Czytaj książkę: «Сирруш»
Пролог
Утерев от пота широкий лоб пухлой рукой, Абару крикнул:
– Лев или антилопа?!
– А?! – донеслось снизу.
Закатив глаза, он набрал в легкие побольше воздуха и пробасил:
– Лев или антилопа?!
– Что?!
Заскрипев зубами от негодования, Абару посмотрел вниз. Отсюда, с высоты примерно тридцати локтей[1], все казалось таким маленьким. Оно и не удивительно. Ведь он находился не на твердой почве, а упирался ногами в последнюю ступеньку длинной лестницы, приставленной к одной из башен ворот богини Иштар[2]. Будь на его месте кто-либо другой, то у него непременно закружилась бы голова. Но Абару являлся опытным резчиком по камню, и боязнь высоты не испытывал много лет.
Его помощник Арманис сидел под самодельным навесом из козьей шкуры, прячась от горячих лучей полуденного солнца, и изучал надписи на глиняных табличках. Отсюда он выглядел еще более щуплым и тощим. Длинные волосы спадали ниже ушей, сливаясь с короткой черной бородой, а обнаженное тело, прикрытое набедренной повязкой, лоснилось от пота.
После очередного оклика Арманис оторвал-таки взгляд от глиняных табличек и вопросительно воззрился на Абару снизу вверх.
– Лев или антилопа?!! – проорал резчик, теряя последние капли терпения, но помощник только непонимающе пожал плечами.
Издав злобный рык, Абару начал медленно спускаться.
– Шакалы Ламашту[3] его раздери, – бубнил он себе под нос, аккуратно ступая толстыми ногами в кожаных сандалиях по деревянным ступеням, – глухой идиот. Тупица.
Арманис с нескрываемым любопытством наблюдал за передвижениями своего учителя.
Добравшись до середины лестницы тот смачно сплюнул и рявкнул:
– Я говорил, что куриный помет приносит больше пользы, чем ты?!
Арманис в возбуждении вскочил:
– Чем я заслужил подобные слова?! Вам там на вершине голову напекло?
– Прочисти уши от смолы, щенок! – огрызнулся Абару, преодолевая остаток пути, а затем, удивительно для своего тучного телосложения, ловко спрыгивая на землю.
– Только после того, как вы прочистите горло, – парировал помощник, скрещивая руки на груди и обиженно отворачиваясь.
– Иногда мне кажется, – пыхтя, словно бык, сказал Абару, подходя ближе, – что твой папаша что-то знал, называя сынка Арманисом[4].
Тот резко обернулся, непроизвольно опуская руки и сжимая ладони в кулаки:
– На что это вы намекаете?
– А сам как думаешь?
Абару осклабился. Его сверкающие белые зубы на фоне густой завитой бороды напомнили Арманису оскал гиены. Он немного поежился.
Резчик заорал, едва не оглушая бедолагу, брызгая слюной:
– Лев или антилопа?!! Неужели так сложно было ответить?! Заставил меня слезать с этой дерьмовой лестницы! – он снова смачно харкнул.
– Вам полезны упражнения,
– Не забывайся!
Арманис вскинул руки:
– Побойтесь богов, мастер резчик! Я о вашем здоровье беспокоюсь. Лишний вес…
– Заткнись! – цыкнул Абару и, чувствуя, что голова начинает закипать, а щеки раскраснелись, глубоко вдохнул и выдохнул.
– Бык, – прошептал Арманис.
– Что?!
«Я сказал, что ты толстый, необузданный бык!».
– Выбейте там быка, – пожал плечами Арманис.
– Я сейчас тебе зубы выбью, – устало произнес Абару, но без былой злобы, – сколько раз повторять, что этот труд называется резьбой. Работой по камню. Выбивают ковры палками во дворе, – Абару вяло махнул рукой и вздохнул, – быка, значит?
Арманис, молча, кивнул, все еще испытывая легкий привкус обиды.
– Но почему бык-то?
– Львы и антилопы уже есть. К тому же, на этой стороне осталось только одно место для высечения картинки…
– Рельефа, – поправил его резчик и постучал пальцем по виску, – запомни уже, наконец.
– Рельефа, – покорно повторил Арманис.
– Меньше думай о выпивке и голых женщинах.
Ученик широко улыбнулся:
– Уверен, вы и сами не откажетесь от кружечки пива.
Какое-то время Абару хмуро наблюдал за помощником, но затем его лоб разгладился от морщин.
Он даже натянуто улыбнулся:
– Ну, хорошо. Но только кружечку. Иначе я навернусь с лестницы. Или, что еще хуже, вместо быка вырежу неприличное слово. Тогда начальник стражи с меня три шкуры спустит.
Арманис кивнул и расплылся в веселой ухмылке. Каким бы суровым ни старался казаться мастер резчик, долго обижаться на него не получалось.
Грузно опустившись на соломенную циновку в тени, Абару дождался, пока помощник наполнит глиняную кружку до краев, и с жадностью осушил половину. Пиво оказалось дешевым, пальмовым, но в ту секунду он не придал этому значения. Слишком сильна была жажда и слишком холоден напиток.
Довольно причмокнув, резчик произнес:
– Х-а-а, хорошо. Жаль, что нельзя провести остаток дня здесь.
– Верно, – поддакнул Арманис, вновь склоняясь над глиняной табличкой.
Абару покосился на ученика:
– Ты только и делаешь, что торчишь под навесом.
– Верно, – повторил Арманис, не отрываясь от клинописи.
Резчик хмыкнул, отпил еще немного и окинул взглядом окрестности.
В полуденные часы местность практически пустовала. Каменистая дорога, начинавшая свой путь у ворот Иштар, слегка извилистой линией уходила на север в сторону Сиппара[5]. Слева от нее нес темные воды Евфрат. Время от времени с берега налетал свежий ветерок. Справа раскинулись поля, усеянные золотистыми колосьями пшеницы. Они покачивались под порывами воздуха, подобно морским волнам. Словно та водная гладь, что омывала местность неподалеку от Ура[6]. Как и сама дорога, поля сейчас пустовали. Крестьяне, побросав свои дела, ушли на небольшой перерыв, скрываясь от полуденного зноя в глиняных хижинах. Те стояли вразнобой немного восточнее.
«И только я, как последний дурак, работаю в самое пекло» – подумал Абару.
Потягивая пиво, он бросил взгляд на Арманиса. Тот, склонившись над глиняными табличками, водил пальцем по клинописи и беззвучно шевелил губами.
«Хоть он и не самый умный ученик на свете, но все-таки славный малый. И, как подобает всем славным малым, выводит меня из себя».
Почти полностью осушив кружку с пивом и с сожалением осознав, что скоро придется возвращаться к работе, резчик снова устремил умиротворенный взгляд на север.
Какое-то движение на дороге заставило его прищуриться:
– Хм. Кто-то идет?
– А? – Арманис оторвался от созерцания клинописи.
– У тебя очи более зоркие, глянь, – Абару указал пальцем, – кто это там разгуливает по жаре в такое время?
Помощник отложил клинопись, нехотя поднялся и вышел из-под навеса, окунаясь в лучи горячего солнца. Прикрывая ладонью глаза, Арманис посмотрел в указанном направлении.
– Человек, – наконец, произнес он.
– Ясно, что не осел, – буркнул Абару.
Не обращая внимания на недовольное брюзжание наставника, Арманис добавил:
– Его сильно шатает.
– Шатает?
– Ну, как вас, когда перепьете.
– Поговори мне тут, – слегка повысил голос Абару, ставя кружку на циновку, а затем поднимаясь и отряхивая полы длинной белой рубахи.
– Он упал, – взволнованно сказал Арманис, убирая руку от лица и переводя взгляд на резчика. В глазах ученика читалась тревога. – Надо помочь ему!
Абару поначалу хотел возразить, что им нет дела до какого-то путника, и нужно возвращаться к работе. Пусть, мол, стражники у ворот разбираются. Однако укол совести где-то в груди заставил его передумать.
Прихватив кувшин с пивом, он молвил:
– Идем.
Они трусцой направились по каменистой дороге туда, где в пыли распластался неизвестный путник.
На небе не виднелось ни облачка, поэтому ничто не мешало солнечным лучам безжалостно выжигать воздух. Только слабый ветерок с реки приносил хоть какое-то облегчение. В остальном же в округе повисла тяжелая тишина. Казалось, сама природа пережидает знойный момент в полном покое.
Пробежав с десяток локтей, Абару почувствовал, что задыхается. Лишний вес давал о себе знать. Шустрый Арманис вырвался вперед и первым добрался до путника, растянувшегося на разогретой дороге лицом вниз.
Он был одет в грязный и затертый походный плащ из овечьей шерсти. Его перевязывал тонкий кожаный пояс. На ногах виднелись истертые дырявые сандалии. Кем бы ни был этот незнакомец, судя по обуви, он проделал немалый путь. Длинный деревянный посох, который тот выронил при падении, валялся неподалеку.
Когда Абару добрался-таки до нужного места, Арманис уже переворачивал путника на спину.
Им оказался глубокий старец с испещренным морщинами обветренным лицом. Длинная седая борода опускалась чуть ли не до живота. Грудь под плащом тяжело вздымалась, а глаза были наполовину прикрыты. Хриплое дыхание вырывалось из пересохшего рта.
– Шамаш[7] всемогущий, да он истощен! – воскликнул Арманис.
– Вот, выпейте, – произнес Абару, поднимая голову странника и вливая ему внутрь пиво. Старик сделал несколько слабых глотков. Его глаза слегка приоткрылись, но взгляд оставался затуманенным.
– Он не похож на местного, – заметил Арманис.
– В таком состоянии любой сам на себя похож не будет, – ответил резчик, – надо отнести его в тень.
–…енжо-аро… – внезапно прошептал старик.
– Что вы говорите? – Абару склонился к его губам, пытаясь уловить каждое слово.
– Мохенджо-Даро, – прошептал странник.
– О чем он? – непонимающе спросил помощник Абару.
– Помолчи, – резко вскинул указательный палец резчик, а затем вновь прислушался к старцу, – кто вы? И откуда? Из Мохенджо-Даро? И что с вами случилось?
Облизав пересохшие губы, влагу которым не вернули даже глотки холодного пива, старик прошелестел, словно ветер пожухшими листьями:
– Змей…
– Змей?
– Великолепный…
– Не понимаю, – покачал головой Абару, – великолепный змей?
Внезапно тело путника конвульсивно дернулось и, с последним своим выдохом, он отчетливо произнес:
– Сирруш.
Глаза старика остекленели. Грудь под грязным плащом прекратила вздыматься, а рот так и остался приоткрытым.
– Он что, умер? – с долей испуга поинтересовался Арманис.
Абару ответил не сразу.
Только после того, как приложил палец к шее странника и, не ощутив биения сердца, кивнул:
– Да.
– Вот дела, – протянул его молодой помощник, почесывая затылок, – а о чем он тут говорил? Про какого-то великолепного змея и этот… как его… Хенжо-Харо?
– Мохенджо-Даро, – задумчиво произнес Абару.
– Вы знаете, что это?
Нахмурившись, резчик поднялся:
– Не уверен, но, кажется, слышал это название от одного знакомого торговца драгоценными камнями. Вроде из Ура можно проплыть вдоль берега по Восточному морю[8] и через много дней добраться до устья реки Хинду[9]. Вверх по течению и находится этот Мохенджо-Даро. Столица хиндийцев.
– Какие-то сказки вы рассказываете, – недоверчиво пробормотал Арманис.
Абару пожал плечами:
– Может быть, я что и путаю.
– Но даже если так, то каким образом этот странник пришел с севера? Ведь Ур на юге! И что, он пересек Восточное море вплавь?
– Я не знаю, – раздраженно ответил резчик, – ты задаешь мне такие вопросы, будто я должен знать на них ответы!
Наступило неловкое и тяжелое молчание. Налетевший порыв ветра приподнял подол плаща бездыханного старика. Словно парус рыбацкой лодки, одежда натянулась под влиянием воздуха, однако в следующий миг все стихло вновь.
Тягостную тишину снова нарушил Арманис. Ему было неуютно стоять посреди пустой дороги рядом с мертвецом.
– Что будем делать?
Абару встряхнулся, отвлекаясь от собственных мыслей, словно пробудившись ото сна:
– Расскажем стражнику у ворот все, как было и вернемся к работе.
– И о змее тоже? Как он его назвал?
– Сирруш, – медленно произнес резчик, – великолепный змей.
– За ним гнался змей?
Резчик сокрушенно развел руками:
– Боги вавилонские, Арманис, ну какой еще змей?! Ты что, не видишь, его удар хватил! Наверняка это просто безумный бред лишенного рассудка бедолаги.
Прижав к себе кувшин с пивом, Абару решительно развернулся и направился в сторону городских ворот:
– Идем. Работа стоит.
– Мы оставим его здесь? – изумленно спросил помощник.
– Стража заберет.
Больше они не разговаривали. Арманис в силу своей молодости и впечатлительности полностью погрузился в размышления о случившемся. Его богатое юношеское воображение рисовало картину далекой и загадочной страны, в которой обитал великолепный змей. Все это походило на небылицу, рассказываемую бродячими актерами возле ночных костров. Немного пугающую, но от того не менее манящую и таинственную.
Мысли резчика также постоянно крутились вокруг произошедшего. Даже, когда он полностью рассказал стражнику у ворот о мертвом старике на дороге и вернулся к своим прямым обязанностям, Абару то и дело прокручивал в голове диалог с путником.
Работа не шла. Руки слегка дрожали. Пальцы потеряли былую чувствительность. Резчику приходилось прилагать усилия, чтобы не испортить ненароком рельеф.
«Не стоило пить пиво».
Однако в глубине души Абару прекрасно осознавал, что рассеянность отнюдь не следствие выпитой кружки. И хотя он не придал серьезного значения рассказу бредившего старца, слова последнего постоянно кружились у него в голове, словно назойливое насекомое. Как будто кто-то невидимый нашептывал ему на ухо одно и то же.
Одно и то же.
«Сирруш. Сирруш. Сирруш. Сирруш».
Нашептывал с упрямой настойчивостью.
В какой-то момент резчику даже показалось, что он слышит этот шепот наяву. Испуганно оглянувшись, Абару с трудом удалось сохранить равновесие. Одна нога едва не соскользнула с опоры. Пухлые пальцы резко вцепились в деревянную лестницу. Еще немного, и он бы полетел вниз головой с высоты трех десятков локтей.
«Сирруш».
Отчетливо услышал он этот шепот, но так и не понял, откуда идет звук.
Налетел сильный порыв ветра, покачнув лестницу. На лбу Абару выступила испарина. Пальцы тряслись от напряжения. Костяшки побелели. Тело пробила дрожь.
– Арманис, ты слышишь?! – визгливо воскликнул резчик, испугавшись собственного голоса.
– А? – донеслось откуда-то снизу.
– Не слышит… – прошептал он, облизывая вмиг пересохшие губы.
Абару простоял, не шевелясь, около минуты, напряженно вслушиваясь и ощущая, как ветер шатает под ним лестницу. Однако шепот больше не повторился. Осторожно отцепив правую руку от лестницы, резчик вытер лицо. Ладонь оказалась вся сырой от пота и заблестела на солнце. Громко выдохнув, Абару вернулся к работе.
«Пожалуй, хватит пива на сегодня».
Пальцы вновь стали приходить в норму, и резчик клятвенно заверил себя, что в такую жару рисковать здоровьем больше не будет.
[1] Около 12 метров.
[2] Иштар – центральное женское божество аккадской мифологии. Богиня плодородия и плотской любви, войны и распри. Астральное божество (олицетворение планеты Венера). В честь Иштар были названы северные ворота города Вавилон.
[3] Ламашту – в аккадской мифологии львиноголовая женщина-демон, поднимающаяся из земли и похищающая детей. Шакалы ее служители. Ее атрибутами нередко являются гребень и веретено.
[4] Арманис – с аккадского языка «как горный козел».
[5] Сиппар – древний город на Евфрате, выше Вавилона.
[6] Ур – один из древнейших городов южного Двуречья. Располагался практически на берегу Персидского залива, который в древние времена занимал большую площадь, нежели сейчас.
[7] Шамаш – бог солнца у ассирийцев и вавилонян в древности. Имя его писалось идеограммой, обозначавшей "Владыка дня". Как бог второй части суток (они начинались с вечера), он уступал в значении богу луны Сину, и даже иногда именовался его слугой. Однако это не мешало его высокому повсеместному почитанию.
[8] Восточное море – Индийский океан.
[9] Хинду – древнее восточное наименование реки Инд.
Часть
I
. Что посеешь – то пожнешь
За сладкое приходится горько расплачиваться.
Леонардо да Винчи
1
Снаружи доносилось щебетание птиц. В арочный проем полуприкрытого ставнями окна проникли первые лучи восходящего солнца. Пронзив пространство, словно миниатюрное огненное копье, они остановились на загорелом и умиротворенном лице Шанкара. Он спал на кровати в обнимку с прекрасной девицей из ближайшего борделя. Солнечные зайчики, несмотря на всю свою яркость, не сумели пробудить опытного охотника от глубокого сна. Однако это оказалось под силу кое-кому другому. Уже через мгновение в окне появилась маленькая курчавая голова.
Загородив своим телом проход утреннему свету и отбросив на лежавших собственную тень, загорелый почти дочерна мальчуган, едва сдерживая смех, проорал:
– Подъе-е-е-м!
Шанкар резко сел и ударил по ставням, заставляя те с оглушительным треском захлопнуться. Не теряя времени, выхватил из-под подушки длинный медный кинжал и вскочил, упершись в пол стройными мускулистыми ногами. Сосредоточенный взгляд черных острых глаз, в которых не осталось и капли сонливости, устремился на створки. Те жалобно поскрипывали. Лишь на долю секунды Шанкар скосил взор на кровать, где продолжала посапывать обнаженная девица.
«Правду говорили. Ее и разъяренный слон не разбудит».
Однако через миг он вновь смотрел на закрытое окно, крепко сжимая кинжал в правой руке.
Оттуда послышался тонкий приглушенный голосок, в котором от былого веселья не осталось и следа:
– Богиня-мать[1], прародительница жизни, это же я!
– Кто, ты? – хмурясь, хрипло спросил Шанкар.
– Каран. Ты что, не узнал меня?
– Каран?
Охотник опустил руку с оружием и с облегчением рухнул на кровать. Доски протестующе заскрипели от такой наглости. Сделав глубокий вдох, он положил клинок обратно под подушку и аккуратно открыл ставни. Лучики света вновь проникли внутрь, остановившись на его мощной груди.
– Ну, где ты там?
Отозвавшись на зов, в проеме вновь появилась маленькая курчавая голова.
Каран виновато улыбался:
– Не знал, что ты так испугаешься. Когда хлопнули створки, я сам чуть не обделался.
– С чего ты взял, что я испугался? – вскинул брови охотник.
Мальчишка хмыкнул:
– Иначе бы не вскочил, словно варом ошпаренный.
Тот не стал спорить. Если Каран в чем-то уверен, то переубедить его не получится. К тому же, он и вправду испытал долю испуга. Крик оказался внезапным.
Проведя пятерней по длинным, темным и взъерошенным волосам, Шанкар поинтересовался:
– Что ты тут делаешь в такой ранний час?
Каран заулыбался во весь рот, обнажив стройный ряд белоснежных зубов:
– Пришел напомнить о важной встрече, которая состоится у тебя сегодня.
– Какая еще встреча? – тупо произнес охотник, однако потом вспомнил, но было уже поздно. Мальчуган гордо вскинул приплюснутый нос.
– Так и знал, что без меня ты все забудешь.
– Я вспомнил, – буркнул Шанкар.
– Благодаря мне, – настаивал Каран, выпятив нижнюю губу.
– В любом случае, – зевнул охотник, – до нее еще несколько часов. Так, что сделай одолжение – займись делами.
– Все утренние дела я уже закончил, и теперь свободен, как ветер, – хихикнул тот.
– Каран, – мягко произнес Шанкар. Как охотник ни старался, он не мог заставить себя сердиться на этого мальчугана, сына соседской рабыни. Было в нем нечто такое, чего недоставало ему самому. Беззаботности. Невероятной энергии, бьющей фонтаном через край, и светлой, чисто детской жизнерадостности, еще не обремененной грузом проблем. – Я просто хочу немного поспать.
– Правда? Не выспался? – лицо Карана слегка вытянулось. Он заглянул внутрь хижины. – А-а-а-а, понимаю, – протянул он, окидывая взглядом упругие ягодицы девицы, продолжавшей сопеть на ложе, – не до сна было, – мальчик похабно подмигнул.
– Проваливай, – беззлобно крикнул Шанкар и вновь хлопнул ставнями. На этот раз не сильно.
С улицы послышался звонкий детский смех, а затем топот босых ножек по известняку, убегавших к соседнему дому. Где-то вдали прокричал петух, предупреждая всех о начале нового дня.
Тяжело вздохнув и проведя мозолистыми пальцами по лицу, Шанкар хотел было снова прилечь, но в последний момент передумал. Рывком заставив себя подняться, он прошел в соседнюю комнату, служившую кухней и ванной одновременно. Встав на небольшое прямоугольное возвышение с круглым отверстием в полу, охотник ухватился за ручки терракотового кувшина и с превеликим наслаждением окатил себя ледяной водой. Легкая дрожь пробежала по телу, однако она быстро прошла, уступая место бодрости и приливу сил. Удовлетворенный, Шанкар вернулся в спальню, при этом завязывая мокрые волосы в пучок на затылке. Девица продолжала сопеть, повернувшись лицом к стене и демонстрируя округлые формы своих бедер. Полюбовавшись на эту естественную красоту, охотник подошел и легонько шлепнул ее пониже спины. Девушка пробормотала что-то нечленораздельное, но так и не проснулась.
«Ее не разбудит даже разъяренный слон».
Шанкар ударил посильнее, на этот раз оставляя едва заметный след от своей пятерни на нежной коже.
– Хм, – наконец произнесла она, – что случилось?
– Мне надо идти, – спокойно ответил он.
Девушка села на кровати, устремив на него взгляд своих огромных глаз цвета сапфира. Длинная коса, сплетенная из черных, как воронова крыла, волос ниспадала ей почти до пояса, прикрывая левую грудь, словно прочный канат. Шанкар еще раз подметил про себя, что девица необычайно красива. Неудивительно, что именно на нее он обратил внимание пару недель назад. Первая же ночь вскружила ему голову. Тихая и скромная, в постели она превращалась в настоящее пламя. Но при этом страсть была какой-то… особенной. Нежной. Шанкар ни разу не встречал ничего подобного. Словно огонь согревает кожу теплом, но не стремится ее обжечь. С тех пор охотник проводил свободное время только с ней. И с каждой новой встречей невольно сознавал – ему все труднее без этого пламени.
– Прости, что ты сказал? – переспросила она, грациозно потягиваясь.
– Мне нужно идти, – повторил охотник, доставая из угла набедренную повязку и прикрепляя ее к поясу.
Она непонимающе захлопала пышными ресницами:
– Но ты же вчера говорил, что до полудня свободен.
– Хочу зайти кое-куда, – он повернулся к ней лицом, – извини.
– Ничего, – покорно произнесла девица, с трудом скрывая разочарование.
Шанкар прекрасно отдавал себе отчет, что это просто очередная девушка из борделя и лишние церемонии здесь ни к чему, но она все больше и больше привлекала его. Эта скромность. Эта нежность. Этот теплый огонь…
– Напомни, сколько я должен?
– Шестнадцать мер серебра[2].
«Да, дороговато, но ладно».
Он вернулся на кухню и снял с полки небольшие весы, бросив на одну из чаш пять каменных кубиков разного веса. Та опустилась вниз, поднимая противоположную вверх. Убедившись, что они больше не двигаются, охотник потянулся за увесистой деревянной шкатулкой, стоявшей на полке рядом с весами, в которой хранились кусочки серебряной руды. Шанкар уже хотел открыть ее и высыпать необходимую плату на одну из чаш, но в последнюю секунду призадумавшись, остановился. Около минуты охотник стоял, молча, постукивая тонкими длинными пальцами по крышке шкатулки, сдвинув брови и о чем-то размышляя. Наконец, придя к какому-то умозаключению, он поставил коробку с рудой обратно на полку, а следом отправил и весы. После чего вернулся в комнату.
Девушка сидела на кровати, томными движениями поглаживая косу.
При виде вошедшего Шанкара, она подняла на него взгляд и, не увидев у того в руках серебряных горстей, вопрошающе вскинула густые брови:
– А…
– Твое имя ведь Нилам? – перебил ее он.
– Имя? – удивленно переспросила она, явно не привыкшая к подобным вопросам.
– Ну, да, – пожал плечами Шанкар.
– Нилам, – неуверенно ответила девушка.
– Прекрасно!
Ничего не объясняя, Шанкар опустился на колени и полез под кровать, ощущая на спине взгляд девушки, полный непонимания и изумления.
«Где же он? Боги, как тут пыльно, – охотник чихнул, – надо пройтись влажной тряпкой, а не то блохи заведутся… ага, вот он».
Его рука, наконец, нащупала искомый предмет и с довольной улыбкой Шанкар вылез из-под кровати.
– Держи, – протянул он ей небольшой мешочек, завязанный узелком.
– Что это? – подозрительно поинтересовалась Нилам.
Она явно не горела желанием дотрагиваться до этого мешочка, на котором повисли серые клочки пыли.
– Твоя плата, – продолжая улыбаться, ответил охотник.
Девушка подняла на него глаза, ставшие еще больше:
– Ты шутишь, что ли?
– Вовсе нет. Бери. Уверен, тебе понравится.
Нилам продолжала сидеть без движения, недоверчиво и с долей неприязни посматривая на мешочек.
– Внешность – как хариал[3]. Она обманчива, – подбодрил ее Шанкар, – попробуй.
Пересилив себя, Нилам взяла у него мешочек из рук и, стараясь не касаться пыльных участков, развязала его.
На свет показался драгоценный камень. Синий сапфир, казавшийся в миниатюрной ладони девушки просто огромным. Утренние лучи, проходящие через окно, заставляли его переливаться зеленоватым цветом. Нилам во все глаза уставилась на это диво, чувствуя, как от волнения перехватило дыхание.
– Нравится? – Шанкар был доволен произведенным впечатлением.
– Это шутка? – прошептала Нилам.
– Нет, – охотник встал и потянулся за белоснежным одеянием из хлопка, висевшим на стене, – если не нравится, могу дать серебро.
Сапфир тут же исчез в сжавшихся ладошках:
– Нет, ты что?! Просто… просто… мне никто никогда не делал таких подарков… – она подняла на него взгляд, в котором появились слезы счастья и благодарности, – почему?
Шанкар вновь пожал плечами, словно только что подарил не драгоценный камень, а кучу ослиного навоза для удобрения соседских грядок:
– Он отлично подходит под цвет твоих глаз, – охотник выдержал паузу, а затем добавил, – и к твоему имени[4].
Он полностью облачился в белоснежную рубаху из хлопка. Левое плечо при этом оставалось открытым.
– Ты, наверное, очень богат.
– Не жалуюсь, – ответил Шанкар. То, что сапфир составлял ровно половину его состояния, сообщать он был не намерен. Зато теперь наверняка имел полное право попросить ее задержаться, – ты ведь дождешься меня?
– Конечно! – широко улыбаясь, закивала она.
– Прекрасно. На кухне есть вода, хлебные лепешки и сушеная рыба с изюмом. Я буду к вечеру.
– Ага, – Нилам уже не смотрела на него. Открыв ладони, девушка благоговейно созерцала синий сапфир.
Сдержав улыбку, Шанкар просунул ноги в кожаные сандалии и вышел на городскую улицу, прикрыв за собой дверь.
«Во имя Богини-матери, Шанкар, ты что, с ума сошел? Ты отдал ей сапфир. Сапфир! Знаешь, сколько он стоит?! Ну да, знаю. Можешь считать это временным помешательством. Но я знаю только одно – отбирать его обратно у этой милой глупышки не собираюсь. Лучше утоплюсь в реке. Что? Почему я решил, что она глупышка? Да потому, что, увидев сапфир, сразу решила – я богат. О том, почему богатый охотник живет в обычной глиняной хижине, а не в роскошной вилле возле Цитадели, она подумать не удосужилась. Ну, зато она милая. Но сапфир… Сапфир для обычной девицы из борделя, – Шанкар улыбнулся самому себе, – ты видел ее лицо? Стоило подарить ей драгоценный камень только для того. Истинное счастье заключается в том, чтобы делать счастливыми других[5]. А она теперь счастлива, это точно. А еще она такая… такая… тихая и нежная… подобно язычкам пламени походного костра… У-у-у-у, Шанкар, да у тебя голова потекла, как дырявая крыша в сезон дождей. Верно! И меня это не беспокоит».
Охотник слегка помрачнел, когда обдумал последнюю мысль, ибо поводов для беспокойства имелось предостаточно. И даже знакомство с очаровательной Нилам не могло заставить полностью забыть о них.
Тяжело вздохнув, он направился по широкой улице на юг в сторону Цитадели, горделиво возвышающейся вдали над всем городом.
Вдоль улицы стояли одинаковые дома, из которых медленно выходили люди в одинаковых одеждах, чтобы начать заниматься привычными одинаковыми делами. Солнце окончательно взошло над горизонтом, заливая город ярким светом. Мохенджо-Даро начинал новый день, который не будет отличаться от предыдущих. Таковы традиции. Таков порядок.
Но легкое чувство тревоги не покидало Шанкара. Подобно сорняку на грядке, оно пустило корни в глубине его души и не отпускало, как бы тот ни старался избавиться от него.
***
Широкая улица правильной формы шла прямо на юг к Цитадели, окруженной массивной стеной из обожженного кирпича. Как и все постройки в Мохенджо-Даро. Шанкар давно про себя подметил, что внешне жилища горожан отличаются друг от друга только размерами. Зажиточные купцы, властные жрецы и вельможи обитают в просторных виллах и двухэтажных постройках. Городские стражники и крупные ремесленники располагаются в жилищах попроще. Остальные обитатели города живут на окраине в маленьких двухкомнатных хижинах. Охотник обладал как раз одной из них. Не то чтобы Шанкару не хватало средств на покупку жилища посолиднее. Просто приобретение оного накладывало определенные обязательства. Например, пышные богатые приемы или постоянное присутствие слуг и рабов, хотя бы в минимальном количестве. А Шанкару совсем не улыбалась мысль, что рядом с ним под одной крышей будут жить посторонние люди, да еще и за его счет. Охотник предпочитал уединение. Отчасти потому и выбрал свое ремесло. Оно вынуждало частенько покидать пределы городских стен и скрываться от цивилизации в лоне природы. Так что он продолжал вести сей образ жизни, довольствуясь малым, однако не отказывая себе в удовольствиях, присущих зажиточным горожанам. Например, регулярное посещение публичных домов и питейных заведений, где можно было опробовать лучшее вино, привезенное из далеких краев таких, как Элам[6] и Кемет[7].
«А еще я могу позволить разбрасываться драгоценными камнями».
Однако чисто внешне все постройки в Мохенджо-Даро выглядели одинаково. Рыжеватые унылые здания, воздвигнутые из глиняных кирпичей, обожженных для прочности на огне. За исключением Цитадели, глазу просто не за что было зацепиться. А если человек живет в городе всю жизнь, то местные однотонные картины и вовсе начинают плыть перед глазами, словно пелена тумана. Таковы традиции и уклад. Все должно сохраняться в том виде, в каком оно есть сейчас. Ведь люди живут хорошо, ни в чем не нуждаясь, и они счастливы.
«Пока что».
– Эй, добрый путник! – окликнул его старческий голос.
Шанкар обернулся и увидел, что рядом с ним на дороге остановилась двухместная повозка, запряженная парочкой зебу[8].
Погонщик, пожилой мужчина в белоснежной хлопковой рубахе, как у охотника, с оголенным левым плечом, седыми волосами и слезящимися глазами поинтересовался:
– Не подбросить ли вас, мил человек, до нужного места? Солнце начинает припекать, и незачем такому благородному мужу, как вы, взбивать пыль на мостовой.
– Нет, благодарю, – вежливо отказался Шанкар, – мне недалеко идти.
– Всего две меры серебра, – уговаривал старик.
– Нет, – мягко, но решительно повторил охотник.
– Ну, что ж, нет, значит, нет, – вздохнул погонщик и легонько взмахнул длинной тонкой палкой, служащей ему заместо плети.
Зебу покорно двинулись дальше по улице, обгоняя Шанкара. Известняк приятно хрустел под их копытами.
Охотник задумчиво посмотрел вслед удаляющейся повозке, а затем, пройдя еще несколько шагов вперед, свернул налево и оказался посреди узкого проулка между тесно стоящими домами. Передвигаясь по нему дальше, Шанкар еще раз поблагодарил судьбу за то, что его дом находится на одной из главных улиц города. В такой тесноте он бы точно жить не смог и тогда уж наверняка купил себе дом попросторнее в зажиточной части Мохенджо-Даро. И плевать на компанию слуг и рабов.
