себе. Про многое он мог забыть, многое забылось само за время, пока его темная сущность собирала свои осколки, разбросанные по этому миру, в крепости Сет-Хем, ставшей настоящей страшилкой не только для детей, но и для взрослых. Многие уже забыли, что именно тогда произошло, забыли и главных действующих лиц, а ведь тот незнакомец с пустынных земель был величайшим злодеем, которого породил этот мир и которого был достоин, но про него все забыли, вновь проявив тем самым свое равнодушие. Он хотел наказать их за это, вселить такой страх, чтобы умирая, они на остекленевших от ужаса глазах запечатывали его силуэт. Да, это была бы достойная расплата за то, что его предали забвению. Как и любой другой житель этого мира – будь он человек, вальдау, пустынник или еще кто, Владыка был тщеславен, должно сказать, что в любом человеке живет тщеславие, как и любое другое проявление пороков, без которых не добиться целостности картины. Но когда тщеславие разрастается до немыслимых размеров и заполняет человека с ног до головы – жди беды. Владыка знал себе цену и жаждал признания людей. Он прекрасно понимал, какое место занимал в мире, не тешил себя иллюзиями, что народ сможет его полюбить, да и не хотел этого. Он ассоциировал себя с хищником, последним хищником, который выжил в бесконечных сражениях с другими любителями свежей крови и достиг Олимпа мракобесия. Он хотел, чтобы его имя больше никогда не затерялось среди бесконечного количества бессмысленных слов. Он хотел быть выше всего этого и с высоты своего полета грозно смотреть на тех, кто дрожит в его тени. Люди должны были признать его и то, что он делает сейчас, худшим из того, что происходило с этим миром. Он хотел достичь совершенства в темном ремесле и опуститься так глубоко в пучину мрака, насколько это было возможно, попутно погрузив весь мир в хаос. Чтобы люди умирая говорили: «Долгая жизнь – это затянувшаяся агония». Так Владыку мучила бессонница, ведь он когда-то был человеком, а это явление стало своего рода атавизмом.
Для кого-то бессонница, а для кого-то способ восстановить свои силы. Владыка специально давил себе на больное место, чтобы вызвать вспышку гнева, чтобы ярость и ненависть придали ему сил, чтобы вновь вспыхнуло пламя до небес, чтобы вновь горели города, а по улицам текла кровь. Чтобы вновь женщины молили пощады, а отцов зверски убивали на глазах у своих детей, чтобы гибли лучшие люди, осмелившиеся бросить вызов Темному господину. Однако, как и у большинства медикаментов, имелись и побочные действия. Владыка терял концентрацию, ослаблял хватку, и в это время кто-нибудь из его псов обязательно срывался с цепи. Чаще всего этим псом становился Яр. Владыка не знал, как его зовут, но точно запомнил в лицо. С этой дворняжкой инциденты случались и раньше. Владыка даже дал Яру имя, словно домашней зверюшке, он называл его «мошкой», да, такой надоедливой и тупой, которая лезет и лезет, зная, что все равно будет размазана. Не стал исключением и этот раз.
Пока владыка медитировал и ставил новые стигматы на своей темной душе, Яр вновь очнулся. В голове был полнейший кавардак. Воспоминания шли вразрез с действительностью и мировосприятием. Факты противоречили моральным нормам и принципам, а место нахождения оставалось загадкой. Кругом все спали. Неподалеку дотлевал город, словно огромный ночной костер, который собрал вокруг себя большую компанию друзей, только вот судя по окровавленной робе своих соотечественников, эта встреча закончилась явно не пьяной дракой, после которой хулиганы бы обнялись и пошли в обнимку праздновать дальше. Что же произошло? Явно что-то нехорошее, об этом не хотелось думать и тем более осознавать, что ты можешь быть к этому причастен. Яр попытался восстановить хронологию событий. Ага, куда уж там, сплошные обрывки, один из последних внушительных кусков заканчивался на визите какого-то незнакомца в их повстанческий лагерь, который было невозможно обнаружить ни одному из существующих разведотрядов. После этого пошли провалы и дырки, словно кто-то запустил гальку по стоячей воде озера, и там, где камешек ударялся о водяную гладь, проявлялись какие-то воспоминания, похожие на предыдущие, которые никак не вязались друг с другом. Яр встал. «Кто-то очень старательно раскладывал этих солдат» – подумал Яр. Действительно, картина была до безобразия педантичной, если мысленно соединить все кострища – получалась решетка, где костры были ее узелками. Вокруг узелков, симметрично и строго на спине лежали солдаты, словно поле, инкубатор. От такого порядка становилось жутко не по себе. Яр хотел покинуть это место, и ноги несли его прочь, но куда бежать? Где он сейчас? Ответ можно было найти только в сожженной крепости, куда Яр и направился, аккуратно перешагивая через братьев по оружию, пытаясь случайно не запнуться или каким-то образом не нарушить порядок. Только вот он позабыл, что тоже был фигуркой на этом поле, и покинув свое место, уже нарушил это зловещее очарование.
В крепостной стене была брешь, наверное, от осадных орудий, которые еще не успели сложить обратно. Яр вошел в город. Жителей застали врасплох. Они даже не успели выбросить белый флаг. Мужчины женщины, дети – их трупы лежали вперемешку прямо на улицах, обычно при осаде дается команда, и женщины с детьми укрываются в церкви, часовне или еще каком убежище, но судя по всему, здесь таких распоряжений не отдавали. Или не успели. Пахари, фуражиры, кузнецы, занимающиеся только ковкой подков, но ни одного воина в доспехах, ни одного щита или штандарта, ни одного флага на немногочисленных шпилях города – ничего, что бы хоть как-то могло охарактеризовать город или страну, в которой произошли такие зверства. Вот детский приют. Стена проломлена снарядом требушета. Детей насмерть завалило, крыша рухнула. Вот торчит уже посиневшая детская ручка, под ней солома. Вероятно, дети уже спали и теперь больше никогда не проснутся. Пожалуй, лучше так, это гуманно, гораздо гуманнее, чем заставлять детей видеть все эти смерти, ведь тогда, даже если им удастся выжить физически, и каким-то чудом они избегут точного удара мечом или копьем, а может, даже и стрелы, то их дух, сознание погибнут, не выдержав того ужаса, что творится на улицах города. Яр схватился за грудь. Сердце разрывалось от той боли и страха, что вихрями носились по этой крепости. Он понимал, что где-то здесь лежат и те, кто пал от его руки, но он не делал этого. Он всего лишь выполнял чью-то чужою волю, вопреки тому, что хотел или мог делать. Он был лишь слепым орудием, ни больше, ни меньше. Но разве это могло сойти за оправдание? Нет. Он шел дальше. Пыль и пепел от сгоревших соломенных крыш и деревянных каркасов укутал все вокруг. Вымерли все краски. Мир стал серым и блеклым. Именно так Яр представлял себе зловещую крепость Сет-Хем, именно там он хотел оказаться меньше всего и именно в ней оказался сейчас. Нет, по-прежнему, это всего лишь догадка, но кровь стыла в жилах, а воздухе чувствовалось такое напряжение, что можно было вешать топор. С каждым новым, аккуратным шагом Яр все сильнее понимал, что не найдет здесь ничего, но судьба послала ему знак, пошла на встречу. С крыши ли или из раскрытого окна, прямо перед ним медленно и трагично, извиваясь опустился обрывок какой-то ткани, от плавного приземления которого поднялся пепел на слабом ветру. Яр поднял лоскуток с земли. На нем частично остался белый, расходящейся крест с треугольными срезами на концах. Маленький фрагмент, но его было достаточно, чтобы понять, что это крепость Намаза, какая именно – неизвестно, но война добралась уже и до этой страны. Страны, которая не могла оказать сопротивления. Страны, которую лишили армии и какой-либо поддержки. Страны, которая падала в глубокую пропасть и только благодаря людям, тела которых остывали в этих руинах, имела шанс не разбиться в этом стремительном полете. Яр прошел через весь город и вышел к противоположным воротам, они были открыты. Вернее, их просто не было. Равнина тянулась до горизонта. Крайне непривычный пейзаж для вальдау, ведь они и рождались, и умирали в горах. Скоро светает. Темная ночь понемногу отступала, а на горизонте появлялась синяя полоска голубого неба. Яр вышел из города и присел под указателем, который вел в город, в шагах ста от ворот. Скоро лагерь проснется. Его хватятся. Уйти он не мог. Уйти – значит погибнуть, да и просто не успел бы. Убежать – так вальдау крайне скверные бегуны, что можно было объяснить физиологически – длины ножек не хватало. Поэтому оставалось только одно – ждать чуда, коим был простой рассвет. Явление, которое происходит каждый день, и которое, живя спокойной жизнью, можно даже не замечать. Но после того, как ты побывал в моровом царстве, царстве мертвых, обычные вещи становятся особенными. Да и как рассвет, восход солнца может быть обыденным? Да, это происходит каждый день, да, мы можем часто наблюдать за этим явлением, но каждый раз увиденное поражает наше воображение, каждый раз не похож на предыдущий, словно мы наблюдаем за каким-то сериалом длинною в вечность, который серия за серией держит нас в радостном напряжении. От этого нам становится тепло и радостно. Город стоял на небольшой возвышенности, и было хорошо видно равнину на много-много шагов вперед. Впервые Яр увидел, как солнечный свет бежит и прогоняет ночь. Неожиданно фронт света останавливается, буквально в нескольких шагах от указателя, под которым сидит Яр, словно читая, что на нем написано и куда повернуть дальше. Яр уже запрокинул голову, закрыл глаза, блаженно предвкушая те ощущения, которые он испытает, когда лучи света коснутся его лица, но этого не происходило. Не происходило слишком долго. Он раздраженный этим обстоятельством, открывает глаза. Кругом ночь, хоть глаз коли. Не видно даже указателя над головой. Раздался протяжный скрип колес, Яр посмотрел в сторону, откуда исходил неприятный звук. К нему медленно шла повозка какого-то небогатого торговца, изрядно поношенная, колесо восьмеркой. Оглобля соединялась с черным конем, которого Яр вовсе не заметил. Повозка без всадника. Конь медленным шагом тянет свою ношу мимо ошеломленного вальдау, который словно прирос к указателю. Конь пропускает поворот в город и удалятся также меланхолично, как и появился. Яр уже перестал различать коня, хотя точно знал, что он там есть, и видел только повозку. Покровительская окраска коня дала о себе знать. Яр вскочил на ноги, оттолкнулся рукой от указателя и побежал за повозкой, запрыгнул в нее и просто лежал, а конь продолжал идти вперед. Торопиться некуда – впереди длинная ночь.
Одинокий указатель вновь загрустил, продолжая раскачиваться от столь хамского толчка своего бывшего собеседника и обиженно указывая куда такие, как он, должны идти. На север.
Глава 77
Великое посольство. Дойейтайн
Первая попытка оказалась неудачной. Груз ответственности давил только сильнее. Что, если он не справится, что если подведет, подведет всех, причем под нож. Слишком много сейчас зависело от него и его умения наладить контакт с разумными формами жизни. Чаще всего Ребой находил этот контакт с книгами или с людьми на худой конец. Но другие народы требовали особенного, уникального подхода, который так сходу архимагистр не смог подобрать, и лилидийцы в грубой форме выставили его за дверь. Теперь он летел в своей огненной сфере и вновь видел Джели, шпили Азмары, бескрайние поля Гренгана, но уже в обратной последовательности, его следующая цель – Дойейтайн и жители лесов. Здесь предстояло решить задачку посложнее, и пока он летел, было время, чтобы подобрать ключи. В отличие от лилидийцев, которые хоть и кочуют, но делают это по одному маршруту. По какому неизвестно, но каждый раз бывают в известных человечеству городах. Иными словами, если крылатых нет в Лииа, то наверняка они Сорисе, если их нет в Сорисе, значит, они в Илите, ну, а если случилось такое, что их нет ни в одном из этих трех городов, значит, они в каком-то четвертом городе, но вскоре объявятся в одном из этих трех городов. Вот такая вот простая логика, их миграция была весьма предсказуема. Да и сами лилидийцы не придавали ей какого-то особенного значения, то была одна из традиций, давно утративших свой смысл, которую продолжали чтить, отдавая дань памяти отцам и дедам.
Совсем по-другому обстояли дела с лесными жителями: они были словно тени и также не оставляли следов. Вот вроде бы город, есть характерные для этого народа обелиски и прочие декорации, но город пуст. Никого нет. Однако на самом деле это не так. Жизнь в нем кипит, но мы этого не видим, лесные жители живут по другим правилам, по другим законам. Все города и каменное зодчество для них не более, чем фигурки из снега. Все, что они делают из камня – хобби и не более, чтобы занять руки или убить время. Они не живут в этих холодных, мертвых, каменных городах. Они для них своего рода некрополи, кладбища, где живут души предков. По местным поверьям жизнь после смерти тяжела и бедна, и чтобы хоть как-то скрасить вечность, лесные жители строят эти города. Поэтому оказавшись в одном из таких городов, можно услышать лишь зловещее завывание, да угуканье совы. Помимо этого лесные жители очень не любят гостей, особенно незваных, поэтому на теплый прием рассчитывать не стоило.
Архимагистр уже оставил позади Цедос и весь пояс Гренгана, на горизонте маячил Совоград – главный порт, относящийся к Срединному морю, через которое гренганцы вели торговлю с Коморией и Намазом, а чуть севернее было Баторианское море, к которому они никак не относились, и которое находится сейчас слишком далеко, чтобы рассказывать о нем отдельно. Срединное море было мелким, нет, это не значит, что суда то и дело цепляли брюхом морское дно или то, что можно было вброд дойти до противоположного берега. Нет, в этом плане все было хорошо, но относительно Южного моря или моря Покойников оно было очень мелким. Бывало, что корабли не могли толком потерпеть кораблекрушение, и башенка на верхней мачте оставалась над водой, сохранив сухие штанишки дозорному на вышке. Но такие случаи были чаще забавным исключением, во всех остальных происшествиях корабль добросовестно шел на дно без каких-либо шансов на спасение. Умелые ныряльщики нередко доставали из затонувших кораблей всякие ценности и удачно сбывали их в Совограде или любом другом городе, где есть торговая площадь. Лучше, конечно же, это делать в столице, там и народ более искушенный, знает цену дорогим вещам, и платежеспособность у них выше, чем у каких-нибудь деревенщин, которым по сути эти драгоценности даром не сдались. Им бы лишнюю корову или коня с плугом – вот это настоящее сокровище, а такое на затонувших кораблях найти всегда проблематично.
Архимагистр держал путь в Руенрин – ближайший известный город Дойейтайна. Леса Дойейтайна отнюдь не были закрыты для путников и исследователей, через них даже проходят тракты между Коморией и Таллесаем и далее до Массадора, но они все поросли травой. Пробираться через густой и темный лес – чистое самоубийство. Даже если тебе удастся не потерять тропу, если ты сможешь сохранить самообладание в одну из жутких ночей, когда свет Луны, озаряющий лес, будет превращать обычные ветки в ужасных монстров, ты так или иначе умрешь от голода или жажды. В этом лесу, по крайней мере вдоль троп, было крайне мало живности или каких-нибудь ягодных кустов. Ручьи с пресной водой журчат повсюду, и кажется всего в десятке шагов от тропы, но сойдя с тропы единожды, ты больше на нее никогда не вернешься, ровно как и никогда не найдешь ручья. Все это не более, чем обман, на который радостно попадется ваше уставшее сознание и приведет вас к гибели. Быть может, это просто шепчутся мертвые души, или воет ветер, облизывая стройные стволы деревьев.
Справа от огненной, сферической капсулы виднелись бескрайние степи Намаза, слева группа островов в Срединном море, под ней пролетали города: позади уже остался Оскум, на подходе – Эолис. Уже было видно волнующееся зеленое море, такое яркое и сочное в верхушках деревьев и такое темное и мрачное внизу. Деревья росли настолько близко друг к другу, что приземлиться в пункте назначения не представлялось возможным. Выход был один – прервать свой полет где-то на узком песчаном берегу и отправиться в Руенрин пешком. Руенрин не был самым большим городом, вернее кладбищем, но с чего-то нужно было начинать поиски. Насколько было известно, у лесных жителей не было ни вожака, ни предводителя, никого, кто бы имел безраздельную власть над всеми остальными. Вероятно, их всех объединяло какое-то божество или какая-то другая сущность. Так или иначе, но связаться с этим господином было невозможно, однако было достаточно найти хотя бы одного лесного жителя или сделать так, чтобы он нашел тебя, например, спящим в лесу, чтобы об этом узнал весь народ Дойейтайна. Информация в этих лесах распространялась быстрее ветра, словно эхо. Поэтому достаточно забраться в лес и просто ждать, надеясь, что пройдет не слишком много времени прежде, чем его заметят и оповестят о вторжении всех своих собратьев. А ведь к тому моменту уже может быть поздно. Нет, этот вариант абсолютно не подходит. Нужно было брать ситуацию в свои руки и под свой контроль. Необходимо привлечь внимание, но так, чтобы это не показалось агрессией по отношению к местным жителям. Иными словами, жечь костры и бегать вокруг них с голой задницей была крайне скверная затея. Что же тогда делать? Просто идти. Чем глубже Ребой проникнет в их лес, чем дольше будет там находиться, тем быстрее будет замечен и привлечет к себе внимание. Тем более, что до Руенрина сравнительно недалеко, правда непроходимые леса увеличивали сложность пути в несколько раз.