Жизнь, любовь, страдания

Таблетка

Химик сотворил таблетку. Люди, пробуя ее, впадали в прострацию, испытывали полное безразличие ко всему. Химик жил в стране, где его таблетки были дозволены, и решил начать распространять свое творение там, где народу больше, – возле моря на пляже.

Пришел он и стал раздавать таблетки бесплатно каждому желающему. Те, кто их попробовал, становились зависимыми, хотели попробовать еще и еще. Тогда Химик стал уже брать за них деньги и едва успевал их пересчитывать.

У людей от таблеток пропадали все чувства, интерес к работе, учебе, спорту. Они не замечали, что с каждым днем их речь становилась все менее внятной, они все больше становились похожими на лунатиков и думали только об одном – где достать денег для следующей порции.

Ветер давно наблюдал за всем происходящим, изредка освежал одурманенных людей и приводил их в чувство. Глаза у них светлели, но ненадолго. Они лежали или без толку шлялись по пляжу, ища следующую дозу. Ветер, насмотревшись на все это, разбушевался, поднял огромную волну и смыл Химика в море.

Прошло время. Люди забыли о пропавшем Химике, заговорили нормальным языком, стали работать, заниматься домашними делами, учиться, общаться.

А Ветер с Волной шуршали о песок, словно говорили:

«Поумне-е-ла молодежь! Поумне-е-ла!»

Черенок

Черенок был доволен своей должностью. Метла делала всю черную работу. А Руки, которые держали Черенок, с благодарностью похлопывали его.

Вскоре Метла износилась, осталась без единой веточки. Один Черенок, как всегда, был крепок. Выбросил он остаток Метлы, закрепил у себя Лопату и пошел указывать ей, что делать.

Черенок часто менял работников. Они быстро изнашивались, а за их труд он получал дружеское похлопывание Рук, с которыми у него были крепкие связи.

Неведомо

Пассажирский поезд стоял на платформе и подавал дребезжащий сигнал Колокольчиком, приглашая отъезжающих пройти в вагоны.

Неподалеку громко зазвонил церковный Колокол, зазывая прихожан в храм. Колокольчику этот звон понравился, и он звякнул Колоколу:

– Мы с тобой делаем общее дело – народ к себе приглашаем.

– Так это, так! – гудел Колокол. – Только ты знаешь, куда везешь своих пассажиров, а я, провожая прихожан в дальний путь, ведать не ведаю, где они окажутся.

Колокольчик снова звякнул:

– Ты так высоко находишься, так далеко видишь и не знаешь?

– Неведомо-о! Неведомо-о! Мне-е! – гудел Колокол.

Спайс

На прилавке ларька появился невзрачный маленький пакетик.

– Будем знакомы, я Спайс, – сказал он стоявшей рядом пачке сигарет.

– Я – Табак. Когда-то меня часто покупали, а теперь вот торчу в углу и боюсь задымить – начнут здесь кашлять, чихать. Тогда я пропал – выбросят, и все тут!

– А я – новинка, меня еще не раскусили. Вот попробуют, и я тебе расскажу.

Скоро Спайс взял юноша и в этот же день пришел опять. Вытаращил глаза, стоит, смотрит на прилавок, видно, что-то вспоминает.

– Ну, каков результат? – поинтересовался Табак у Спайса.

– Обалденный! – воскликнул тот. – Юноша, который меня выкурил, стал задыхаться, встанет – тут же падает. «Уходите, черти!» – кричит. Наверное, привиделось что-то. Отлежался и вот опять пришел! Видимо, привычка уже появилась. Хочет еще взять, а все слова забыл.

Табак понимал, что от него тоже страдают, но то, что он услышал от Спайса, вконец испугало его. «Сколько он может людей погубить!» – ужаснулся он.

Тут и Табак кто-то взял. Он задымил, и в клубе дыма раздался кашель.

– От меня и Спайса ничего хорошего не жди! – сказал Табак.

И был прав. Пришла Кувалда, поднатужилась и с оглушительным грохотом снесла ларек.

Веер и прогресс

Было жаркое лето. Металлический Вентилятор повернулся к Вееру из деревянных пластинок из легкого шелка и прогудел:

– Хватит тебе создавать видимость ветерка! Сейчас век прогресса, чем заметнее дуешь, тем больше к тебе уважения.

«Разве пойдешь против мощного Вентилятора? – подумал Веер. – Да еще когда ему помогает укрепленный на потолке Кондиционер…»

Вееру ничего не оставалось, как сдаться, и он перестал колыхаться.

Не долго Вентилятор с Кондиционером важничали – несмотря на прогресс, оба сломались, а Веер в это время оказался очень востребован. Был он из обыкновенного дерева, легкого шелка, красиво инкрустирован и, как много веков назад, оставался еще и крепким.

– Я лишен гонора, потому так долго и сохранился, – тихо шуршал Веер, неся вокруг желанную прохладу.

Заначка

Потрепанный Кошелек знал свое дело – хранил деньги и не тратился по пустякам. Особенно он оберегал купюру, которая была в его Заначке, был уверен: случись что – она обязательно выручит.

Каждый раз, стоило Кошельку раскрыться, Заначка ворчала:

– Мы с тобой давно вместе, а ты хоть бы поговорил со мной, отвлекся от других дел…

И правда, у него была одна забота – следить за своим благосостоянием. Больше ничего его не интересовало. Деньги в нем шелестели и звенели, но почему-то недовольство Заначки с каждым днем возрастало.

– Ты что, возомнил себя богатым и потому не обращаешь на меня внимания? – шуршала она. – Да ты даже не из кожи – ты из кожзаменителя и ничего из себя не представляешь…

Кошелек долго терпел. Однажды не выдержал, треснул по швам, его содержимое упало и рассыпалось. Купюра лежала на мостовой и знала, что ее подберут: она же была новая, хорошо сохранившаяся в заботливом Кошельке. Но ветер ее подхватил и унес в неизвестность.

А Кошелек починили, и у него появилась другая, молчаливая Заначка.

Кисти и картина

Однажды большая Кисть оказалась рядом с маленькими Кисточками, которые то и дело брали разноцветные краски и клали их на холст.

– А почему ты не работаешь вместе с нами? – полюбопытствовали Кисточки.

– Смотрю, чтобы не испортили картину, не то придется за вами исправлять.

«Она, наверное, очень талантлива и многое знает», – подумали уставшие, измазанные краской Кисточки.

Скоро картина была написана. Зрители видели в ней свою жизнь – грустную и печальную.

– Это не то, что я хотела! – недовольно сказала Кисть. – У меня возникло ощущение, что в ней не хватает сверкающей радости. – Она вмиг прошлась лаком по картине и важно произнесла: – Вот теперь получилось то, что надо!

– Удивительно! – поразились Кисточки. – Как ей удалось наше серое видение превратить в блеск?

Тяжело расстаться

Любитель спиртного купил Бутылку водки, прижал к груди, чтобы не выронить, и сел на лавочку в парке. Снял с бутылки шапочку-колпачок, понюхал горлышко, и тут Бутылка ему сказала:

– Знаю, сладко пахнет моя водочка, – и заплескалась. – Ты только по глоточку пей, удовольствие продлевай. Заодно и мне похудеть надо. Видишь, какая я полная!

Выпил тут любитель глоточек, крякнул:

– Хорошо пошла!

И не сдержался – приложился так, что лишь капля водки на дне осталась.

– Что ты наделал! – возмутилась Бутылка. – Оставил бы немного, тогда бы я с тобой еще побыла. А сейчас стала легкая, пустая, и ты уже не обнимешь меня так крепко. Знаю, тебе нравятся полные бутылки! – и она тихо легла рядом с засыпающим алкоголиком.

Поднялся ветер, застучал холодный дождь, стало зябко. Слышавшая весь их разговор Лавочка грустно сказала:

– Как они любят друг друга! Даже в непогоду не могут расстаться…

Мечта

Всю свою жизнь до седых волос Голова мечтала приобрести шляпку, но все не было времени. Однажды она решилась и отправилась в магазин, встала перед зеркалом и примерила шляпку. От того, что увидела, дух захватило. Голова в шляпке была неотразима. Именно такую шляпку она хотела иметь всегда.

Ее радость прервал ворчливый голос Зеркала:

– Ты что тут красуешься, посмотри на себя внимательно, ты же босячка! Сначала обувь хорошую купи, а потом и за шляпкой приходи!

– Да, вы правы, обувь купить надо, – вздохнула Голова. – Но это очень дорого…

И, выходя, еще раз взглянула на полюбившуюся шляпку, словно прощаясь с ней, – она знала, что уже никогда не вернется сюда.

Совет

Половая Тряпка, вся мокрая от слез, вздыхала:

– Тяжела моя жизнь!

Башмак наступил на нее и спросил, что с ней случилось.

– Тучи пришли, с собой дождь, сырость, грязь принесли. Никак я не отмоюсь. Устала. Быстрей бы солнце пришло, с ним тепло, светло и чисто.

– Советую потерпеть, – сказал Башмак и долго вытирал о Тряпку грязную подошву.

Лишняя Пиала

Новый Чайник с красивыми Чашками появились неожиданно. Они чинно расположились на белой Скатерти и зазвякали:

– Отметим покупку нашего сервиза крепким чаем и звоном серебряных ложек!

И тут Чайник заметил на столе старую, испещренную трещинками Фарфоровую Пиалу. Она стояла скромно на краю стола и старалась никому не мешать.

– Ты как тут оказалась? – спросил Чайник и засопел: – Здесь мой стол…

– Да я здесь много лет нахожусь, – тихо ответила она. – От всей старой посуды одна осталась.

– Тем более тебе тут не место, – изрек Чайник и, помолчав, добавил: – Ладно, так и быть, останься, может, пригодишься…

И он вылил чайные остатки ей внутрь, сам наполнился кипятком – вокруг разлился аромат свежезаваренного чая.

Пиала задумалась. Она никак не могла понять, почему Чайник так поступил. На ее задумчивость никто не обратил внимания. Взоры всех Чашек были устремлены на Чайник и клубящийся над ним ароматный пар. Пиала вдохнула и поняла: ей здесь уже нет места.

Но тут кто-то из нового сервиза задел ее. Она соскользнула со стола, упала и разбилась.

– Ах! – воскликнула огорченная Скатерть, которая была знатоком посуды. – Пиале-то фарфоровой двести лет. Ее хотели сохранить, как произведение искусства, а теперь станут собирать ее черепки…

Только Чайник с новыми Чашками не волновались. Все они были толстостенными, небьющимися и не обратили на это происшествие никакого внимания.

Тютю и порошок

Эту историю рассказал мне мой друг, уже будучи взрослым мужчиной.

– Когда я был маленьким, – начал он разговор, – родители, играя со мной, нежно тютюкали. Вот откуда и началось мое прозвище – Тютю.

Повзрослев, я пошел в школу. Учился хорошо, играл со своими ровесниками. Когда возвращался домой, меня радостно встречали:

– Наш Тютю пришел!

Родители готовы были дать мне все что угодно, что бы я ни попросил, – сладости, самокат, велосипед.

Однажды я сказал:

– Мне все надоело, скучно. Пойду на улицу, с ребятами поиграю.

Родители ответили:

– Иди, сынок, от учебы проветришься.

Пришел во двор, а там никого нет. Видно, ребята уроки делают. Сел я на лавочку, и тут подходит незнакомый человек в капюшоне и говорит:

– Что, Тютю, скучаешь?

Я удивился, откуда он мое прозвище знает, и на всякий случай ответил:

– Да!

– Я тебе помогу. У меня есть чудо-порошок, для друзей берегу. Вдохнешь его или проглотишь – и скука исчезнет. Одно веселье начнется.

Не стал я отказываться, проглотил порошок. И тут мне показалось, что я на скамейке лечу. Засмеялся, встал со скамьи, пошел домой, а ноги разные выкрутасы выделывают.

Капюшон следом кричит:

– Придешь в следующий раз – деньги принеси!

Дома мама с папой увидели, что я улыбаюсь, и спросили:

– Ну, сынок, свежий воздух тебе помог?

Я ничего им не рассказал, лег спать. Утром проснулся – голова раскалывается. В школу решил не ходить. Пока родители спали, схватил из кошелька часть денег – и к лавочке побежал, а там уже человек в капюшоне словно ждал меня. Отдал ему деньги, а он мне – порошок. Проглотил его, голова перестала болеть. Опять на скамейке стал летать. Птички рядом появились, летают вокруг меня и поют ту песню, что мне мама напевала, когда маленьким был.

Человек в капюшоне ушел. Друзья прибежали, тормошат, зовут гулять, а я ничего не соображаю. Они обиделись и ушли, решили, что я с ними играть не хочу.

Когда пришел в себя, опять, голова болит. Ухватил ее двумя руками, охаю. Дома пока не было родителей, схватил кошелек и вернулся к лавочке, а капюшона уже не было. Стал искать его по всей аллее и нашел на последней лавочке с незнакомым юношей. У меня руки задрожали, а потом и тело – так захотелось порошка. Капюшон ухватил нас обоих и поволок куда-то.

Пришли в грязный подвал. Кругом шприцы валяются. Люди с серыми лицами, словно на улицу никогда не выходили. Кто-то шприцом себя колет, кто-то что-то жует, а некоторые лежат со стеклянными глазами и временами хохочут.

Я еще немножко тогда соображал и попробовал закричать:

– Не хочу тут оставаться! – но чувствую, голос пропал, только шепот слышен, руки едва двигаются.

Кто-то вырвал у меня Кошелек. Дали порошок. Голова перестала болеть, и опять видения появились. Казалось, кто-то меня схватил за руку и тянет к небу. Одно облако пролетело, за ним другое, и помчался я к яркому солнцу. Оно меня обожгло, и я полетел вниз. Потерял сознание. Очнулся дома, на кровати. Голова не болит. Доктор рядом, родители плачут. Их так стало жалко, что я взмолился:

– Папа, мама! Простите меня, я перед вами виноват. Деньги стащил, школу забросил, наркотиками увлекся…

– Мы знаем, – ответили родители, – и очень хотим, чтобы больше с тобой это не повторилось…

А спасли меня мои друзья: они проследили за мной и вызвали полицию.

Что касается человека, который давал мне порошок, то он теперь сидит за колючей проволокой. Теперь без капюшона. Только с бритой головой.

Уважаемый Ковер

Ковер мягко стелился перед всеми Ботинками и льстиво им шептал:

– Здравствуйте, проходите, уважаемые, – и они, вытерев грязь, молча отправлялись в свои кабинеты.

– Я близок к руководству, – говорил Ковер. – Все они идут через меня. Если чем-то надо помочь – обращайтесь ко мне.

Швабра с Веником ему верили, снимали каждую пылинку, в надежде, что его дружба может пригодиться.

Скоро Ковер стерся, стал плешив. Да и Веник со Шваброй поизносились, и их всех выбросили в чулан. Там они и обратились к нему:

– Попросил бы ты Ботинки, чтобы они оставили нас на старом месте.

Ковер помолчал, потом буркнул:

– Был бы на прежнем месте – все устроил бы…

Вскоре вместо него положили новый Ковер, который тоже хорошо стелился под Ботинками. А чистил его уже новый юркий Пылесос, умеющий ласково жужжать:

– Ты так близок к Ботинкам, уваж-жаемый. Если что – выручай.

– Конечно – обращайся, – важно отвечал Ковер.