ЗВЕРИ И ДРУГИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Ну а теперь про наших зверей. Добрый Миша постоянно притаскивал в дом животных. Однажды принес ежа. Но тот быстро добился свободы, ведя обычный образ жизни – громко топая и шурша газетами все ночи напролет. А вот рак тихо и спокойно жил некоторое время в стеклянной банке. Но в основном это были бродячие кошки и собаки. Из раннего детства помню гадливого черного кота Кузю и мохнатого сибирского бугая Барсика. Когда я играл, выстраивая на полу очередной дом из кубиков, этот гад проходил мимо и как бы невзначай лапой разваливал мои труды. Показывал – кто он есть. Сначала я ревел, но потом Миша научил меня, что нужно делать, и я стал словом и делом загонять Барсика в какое-нибудь убежище. И он быстренько от меня отстал.
Миша с Барсиком
И вот как-то раз Миша принес из подвала котенка. Мама запретила ему приносить кошек, чтобы не возиться с раздачей котят, и Миша заявил, что это кот и его зовут Яшка. Мы тут же решили, что полностью его имя будет Яков Михайлович. Так у нас и появилась кошка Яшка, дожившая до моих двадцати лет. А тогда она сразу забилась под швейную машинку и шипела на всех, кто к ней приближался. Но опыт укрощения зверя уже был. Мы поставили у ее логова блюдце с молоком, и оставили Яшку в покое. Когда она проголодалась, то вышла, выпила молоко, и пошла изучать квартиру. Так и прижилась.
Красавица: черная, с белой манишкой, белыми кончиками лап, стройная и прыгучая (могла запрыгнуть с пола прямо на шкаф) и длинной шерстью, эта кокетка прекрасно все понимала и обожала сидеть в позе древнеегипетской статуэтки на телевизоре, когда мы его смотрели. Себя демонстрировала. А когда показывали хоккей, то ловила лапой хоккеистов на экране телевизора. И постоянно умывалась, особенно если ее потрогал кто-то посторонний, а если этот кто-то ей не нравился, умывалась демонстративно, раздраженно и вызывающе гладя ему в глаза. Ума и умения постоять за себя ей хватало – сказывалось подвальное происхождение. Научилась открывать дверь, нажимая на руку двери, а как-то раз, еще котенком, она при приближении собак свернулась в клубок, легла на спину и вцепилась собаке когтями в нос. Сколько было визга! А как она мстила за обиды! На трезвую голову, на следующий день могла подойти и, глядя в глаза, укусить. Хотя вегетарианство было ей не чуждо – съела все комнатные растения, кроме кактуса и лимона, вытаскивала из ваз и сжевывала подаренные тюльпаны и прочие цветы, ела огурцы, арбузы и жареные грибы. Непременно белые. Посочувствовать тоже умела. Как-то раз, когда мама плакала, Яшка подошла к ней и стала слизывать слезы. А мне зализывала раны. А как ждала! Когда Миша ушел в армию, она долго сидела у дверей и смотрела на дверной звонок. А потом так же ждала меня, когда я уезжал в лагерь или стройотряд.
Под кошачье мурлыканье было так уютно листать книжки с картинками. Или заставлять кого-нибудь читать их мне. Но это требовало гораздо больше усилий, поэтому мне так хотелось научиться читать, но буквы Й, Ь и Ъ я смог освоить только в школе. А вот картинки можно было разглядывать самостоятельно. Тем более что именно мое детство, как оказалось, было золотым веком книжной графики. Дело не ограничивалось сказками, Пушкиным, Братьями Гримм, Шарлем Перро, Михалковым, Маршаком, Чуковским, Барто, Квитко и другими классиками, включая Маяковского с его «Что такое хорошо и что такое плохо». Я до дыр зачитывал такие книги как «Хрестоматия по русской военной истории», «5 минут на размышление» и «Рассказы о боевых кораблях».
Но больше всего доставалось десятитомной «Детской энциклопедии». Прекрасное издание, купленное отцом по подписке, в котором так просто и наглядно описывались даже очень сложные вещи – это просто шедевр такого типа книг. И самым зачитанным и пострадавшим от моих рук стал том 5 «Техника». Особенно меня привлекали разделы «Строительство» и «Транспорт». А цветная вкладка с грузовиками – это главный бестселлер моего детства. Трехосные грузовики – это супер. А самосвалы с козырьками над кабиной – это супер-пупер.
Я так не хотел выпускать этот том из своих рук, что однажды в борьбе за него с Мишей мы эту страницу вырвали.
Дополняли библиотеку журналы «Мурзилка», который отец стал выписывать мне, как только я достиг детсадовского возраста, и «Юный Техник», который выписывали с момента его появления Коле Копылову, но он достался и мне. До сих пор помню этот запах типографской краски, когда приходил новый журнал. Тогда еще почтовый ящик был прямо на двери квартиры, и на нем было написано «Для писем и газет». По этой надписи я и начал учить буквы. Дольше всех сопротивлялась витиеватая буква З.
До сих пор помню содержимое этих журналов. Рассказы, комиксы про Мурзилку. И про Бобу Белоручкина, Дотошкина и Верхоглядкина в «Юном технике». И, естественно, картинки. Зрелище, как тяжелые грузовики сбрасывают огромные камни, перерывая Енисей, зададут мне множество работы во время прогулок.
Дополняли библиотеку журналы, которые выписывал Миша: «Спортивные игры», «Физкультура и спорт» и книги на соответствующую тему. Особенно повезло хоккею. Это было время, когда наша сборная еще не стала абсолютным фаворитом, и побеждать приходилось в упорной борьбе, в первую очередь с канадцами. Я еще помню такие имена как Альметов, братья Майоровы, Коноваленко, Локтев и видел их в игре. Почему-то запомнил шведского хоккеиста по фамилии Штольц – он бы абсолютно лысым, а играли тогда без шлемов. Ну а имена шведа Тумбы Юхансона и чешского вратаря Дзурилы забыть просто невозможно. И еще я видел в игре Льва Яшина и Пеле.
У нас уже в начале 1960-х был телевизор. А это большая редкость в те времена. Сначала у нас был «КВН» с маленьким экраном, который увеличивала линза, заполненная водой. А потом «Волхов». Оба на лампах, поэтому они часто ломались, но зато их было легко чинить. Если лампа не горит, то просто поменял ее, и все.
И я с нетерпением ждал не только мультики, телеспектакли типа «Захудалого королевства» и детские передачи вроде «Будильника», «Тяпы, Ляпы и Жакони», но и военные парады, КВН и взрослые фильмы вроде «Призрака замка Моррисвилль», «Лимонадного Джо», «Планеты бурь», не говоря уже о детских фильмах: «Королевство кривых зеркал» и тому подобных.
Другое окно в мир – купленная в моем присутствии в магазине радиотоваров на Седова радиола «VEF Rаdio». Как это здорово – крутить пластинку про черного кота или вертеть ручку настройки, вылавливая музыку, морзянку или разноязыкую речь. Французский язык – это что-то.
Самая интересная жизнь начиналась перед новым годом. Первым делом мы начинали бегать по магазинам – выбирали подарки. Чаще всего ездили в Гостиный двор. Непременно при этом заходили в кафе «Север» напротив него и, отстояв приличную очередь, покупали пирожные, часть которых съедали тут же. Следующий шаг – покупка елки. Непростое это было дело, учитывая обычай ставить елку высотой под потолок сталинского дома. А это метра три, не меньше. Ближайший елочный базар был на улице Седова, между домами 84 и 88. Но гораздо чаще удача настигала нас на базаре у Невского универмага, который был в доме 7 по Ивановской улице, где теперь магазины DNS и Кант. Мы долго копались в груде елок, чтобы выбрать подходящую. Часто это не удавалось с первого похода, а иногда приходилось покупать сразу две елки, чтобы связав их изолентой, получить что-то приличное. Закончив этот этап подготовки к празднику, мы приносили елку домой, исколов все руки. Потом папа отпиливал низ ствола, елку ставили в ведро, и пока взрослые привязали ее крест-накрест к крюкам, которые специально для этой процедуры были вбиты в стены по углам комнаты, я таскал воду и лил ее в ведро. Оттаяв и утолив жажду, елка наполняла дом неповторимым запахом хвои. Потом доставалась коробка с игрушками, если у них были оборваны нитки, мама их привязала, а папа расправлял и проверял электрогирлянды.
После этого наступала пора украшения. Первым делом папа водружал на макушку елки звезду, для чего нужно было встать на стол и поставленный на него стул. Вот какая высокая у нас была елка! К концам звезды крепились пять лампочек, а остальными гирляндами окутывалась вся поверхность елки. Одной гирлянды было мало – вешали как минимум две. И не какие-то там китайские со скучными мелкими фотодиодиками, а с крупными лампочками самых разных цветов, и даже фигурными: розовыми в виде малины и фиолетовыми в виде старинных фонарей. Затем елку укутывали разноцветными стеклянными бусами.
И начиналось самое главное событие года – мы украшали елку игрушками. Их было очень много. Пятидесятые и шестидесятые годы – золотая эра елочных игрушек. Ярких и фигурных, а не просто наборов шаров. И каждый год папа покупал новые, радуясь, как ребенок. Среди наших игрушек были старожилы вроде больших шаров, дирижабля, коляски и самолета из стекляруса, и даже довоенные из папье-маше – хоккеисты, клоуны, яблоки, груши и абрикосы.
Первыми, на самый верх по заведенному обычаю вешались огромные шары – красный и зеленый, дожившие до наших дней, и желтый с белым орнаментом. Рядом с ними пристраивали часы, на которых было без пяти минут двенадцать, и пару настольных ламп.
А дальше елка равномерно покрывалась шариками, фонариками и прожекторами, сосульками, фруктами с непременной для тех лет кукурузой, клоунами, героями сказок, елками, дедами морозами и снегурочками, птичками, рыбками, зверушками, грибочками и много чем еще. Дополняли картину, по еще дореволюционной традиции, развешанные на елке конфеты и завернутые в фольгу орехи, которые, пока стояла елка, постепенно съедались.
Внизу вешали игрушки из картона с ярким цветным тиснением. Яшка развлекалась охотой на проходивших мимо людей из засады под елкой, а за неимением живой добычи – на елочные игрушки, особенно птичек и рыбок. У картонных игрушек в таких условиях был шанс выжить.
Внизу ставились дед мороз и снегурочка из папье-маше в половину моего детсадовского роста. И заканчивалось все развешиванием на шнурах, которыми была привязана елка, бумажных игрушек-раскладушек и флажков. Ну а непосредственно в новогоднюю ночь под елкой оказывались подарки. Шикарная была на старой квартире елка, все восхищались. Однажды, когда я уже учился в младших классах, елка достояла к удивлению одноклассников до моего дня рождения. Больше таких елок уже никогда не будет.
После нового года начинались новогодние елки во дворцах культуры. То в ДК Крупской, то в ДК Пролетарского завода, где меня поражал робот, поставленный в фойе. Но это были эпизоды, а регулярно, каждый год, я ходил на елку в ДК Ленина, который теперь КЦ Троицкий – родителям давали билеты на работе, а дворец культуры принадлежал Обуховскому заводу. Обычно меня возил туда Миша, а в школьные времена я ездил сам. Нужно было сесть на трамвай, выйти на остановке, где теперь Пролетарская, и пройти чуть назад, а затем по заснеженному проезду, откуда нас увозили с детским садом на дачу, идти к стеклянным витринам входа в ДК.
Я еще не умел рассчитывать время, и приезжал очень рано. В ожидании я занимался разглядыванием установленной в шикарном сталинском фойе елки, но этого хватало ненадолго. Сама елка была шикарная: огромная, мохнатая, но украшена бедно по сравнению с той, что стояла у нас дома. Зато игравший на низеньком подиуме оркестр типа эстрадно-джазового увлекал надолго. Музыканты сидели близко, на расстоянии вытянутой руки, и поэтому в деталях можно было разглядеть, что у них в нотах и как они извлекают звуки. Наконец-то я разгадал секрет – зачем нужен огромный барабан, стоящий у ног ударника. Оказывается, там педаль с колотушкой. Неожиданно. Когда наступало время начала представления, массовики с табличками «дошкольники», «1 класс» и так далее собирали нас в кучки и по очереди, по росту, заводили в зал, усаживая тех, кто помладше, поближе к сцене.
Потом начинался спектакль с дедом морозом, снегурочкой, зайчиками, бабой ягой и тп. Ну и, наконец, самое главное – раздача подарков. После представления в кулисе вставала тетя с коробкой, она отрывала купон от билета и выдавала цветную картонную коробку со сладостями: вафлями, шоколадными конфетами, леденцами и так далее. Если попадалась моя любимая карамель «Барбарис», было мне мое детское счастье.
«Куда подевался мальчик, которым я был когда-то?»4
В 1966 году Миша окончил школу и поступил в железнодорожный техникум на улице Седова. И книги об устройстве тепловоза и «Инструкция по сигнализации на железных дорогах СССР» надолго стали моими настольными.
Насколько Миша хорошо учился в школе и был примерным учеником, настолько он стал гулякой и разгильдяем в техникуме. Даже диплом так и не получил, только справку, с которой и проработал всю жизнь на тепловозе. Его загулы сопровождались музыкой на полную громкость по тогдашней моде с жалобами затравленных соседей и скандалами с отцом, который однажды просто разбил диск «Роллинг Стоунз» о стену.
Мне тоже доставалась своя порция воспитания. Но гораздо меньше. Я много и часто обижался на отца за то, что он уделяет мне мало внимания. Но это была иллюзия, типичный эдипов комплекс. Отец действительно проводил много свободного времени не дома – тянул множество общественных нагрузок и по партийной линии, и как агитатор, а временами был даже народным заседателем в суде. А больше всего времени он проводил в ДНД (добровольной народной дружине). И неспроста. После смерти Сталина из тюрем навыпускали огромное количество уголовников, и милиция не могла справиться с преступностью. Поножовщина в нашем районе цвела прямо среди бела дня, а под Володарским мостом жили уголовники, грабившие всех проходящих. Все-таки нужно прожить жизнь, чтобы понять наших родителей. Вот и я далеко не сразу понял, какая огромная часть отца стала мной. Его подарки: книги и игрушки, его интересы, его любовь к лесу и вождение меня по театрам и музеям. Рыцарский зал меня покорил. А вот живопись кроме Шишкина я тогда еще не понимал.
В том же 1966 году умерла бабушка. Незадолго до этого в открытое окно нашей комнаты залетела ласточка и долго билась то о стену, то о стекло, пока не удалось ее поймать и выпустить на волю. А перед смертью отца к нам на балкон прибился голубь, не хотевший никуда улетать, перед смертью мамы – воробей. Вот и не верь после этого в приметы. Нельзя сказать, что я любил бабушку, поэтому это событие как-то не стало для меня трагедией. Она умерла дома, и я помню, как она лежала на столе, и там же, дома, ее уложили в гроб, крышка которого стояла, прислоненная к стенке. Собралась вся наша родня, и для всех их, четырех братьев и сестер, особенно для отца это было очень тяжелым ударом. На все время всех этих скорбных приготовлений меня отправили к Федоровым, и Танюха привела меня домой вместе с Василием уже на поминки. Похоронили бабушку на Преображенском кладбище, рядом с дедом, на еще пустынном участке, и поэтому нам удалось прихватить большой участок, поставив ограду «с запасом». Предусмотрительно – почти все мы там и собрались вместе. Помню, как мы всей родней благоустраивали могилы. Толя Веселов привез грузовик песка, и мы смогли поднять участок, который постоянно заливало весной. И я тоже таскал песок в своем игрушечном ведерке для куличиков, а потом воду из канавы для полива цветов. А потом каждый год на троицу все собирались вместе и ходили на кладбище. Именно ходили с автобусного кольца на проспекте Александровской Фермы, поскольку автобусы, едущие в Купчино, были забиты. С путепровода через железную дорогу, можно было долго разглядывать уходящие в заманчивую неведомую даль рельсы и снующие по ним поезда. А там, на кладбище, мы все время что-то подкрашивали, пропалывали и сажали цветы, а закончив дела, взрослые бегали в магазин в деревянном доме на проспекте Девятого Января, за пивом или чего покрепче, и устраивали тризну, а нам, детям, доставались лимонад и пряники. Потом мы с Василием забирались на памятник жертвам 9 января. Тогда деревья были еще маленькие, и оттуда открывался вид на территорию домостроительного комбината с его подъемными кранами типа портовых. На обратном пути мы с Мишей обычно спускались по крутой тропинке с насыпи путепровода, чтобы увидеть могилу Кёнига с надписью на немецком языке и крестом из рельсов. Только в 1980-х я узнал, что этот Кёниг был первым директором этого участка железной дороги. Однажды при спуске я грохнулся и сильно ободрал коленку.
С папой мы еще ходили на кладбище в середине января, в день смерти деда, и, расчистив от снега столик, кормили пшеном воробьев. А мне так хотелось кормить чем-то подлетавших, таких ярких, синиц. Но было нечем.
Могила Кёнига
Кроме этого события, было в моем безоблачном детстве одно большое и ужасное страшилище. И имя ему стоматолог. Первый раз зубы у меня заболели еще в детском саду, и, помучившись день или два, я позволил отвезти меня в поликлинику. И там, в кабинете дежурного врача, на самом углу Обуховской Обороны и улицы Крупской я попал в лапы этих садистов. Тогда детям не делали никакой анестезии и сверлили простой бормашиной, а не турбиной. И вся операция была гораздо дольше и мучительней. В школе этот ужас достиг апогея – нас каждый год обязательно водили к стоматологу. И за исключением второго класса, мне обязательно чинили зубы. И не один. Но барбариски я все равно любил. Но спасибо школе нашего детства за обязательного стоматолога, а то, вырвавшись на свободу в студенческие времена и перестав ходить к врачам, я испортил себе зубы напрочь. Но это все детские горести. А вот когда умрут родители, и ничто уже не будет заслонять нас от смерти, осознаешь, что уже никогда не повторится потерянный рай детства, вот тут-то и понимаешь – что такое горе.
А пока жизнь в самом начале, и в 1967 году кончился мой детский сад. И настала пора идти в школу. Я был рад – там наверняка можно узнать много нового, и вообще станешь как бы взрослым и свободным человеком, и будешь свысока поглядывать на малышню из детского сада. В августе передали мне подарок от тети Клавы – ранец с тетрадками и пакетом лесных орехов. И пошел я в школу.
Ну вот и кончилась наша детсадовская жизнь. Мы уже почти первоклассники. И кажется нам, что мы уже такие взрослые…
В ПЕРВЫЙ КЛАСС
И вот 1 сентября 1967 года. Я стою в строю 1В класса на линейке возле школы №458, гордый своей взрослостью и с букетом цветов. На небе плотные облака, но горизонт чист и площадь перед школой освещена по-осеннему косыми лучами солнца. Звучит первый звонок и нас ведут в класс, где я высиживаю первый свой урок как примерный мальчик. Первый и последний раз.
Здание школы предвоенное, при входе ниша со статуей Ленина, а на фасаде, на уровне третьего этажа, огромное чернильное пятно. Это на спор кто-то из хулиганов – одноклассников Миши добросил туда бутылку чернил. Бутылка вдребезги, чернила во все стороны.
Вот она – наша школа №458. Ивановская ул. 11
Миша покинул школу совсем незадолго до того, как в нее пришел я, и учители еще помнили его. Среди них были старый географ с орденскими планками, ходивший с палочкой, у которого я не успел поучиться. А жаль – он родился в самом начале двадцатого века, в Южной Африке, куда его родители, врачи, поехали помогать бурам во время англо-бурской войны. И трудовик, у которого я учился, с медалью «За взятие Кенигсберга». Какая связь времен! Не меньше, чем наша массажистка в детском саду, жившая в соседнем доме и носившая черную дореволюционную одежду в знак траура по жениху, ушедшему на фронт добровольцем защищать сербов и погибшему в Первую мировую.
Совсем недавно отменили старую школьную форму с фуражками и ремнями, о чем я очень сожалел. На наш век достался серый шерстяной костюм, на коленках которого мгновенно вздувались пузыри.
И от он я – первоклассник
Наш класс был на втором этаже, прямо по центру, с видом на Ивановскую. Главным развлечением на уроках было смотреть в окно на проезжающие машины и разглядывать дома. Оказывается, все дома на Ивановской разные – на левом доме кухонные окна были квадратные, а на правом – круглые. Или наоборот. Но какая разница. Главное – разные.
Старая Ивановская и ее сирень
Тогда, до постройки в 1974 году путепровода через Сортировку, Ивановская была довольно тихой улицей, с широкой полосой буйной сирени посредине. Между Седова и Бабушкина было целых три пешеходных перехода через нее, и без всяких светофоров. Но как предмостную и часть «Южной широтой магистрали» ее обильно украшали к праздникам. Особенно в октябре 1967-го года, на 50 лет революции, и в 1970-м, на 100-летие Ленина. На фасад нашей школы вешали портрет Ленина, он закрывал окна нашего класса, и мы даже днем сидели при свете ламп, и пялиться в окно было бессмысленно. Зато на улице было на что. Ивановская была вся в красном – флаги, транспаранты, на углу с Бабушкина, на стене дома – флаги союзных республик. Но главное – Володарский мост. Дуги его ферм были обернуты красными полотнищами, на самих фермах алые цифры, парапет набережной уставлен красными, синими и белыми флагами. Красота!
Вот наш класс, и я рядом с учительницей, Зинаидой Александровной. И мои детсадовские друзья – Павловы, Мишка Пахомов, Светки Петрова и Золотарева. И новые друзья – Сашка Смирнов, Игорь Починский, Толя Белоусов.
Началась школа – начались однообразные будни. В 6 часов утра начинало работать радио, которое родители включали, чтобы не проспать на работу. Играл гимн. Потом шли новости с прогнозом погоды. Высота волн в Финском заливе 3 метра – это как? Далее были бодренькая утренняя зарядка и заунывные позывные сельской программы «Нива». Родители завтракали, отец долго брился электробритвой, так что было уже не заснуть. Я вставал, завтракал завернутой в одеяло кашей или яичницей и отправлялся в школу. Портфель был собран еще вечером – я быстро вычислил, в отличие от Миши, что лучше это делать как только выполнил уроки, и не грузить голову до утра незаконченным делом. Лень – лучший организатор! Я проходил скверик, где возилась детсадовская мелюзга и аллею с инфернальными вязами. Какой короткий был путь, даже скучно. А после уроков – обратно. Осенью, зимой и весной. И наши зимние дворы были точь-в-точь как картинка из букваря.
По сравнению с детским садом был большой плюс – свобода после 13.00 по московскому времени. И я ею вовсю пользовался. Но в разумных пределах. Приходя домой, где никого не было, только соседи, я чего-то там ел и творил что хотел. Первым делом включал телевизор. Как раз в первоклассную мою зиму днем показывали олимпиаду в Гренобле. До сих пор не понимаю – кто из конькобежцев бежит первым. Потом делал уроки. Легко. Но огромное количество писанины угнетало. А прописи были совсем ненавистны – никак не получалось писать так же красиво, как в учебнике.
Вечером приходили родители, мы ужинали. С супом и котлетами. Ну кто теперь приготовит котлеты так же, как мама? И можно было читать – я наконец-то освоил Й, Ь, Ъ, играть или гулять. Даже ходить на лыжах или пытаться кататься на коньках.
Я быстро одолел букварь и арифметику. Читать, считать, писать – нет проблем. Но чистописание и дурацкие задачки про тракторы меня утомили – с иксами математика гораздо проще и интереснее. Физкультура, пение, рисование, труд, на котором мы мыли парты и учились шить – вообще не предметы, а так. И мне стало неинтересно учиться. Я буквально спал на уроках, прерываясь на зарядку «мы писали, мы писали, ниши пальчики устали». А сколько крови из меня выпила таблица умножения! Никак не давалась – на каникулах пришлось учить. И вдруг само по себе зашло, что 7х7=49. Мама даже не поверила, что я не подглядываю. Ну а дальше все просто.
Да еще писать поначалу нужно было только ручками с открытым пером, пачкавшими пальцы и оставлявшими кляксы. А во втором классе мы учились во вторую смену – так много было детей нашего поколения, что все сразу в школу не помещались. В результате на занятия я приходил уже уставший от прогулок и тому подобного, а вечера хватало только на уроки. Тоска. Одна отрада – на зажатые от школьных завтраков деньги покупать в буфете в дополнение к бесплатному молоку кексы, рогалики и пирожки с повидлом по 5 копеек. Однажды я положил их на тетрадь по чистописанию. Не на немытую же парту их укладывать. И получил единственную в жизни единицу. По чистописанию. Линия судьбы начала прорисовываться. Зато позже пошло природоведение. Ну хоть что-то интересное.
Зато игры становились все более интересными. К солдатикам добавилось множество всяких танков и прочей военной техники.
И спортивные игры типа городков или кеглей и «Веселый охотник», в котором можно было стрелять из ружья пружинной пулей по волку. Ну а набор детского инструмента – это уже не игрушки. Детского в нем только небольшой размер инструментов.
А мне хотелось все больше и больше игрушек. И я с нетерпением ждал нового года и своего дня рождения, чтобы получать подарки. Как это здорово, когда у тебя много родственников – тогда и подарков много. Помню, как утром, едва проснувшись, получил глобус с маршрутом плаваний Колумба и Магеллана, металлический конструктор с винтами, гайками, отверткой и гаечным ключом и фильмоскоп с диафильмами, среди которых были «Кнут музыкант» и история про индейца по имени Падающая звезда – единственную живую игрушку в Диснейленде.
Особенной эксплуатации подвергались подаренные мне настольные футбол и хоккей. Мы с Мишей беспрерывно устраивали с их помощью чемпионаты мира.
Эти же игры процветали во дворе, особенно хоккей. Без коньков, просто на утоптанном снегу, гоняли шайбу, сделав ворота из ящиков, утыренных от заднего хода ближайшего магазина. С Сашкой Леоновым, жившим этажом выше, а потом с одноклассником Сашкой Смирновым, жившем в соседнем доме, и мальчишками из нашего двора. Играли в футбол и хоккей даже в квартире с Мишей, а иногда с соседом Юркой и Василием Федоровым. Играли с таким азартом, что прибегала жаловаться полковничиха, жившая этажом ниже.
Примерно так и выглядел наш дворовый хоккей
Непременный атрибут моей начальной школы – дни рождения одноклассников. Начинались они в сентябре с Сашки Смирнова, следом шел Починский, потом Толя Белоусов, ну и в феврале было мое. Подарки, стол с вкусностями, игра в жмурки, диафильмы и прочие удовольствия. Сравниться с этими радостями могли только каникулы. Особенно зимние с новым годом, елками, хоккеем и возможностью весь день вертеться вокруг елки и чинить гирлянды, меняя перегоревшие лампочки. И можно было кататься на коньках, иногда для этого Танюха Федорова вытаскивала нас в ЦПКО, где был прокат коньков. А однажды она даже затащила нас на американские горки. Жуть-то какая.
Но гораздо ближе и доступнее была Куракина Дача, где можно было кататься на лыжах, особенно с горки. С нее катаются до сих пор. А тогда мне она казалась такой большой, и поначалу было страшно врезаться в одно из деревьев.
Перед первыми моими каникулами, осенними, и 7-м ноября, нас приняли в октябрята. В наш класс пришли пионеры, прикрепили на лацкан пиджака октябрятскую звездочку и подарили подарки. Мне достался набор фантиков. Он очень пригодился потом, кода я узнал, что есть такая игра – в фантики, и в нее можно играть на перемене, устроившись на подоконнике. Главным событием осенних каникул была демонстрация, когда отец брал меня с собой в заводскую колонну. Мы собирались на площади Александра Невского, где мне доставались шарики и даже иногда раскидайчик, и шли по всему Невскому проспекту, обильно украшенному к празднику. Помню, как проходя в 1968 году мимо флагов социалистических стран, мужики ругали чехов, а заодно и венгров. Тогда я еще не очень-то понимал – за что.
Такими же короткими, как осенние, были весенние каникулы. Их хватало только на то, чтобы построить плотину с Василием Федоровым на Козьем ручье, вытекавшем из трубы у Куракиной Дачи, из обрыва тогда еще дикого берега Невы. Картинки с перекрытием Енисея давали свои плоды. А вот собачке Федоровых, Анчару, это занятие явно навевало скуку. Анчар был очень серьезным мужиком, хотя и был болонкой, белой и кудрявой, с огромным черным пятном на одном глазу, и был похож то ли на пирата, то ли на хулигана с фингалом.
А вот каникул летом хватало на все. И на Артиллерийский, и на Военно-морской, и на Железнодорожный музеи, и на Рыцарский зал, и на Невский лесопарк, и на Куракину Дачу. И на парк Бабушкина, где как раз поставили кривые зеркала (так себе зрелище), проводили концерты на открытой сцене и стояли стенды с подвигами пионеров-героев, а в конце лета можно было собирать желуди. Все-таки иногда в человеке просыпаются какие-то древние инстинкты.
А главное – в конце лета начинался грибной сезон. Меня брали в походы за грибами еще в детском саду, и я, зная, что грибы растут под деревьями, старательно обходил их и к удивлению отца и Миши почти сразу нашел огромный белый гриб. А однажды они застали меня разговаривающим с огромным ужом. Уже отчетливо помню, как мы с папой и дядей Мишей Дедусем ездили в Сологубовку, пересаживаясь во Мге на поезд еще из доенных пассажирских вагонов, который тянул паровоз. Он с таким трудом тащил состав даже на пологий подъем, что мужики спрыгивали с поезда там, где им было нужно. А в лесу еще лежали колеса от пушек, колючая проволока и куски минометных мин. Как отец испугался, когда я схватил хвост такой мины! Как же я люблю эти грибные леса, с их изумительным запахом, радостными сосняками и веселыми березовыми рощицами. Залитые солнцем летом, и заваленные желтыми и красными листьями в сентябре и мрачноватые, холодные поздней осенью, когда под пасмурным небом на черной от опавшей листвы земле яркими пятнами растут розовые волнушки. А вот ходить за ягодами было неинтересно. Особенно за клюквой. Ползать на четвереньках по болоту – то еще удовольствие.
Культурная жизнь била ключом круглый год. Культпоходы с классом в ТЮЗ и кукольный театр, а отец еще пытался пристрастить меня к опере и балету. Но меня больше всего привлекало кино.
И кинотеатр «Спутник», стоявший напротив «Ломоносовской» был его форпостом. Первым делом меня встречал мраморный холл с окошками касс и никелированными поручнями, которые разделяли и упорядочивали очередь. Тогда телевизоров были мало, поэтому в кино очереди были еще очень большие. И вот, наконец, проходишь дверь с билетерами, и попадаешь в фойе. Я еще застал те времена, когда перед сеансами на маленькой эстраде играл оркестр, стояли столики с шахматами и шашками, лежали подшивки газет, и работал буфет с весовым мороженым в вафельных стаканчиках, а позже поставили игровые автоматы, ужасающие пожиратели пятнадцатикопеечных монет. В общем, это был очаг культуры.