21 мая. Борт самолета
Ура! Наконец я взял курс на восток для того, чтобы уже больше не возвращаться на запад, а пробыв пару недель в Нью-Йорке, отдать концы в Европу.
Сегодня поднялся в 4.30.. В 5.30 был на аэродроме, а в 6 часов наш самолет поднялся в воздух и взял курс на северо-восток.
Прощай, Калифорния, страна контрастов – нищих и господ, обилия и убожества, богатая страна для богатых, страна вечного солнца с тропической зеленью, с зеркально-асфальтированными дорогами и пятью миллионами бешено мчащихся автомобилей.
Прощай «Настоящая Америка»!
Вот огромный материк медленно ползет назад. Одни виды сменяются другими, как на киноленте…
И серебристые ленты рек, и леса, и седоватые вершины гор, бледно-желтые и безжизненные пустыни и цветущие степи, и бескрайние белоснежные поля облаков… Самолет идет на приличной высоте от 1000 до 2000 км, в большинстве случаев оставляя облака под собой. Огромная просторная кабина, похожая на кабину нашего московского троллейбуса, с откидными удобными креслами на 20 персон почти пуста, нас пассажиров всего четверо. Блаженство!
Вот штат Канзас – одна из житниц США. Более однообразная картина кругом до самого горизонта, тающего в сизой дымке – равнина, изрезанная, как шахматная доска, разноцветными, преимущественно черными и зелеными лоскутами посевов. На каждом таком лоскуте расположена состоящая из 2-х или 3-х построек крошечная ферма. Лоскутки настолько крошечные, что иногда ферма занимает треть или четверть их территории.
21 мая. Канзас-сити
Вот и Канзас-сити, столица штата фермеров. Самолет, сделав круг вдоль реки Миссисипи, пошел на посадку. С исключительным мастерством пилот приземлил огромную машину, которая не испытала почти ни малейшего толчка.
Было 4 часа дня. Мы решили заночевать в Канзас-сити, так как теперь в Чикаго, где мы вначале думали ночевать, была плохая погода, и порт отказался нас принимать.
Взяв такси, мы вместе с пилотом отправились в город, где и остановились в гостинице.
У нас в животах было пусто, так как с самого утра мы ничего не ели, поэтому, приняв ванну и быстро переодевшись, направились в ресторан. У нас была еще уйма времени, и поэтому мы, плотно пообедав, пошли побродить по улицам – посмотреть город. Канзас-Сити – довольно большой, но старый город, с закопченными старыми зданиями, и несмотря на то, что он, как и другие города США, имеет в центре небольшую кучку небоскребов, все же больше похож на европейские города. В этом городе особенно бросается в глаза нищета – мы видели массу нищих, оборванных мальчишек-беспризорников, просящих милостыню. Мы побыли в кино, и вернувшись домой в 11 часов, легли спать. Завтра в 7 стартуем.
22 мая. Борт самолета
Ровно в семь поднялись в воздух – американцы действительно уважают точность.
Прекрасная лётная погода, воздух чист и прозрачен, как хрусталь – замечательная видимость!
С утра, пока еще земля достаточно не прогрелась и отсутствуют какие бы то ни было восходящие потоки, самолет идет исключительно спокойно, не шелохнется, не качнёт, спокойно ввинчивается в воздух, как в густое масло, только слегка вибрируя.
22 мая. Чикаго
Через пару часов после старта снизились в Чикаго, решив здесь заправить себя и машину окончательно до самого Нью-Йорка. Пилот с исключительным мастерством, как на такси, подкатил нас к самому под’езду аэровокзала. Самолет встречало много фоторепортеров и просто зевак, очевидно, завсегдатаев, дежурящих здесь на всякий сенсационный случай. Защелкали аппараты: такие огромные машины нечасто садятся на этом аэродроме, поэтому наша машина вообще представляла интерес. Один из зевак-репортеров, видя, что машина не имеет отличительных американских знаков, обратившись ко мне, спросил чья это машина, я ему ответил, заметив, как у него от удивления вытянулось лицо, и он куда-то поспешно побежал.
Когда мы подзаправились и направились к самолету, пилот нас вежливо предупредил, что он машину подаст к самому выходу, чтобы мы не затруднялись ходьбой, и действительно, как и после посадки, он снова лихо развернулся к самому входу в вокзал, а через минуту мы уже были на стартовой дорожке и пошли на взлет.
Гуд-бай-й-й – нараспев сказал пилот в микрофон портовому начальству, когда машина оторвалась от земли.
22 мая. Борт самолета
Сделав круг над озером Мичиган, на берегу которого расположен Чикаго, взяли курс на Нью-Йорк, предстоит только снизиться в Огайской долине на несколько минут, чтобы высадить одного пассажира.
Идем все время над снежными полями облаков, которые только изредка разрываются, оголяя землю, и тогда оттуда, устремленные, как в полынье, восходящие потоки воздуха сильно начинают покачивать самолет.
Я прошел в кабину пилотов. Замечательно оборудованная, удобная кабина. Один из пилотов перелистывает журнал, другой не торопясь рассматривает карту, они только изредка посматривают на приборы. Штурвалы двойного управления, как по щучьему велению, сами покачиваются то в ту, то в другую сторону, молниеносно реагируя на малейшее колебание воздуха. Самолет точно и уверенно ведет Автопилот.
22 мая. Нью-Йорк
В 3 часа мы были уже совсем близко около Нью-Йорка. Самолет теперь, чтобы иметь ориентировку по карте, спустился под облака, отчего начало изрядно покачивать.
Через полчаса в далекой синеве показался Гудзон и побережье Атлантического океана, очертания его, как бы растворенные в дымке, вырисовывались все явственней.
Вдали показалась крошечная «статуя свободы». Еще несколько минут, и мы были над огромным островом «Мангетан», на котором расположена центральная и деловая часть Нью-Йорка, небоскребы тесно столпились на нем, прижавшись друг к другу. Не было ни клочка незастроенной площади, кроме узких, длинных и ровных, как стрелы, улиц, да и по ним, как мурашки, серой массой ползли автомобили. Казалось, между этим нагромождением камня и металла шла бешеная борьба за существование уже не на площади, а вверху за завоевание высот.
Вот в восточной части острова победоносно и гордо возвышается кучка небоскребов Уолл-Стрит – района банковских дельцов и бизнесменов. Но как бы соперничая с ними, в центре острова возвышается другая кучка небоскребов Рокфеллеровского центра, как стрелы, уходящие еще выше в небо, во главе с гордым и красивым, с металлическим блеском, белоголовым «Эмпайр-стэйт Билдинг», пока еще самым высоким зданием мира.
К югу уже на самом материке расположена жилая часть Нью-Йорка, более обширная по площади, не многоэтажная, почти без небоскребов – Бруклин.
Самолет, сделав два круга над островом, пошел через Бруклин на посадку к городскому аэродрому.
Когда мы приземлились, здесь нас также встречали толпы зевак и репортеров, как и в Чикаго, которых было сегодня особенно много еще и потому, что было воскресенье.
Приземлившись, мы взяли такси и отправились в Нью-Йорк, езды отсюда минут 45, т.е. километров 35—40.
Остановились в гостинице Волкет.
Вымывшись и переодевшись, пошли в ресторан, где изрядно заправились. А после этого на 42-й стрит в кинотеатре «Камео» смотрели наш первомайский парад и замечательно скомпонованный хроникальный обзор столиц всех наших 11-ти республик. Битком набитый зрительный зал неоднократно наполнялся громом аплодисментов и долго бушевал, когда на трибуне появился простой и улыбающийся т. Сталин. Пред нами прошли грандиознейшие заводы, бурно растущие и благоустраивающиеся социалистические города с зелеными насаждениями на просторных улицах, с парками, в которых нет пределов для веселья, молодежь, всегда веселая молодежь! Поет, танцует и развлекается, мы с завистью смотрели на их задорные улыбающиеся и родные лица.
Эти живые и волнующие отрывки снова напомнили нам о бьющей ключом счастливой и радостной жизни в нашей стране. Мне скорее хочется на родину, туда, где берут источник сияющие на весь мир рубиновые звезды. Я счастлив близкой возможности этого.
25 мая. Нью-Йорк
Чертовски много хлопот:
Надо успеть оформить кучу основных и своих личных дел, а также произвести некоторые закупки.
Переехал в гостиницу Варингтон.
В Нью-Йорке еще много старых ребят-коллег, но и много пораз’ехалось.
Сегодня отдал заключительный визит в Радио-Сити, замечательный театр! Замечательное искусство – снова пришлось констатировать.
Установлено, что еду 1-го «Нормандией», это, кажется, недурно.
29 мая. Нью-Йорк
Сегодня побывал на «Айленд оф Амьюзмент» (остров развлечений). Сюда по воскресеньям с’езжаются миллионы людей, здесь сконцентрированы всевозможные развлечения, какие только выдуманы человеком. По воскресеньям это огромный муравейник. Люди до одурения хохочут, проходя всю процедуру сорок одного удовольствия за 50 центов.
Вы здесь можете встретить всевозможные развлечения, и замысловатые, и полезные, дающие действительно вам отдых и вызывающие смех, и довольно грустные на наш взгляд, вызывающие у вас отвращение и сожаление, что до сих пор еще живы в человечестве элементы варварства (причем таких больше), вы найдете здесь все, что может дать какой-либо доход их содержателям. Но американцы над всем смеются и всем довольны.
Больше всего эти развлечения представляют из себя балаганы циркового порядка с их убожеством и цинизмом, которые я однажды уже имел возможность описать в этом дневнике. Здесь, как диковину, показывают больных людей и калек, здесь за гроши люди подвергаются увечьям и калечат свое тело и т. д. и т. п.
Смешно и прискорбно будет назвать эту «ярмарку» местом для отдыха – я ушел отсюда усталый и разбитый.
Весьма метко описали этот ад на земле в своих произведениях Пильняк («Окей») и Ильф и Петров («Одноэтажная Америка»). Я имел честь лично удостовериться в этом.
31 мая. Нью-Йорк
Завтра уезжать, а у меня «делов»! делов! И чем ближе к от’езду, тем их становится все больше. Если я успею все сделать, что намечено, то это – чудо.
И какая досада! – ситуация изменилась – оказывается, едем теперь не на «Нормандии» а на «Акватории». Говорят, не хватило мест. Ой ли?!
«Акватория» тоже шип большой, 48.000 т, но все же «труба пониже и дым пожиже».
А впрочем, на чем-нибудь, только бы поскорей.
1 июня. Борт «Акватории»
Ну, кажется, можно вздохнуть, кончились мытарства – я уже на пароходе и вещи в каюте. Перебираю в памяти последние сумасшедшие дни, заглядываю в книжечку и удивляюсь – кажется, успел сделать всё, за исключением маловажных мелочей.
В 12 часов одновременно отходят два парохода от расположенных рядом Французского и Английского причалов – Нормандия и Акватория. Много наших ребят-счастливцев едут на Нормандии.
На пристани огромная толпа провожающих, писк, визг, прощальные выкрики на всевозможных языках.
12 часов… Красавица Нормандия вышла первая, загородив наш путь. Колоссальная (80.000 т), она с изумительной легкостью развернулась и направилась к выходу из залива. Мы с завистью помахали стоящим на ее борту нашим коллегам. Наконец, и мы направились к выходу.
Шли малым ходом. Нью-Йорк медленно уползал назад.
Вспоминался день прибытия в Нью-Йорк 9 месяцев назад, с каким любопытством я смотрел тогда на это нагромождение небоскребов и с каким безразличием – теперь. Но все же глаза были невольно прикованы к этой картине, хотелось запечатлеть ее навсегда. В памяти пронеслись все 9 месяцев, проведенные в Америке, вспоминалась каждая мелочь. С какой-то еле заметной тревогой старался припомнить – а всё ли сделал, что нужно и можно было сделать, что-то казалось недоделанным, неиспользованным…
Рокфеллеровский центр остался позади. Вот поравнялись с кучкой небоскребов Уолл-стрит. Теплоход набирал скорость, прошли мимо статуи свободы, но скоро и она осталась далеко позади. Железобетонные громады Нью-Йорка растворялись в сизой дымке, но всё еще отчетливо выделялась горделиво возвышавшаяся серебристая голова мрачного «Эмпайр-Стейт-Билдинг».
Прощай, Америка!
Страна высокой техники, отчаянного бизнеса и классического бандитизма!
Теплоход шел полным ходом, и мы уже вышли в океан.
Впереди до самого горизонта – бесконечная синева океана.
5 мая. Борт «Акватории»
Идем хорошо. Погода стоит сносная, почти не качает. У нас прекрасные 2-х местные каюты, одна против другой, крайние. Наша каюта особенно просторна, около 12 кв. м., целый апартамент.
Я установил свою радиолу, правда, радиопередачи слышно очень плохо, так как экранирует корпус корабля, но имея огромный набор всевозможных пластинок, мы в этом и не нуждаемся, даем отличные концерты.
Культобслуживание на корабле вообще поставлено хорошо, так, что и времени не хватает – то кино, то танцы или игры и пр. Время разбито до единой минуты. Кормят великолепно. Стюард изощряется, как только может, надеясь, очевидно, получить изрядный «чай». Обычно мы ему заказываем на его вкус: «What do you want». Надо сказать, что вкус у него неплохой – он действительно предлагает нам лучшие блюда.
На пароходе едет около 100 человек чехов, членов американского отделения спортивного общества «Сокол» на какой-то большой с’езд этой организации в Чехословакии. Они очень организованы. По утрам регулярно производят коллективные физзарядки. Давали несколько выступлений на вечерах в кают-компании.
Рассчитываем прибыть в «Саутхамптон» 7-го утром.
7 мая. Шербург
В 8 часов зашли в военный французский порт Шербург. Он весьма сильно укреплен. Высадили несколько сот пассажиров, в том числе и чехов. И взяли курс на Саутхамптон.
7 мая. Саутхамптон
Прибыли сюда в 2 часа дня, все таможенные дела и оформление виз прошли еще на пароходе, в этом отношении англичане молодцы, они предусмотрительно для этой цели посадили на пароход чиновников.
Через час мы уже мчались в поезде по направлению к Лондону.
8 мая. Лондон
Много хлопот – надо произвести кое-какие закупки, а в 5 часов вечера на своем пароходе «Дзержинский» отправляемся в Ленинград.
8 мая. Борт «Дзержинский»
Ну, теперь уж почти на родине. На теплоходе большинство едет советских граждан. Здесь как-то чувствуешь себя свободней, как дома. Нас тепло встретила команда. Вокруг радует слух родная речь. Теперь конец всем хлопотам, чувствуем себя спокойнее, у меня в кармане остался только один шиллинг.
Плотно поужинав, в десять часов вечера снялись с якоря и пошли вниз по Темзе.
Был теплый и тихий вечер. Все, и команда, и пассажиры собрались на нижней палубе. Тепло и дружелюбно разговаривали, мы наперебой расспрашивали моряков – как у нас там на родине. Невидимой нитью были все связаны; разве можно было это наблюдать на другом пароходе, где моряк есть слуга пассажира!? Появился патефон и куча пластинок. Пошли танцы, веселье. 13-го думаю пришвартоваться в Ленинграде.
10 мая. Борт «Дзержинский»
Прошли Кильский канал.
Нам положительно везет! Стоит превеликолепная погода – море спокойно, теплоход идет ровно, не качнет.
Договорившись с капитаном, вместе с радистом установил радиолу в своей каюте. С трубы спустил специальную антенну. Пошарив по коротким волнам в эфире, наткнулся на какой-то радиотелефонный разговор Москвы с Ташкентом. Какой-то руководящий работник из центра давал установку своему работнику, затем любящая жена настойчиво спрашивала своего мужа в Ашхабаде «Вася, когда же ты приедешь?». Странно слышать родную речь здесь за тысячи километров.
А они спокойно беседуют, не подозревая, что их слышит весь мир. Моя каюта трещит от любопытствующих слушателей.
Вот диктор станции Коминтерна отчетливо сообщает последние новости на нашем живом и родном языке. Мы с жадностью вслушиваемся в каждое слово. Вот слышится звонкая песня счастья – «Широка страна моя родная!»… улыбка озаряет радостные лица всех слушателей.
12 часов… включается Красная площадь, мы отчетливо представляем сверкающие рубиновые звезды, слышим сирены автомобилей… Мы слышим мощный пульс жизни столицы нашей родины. Но вот Кремлевские часы мерно отбивают 12… Торжественная тишина, все затаили дыхание… Радостные и бодрящие звуки Интернационала унесли наши мысли снова далеко вперед, в столицу ликующего счастья!
Скорее, скорее домой!
12 мая. Борт «Дзержинский»
Сегодня, упражняясь с радиолой, уловил, и довольно четко, передачу из… Нью-йоркской «Опера Гарден сквер».
Завтра прибываем в Ленинград, идем без опозданий.
А что было дальше?
Дальше было возвращение в Комсомольск-на-Амуре, работа на заводе, построенном своими руками, женитьба на красавице Любе, сталинские репрессии и боль за репрессированных друзей, выпуск боевого самолета ИЛ-2, затем легендарного ИЛ-4…
И вдруг – война, армия, куда он пошел добровольцем, отказавшись от заводской брони. Я родилась в эвакуации и впервые увидела папу, когда мне шел пятый год. Всю войну я разговаривала с его фотокарточкой на этажерке (это портрет в начале книги). Он пришел с войны пешком, в пыльных сапогах и запыленной выцветшей гимнастерке, с потускневшими, а прежде ярко-белыми волосами.
Теперь уже я была очевидцем и участником этой жизни, благодарным, наблюдательным, любящим. И я рассказываю, что было дальше…
Нас будут помнить вечно по оставленным в жизни следам
(Изречение индейцев Лакота)
Начну с тёплого пасмурного дня в послевоенной Москве. Скоро мне будет пять лет. Я сижу дома взаперти. Вдруг распахивается дверь, входит незнакомый человек в военной гимнастерке и неумело поднимает меня на руки. Это пришел с войны мой папа!
С его появлением я узнала новые слова: Комсомольск, Дзёмги, завод… У нас дома стали часто бывать люди, непохожие на других: энергичные, веселые, громкоголосые. В увлечённых разговорах они любовно произносили звонкое словечко «Дзёмги», говорили о таинственных «ЛИдва» и «ИЛчетыре». Все эти люди назывались: комсомольчане.
Начиналось это в 1932 году, когда он в составе одной из первых групп добровольцев высадился на берег Амура, чтобы строить в тайге город и авиационный завод. В мае 1936 года над сборочным цехом завода, возглавляемого Павлом Сафоновым, взлетел первый самолет.
В 1937 году папа был направлен в США для закупки оборудования и стажировки на американских авиационных заводах. Вернувшись в Комсомольск, продолжал работать начальником сборочного цеха завода и одновременно заочно учился в Промышленной авиационной академии.
Война застала его в Москве, когда он сдавал выпускные государственные экзамены в Промышленной академии. Последний экзамен – 22 июня 1941 года. У молодого начальника сборочного цеха – заводская бронь. Но он в тревожное для Москвы время уходит добровольцем в московское ополчение. Позже он становится танкистом. Одно из моих ранних детских воспоминаний – его военные письма-треугольники без марок и фотокарточка на этажерке.
После войны – учеба в Высшей дипломатической школе. Вечерами у керосиновой лампы в нашем деревянном домике на окраине Москвы он изучает английский и испанский. Читает вслух, а я сижу рядом и повторяю незнакомые слова: мы играем «в иностранцев».
1950 год. Назначение вице-консулом в Китай. Снова дорога на Дальний Восток. Папины рассказы у вагонного окна. Он знает все станции. Проезжал по этой дороге не раз – на строительство Комсомольска, в производственные командировки, на учёбу в Москву.
В Мукдене (теперь Шэньян) папа начинает осваивать китайский язык, изучает международную обстановку па Дальнем Востоке. По воспоминаниям Генерального консула в Мукдене Андрея Мефодиевича Ледовского, он быстро становится хорошим китаистом.
Консульскую работу отец совмещает с организаторской, устанавливает связи с китайскими и советскими специалистами. Затевает строительство и оборудование консульства, хотя это не входит в его обязанности. Эта деятельность вошла в привычку еще в Комсомольске. Строит отличную детскую площадку для нас. Туда приходят и китайские ребята.
Во время поездки на китайский завод отец видит знакомый ему советский станок. Он рад ему, как старому другу. Просит разрешения встать за него и, к восторгу специалистов, вытачивает деталь.
1952 год. Назначение Генеральным консулом в Западный Китай (город Шара-Сумэ, Синьзцян). Папа устанавливает связи с местными властями, активистами. Привлекает к сотрудничеству местных «князьков». Много ездит, выполняя консульскую работу, хотя поездки по этому дикому краю, где кое-кто настроен враждебно, связаны с риском для жизни. Об этом периоде папа рассказывал мало. Фотографий почти не было. Позднее в своей книге он пишет об этом времени очень коротко.
Объяснение этой лаконичности я нашла совсем недавно благодаря Интернету. По цепочке я вышла на ныне здравствующего сына консула в Шара-Сумэ, предшественника папы, В. Д. Красильникова, дипломата и востоковеда, который написал книгу «Синьцзянское притяжение». Из этой книги я узнала о предыстории этих земель, об остром столкновении здесь геополитических и стратегических интересов Советского Союза, Японии, Англии и других стран, об урановых рудниках атомного проекта СССР и поняла, что папа давал подписку о неразглашении. Он держал данное слово всю жизнь.
1953 год. Отъезд на работу в миссию СССР в Таиланде (Бангкок). Одновременно он назначен представителем СССР в ЭКАДВ (Экономическая комиссия ООН для Азии и Дальнего Востока). Много ездит по странам Дальнего Востока: Индия, Таиланд, Пакистан, Цейлон, Бирма, Сингапур. Я учусь в Москве в интернате МИД. Получаю открытки из разных стран. Отец пишет о своей работе, делится, как с равной, своими заботами, огорчениями, успехами.
И снова он – первый. Первый русский на этом посту. Незнакомая работа, незнакомые условия. Спросить не у кого, не с кем посоветоваться. Но он справляется отлично.
1959 год. Австралия. Советник посольства СССР в Канберре. Дипломатические отношения с Австралией до этого много лет были разорваны. Нужно все начинать сначала. Первым выезжает туда отец. Первый русский, советский человек на австралийском континенте. Его портреты – на страницах австралийских газет. Но для отца это не праздник, а тяжелый труд, заботы. Он один на чужом материке. Куда идти после встречи с репортерами в аэропорту? С чего начинать? С кем завязать деловые и дипломатические связи? Где строить посольство? И как строить?
Но за плечами – Комсомольск, его школа. Быть первым – не привыкать. Отец быстро налаживает связи, покупает участок, организует строительство. Порою сам, к удивлению австралийцев, орудует то лопатой, то молотком. Постепенно съезжаются сотрудники посольства. Складывается дружный, активный коллектив.
Случаются и трудные, и даже опасные моменты. Отец – Временный поверенный в делах СССР в Австралии. В это время происходит ЧП – австралийские власти задерживают сотрудника посольства и обвиняют его в шпионаже. Надо срочно принимать решение, как действовать. В Австралии – рабочий день, а в Москве – глубокая ночь. Отец, не имея возможности дожидаться указаний сверху, делает официальное заявление и добивается освобождения коллеги. Тут же организует его срочный отъезд с семьей кружными путями. В Москву отправляет отчёт о своих действиях и добавляет: «Если вы не согласны с моим решением – дезавуируйте11 меня!». Он ставит на кон свою карьеру и благополучие ради дела.
1967 год. Всемирная выставка в Монреале. По межгосударственному соглашению в Монреале после сорокалетнего разрыва организуется Генеральное консульство СССР. Генеральным консулом назначен отец. В это время в Монреале собирается большое число советских граждан – строителей советского павильона, сотрудников павильона, высоких гостей Всемирной выставки, туристов. Отец вылетает в Монреаль первым и несколько месяцев ведет эту огромную консульскую работу один. Вызывает меня в Монреаль, я приезжаю в начале июня.
35-летие Комсомольска в июне 1967 года застает папу в Монреале. Туда друзья-комсомольчане присылают ему приглашение в Комсомольск на праздник. Он тоскует, что не может вырваться. Организуем празднование дня рождения Комсомольска в консульстве. Маленькая советская колония из семи человек поднимает бокалы за процветание Города Юности.
Генеральное консульство СССР пока помещается в скромной трехкомнатной квартире в обычном жилом доме. По вечерам после 12-часового рабочего дня мы с папой ходим по городу, осматриваем предлагаемые дома. Купили самый лучший дом, хотя это стоило немалого терпения, упорства и споров с нашим валютно-финансовым управлением. Заодно пришлось переспорить двух миллионеров, владельцев дома, которые никак не соглашались на предложенную цену. Но у отца – комсомольская закалка.
Первое, что отец оборудует в новом здании консульства – отличная мастерская. Она нужна для дооборудования здания под консульские нужды. Отец с увлечением работает в мастерской сам.
Враждебные демонстрации антисоветских организаций в Канаде. В консульство через каминную трубу подбрасывают бомбу. Ночной дежурный успевает обезвредить её, но получает серьёзные ранения. Отец принимает технические меры безопасности. Всё делает своими руками.
Бывая в деловых поездках на Дальнем Западе Канады, отец подолгу стоит на тихоокеанском берегу, вглядываясь в горизонт, за которым его Комсомольск.
Он организует в Монреале субботники среди дипломатов разных стран, в том числе и капиталистических. В мэрии он «выбивает» участок для спортивной площадки. Приглашает членов дипломатического корпуса на субботники по ее оборудованию. Иностранцы, до тех пор незнакомые с такой формой работы, трудятся с большим увлечением. Потом проводят «международные» спортивные встречи по теннису, волейболу.
В 1972 году отец, казалось бы, насовсем возвращается домой и выходит на пенсию. Оглядываясь назад, можно сказать, что в дипломатической работе ему выпала трудная доля. Почти всюду, где ему приходилось работать, он был первопроходцем: приезжал на голое место, основывал, организовывал, строил. Это очень нетипично для дипломатической работы в наше время. Ведь большинство советских представительств за рубежом существуют десятки лет. И только отец не раз оказывался первооткрывателем «белых пятен» на дипломатической карте мира.
Думаю, что это не случайность. Отец испытывал постоянную потребность в такой деятельности. Как он был со времен Комсомольска первопроходцем, так и остался им на всю жизнь. Эту его черту давно подметили и друзья, и руководство. И посылали туда, где не обойтись без его энергии, упорства и навыков, воспитанных Комсомольском.
Уже после ухода на пенсию к нему не раз обращались из МИДа и просили снова поехать за границу хотя бы ненадолго, чтобы открыть новое «белое пятно». Так он в 1975 году снова оказался в Австралии, где нужно было открыть вновь образованное по соглашению Генеральное консульство СССР в Сиднее.
И снова мой папа один выходит австралийской ночью из самолета в Сиднейском аэропорту. Он не в первый раз один-одинешенек прибывал в другой мир, где его никто не ждал, не встречал, не помогал. Снова – ночной аэродром, ни кола, ни двора, чужие звезды Южного полушария, жизнь в случайном мотеле…
Папа выбрал для консульства в Сиднее еще строящийся дом. Позже я встречала людей, которые работали в этом здании, я их ни о чем не спрашивала, но они все говорили: отличный выбор, какой замечательный дом! В тот раз валютно-финансовое управление опять не соглашалось дать нужную сумму. Папа летит из лета в зиму, в Москву, убеждает ВФУ, что это лучшее вложение денег, чем держать их в банке даже под высокие проценты. (Это отдельная триумфальная история: он строит сравнительные графики, наглядно показывающие, что станет с этими деньгами через 10 лет, если вложить их в это здание или оставить лежать в банке, и убеждает чиновников). Потом он летит обратно из зимы в лето наблюдать за строительством, планировать здание, налаживать работу…
В старину таких людей называли первопроходцами. А когда Комсомольск-на-Амуре постепенно становился историей, ставились пьесы, фильмы о комсомольцах тридцатых годов (папу снимали в многосерийном фильме «Мужество»), появилось немного неуклюжее слово «первостроитель». Папа был членом Совета первостроителей Комсомольска-на-Амуре. Каждый год 12 июня мы с ним ходили на встречи комсомольчан на улице Правды в Москве. А потом я ходила на эти встречи одна…
Когда папы не стало, на памятнике ему была сделана надпись без чинов и званий: «Первостроитель Комсомольска-на-Амуре». И все. Это главное. Однажды я слышала, как какие-то зеваки, проходя мимо памятника, сказали: «О! Первостроитель! Самый первый построил!»
Да, построил. Самый первый. И не только город Комсомольск-на-Амуре.
Наталья Коноплёва (Сафонова) 2017 г
Смотрите видео о сегодняшнем Комсомольске-на-Амуре. Его сделал житель города Павел Корепанов.
Продолжит рассказ об этой жизни друг папы Анатолий Борисович Максимов. Недавно он позвонил, чтобы встретиться со мной, и передал мне эти страницы.
