И Евдоким, похлопав парня по плечу, ухватил топор и более не глядя на Митьку, уверенными и отточенными движениями, продолжил рубить дрова.
Часть вторая
Преступление
Митька стремглав побежал в сторону дома. Еще издали, подходя к станице, он увидел группу подростков, на пустыре, возле полуразрушенного здания сельсовета. Их было человек десять, они сидели кружком, среди них виднелось три или четыре девчонки. На земле стояли пластмассовые бутылки с пивом, в зубах торчали сигареты, в общем, обычные трудные подростки. Раньше Митя гулял с этой компанией, но потом мать отправила его к Евдокиму, в монастырь, чтобы может он оказал на него влияние и Митя бросил общаться с этой трудной компанией. И результат не заставил себя ждать, он действительно стал отдаляться от бывших друзей, да и в школе у него сразу улучшилась успеваемость, а главное он перестал прогуливать и пропускать уроки. И сейчас Митьке не хотелось с ними встречаться и он даже думал свернуть и обогнув их по выгону незаметно пройти домой. Но среди подростков он заметил силуэт Наташи, это девочка ему сильно нравилась, ему захотелось хотя бы взглянуть на нее; и тяжело вздохнув, с легким неприятным чувством, он направился к ним.
– О-о! какие люди! Пономарь! – загалдели, засмеявшись, парни, улыбнулась ему и Наташа.
– Здо-ро-ва! – протянул Митя и весь словно подобрался, стараясь выглядеть как можно более взрослее и непринужденнее; вальяжно подошел к парням и стал здороваться с каждым из них за руку.
– Опять из монастыря? – спросил, покровительственно ухмыляясь, самый здоровый из них.
– Да.., оттуда… Мать посылала, помянуть деда с бабкой, – соврал Митя. Он стеснялся перед сверстниками, своих походов в монастырь и своего интереса ко всему этому.
– Брешешь небось?.. Сам повадился бегать молиться, а стрелки на мать пускаешь. – И худощавый паренек, сказавший это, засмеявшись, стал пародировать молитву: сложив ладони и забавно кивая головой. Подростки расхохотались.
Мити стало неудобно, и он не зная, что и делать, стукнул двумя пальцами по козырьку парня:
– Смотри а-то лоб разобьешь, у дураков говорят так бывает.
– А может ты там, только прикидываешься, а сам общак монастырский тыришь? – острил другой.
– Я туда питаться бесплатно хожу, там и пирожки и булочки, и все на халяву раздают. Так что приходи подкормлю, я знаю у тебя дома жрать нечего; не кормят; а у меня подвязки есть; я договорюсь! – попытался с острить и уколоть в ответ Митя. Он явно чувствовал себя защищающимся и отбивающимся от нападок. И даже стал немного жалеть, что не обошел их стороной.
– Не-е, увольте! Если только там кагор начнут наливать, да сигареты и план выдавать.., тогда да! А пока, лучше ты там за нас молись, и свечки перед образами втыкай! – Не растерялся парень и опять поклонился, изображая молитву, со сложенными над головой руками.
– Я за тебя лично, целый факел поставлю! – огрызнулся, зло и весело Митя. И на этот раз попал в точку, чему свидетельством стал дружный хохот ребят.
– Да, ладно!.. Че напали на пацана?.. – вмешался в разговор здоровяк. И покровительственно приобняв Митьку, предложил ему сигарету. – На паря дыхни.
Мите не хотелось, но чтобы не принять окончательно в глазах сверстников вид белой вороны, он взял сигарету и закурил. Раньше он баловался сигаретами, но теперь общаясь с Евдокимом, под его влиянием и рассказами о никотиновом рабстве, Митя забросил эту гадость.
Вдруг здоровяк Женька поднял руку и проговорил:
– Тихо!.. Слышите?
Все затихли и оборотились к полуразрушенному зданию администрации: стояла тишина и даже, как будто было тише, чем обычно. Но вот раздался какой-то шорох и шум падающего камня.
– Это Сашка-дурак, – прошептал Женька. – Айда! Только тихо… – и он, приложив палец к губам, направился к зданию; ребята дружно пошли вслед за ним.
Митька не хотел выглядеть в их глазах трусом или слабаком и потому увязался следом за ними, стараясь не отставать. Рядом с ним шла Наташа. Она была на год или два старше его и в ее наливающейся фигуре, уже вовсю стала проглядывать красота взрослой женщины. Мите она очень нравилась. Глядя на нее у него волнительно и сладко сжималось сердце, в душе что-то переворачивалось, так что перехватывало дыхание и сердце начинало биться чаще.
Наверное, эта была первая любовь?! Но она была занята; с ней дружил их вожак Женя. Сейчас идя рядом с нею, он украдкой оглядывал ее с ног до головы, и она словно почувствовав это, тоже бросила на него, как показалось Мите, совершенно безразличный и холодный взгляд. Но в какой-то момент она весело улыбнулась и подмигнула ему, и от этого подмигивания и улыбки, адресованной Митьке, он сразу почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ему сразу захотелось подвигов, чтобы доказать ей, что и он не лыком шит и в своей отчаянности и смелости не уступит никому из станичной шпаны.
В то же время лица всех подростков засветились азартом и каким-то злым огоньком, и они как стая волчат, ринулись в развалины здания, на поиски своей жертвы – добычи. «Вот он! – раздался где-то голос. – Где?.. Пропал!.. Спрятался где-то!..» И подростки разбрелись кто куда, ища добычу и заглядывая в каждый уголок здания. Митя вновь оказался рядом с Наташей, но теперь они были только вдвоем, лишь в некотором отдалении от них, шел какой-то парень, оглядывая каждую комнату и то пропадая, то вновь появляясь в коридоре и не обращая на них никакого внимания. Митя вновь посмотрел на Наташу, и она снова ему улыбнулась. Вдруг впереди они услышали какой-то шум, словно кто-то крадучись наступил на маленький камушек. Митя и Наташа переглянулись и улыбнувшись подняв с пола несколько камней,– устремились на шум.
Подойдя к последней комнате, Митя осторожно туда заглянул… и в это время из-за угла выскочил долговязый и худощавый паренек лет восемнадцати и быстро прошмыгнув между растерявшимися было Митей и Наташей, побежал вдаль по коридору. Митька, оправившись от секундной растерянности начал швырять в него, вдогонку, камни. Бросая их вслед убегающего парня, Митя каждый раз немного зажмуривался, когда видел что камень еще чуть-чуть и мог достигнуть своей цели. И каждый раз промахиваясь, он мысленно благодарил неизвестно кого за то, что опять не попал по убегающему от них Сашке. Митя и Наташа побежали вслед за ним, иногда швыряя в него камни. То из одной комнаты, то из другой выскакивали их друзья и присоединялись к погоне, тоже, то и дело, бросая камни в бедного Сашку. Митя все бежал и бежал, он все кидал и кидал все новые и новые камни, и каждый раз закрывал глаза боясь попасть в цель. Но чтобы не выглядеть трусом, он продолжал бросать свои каменные снаряды по цели. В какой-то момент ему даже стал нравиться сам процесс охоты на бедного и беззащитного Сашку. Наверное, в нем проснулся, дремлющий в каждом из нас инстинкт зверя!
Митя гнался за ним и когда Сашка уже подбегал к углу одного из поворотов здания, Митя уже ничего не понимая, запыхавшись и полностью отдавшись страсти охоты, метнул в него находящийся в руке камень. На этот раз камень попал точно в цель, и Сашка, схватившись за голову, остановился на мгновение и присел, оглянувшись на своих преследователей. Митя тоже остановился и испугавшись тому, что все таки попал в цель, растерянно смотрел на свою жертву. Ребята, бежавшие за ним не на мгновение не останавливаясь, обогнав его, устремились в направлении Сашки. Он, убрав руку и посмотрев на нее, увидел там следы крови. И словно чувствуя, кто стал виновником его раны, посмотрел сквозь бегущих на него подростков прямо на Митю. Мите показалось, что он прочел в этом взгляде все: и обиду, и боль, и укоризну. Но погоня приближалась и Сашка вскочив, юркнул в пробоину внизу бетонной стены, опять сумев оторваться от своих преследователей.
– Айда! Ты молодец – попал! Что стал? Побежали за ним, – сказала, пробегая около него, запыхавшаяся Наташа и не останавливаясь, прямо направилась к бетонной дыре, в которую вслед за Сашкой прошмыгнули и гнавшиеся за ним ребята.
Что делать? Митя все еще пораженный своим попаданием, все же не хотел ни на минуту разлучаться с Наташей и поэтому, даже толком не соображая, что делает, побежал вслед за ней. Он пролез в этот бетонный лаз, ни Сашки, ни ребят, уже не было видно, лишь Наташа тихонько кралась и оглядывала помещение, осторожно, стараясь не шуметь и не наступать на щебень и бетонную крошку.
– А – а ! Вот он! – то и дело слышались крики ребят, но каждый раз затихали, видно что Сашка вновь и вновь успевал уйти от погони и раствориться среди развалин.
Сашка уже изрядно устал бегать и скрываться от погони. Ему на глаза попалась лежащая на полу доска, испещренная ржавыми и изогнутыми гвоздями. Он поднял ее и крепко сжал в левой руке, скорее чтобы испугать ее видом своих противников, чем действительно пустить ее вход. Ему на глаза попался какой-то укромный и затемненный уголок, и он решил в нем укрыться. Сашка сидел затаив дыхание и потирал ладонью свой разбитый затылок.
Митя и Наташа по-прежнему шли рука об руку и осторожно заглядывали в комнаты. То и дело, поглядывая друг на друга и улыбаясь. Сашка слышал, как они подходили к его укрытию. И когда они подошли вплотную к закутку, в котором он скрывался, а Митино лицо показалось из-за угла… Сашка, как загнанная зверушка выскочил перед ними, и что есть силы, замахнулся на Митю своей дубиной.
– А-а-а! убью!.. – прокричал он весь, трусясь и содрогаясь, с широко открытыми и выпученными глазами.
Митька от такой неожиданности испугался и побелел, словно увидел привидение, стал пятиться назад и, запнувшись об кирпич, бухнулся назад, на свою пятую точку. Сашка смотрел на своего поверженного противника и, вспомнив свою разбитую голову, что есть силы, размахнулся находящейся в руке палкой, грозясь нанести ею страшный и сокрушительный удар. Он, даже показывая решимость, зажмурил глаза; зажмурилась и закрыла лицо ладонями и Наташа; зажмурился и Митя. И здесь произошло, то чего никто не ожидал: ни Сашка, ни Наташа, ни даже сам Митя – он заплакал. У Мити сдали нервы и он выставив вперед свои руки, как бы защищаясь от ожидаемого удара, заплакал и запричитал:
– Не надо Саш!.. Я больше не буду!.. Пожалуйста, не бей меня!
Сашка растерявшись, еще немного поколебался: в его глазах сначала вспыхнул гнев, потом недоверие, потом снова гнев и даже какое-то подобие злорадства, в итоге, в его взгляде, промелькнуло что-то напоминающее жалость и сострадание к поверженному врагу. Увидев бежавших на крик парубков, он швырнул доску на встречу им, и подбежав к подоконнику,– запрыгнул на него, а потом спрыгнул вниз. Ребята подбежали к окну:
– Эх! Ушёл! – раздались голоса. Несколько человек швырнули камни в заросли клена и сирени, напротив окна, туда, где мгновения назад скрылся, немного прихрамывая, Сашка.
Эх ты казак! – смеялись ребята, обступив Митьку.
– Гляньте пацаны, он там случайно не обделался? – смеялся Женька.
А Митька не знал, куда и глаз деть, боясь посмотреть в глаза товарищам, словно страшась прочитать в них себе приговор. Лишь раз, мельком, он взглянул на Наташу, которая смеялась вместе со всеми, и ему показалось, что в них, – в этих самых красивых и замечательных для него глазах на всем белом свете, – он прочел то, что боялся прочитать в глазах своих сотоварищей: «Трус!» – говорили они, и это был самый страшный приговор, который он мог себе даже представить. И если бы люди действительно имели возможность проваливаться от стыда в нужный момент под землю, то он ни на секунду не сомневаясь, с радостью воспользовался этой возможностью.
После всего происшедшего, Митя разнервничавшись и испереживавшись, вдоволь натерпевшись насмешек от сверстников и для того чтобы хоть как-то сгладить неприятное впечатление, уже не смог или попросту не захотел отказаться от протянутой бутылки пива. Через два-три часа, он уже изрядно охмелевший, заливший свой стыд и позор алкоголем, оставил своих старых знакомых ровно на том самом месте, где встретил их, возвращаясь из монастыря и нетвердой, шатающейся походкой отправился домой.
На прощание он лишь мельком, на мгновение, взглянул в глаза Наташи, и ему вновь показалось, что там также неумолимо читался его приговор: «Трус!» Опустив голову, он тихо брел через выгон и в какой-то момент от стыда просто взял и заплакал. Ему было и больно, и жалко, и себя, и даже Сашку-дурачка. Он все задавал и задавал себе все те же проклятые вопросы: зачем он поддался общественному мнению и участвовал в этой низости? Зачем он такой неудалый? Почему он не может так же бездумно и легко делать то, что делают другие? Зачем и почему именно его так мучает совесть? Почему за каждую свою подлость он всегда неминуемо получает справедливую расплату? Как ему жить в этом мире? Почему Наташа досталась этому злобному Женьке? «Злобному Женьке?! – говорил он сам себе, не скрывая на себя досады. – Он может и злобный, по своей глупости… А ты злобный по своим трусости и подлости!!! Нет!.. я не такой, мне жалко Сашку! Ты из жалости в него камни бросаешь? – говорил ему внутренний голос. – Я просто хочу быть – как все! – Осторожней с пожеланиями, они порой имеют свойства исполняться! Ты хочешь быть глупым и злым? – Нет! я просто хочу, чтобы Наташа меня любила! – А зачем она тебе? Вдруг она такая же, как все? Да и будет ли она любить труса? – Она не может быть такой как все!… Она красивая!
Глупый, бедный, слабый мальчик, ты еще ничего не понимаешь, что это там такое ворочалось внутри тебя: в голове, в сердце, в твоей душе, как маленький, склизкий и не усыпающий червячок. И он в который раз, тем чаще, чем приближалось к нему его взрослость, – подавил в себе, насколько это было возможно, этот внутренний голос; голос который призывал его быть настоящим, а не таким – как все!
Митя пришел домой, подходя к дому, изо всех сил постарался взять себя в руки, чтобы родители не заметили его состояния. Но никто, ничего не заметил: отец, придя с работы в стельку пьяным и вдоволь накричавшись с женою, крепко спал, только иногда прерывая свой сон вскрикиваниями, постаныванием и матерщиной, словно там во сне его кто-то жутко пытал. Рядом с диваном, на котором он спал, валялся желтый жилет железнодорожника – путейца. А мать, совсем заработавшись по дому, и не могла ничего заметить, потому что была полностью погружена в дела хозяйства и в саму себя, – в свою горькую и тяжелую жизнь. Заметив сына, она словно находясь в каком-то погребе, в подземелье, лишь на миг, выглянув оттуда, безучастно спросила:
– Ты где так долго пропадал?
– Так… ребят встретил, – промямлил Митя себе под нос и, стараясь не глядеть на мать, сразу направился к себе в комнату.
– Иди, поешь, – услышал он голос матери.
– Я не хочу, – ответил подросток и завалившись на свою кровать – крепко заснул.