«…ВСПОМИНАЙТЕ ИНОГДА ВАШЕГО СТУДЕНТА…»6
И вот я студент группы 727.
«Альма-матер, альма-матер, легкая ладья. Белой скатертью дорога в ясные края…»[1]
[1] В. Берковский. «Альма матер»
На первом курсе нам выпало учиться во вторую смену. Занятия начинались в 13.30 и заканчивались в семь часов вечера. Так что проблем выспаться не было никаких. И никаких домашних заданий. Оформил раз в неделю лабораторную работу, потратил пару дней на курсовик, вечер на реферат – и все. Свобода полная. Можно даже не ходить на занятия. Совсем не пристают. Носи патлы, кури, устраивай попойки – никто слова не скажет. Поэтому все школьные развлечения скоро надоели, тем более особой близости с одногруппниками не возникло. Скука.
Только и делать, что учиться. И это хорошо – школьные физика с математикой оказались цветочками. Но первую сессию благополучно сдал. И вообще за все время учебы не было ни неудов, ни удовлетворительных трояков. Только хорошо и отлично. Разгильдяйничать было как-то стыдно. Особенно перед лицом профессора физики Кьяндской-Поповой, внучки изобретателя радио, которая каждое утро выгуливала у Ботанического сада вздорную болонку. А еще и осуждающая лоботрясов атмосфера аудитории, где прятали Ленина в крошечной каморке за доской.
После первой сессии учеба потекла как по маслу. Лекции, которые можно было спокойно продинамить, а потом списать у старосты Сереги Орлова, немного практических занятий, лабораторные работы (этих гадов не пропустишь, а они могли быть и в 8 часов утра), курсовики, ну и напряг во время сессий. Валялся на диване вместе с Яшкой. Она дрыхла, а я потел, разбираясь в формулах, графиках, схемах и зубря огромные массивы информации. Зато сдавал экзамены как-то удивительно легко.
На первых летних каникулах от нечего делать пошел подрабатывать. Из временных работ особого выбора не было. Мои однокашники из общежития считали большой удачей подработать грузчиками на кондитерской фабрике. Но мне особо напрягаться как-то не хотелось. Так что устроился я охранником на экскаваторный завод на Мельничной улице, работа сутки через трое. Господи, какая невыносимая скука.
В сентябре, перед вторым курсом, нас троих, три фамилии подряд из списка группы почему-то не послали в колхоз на картошку вместе со всеми. А отправили в учебно-экспериментальные мастерские при институте. Делать железки для какой-то выставки по истории альма-матер, в холле у ректората. Пилили, сверлили, резали. Наслесарился на всю жизнь. Прав был отец, когда уговаривал меня учиться и еще раз учиться.
На этой работе я и сошелся с одногруппником киевлянином Юркой Качаном, позаимствовав у него выражение «а оно тебе надо?». Сколько раз я бывал у него в общаге на Студенческой улице, осваивая его опыт радиолюбителя. А уже после института был у него в Киеве. Но об этом позже.
После второго курса, осенью 1978 года, я набрался смелости и записался в стройотряд, он же ССО. Тогда их было много – только на нашем факультете три. Не помню, почему именно, я выбрал «Ваганты». Но название отряда поучаствовало в заманивании, это точно. Нельзя сказать, что меня, домашнего ботаника, приняли с радостью. Но комиссар, Ленка Кудрявцева, что-то во мне увидела. Возможно, ей понравилось, что я правильно воспринял вопрос в анкете «Соответствует ли кондовая заточка лажовому квинту» и ответил «поживем-увидим». Такой вот фирменный тест на юмор
Зимой работал на отрядных «субботниках» – мы зарабатывали подъемные деньги, а заодно и проверялись в деле – копали траншеи для кабеля на заводе им. Свердлова у Кантемировского моста и подсобничали на капремонте дома на Стремянной улице, где теперь Роспотребнадзор – убирали мусор и тому подобное. Один раз, вываливая битый кирпич из носилок в окно, чуть не убили женщину. Ну вот втемяшилось ей именно в этот момент мусор пойти выкидывать. Дом был дореволюционный, и было интересно читать газеты, которыми были обклеены стены квартир. Особенно брачные объявления.
В общем, я влился в движуху ССО. И началась яркая моя молодость.
В первый мой сезон, в 1979 году, наш лагерь был в Ям-Ижоре, в летних бараках какого-то трудового лагеря. Мы работали в ПГПМК (Пушкинская головная передвижная механизированная колонна), на их базе в Шушарах и на полях, где они вели мелиорацию. В Шушарах мы стоили гараж, где я был подсобником каменщика у молчаливого казахстанского немца Александра Краузе, и лили бетонные дороги. Как меня утомляла прожорливая утроба бетономешалки, куда нужно было беспрерывно засыпать гравий, песок и цемент!
«А была эта гадская стройка каждый день по шестнадцать часов…»7
Но больше всего времени я провел на «Прирезках» – на нынешних полях госплемзавода Лесное, на 29-м километре Киевского шоссе, на работах по «подбору корневых остатков». Было интересно смотреть, как на месте заболоченного леса возникает абсолютно ровный луг, разделенный дренажными рвами. Когда лес был вырублен, пни выкорчеваны, огромные камни убраны, рвы прорыты и уложен дренаж, на поле выпускали нас. Мы шли за трактором с волокушей, которую там почему-то называли пеной, и закидывали на нее оставшиеся коряги, камни и жерди. Попадались еще неразорвавшиеся бомбы, снаряды и гранаты. Там я и подобрал ржавую подкову и наш трехгранный штык. Потом поле перепахивали, мы проходили еще раз, землю бороновали и разравнивали. В завершение работ мы сажали специальную траву, которая прорастала уже на следующий день.
Работали по 12 часов, в субботу был короткий, «комиссарский», рабочий день, а в воскресение – полдня баня в Колпино и «культурные мероприятия».
Работали от зари до зари не зря. В тот год я привез «чистыми», не потратив за два месяца ни копейки, больше 200 рублей, а зарплата инженера после института была 120 р. И купил я на эти деньги калькулятор. Уж очень надоело делать расчеты с синусами-косинусами и логарифмами при помощи таблиц Брадиса и логарифмической линейки – долго и куча ошибок. А финансовые расчеты в курсовиках до этого приходилось вести вообще вручную, в столбик. Меньше чем через год калькуляторы сильно подешевели. Обидно. Но что поделаешь – в «убогом совке» все только дешевело.
Вот тот гараж в Шушарах, на котором мы сами себя увековечили
Из лагеря на объекты мы ездили очень долго. Наш долгий путь на работу и обратно мы сопровождали песнями. Тогда и открыл я для себя мир бардовской песни. И ее неотъемлемой части – стройотрядовских песен.
«Нам не знать покоя, жизнь немного стоит,
Если ты не строил, а сидел в тепле.
Петь и дело делать, чтоб спина болела,
Чтобы вновь хотелось жить на этой земле»8
Однажды нам задержали машину на 2 часа, и это был удар по нашему кошельку. Тогда мы нарисовали плакат «ударим молодым задором по бюрократам ПГПМК» и водрузили его на их конторе. Но в спешке пропустили буквы ОР в слове «задором». Потом вставили их, но уже маленькими. Но кто их, маленьких, издали увидит.
Отрядная атмосфера с ее братством и наполненной интересной жизнью оказалась тем раем, который я так долго искал. И заметьте – это все в условиях сухого закона. Старики, наученные горьким опытом прошлых выездов, ввели эту традицию. Так что открытие лагеря сопровождалось «похоронами зеленого змия», когда мы торжественно закапывали бутылку водки, извлекая ее только на отвальную.
И таких традиций было много. По субботам и воскресениям, а если у кого-то был день рождения, то и в любой день устраивался «бар». Каждая бригада разыгрывала сценку, а потом начинались танцы до упаду. И сценки были не примитив, а с хорошим театральным уровнем. Наш отряд славился своим театральным уклоном – старики играли в ФЭТ-театре (ФЭТ – это наш факультет электронной техники), и незадолго до этого прогремели с отличными спектаклями «Вестсайдская история» и «Любовь, джаз и черт».
В конце июля было посвящение. У нас это были водные процедуры. Утро начиналось с как бы обычной линейки. Но незаметно старики отделись от перволеток, и обрушивали на них потоки воды. Из ведер, тазов и тары более мелкого масштаба. Потом шли состязания вроде «боя слепых кентавров подушками», выборы «молодого штаба», который издавал приказы и развод на работы типа «планировка Пулковских высот». Заканчивалось посвящение эстафетой, непременным атрибутом которой было проползание по-пластунски под «мышеловкой» – натянутой над серьезной лужей сетью. И после этого молодые получали права стариков.
Через неделю, на день строителя, был фестиваль. Все отряды, которые были в регионе, собирались и соревновались в многочисленных конкурсах. Спортивных, от шахмат до перетягивания каната, строительных (кто быстрее соорудит носилки для бетона), агитбригад и так далее. По количеству побед мы были лучшими!
Лето кончается, а отрядная жизнь нет. Осенью – вечер песни и вечер ССО, и сразу запись новобранцев в условиях добровольности и конкуренции с креативом в оформлении своего стенда. Демонстрация на 7 ноября с песнями. Новый год все в той же общаге №4 на Студенческой. Каток на 23 февраля и 8 марта на лыжах в Кавголово с шашлыками и продолжением программы опять же в общаге. И опять отрядные субботники на заводе Свердлова. И демонстрация 1 мая, тоже с песнями. После демонстраций все отряды собирались у памятника Суворову и самозабвенно пели. При Андропове это наше сборище разогнал целый полковник милиции. Гы-гы – взяли да перешли в сквер у Горьковской. Это веселье сопровождалось общими студенческими мероприятиями типа «экватора» в середине учебы, на третьем курсе, с попойкой все в той же общаге, где мы с Курушиным, войдя в кондицию, получили приз за лучшее исполнение кавказских танцев.
И про альтруизм не забывали. Весной к нам приезжала станция переливания крови, и объявлялся день донора – кто хотел, сдавал бесплатно кровь. И я пошел. Первый раз, резко встав после выкачивания крови, грохнулся в обморок. Но потом втянулся в процесс, и оказалось, что кровопускание – весьма бодрящая процедура. Даже заработал значок почетного донора.
На вечера песни и следующий за ним через неделю вечер ССО набивался полный зал и даже более того – а это примерно тысяча человек. И начинались вечера с гимна ССО:
«На мозолистых наших руках
Солнце будущих дней…»9
Вечер песни – это была феерия бардов. Особенно если учесть, что была пара своих авторов, достигших известности далеко за нашими институтскими рамками. Ну а вечера ССО были раем для театралов. С их сценками про стройку и вообще жизнь. Про закрытие нарядов с фантасмагорическими приписками. Или про деятелей, которые враньем в духе Хлестакова зарабатывали себе начальственные лычки. Или про технику безопасности, где мрачный мужик периодически удалялся со сцены вслед за носиками, накрытыми простыней, а при возвращении делал очередную зарубку на лопате. Или про то, как комиссар, разорвав на груди тельняшку, вдохновенной речью отправлял народ на достижения, а потом, застегнув обратно молнию на тельняшке, опять садился в кресло.
И мне довелось блистать на стройотрядовской сцене. Кроме собственносочиненных сценок апофеозом успеха была поэтическая дуэль с обменом «тихотворениями буйнопомешанного» Паши Серого и Саши Черного. То есть меня и Шуры Холодилова. Весь зал валялся от хохота.
Вот мы, два поэта
«Хорошо быть молодым,
Власть держать над полным залом…»10
Прямо у меня на глазах наши вечера разрослись до таких масштабов, что понадобилась масса административных усилий для их подготовки. И был создан «Штаб подготовки». Какая хорошая школа менеджмента! И я прошел эту школу.
Быть членом штаба подготовки вечера ССО – это авторитетно
В 1980 году мы вырвались за пределы Ленинградской области и поехали в республику Коми, в Ухту. Суровый север, палатки, романтика первопроходцев-шестидесятников еще манили нас.
«…Тяжко, сурово, но чудно…»11
Погода в тот год действительно оказалась суровой. Было прохладное северное лето, с неба часто сыпала противная морось, а с воздуха нас атаковали полчища голодных комаров. А в качестве спецовок нам выдали такие же робы и кепки, как у заключенных, которых мы там перевидали множество. Но жили мы всего-навсего в недостроенном здании конторы БКПС. Это название нашего заказчика расшифровывалось как «База комплектации привышечных сооружений». В общем, геологическая и буровая база. Вот такие там, в Коми, сокращения. Отряд «Марат» вообще работал в ДРСУ УЗЛА, которое они называли «Дерсу Узала».
Наш лагерь был в поселке Ветлосян, на горе, с которой вся Ухта видна как на ладони, и можно было любоваться романтично горящими газовыми факелами на нефтеперерабатывающем заводе.
Непревзойденный шедевр коми языка, а также синее небо и зеленое море тайги
Работали мы как сумасшедшие – кровли, ремонт парадных, и бетон, бетон, бетон. На мою долю выпало лить бетонные площадки и дороги на Ветлосянской котельной, и там же ставить забор. Какая это унылая работа – ставить столбы для бетонного забора. Одно радует – все это стоит до сих пор.
В тот год мы привезли домой уже по 400 с лишним рублей. Все-таки север – это север.
Но главное мое приобретение того года – я набрался смелости и напросился у комиссара, Люды Толстовой, в ФЭТ-театр. Всегда стеснялся выступать на публике, но очень хотел. И вот, наконец, нашел лазейку на сцену. Но об этой странице жизни позже.
В 1981 мы опять поехали в Ухту. В РСУ УРСа (Ремонтно-строительное управление управления рабочего снабжения) Коминефти. Романтики оказалось еще меньше – было жаркое лето, и жили мы в обычном общежитии местного техникума. Но работы по-прежнему хватало с избытком. Кроме бетона и прочих знакомых работ пошли мягкие кровли с варкой битума и монтаж. Половину времени я провел на монтаже теплотрассы, которая вела в какое-то детское учреждение. А строили его заключенные. Так что пообщались через высокий забор с колючей проволокой, вышками с часовыми по углам и контрольно-следовой полосой и понаблюдали драки табуретками. Видел их обиталища, когда вечером, после того, как их отвозили в жилую зону, мы ходили в эту рабочую зону за цементом.
В тот год мы привезли еще больше денег. А если учесть, что у нашей специальности была повышенная стипендия, а я вдобавок получал еще более повышенную как отъявленный хорошист, да еще работал на кафедре на полставки радиомонтажником, то с деньгами проблем не было. Получалось больше, чем я потом зарабатывал после института. Работа на кафедре – интересная штука. Кроме освоения радиомонтажа, о котором мечтали множество мальчишек, обзоров технической литературы и патентов, опять же пришлось вовсю слесарить.
Сезон 1981 год заканчивался грустно. Это был мой последний полноценный выезд в отряд. Впереди меня ждали военные сборы, а за ними диплом, и прощай, веселая студенческая жизнь.
Летом 1982 года отправили нас на военно-морские сборы в Балтийск, в бывшую немецкую базу Пиллау. Попал я в бригаду ракетных катеров, поэтому поселили нас в казарме на берегу. И оставили в покое – занимайтесь чем хотите. Сходила наша группа добровольцев раза три на родной малый ракетный корабль, поднятые с коек офицеры показали нам корабль и всю радиотехнику, дали подержать в руках то, что можно подержать «партизанам» и накормили флотским борщом. Малость поэксплуатировали, дабы навести порядок перед приездом адмирала, которого нам удалось увидеть. Ну и все.
Ах да. Еще мы увидели немцев-катерников из ГДР. Белобрысые верзилы грузили ракеты на свой катер. Лето не баловало хорошей погодой, но когда было тепло, мы купались в мелком и потому теплом заливе и пару раз ходили в город – гражданскую одежду у нас же никто не отбирал, а разведать дырки в заборе – пара пустяков. Встретил бы нас какой-нибудь серьезный патруль, нас бы непременно загребли – такими удивленными глазами на нас смотрели продавщицы и встречные девушки. И не только удивленными. Сколько шансов в молодости было упущено!
Но мы предпочли бродить по городу, смотреть на немецкие дома, шведскую крепость, ДОТы и башни дальномеров на набережной канала, болтаться по молу и песчаному берегу Балтики с его россыпью мелкого янтаря и дюнами, покрытыми полевыми цветами и земляникой. До чего же красивый край…
После «корабликов» сразу помчался в стройотряд, чтобы хоть полсрока опять побыть бойцом ССО. Тем более что стояли мы в 1982 году в Ленобласти, в Сельце возле Любани. Работали на совхоз «Агротехника», куда наших студентов возили на картошку. Жили в коттеджах, сотворенных прибалтийскими архитекторами, и таких дорогих, что их никто не хотел покупать. Ну никакой романтики. Зато с работой повезло. Делали большую кровлю с нуля вместе с Андрюхой Гавриловым на местной лесопилке. Заслужили благодарность. Ну и как всегда денег.
Вот каким я стал матерым «стариком»
И это был мой последний выезд. Как было грустно. Хотелось выйти под звездное небо с ослепительным Млечным путем. И долго выть.
«…Дни пролетят, недели пролетят,
И снова нас потянет в путь-дорогу,
И снова нас потянет в стройотряд…»12
Еще много лет после этого, проходя мимо какой-нибудь стройки, и учуяв ее пыльный запах, я испытывал жгучий удар ностальгии. Куда-то туда, в сердце.
Ну а теперь о ФЭТ-театре. Давным-давно, в 1953 году группа студентов ЛЭТИ собрала все силы самодеятельности и поставила спектакль «Весна в ЛЭТИ». Успех был сногсшибательный, на всю страну. Потом появились хор, а на каждом факультете свои студенческие театры. И каждую весну они показывали спектакли, соревнуясь друг с другом. В мои времена к каждому театру за счет профсоюза нанимали в качестве руководителя профессиональных режиссеров или актеров. Вот в эту богему я и попал. Слава богу, почти все были свои, стройотрядовские. Из родных «Вагантов» или из «Викинга». А верховодил идеал лидера, прямо таки мой сиамский близнец Коля Курушин. Представления о театральном закулисье оказались далеки от истины. Репетиции – это нудные занятия сценречью (пока не сунешься в это дело, нипочем не узнаешь, какие у тебя огромные проблемы), физкультурой и пластикой. И этюды, для которых нужно очень сильно напрягать все творческие органы тела. Ну и сочинение роли. А ведь нужно быть интересным – зритель же не на тебя, всего такого красивого и просто стоящего на сцене пришел смотреть.
В первый мой сезон мы показали типичный студенческий капустник. Собственного сочинения.
Потом – капустник по миниатюрам Мишина и Ко.
Все эти безделицы надоели вусмерть. Как всякому большому художнику, хотелось творить нетленку.
И вот – свершилось. Ингебёрг Бахман, «Добрый бог Манхэттена». Какая необычная и шокирующая фантасмагория о любви. Жаль, на главного героя не вытянул. Но правильного отношения к жизни прибавилось.
А потом были «Физики» Дюрренматта. С его парадоксальными перевертышами, интригой и юмором. Тут роль Ньютона была написана просто для меня. И спектакль получился великолепный.
Актером я вроде стал хорошим. Позже, уже работая на кафедре, играли мы с клубом «Гаудеамус» мистерию на свежем воздухе, где я изображал смерть. При моем выходе присутствующие на представлении собаки завыли. Так-то вот.
Благодаря театру и деньгам профсоюза мне удалось бесплатно попутешествовать – мы ездили на студенческие фестивали в Ереван, а потом в Киев.
Весенний Ереван с его цветущими деревьями, архитектурой, розовым туфом и парящими в небе белоснежными вершинами Арарата бесподобен. Тогда я и подружился с Араиком и всей нашей ереванской компанией, и потом мы ездили друг к другу в гости, и наше беззаботное веселье било через край.
В эти поездки с помощью моих друзей я сумел облазать все достопримечательности Еревана, от его древностей до музея современного искусства с замечательными картинами Подпомогова. И даже познакомиться с ним самим.
Более всех меня поразили урартская крепость Эребуни, которой почти 3 тысячи лет. В ней с головой погружаешься во времена Ассирии и Вавилона. Начиная от входа, где висит клинопись с надписью «Величием бога Халди я, Аргишти, сын Менуа, эту могущественную крепость построил; установил её имя Эребуни для могущества страны Биайни и для устрашения вражеской страны. Земля была пустынной, могучие дела я тут совершил» до «царского зала».
И крепость первого века Гарни на скальном мысу с храмом, этаким мини-Парфеноном, словно парящим в воздухе.
Киев принимал нас Софийским собором с его мозаиками, Лаврой, Золотыми воротами, Кирилловской церковью с фресками 12 века, на одной из которых ангел сворачивает небо в свиток, праздничным Андреевским собором и уходящим от него таким атмосферным Андреевским спуском с домом Булгакова. По Андреевскому спуску попадаешь на Подол, где улицы Нижний и Верхний Вал напоминают о древнем Киеве. Так же, как и улица Почайнинская, названная по имени реки, протекавшей когда-то там. Именно на этой улице и жил Юрка Качан, с которым я смог увидеться пару раз уже после института.
«…Хорошо быть молодым.
Просто лучше не бывает…»13
Так бы и текла наша веселая тогдашняя жизнь, если бы не накрыла меня на последнем курсе моя несчастная любовь. Накрыла с головой. Как же долго мне после этого не хотелось жить. Спасибо моим друзьям, и особенно Гаврилову и Курушину, которые помогли мне выйти из этого пике.
Но жизнь продолжается.
Впереди диплом, а за ним скучная рутина обыденной жизни. Но мы еще не знаем, насколько она засасывает.
«Альма-матер, альма-матер – молодая прыть.
Оглянись, народ лохматый – нам далеко плыть…»14
Вот мы и закончили институт
Диплом я писал на кафедре. И из-за неистребимого нежелания покидать стройотряд до окончания сезона, нагло опоздал на две недели. За что получил большой втык. И правильно – мог бы и предупредить. Впрочем, это оказалось к лучшему – меня переназначили к другому руководителю – Валерию Николаевичу Гулькову, в госбюджетную лабораторию. Там же, и с ним же я и проработал до победы контрреволюции. Темой диплома была разработка четырехканального оптического дозиметра для охраны труда. Сделал. Легко. Диплом защитил. Легко. Распределили туда же, на кафедру. Звали меня еще и в другие организации, но ездить к 8 утра куда-нибудь на ЛОМО было выше моих сил. А тут полная вольница, да еще ФЭТ-театр и вечера ССО под боком.
Так и началась для меня