Ена сидела в зеленой траве, словно кузнечик. Глаза ее были закрыты, рыжие, кудрявые волосы легонько покачивались на ветру. Веснушчатый нос улыбался от приятной щекотки. Сердце билось ровно и спокойно. Перед ней величественный и легендарный перевал через гренганский пояс. Вдруг улыбка пропала. Внутренний голос заговорил: «Осторожнее, подружка, незнакомец! Сюда идет незнакомец! Зачем он такой? Почему он такой? Ой, не знаю! Странно! Опасно или нет? Непонятно! Будь осторожна, сестренка!». Ена открыла глаза и увидела на самом верху человека, было слишком далеко, чтобы хоть что-то разглядеть на нем, был ли он в лохмотьях или в роскошных дворянских одеждах. Был ли вооружен или самое опасное, что было при нем – это кулаки. Было не видно его глаз. Как без этого можно хоть что-то понять о человеке. Никак. Ена осталась сидеть. Она была твердо уверена, что чтобы ни случилось, родная земля не даст ей пострадать, она чувствовала эту связь. Человек спускался, прихрамывая то ли от раны, то ли просто от усталости и боли в боку, спровоцированной долгой и резкой пробежкой. Она сидела неподвижно, ни на миг не отводя глаз от пришельца. Он несколько раз успел упасть. Ена и ухом не повела. Вскоре незнакомец добрался до самого подножья, шел прямо на Ену расхлябанной походкой. Остановился перед ней в пяти шагах и рухнул на колени, затем на четвереньки, пытаясь отдышаться и успокоиться. Ена продолжала сидеть также неподвижно, частично спрятанная за густой, зеленой, полевой травой. Она терпеливо ждала, пока чужеземец придет в себя и сможет хотя бы представиться. Но этого не происходило. Чужак сипел и хрипел при каждом вздохе, будто бы его только что вытащили из реки, и он сплюнул несколько ведер воды. Руки его дрожали, голова нервно подергивалась то влево, то вправо. Лицо скрывала повязка. Путник снял повязку, попытался сделать глубокий вдох и снова закашлялся, опустившись еще ниже – на локти, продолжая при этом тяжело дышать. Веселой жизнерадостной Ене наскучила эта драма, и она уже из последних сил сдерживала себя, чтобы не заговорить первой. Наконец путник пришел в себя, сел на пятую точку и поднял глаза. Его засаленные волосы из последних сил сопротивлялись горному ветру и никак не хотели подражать своим кудрявым, рыжим коллегам, которые, несмотря ни на что продолжали весело скакать по лицу Ены. Путник был поражен явлением Ены. Он был очарован какой-то ее неземной красотой, честностью и искренностью в глазах. Он чувствовал, как от нее во все стороны расходятся лучи добра, и он невольно становится ее жертвой, что от одного ее присутствия здесь и сейчас его жизнь преображается на глазах, вот уже вернулось нормальное, а не сиплое дыхание, которым он маялся на протяжении всего пути. Странно, но ему стало лучше. Уже стало. Еще вчера он боялся, что не дойдет до этого перевала, сегодня – что свалится где-нибудь в канаву на подъеме, а сейчас – ему снова хочется жить. Это странное чувство, как будто бы кто-то скинул с его глаз шоры, освободил от колодок, которые вынуждали его смотреть только вниз. Теперь он словно младенец смотрел по сторонам и с присущим новорожденным удивлением оглядывался по сторонам, с каждой секундой все глубже и глубже познавая этот мир. Удивительно, но уже долгое время путник не видел солнца не небосводе, а здесь оно, казалось бы, было всегда. Он почувствовал, как намокли его колени от сырой земли, и как мокнет сейчас его пятая точка. Ну и пусть, ему было ново это чувство, и он хотел его постичь. Вдруг что-то резко запульсировало в ноге, в бедре. Он потрогал рукой – больно. Судя по всему – это был ушиб от какого-то тупого оружия или предмета. Он не мог вспомнить, когда заработал это повреждение. С удовольствием познавал он и это чувство.
– Меня зовут…, – Костик осекся, не зная, как представиться, попросту не помня своего имени. «Костет?» – спросил он у себя, «Нет, плохая идея так представляться». Он с надеждой на понимание поднял глаза и неожиданно нашел ее где-то в голубых глазах Ены, так причудливо спрятавшихся среди веснушек.
– Это не важно, – сказала она, – тебе нужна помощь, и я тебе помогу. Я не знаю, кто ты, но вижу, что ты станешь хорошим человеком. Видишь, – она показала пальцем на деревню, – я там живу. Там я смогу тебе помочь. Тебе осталось пройти совсем немного, вставай, я поддержу, – он с пониманием в глазах кивнул и начал вставать. Опираясь на больную ногу, едва удержал равновесие, чуть не померев от боли. «Как же я смог проделать этот путь? Видимо, я должен все-таки быть благодарен Владыке». Он обнял рыжеволосую девушку за плечо, и они захромали к деревне.
Глава 59
Цареубийство
Гамак на нижней палубе мерно покачивался в такт разбивающимся о борт корабля волнам. Старпом тихо посапывал. Моряки забористо храпели. Этим ранним утром бодрствовали только несколько человек: дозорный на вышке, и то под вопросом, из-за парусины не было видно бдит ли он или целиком погрузился в объятия Морфея, рулевой и, конечно же, капитан. Настроение у него было приподнятое. Всю ночь он полировал свою подругу – саблю, словно знал что-то, чего не знали остальные. Впрочем, было бы весьма странно и неправильно, будь оно не так. Вот он закончил приготовления, вышел из капитанской каюты на верхнюю палубу и пробежался по горизонту, словно высматривая что-то или кого-то. Вскоре его взгляд остановился. На горизонте виднелся корабль. Дозорный на вышке молчал, теперь не было сомнений, что он пал смертью храбрых в неравном бою с усталостью и сонливостью. Капитан спустился на нижнюю палубу, где были натянуты гамаки со спящими матросами. Старался идти бесшумно, маневрируя между огромными и поменьше спящими тушами. Он искал своего старпома. Старпом висел с краю в окружении, пожалуй, самых мелодичных моряков, но это отнюдь не мешало его снам. Капитан подошел к Рену, достал из ножен саблю и тупой стороной приложил к горлу. Сквозь сон почувствовав у себя на шее холодный кусок метала Рен подскочил, схватился за горло, глаза с дно пивного стакана. Капитан лишь тихо рассмеялся и, не дожидаясь вопроса, огласил свой приказ.
– На абордаж, – тихо сказал капитан и направился обратно на верхнюю палубу. Рен помедлил, пытаясь проснуться и пережить новые шуточки капитана.
– На абордаж!! – заорал он во всю глотку, как только пришел в себя. Тем временем капитан уже поднялся на верхнюю палубу и только и слышал, как глухо падали моряки со своих лож на чищенную до блеска палубу, словно спелые яблоки в сезон сбора урожая.
Капитан направился к дежурному рулевому и командовал ему идти готовиться к сражению, а сам взял курс на перехват незнакомого судна с горизонта. Капитан смотрел вдаль, поверх корабля, словно хищник, который видит только свою цель и затаившись в кустах, ждет момента, чтобы напасть и перегрызть горло своей жертве. В следующий раз, когда он опустил свой взор на палубу, на ней уже стояла вся его команда, вооруженная до зубов, абсолютно точно не понимавшая, что происходит, но на ряду с этим безумно оголодавшая по порядочному грабежу и разбою. Капитан приветствовал их истерическим смехом.
– Там, – он указал саблей, – наш противник, – взял паузу. – Разобьем его! Пощады не давать! Убить всех! Забрать все! – он снова засмеялся. – Готовьте крюки, лестницы, сейчас мы здорово повеселимся!
«Беглец» уверенно приближался к своему безымянному оппоненту. Уже можно было разглядеть, как в панике бегали человечки в дорогих нарядах, как трусливо вел себя корабельный вооруженный эскорт, готовясь к бою и наблюдая за энтузиазмом на палубе «Беглеца». Капитан все больше и больше подливал масла в огонь, подначивая и благословляя своих бойцов на подвиги. Он проникал к ним в головы, люди теряли рассудок, раскачивались на канатах, свешивались за борт, размахивая направо и налево оружием, некоторые, кто уже не мог ждать, когда же корабли сойдутся, прыгали в воду и пытались добраться вплавь. Капитан решил сэкономить на ядрах и пушечных залпах, осуществляя абордаж прямо на ходу. «Беглец» превосходил в скорости груженый корабль каких-то богатеев, поэтому он сначала зашел в спину и шел курсом жертвы, без проблем угадывая и повторяя маневры цели. Вскоре «Беглец» настиг и поравнялся с «Матерью Богов», так называлось судно, которое играло этим ранним утром роль жертвы. «Матерь» была как минимум раза в полтора больше «Беглеца», больше на ней было и членов экипажа, но разве это что-то меняло? Заведенные, словно игрушечные солдатики, бандиты с «Беглеца» только и ждали команды, чтобы наконец опустошить чашу своих эмоций, отдаться целиком с головой лишь одному сражению, и не важно, что будет потом, пускай даже кто-то, а, может, и многие, погибнут, это не важно, важен лишь миг, когда ты несешься между кораблями на шкоте и, приземлившись в стан неприятеля, погружаешься в настоящий ад. Один лишь Рен пока еще не разделял этих ценностей и с удовольствием бы оказался где-нибудь далеко, в каком-нибудь вишневом саду вместе с Рези, раз за разом запуская свою руку в ее густые волосы. Она бы вновь и вновь цокала языком, что он опять выдрал ей пару волос, и скоро она совсем облысеет, а его бы это смешило, и он чувствовал себя самым счастливым человеком на планете. Но этому не суждено случиться. Рен отрекся от всего. Проклял тот день, когда отказался от своей мести и оказался далеко от привычных мест в компании незнакомцев и прекрасной, колкой-колкой, но прекрасной, словно роза, девушки. Которую уже не вернуть. Этой фразой он вернул себя с небес на землю и, как оказалось, в самый подходящий момент. «Беглец» окончательно поравнялся с «Матерью».
– Крюки к бою! – заорал капитан.
– Крюки! На абордаж! – подхватил Рен капитана на правах старпома. Толпа завыла в диком экстазе. В воздухе засвистели крюки.
Один, два, дюжина – каждый считал своим долгом бросить крюк. На борту «Матери» слышны были команды: «Руби крюки, живо!», но нельзя было совладать с их количеством. На один отрубленный крюк прилетало три новых. С «Беглеца» летели ножи, стрелы с самопальных арбалетов, «Мать», как могла, отстреливалась, но руки ее защитников дрожали, и стрелы летели в молоко, порой даже не долетая до «Беглеца».
– И раз! И два! – командовал капитан, когда все крюки уже были заброшены и оставалось только подтянуться к «Матери» и перекинуть мосты и лестницы на ту сторону.
И вот глухой звук. Борта кораблей соприкоснулись.
– Вязать шкоты! – орал Рен, – Готовьте мосты, лестницы! Идем за головами! – казалось, уже и Рен поглощён битвой и творившимися безумствами, в то время, как Рези остается не более, чем воспоминанием и забытой страницей в книге его жизни.
– В бой! Пощады не давать! Пленных не брать! – дальнейшие приказы капитана толпа уже не слышала, обезумев от битвы, они неслись по переброшенным мосткам на борт «Матери», не заботясь ни о собственной безопасности, ни о защите позиций. Первые с размаху натыкались на выставленные вперед копья защитников, замертво падали, тут же по их головам бежали следующие. Кто-то предпочитал передвигаться по воздуху и оказывался при приземлении во вражеском окружении и неминуемо умирал. Но желание, тот азарт, с которым шли в бой любители наживы, поражал и делал свое черное дело. На «Матери» оказалось не очень много солдат, которые могли оказать достойное сопротивление, и вскоре они устлали своими телами всю палубу, словно ковровая дорожка, по которой вальяжно прошёл капитан «Беглеца». Кровь, всюду кровь. Свои, чужие. Проломленные головы, оторванные конечности. Кто-то умер с застывшей улыбкой на лице, а глаза его до сих пор горели, а кто-то погиб с гримасой ужаса на лице и остекленевшими от страха глазами. Пираты носились по кораблю в поисках любой формы жизни, чтобы сразу же при встрече эту жизнь забрать. Словно заколдованные они не замечали тех богатств, которые «Мать» припрятала в своем трюме: вина, одежды, драгоценности, реликтовое оружие от лучших мастеров… кого? Моссадора, да, разумеется Моссадора! Все паруса, флаги, гербы на стенах кают указывали на принадлежность «Матери» именно к Моссадору, но разве это имело хоть какое-то значение? Разумеется, нет. Есть ли разница, кого убивать или грабить? Тоже нет, лишь бы овчинка стоила выделки, а она стоила, но пока это знал понимал только капитан, который мог сохранять холодную голову в пылу битвы, а, может быть, наоборот не мог, поэтому и не участвовал в активной фазе сражения или просто боялся пасть от какой-нибудь шальной атаки. Так или иначе, но руки замарать он точно не боялся. Дверь в капитанскую каюту «Матери» была сродни крепостным воротам, это было последнее место, куда еще не смогли проникнуть люди с «Беглеца». Капитан лично руководил взятием этой крепости, а после посадил своих псов на короткий поводок и один зашел в капитанскую каюту. Каюта была выполнена в стилистике всего корабля и в лучших традициях Моссадора, однако она была пуста, и кроме письменного стола с тумбой и кровати с балдахином внутри ничего не было. Капитан вальяжно расхаживал по каюте, потом резко развернулся и уверенно зашагал к кровати. Словно фокусник в черный цилиндр, он запустил свою руку под кровать и безошибочно нашёл чье-то горло. Следующим движением вытащил крысеныша из-под кровати и выкинул его за ворота этой крепости.
– Не убивать! – рявкнул капитан. – К мачте его, и кляп, чтобы не ныл. Корабль наш, этот последний. Остудите головы и глотки! В трюме наверняка полно всякой всячины! – он снова заржал и перевернул письменный стол. Толпа подхватила хохот и понемногу стала приходить в себя и подбирать рассеянный по «Матери» рассудок.
Рен «принимал роды» у «Матери», пираты выносили все богатства из ее утробы в трюм «Беглеца». Тут вдруг стало понятно, что не так уж и плохо, что погибло много людей при абордаже, а то пришлось бы самим сейчас тянуть короткую спичку и рубить сплеча наотмашь, чтобы каждому досталось по ценному призу.
Привязанный к мачте оказался никем иным, как владыкой Моссадора, еще бы, если пораскинуть мозгами, никто кроме него не мог бы путешествовать на «Матери Богов» да еще и с таким приданным. Типичный политик. Слабый физически, слабый духом, возможно, слабый даже умом – настоящее олицетворения Моссадора сейчас. Не зря говорят, что рыба гниет с головы. Да, это, несомненно, так. Вот он, привязанный к мачте, ревел навзрыд, словно младенец, провожая взглядом сокровища, покидающие его корабль. Капитан смотрел прямо на него и не скрывал своего отвращения.
– Капитан, мы закончили, – отрапортовал старпом.
– Хорошо, сожгите здесь все.
– А с этим что?
– Я сам.
Капитан подошел к владыке. Молча, ничего не говоря, осмотрел его с ног до головы. Остановился на кистях, на пальцах с огромными перстнями.
– Это мое, – сухо сказал капитан.
Следующим движением он подхватил маленький топорик, валяющийся под ногами и отрубил королевские перста. Словно рыба, вывалившаяся из сетей, они ударились о палубу. Владыка пытался кричать от боли, но кляп изрядно мешал. Его лицо побагровело от прилившей в голову крови, вены взбухли.
– Хм, смотри-ка, на правой тоже есть, – капитан повторил обряд, а Владыка бился головой об мачту, пытаясь как-то распределить боль, но все тщетно.
Рен и несколько бойцов, успешно подготовившие огромную ладью в последний путь, с ужасом наблюдали за происходящим. Капитан подкинул топорик в руке, поймал его и резким движением вонзил в голову его королевского Величества. Труп почти мгновенно обмяк. Капитан повернулся к Рену, его лицо было все в крови, а глаза черные.
– Мы готовы, – превозмогая дрожь в голосе, сказал старпом.
– Прекрасно, поджигайте, – капитан вновь расплылся в улыбке и вальяжно направился по мосткам обратно на «Беглеца».
Глава 60
Лазутчик
Костер горел. Время шло, а жизнь его поменялась окончательно. По крайней мере, Костет в это верил. На дворе ночь. Кругом все спали, и только стоячие дозорные создавали иллюзию, что здесь не кладбище, и лагерь действительно спит. Впрочем, едва ли можно было назвать зомбированных вальдау живыми хотя бы на миг, на мгновение. Они стали рабами чужой воли, да и только, но разве это жизнь? Вряд ли. Также думал и Костет, единственное чем он отличался от этих бородачей, так это то, что он сам сюда пришел. Это был его выбор и его воля, поэтому он чувствовал себя, если не первым, то точно вторым по значимости во всем этом стаде. Дрова в костре потрескивали и часто стреляли, сбивая Костета с той или иной мысли. Это раздражало. Он каждый раз хотел огрызнуться, но тут же вспоминал, что все спят – публики нет. А если нет публики, то зачем вообще что-то делать? Для себя что ли? Боже, упаси. Поэтому он продолжал молча сидеть, глядя в костер и сжимая скулы при каждом новом выстреле.
Неожиданно кто-то появился у него за спиной и положил руку на плечо. Костет почувствовал холод, без страха, только холод. Он прекрасно понимал, кто к нему подошел, можно сказать, что Костет весь вечер ждал, когда к нему подойдут. Владыка убрал руку с плеча и встал рядом так, чтобы не поворачивая головы, Костет мог видеть его присутствие периферическим зрением, а не только ощущать и догадываться.
– Мы в нескольких днях пути от Крокатуна, – заговорил голос из-под капюшона. Ответа не последовало.
– Все сбегаются в столицу, словно мухи на труп. И ты тоже побежишь. Побежишь, как и все, – ответа вновь не последовало, но Костет развернул голову и всем своим взглядом показал, что ждет дальнейших пояснений.
– Крокатун может долгие месяцы держать осаду. Эти стены не приступны. Уж я-то знаю. Я не люблю долго ждать. Ты станешь той крысой, которая откроет мне Крокатун. Ты не вызовешь никаких подозрений, если также побежишь прятаться, а спрятавшись в городе, на третий день ты откроешь мне любые ворота на твой вкус. Мне все равно. Можешь даже не предупреждать, какие. Мы встанем кольцом.
– Я сделаю это, Владыка.
– Я в этом не сомневаюсь. Ты должен выйти до рассвета.
Тут же силуэт исчез, и тень заскользила по лицам спящих солдат прочь от костра, который так раздражал Костета и надо сказать продолжал это делать. Наступила тишина. Костет остался наедине со своими мыслями. Однако он не сомневался. Он точно знал, что поступает верно. Поступает так, как ему хочется, так, как он должен поступить. На всякие случай ему была нужна легенда. Единственное, что тяжело что-то придумать, когда не знаешь здешних мест, а говорить, что ты бежишь от самой Варлы – как минимум глупо. Гораздо ближе, надежнее и проще было просто спрятаться в горах. Любая армия увязнет в этих горах и рано или поздно сядет в какой-нибудь болотине в долине. Впрочем, уже, наверное, все земли Моссадора знают, что вальдау вернулись и решили отбить свое. И трусливые палачи из Коммена сыграли далеко не последнюю роль. Нужно было просто поддаться всеобщей панике, слиться с этим потоком беженцев и трусости.
«Два дня пути. Не стоит брать что-то с собой. Это будет выглядеть подозрительно и слишком предусмотрительно для трусливого беженца», – думал про себя Костет, – «только налегке».
Первые лучи солнца уже коснулись горизонта и быстро побежали по зеленым холмам, сообщая каждому на своем пути, что начался новый день. Очередной день, полный безумства и безнадежности на этой оставленной земле. Получил это сообщение и Костет. Армия вальдау осталась позади, ровно как и солнце с его посланиями. Он был горд собой, он выполнял свое первое самостоятельное задание, да и еще такой важности. Костет окончательно уверовал в истинность своего пути и не сомневался ни на миг, что нужно очистить эти земли от проявления людских слабостей и, следовательно, от людей.
За спиной осталось уже третье селение. Картина не изменилась. Ветхие дома, есть несколько заброшенных с провалившейся крышей. Двери домов открыты нараспашку. Из хлевов во все стороны разбежалась домашняя скотина. Где-то по крышам бегали кошки, разоряя птичьи гнезда. Бывало, из какого-нибудь дома выскочит довольный пес, успешно осуществивший ревизию мясных продуктов. И главное – ни одного человека, никого. Только разбитые колесами и ногами дороги, идущие на Крокатун. Люди бросали свои дома и без оглядки бежали в столицу. Они ищут там спасения, но не знают, что идут на бойню в качестве той самой скотины, которая так узорчато стало в поле, покинув свои загоны и хлева.
«Тем лучше», – думал про себя Костет, – «прибьем всех и сразу».
Почти сутки он идет без остановки, без каких-либо привалов или перерывов на сон и обед. Он специально выматывает себя, чтобы дойдя, просто рухнуть на землю, как многие другие и вместе с ними молиться о спасении в какой-нибудь замшелой часовенке в нижнем кругу Крокатуна. Чем дольше он шел, тем сильнее злился и проклинал все, что только можно, вновь и вновь вспоминал те злосчастные стреляющие бревна, которые не давали той ночью ему спать и набираться сил.
– Снова холм! Опять в гору! Бесит! Сколько можно?! – ворчал он, – Когда уже будет это треклятая столица?!
И город будто бы его услышал, сделав огромный шаг навстречу и показал свои величественные шпили еще до того, как Костет поднялся на вершину очередного перевала. Открылась живописнейшая картина. Огромная долина с разлившейся дельтой небольшой, но быстрой горной реки, волнистые поля, засеянные какой-то сельскохозяйственной культурой и, конечно же, жемчужина всего этого – Крокатун, похожий на свадебный торт, о который правда сломал зубы ни один десяток завоевателей, и только против предательства эти стены оказались бессильны. Издалека было видно, что город находится в военном положении и активно готовится к битве, удивительно, но это правда. Жители решили защищаться, защищать свои семьи, свои владения, может быть, Крокатун не так слаб, и у него есть шанс на спасение? В дельте реки, служившей морским портом, по неизвестным причинам дымились корабли, все до единого. Активная стадия пожара уже прошла, и корабли просто тлели, оставаясь здесь на вечной стоянке. Необъяснимые действия властей города: собственноручно лишать себя путей к отступлению, хотя, может, это была просто диверсия какого-нибудь отступника.
Финишный рывок, оставалось совсем немного, и можно будет немного передохнуть, а дальше все просто. Записаться в ополчение и вызваться дежурить на первом кругу обороны. Едва ли будет много желающих поступить точно так же. А дальше дело техники: ночное дежурство, спиленные петли, или вдруг оборвавшийся трос, и ворота открыты. Костет ускорился и побежал вниз по перевалу, косые от усталости ноги гуляли туда-сюда, словно ноги изрядно подвыпившего матроса в шторм. Пару раз он очень неуклюже грохнулся и прокатился вниз, весьма кстати вывалявшись в пыли. После второго падения вставать не хотелось абсолютно. Череда нечеловеческих усилий, и он уже во всю тарабанил в ворота, истерично крича и рыдая, чтобы его впустили. Часовой, пораженный таким обилием эмоций, даже ничего не спросил, а сразу отвел беженца на распределительный пункт. Помимо Костета там было еще трое, сохранившихся гораздо хуже, чем он сам. Тут Костет немного занервничал, что не сойдет за беженца, но все обошлось. Капитан стражи даже не поднимал глаз на вновь прибывшего. Задал несколько стандартных вопросов, ответы на которые ничего ровным счетом не меняли, и спросил для проформы, где бы Костет хотел быть при обороне города. На удивления капитана, Костет, брызжа слюной и ненавистью, заявил, что хочет быть только на передовой, хочет убивать и резать эту мразь до тех пор, пока не отвалится рука. Капитан, мягко говоря, был поражен и впервые за долгое время поднял глаза на своего рекрута, даже встал и пожал руку за такой энтузиазм, честь и доблесть. Затем определил Костета в казармы на нижнем уровне, распорядился, чтобы тому выделили лучшую кровать и накормили до отвала. Черная душа Костета ликовала, никогда прежде его ложь, наглая и коварная ложь, не приносила ему таких дивидендов. А тут на тебе, все на блюдечке с голубой каемочкой. Впрочем, капитан считал его смертником и своим таким поступком решал, что выполняет последнюю волю умирающего. Возможно, так капитан хотел загладить свои былые грехи, осознавая свою скорую смерть и небесный суд, который пока, как и для многих вокруг, складывался не в его пользу.
Каждый преследует свои личные цели и неважно, насколько они верны и оправданы для других, если ты смог убедить себя в своей правоте. Благими намерениями выстлана дорога в ад, поэтому люди и продолжают действовать из своих интересов, едва ли капитан поступил так из-за широкой души и большого сердца, и абсолютно точно Костет пошел на передовую не из патриотических соображений. Крокатун стал городом-призраком, не потому, что его не существовало, а потому что не существовало его жителей, которые уже много лет назад потеряли себя и забыли о всех благодетелях этого мира. Единственным их стремлением стало удовлетворение простых инстинктов. Говорят, что правильно жить в настоящем, но не зная, позабыв, свое прошлое, ты теряешь связь с будущим и становишься ничем не лучше щетинистого хряка, который теряет связь с родителями, как только отрывается от мамкиного вымени.
Глава 61
Беглец в Венец
Все было готово к шикарному приему больших гостей. Накрыты и сервированы праздничные столы. Белые скатерти с золотыми кисточками на уголках укутывали их до самого пола. Серебряные столовые приборы. Медные кубки. Бесчисленное число столовых приборов на все случаи жизни и вафельные салфетки корабликом. Были подготовлены воистину королевские опочивальни. Шесть матрасов, сложенных друг на друга, укутывала шелковая простыня с геральдикой Пандемии. Огромные подушки, в половину человеческого роста, из гусиных перьев. Балдахины, специально подобранные в цветах Моссадора. Красные ковровые дорожки во всех коридорах по пути следования с улицы до банкетного зала, спален и отхожих мест.
В последнюю очередь украшалась улица-двор. Королевским хором. Линд суетно бегал по двору, командуя лакеями, развешивающими флажки двух государств. Ласса наблюдала за этим действием из окон их спальни и легонько улыбалась. Сегодня она нервничала как никогда. Даже, когда она бежала с острова помимо воли отца, она переживала не так и, тем более, не подавала виду. Сегодня же было все иначе. Ожидались гости и не просто гости, а настоящий монарх. Владыка и государь всего Моссадора. Едва ли девочка, дочка уже никому ненужного капитана охотников на пиратов, могла бы даже мечтать об аудиенции с первым человеком Моссадора. Но сегодня эта девочка не просто удостоилась этой аудиенции, отсидев огромные очереди в чертогах крокатунского королевского дворца и пережив ни один десяток чиновников, а была хозяйкой, королевой и должна была соответствовать своему титулу. Ей было стыдно признаться Линду, но она абсолютно ничего не смыслила в дворцовом этикете, в отличие от него, который вспомнил все буквально за считанные дни и сейчас ведет себя так уверенно и чинно, словно занимался этим всю жизнь. Наверное, так оно и было, так и есть, так и будет. Скажи она сразу, он бы за день научил ее всему, ведь честно и искренне любил, что в свою очередь тоже редко для монархов. Но ей не хотелось отвлекать его по таким мелочам, она прекрасно понимала, что не все дворяне его приняли, и что сейчас следует поработать на экспорт, а не только для самих себя. Поэтому Ласса ничего не просила, ничего не спрашивала, всячески его поддерживала и давала советы только тогда, когда ее спрашивали. Казалось бы, идеально, мечта каждого жить такой семейной жизнью, но вот, во что это все может вылиться. Где-то совсем близко «Матерь Богов», на которой сюда идет в какой-то степени ее родственник, учитывая все дворцовые перевороты и интриги, которые происходили еще задолго до них. Светский ужин, беседы, наигранный смех, колкие недоброжелательные взгляды. Ей было все равно, что подумают о ней, она не главное действующее лицо. Но что подумают о Линде… Решат, что взял в жены обычную крестьянку, что он не уважает традиций, что не удосужился объяснить ей самых простых правил приличия, тем самым плюнув в лицо своим гостям и всячески показав свое неуважение. Недовольные дворяне подхватят эту мысль и снова станут будоражить умы простым людям. Вновь поднимутся волнения, произойдет дворцовый переворот, Линда даже могут убить, а ее привязать к столбу и закидывать камнями, и все это из-за того, что она не знала и не понимала, зачем нужно столько вилок на столе. «Чушь», – скажете вы, но лавина тоже начинается с самых маленьких камушков. А, впрочем, как и свойственно многим женщинам, Ласса просто накручивала себя, она знала, что все будет хорошо, хотя тайно, в душе, и лелеяла надежду, чтобы этот прием вдруг отменился, мало ли, какие срочные дела могли возникнуть у государя Моссадора, и он будет вынужден повернуть «Мать» назад.
Время шло, а на горизонте было чисто. Они уже должны были спуститься на столичный причал, пройтись по деревянной набережной, но нет. Мало-помалу крепчала надежда Лассы, что встреча отменится или перенесется, тогда уж она точно признается Линду и будет во всеоружии, но как говорится, то понос, то золотуха. Ее стало одолевать чувство вины, что это она какими-то своими мыслями и страхом отменила этот визит, а если случилось что-то нехорошее в этом плавании, а вдруг они попали в шторм, и все погибли? Ведь никто не поверит, что это произошло именно так, всех собак спустят на нового правителя Пандемии, что это было организованное цареубийство, старые счеты. Начнется война, многие люди погибнут, а все потому что она не знала, в какой последовательности подаются блюда. Вздор! Женщины. Понапридумывают себе, чтобы скучно не жилось. Она села в полосатое кресло и закрыла лицо руками. «Что за чушь я несу, какой кошмар», – думала она про себя, – «скорей бы уже все кончилось, не важно как, просто кончилось. И все».
Линд был в саду, что-то обсуждал с местным цветоводом и по совместительству флористом. В порт медленно входил корабль с моссадоским флагом, но это не «Матерь Богов». Ласса наблюдала за этим из тех же самых окон, которые видели и слышали все ее самобичевания. Она никогда не видела «Мать», но судя по рассказам это было нечто грандиозное. Огромный корабль с трехэтажный дом, кремовые паруса, корма из очень светлого дерева, а этот… Этот был самым обычным и невзрачным суденышком. Наверняка снова торговцы. «Все, хватит, нужно подышать свежим воздухом», – Ласса направилась к мужу во двор.
Тем временем в порту уже пришвартовался торговый моссадорский корабль «Венец», именно так его зарегистрировал капитан и спросил дорогу до ближайшей рыночной площади, мимоходом показывая лицензию на торговлю. Мужчина дал команду морякам разгружать корабль, тут же по трапам покатились клейменные моссадорские бочки с вином, которые так любили пандемийцы. Служащий порта было хотел что-то сказать, но, видимо, понял, что за всю свою жизнь он заработает меньше, чем стоит эта одна винная бочка. Да, в этом мире честно заработать невозможно, только грабеж и обман. Посему бедолаге только и оставалось, что проверить выброшенные пустые бочки, авось наберется полчарки.