ОТА
Павел Нефедов-младший задумчиво смотрел на блок этажей профильной комиссии распределения на окраине Беккельграда. Само здание содержало в себе множество правительственных подразделений, для удобства коммуникации собранных архитектором в одно здание, пронизывающее почти все этажи транспортной сети. Сам блок располагался между блоком отделения КАЭСКОР и каким-то хозяйственным подразделением транспортников и был украшен самопередвижной мозаикой с современной картиной покорения Марса. Еще два года назад, когда он натворил дел и сотворил Аэлиту – стену здания украшала банальная картина древнего художника Рязанова, так и называющаяся – «Призыв». Видимо, на этапе проектирования города внешний облик промзоны отдавали на откуп профильным нейросетям, люди проектировали только зону проживания и зону рекреации. Теперь творческие деятели добрались и до серых зданий технических кварталов. Павлу казалось, что черно-белая картина старого художника ярче отражала его текущее тревожное настроение, чем новый пронзительно-красный пейзаж поверхности Марса с жилыми модулями на поверхности. Буквально неделя осталась ему до шестнадцатилетия, до того момента, когда медленный и громоздкий ИНТРОКОМ – всемирная криптосоциальная сеть – прожует в своих электронных записях всю экономику коммунистической части планеты еще раз и заметит его адрес по критерию достижения возраста службы в ОТА – Общественно-Трудовой Армии и выплюнет ему на мобильный интерком приглашение явиться в профильную комиссию.
Не то чтобы Павел боялся. Всю жизнь до этого момента его готовили к этой службе, учили лучшие почетные граждане города. Его личный наставник Владимир Наумович Приходько рассказывал сотню раз про службу в армии. Спецкурсы и интерактивные экскурсии десятки раз разъясняли ему суть и мелочи службы. Так что нельзя сказать, что он страшился неизвестности. Но все-таки он волновался.
Волновался в том числе за Аэлиту. В момент активации ее сознания она не смогла сразу стать взрослым ИИ, и дядя Глеб оставил ей юношеский возраст. Папа подобрал на складе для нее тело андроида, который испытывал капсулы транспортной сети на прочность. А мама настояла, чтобы ей сделали хорошую женскую фигуру из спецполимера. Так что внешне она получилась довольно милой. Проблема была именно в том, что наделал сам Павел – в несовершенстве ее мозга. В то время когда обычные ИИ могли загружать себе в мозг приличные объемы знаний за считанные часы, ей приходилось заучивать информацию, считывая ее с терминала. Хотя ассоциативные связи выстраивались у нее быстро, и она часто шутила, в том числе над собой, и Павел улыбался, если не вспоминал о причинах ее затруднений.
Общеобразовательная школа была для Аэлиты не очень удобна. Все программы были разработаны для человеческих детей, и некоторые вещи она знала с рождения, а некоторые не могла понять без долгих пространных пояснений Павла. Зато курс классической литературы, которую он не любил, – пока пояснял Аэлите – сам все понял. По сути, для нее ему пришлось частично заменять наставника, которого после принятия закона о гражданстве ИИ выдал ей профильный комитет. Этот ИИ по имени Кетлин, занимавшийся подготовкой пилотов к космической программе, имел в памяти все необходимые педагогические знания. Но Аэлита была не обычным андроидом. Поэтому, хоть в законе и говорилось про обязательное опекунство ИИ, фактически опекуном Аэлиты оставался Нефедов-старший и помогавший ему Павел, и ее оставили в семье. Павлу казалось, что Кетлину это очень не нравилось.
Как вы понимаете, Пал Палыч был неплохим криптопрограммистом. Он мог виртуозно обращаться с программами подбора и настройки нейросетей, составляя сложнейшие самообучающиеся утилиты для взлома криптоканалов или проектирования новых нейросетей под конкретные задачи. Делал он это лучше, чем специалисты с нейроинтерфейсами. Но низкоуровневая матчасть у него хромала, и Аэлита долго объясняла ему подробности работы старых бинарных команд ассемблера и нюансы работы современных молекулярных подложек квантовых компьютеров.
Можно сказать, что он любил ее как сестру. Но память про его поступок тяготила и мешала нормально жить. «Кажется, папа был прав», – подумал он. И последствия могут быть намного хуже любого поступка.
Он по-прежнему стоял в промзоне и смотрел на блок КАЭСКОР – корпуса стражей коммунистической революции. На стене корпуса было черно-белое фото мужчины с острой бородкой. Почему-то его не заменили современными произведениями. Это было полувоенное ведомство, про которое ходило много слухов в школьной среде. Формально КАЭСКОР – это ядро партии, он отвечает за командование армией и управление государством до его отмирания и установления коммунизма на всей планете. Как раз сотрудники КАЭСКОР приходили к папе после выходки Павла-младшего. Они тогда ушли, проговорив с ним несколько часов. Но многие поговаривали, что внутри этого здания у них и происходят самые нехорошие вещи. Например, людей лишают права на работу. А иногда даже лишают свободы!
Представить себе такое молодой Павел не мог. Как вообще можно лишить права на работу! Это же базовая человеческая потребность. Его с самого детства в центре раннего развития приучили к порядку и работе/учебе. Игрушки надо убрать, вовремя поесть, два часа поиграть в догонялки с ребятами. Везде теплая повязка нейросети на предплечье нежным голосом напоминает – домой, уроки, помочь маме. Можно было ее отключить и поспать утром подольше… Иногда он так и делал. Но нарушения распорядка только добавляли ему понимания, что делать этого не стоило. Сейчас он делал все по привычке. Физупражнения, завтрак, учеба, обед, учеба в творческом кружке… Нейросеть-няня давно была отключена, утратила свою актуальность. Все остальные сверстники работали так же, и отставать было никак нельзя.
Павел вздохнул, отвернулся от колонны здания комиссии и сел на свой уницикл. Он уже был изрядно потрепан за два года нещадного использования, ему даже несколько раз пришлось заказывать для него новые детали в промзоне по сети. Детали напечатали на принтере за несколько часов. Он ставил их сам, хотя мама настояла на их проверке в техническом транспортном узле.
Он ехал в лапах транспортной сети в сторону дома. Мрачные мысли не отпускали его, тем более управление унициклом было не нужно. Как сложится его судьба после поступления в ОТА? Куда бросит его бездушный ИНТРОКОМ и вмешается ли в его решение КАЭСКОР? Павел не знал.
ИНТРОКОМ – это глобальная сеть, которая опоясала планету несколько раз, заходя в каждый дом, общаясь с каждым бытовым компьютером. Она вычисляла потребности каждого дома, отправляя запросы на склады и производство, вела учет всех трудовых ресурсов и инкапсулировала в себе вознаграждение за труд. Каждый человек по достижении 16 лет отвязывал свой криптоадрес от адресов родителей и становился полноценным участником системы. Ну почти полноценным, ИНТРОКОМ совмещал в себе еще и политические права, а у служащего они урезаны несколько лет. Можно выбирать только начальников своих производственных участков, на которых работаешь, и нельзя влиять на профильные комитеты. И когда чейн отделит его от родителей – он сможет тратить свои заработанные «децибелы» как захочет. Децибелами назывались условные криптоденьги, изначально «доли благодарности». Каждый трудящийся мог заработать их, а всевидящий ИНТРОКОМ проконтролировать и начислить. Хотя в дела криптосети иногда вмешивались люди, поправляя оценочные коэффициенты или вообще отменяя решения сети. Так могло случиться и с ним, КАЭСКОР мог вмешаться при подборе ему места службы и засунуть его на задворки общества в порядке наказания. Хотя папа обещал все уладить, вероятность правки эскортовцами коэффициентов его личного служебного дела оставалась.
Сама сеть каждый квартал перебирала всех юношей и девушек планеты и группировала их в партии по 30 человек. Говорят, она рылась во всей истории абитуриентов, выкапывая все с младенчества, и пыталась совместить психотипы для рабочих команд. Окончательное утверждение происходило, конечно же, профильной комиссией распределения и наставниками каждого. Но сеть так натаскали на миллиардах коллективов, что она редко ошибалась. А вот люди ошибались чаще, это Павел знал.
Уницикл подвезли прямо к внешней двери жилого блока, видимо, нейросеть дома была чем-то занята внутри по хозяйству. Павел шагнул в комнату и увидел в общем зале Аэлиту, сосредоточенно пялившуюся в голопроекцию.
– Привет, Ли! – сказал он.
– Муррлык! – ответила она. У нее был полноценный мимический набор, но она предпочитала выражать свои чувства тонко модулированным набором звуков, которые они придумали с мамой. Как считал Павел – так получалось даже естественнее. Он подошел, обнял ее за теплые плечи и посмотрел на проекцию.
– Что зубрим? Теорию термоядерных электростанций?
– Ты же сам посоветовал посмотреть, – весело ответила Аэлита. Когда собеседник был близко, она поворачивалась и работала всей мимикой, так что непривычные друзья Павла краснели.
– Да, интересно, – согласился он.
– Что с армией? – спросила Ли. – Скоро тебя забирают?
– Не забирают, я сам ухожу, – гордо ответил юноша, но они оба знали, что разницы в этом мало. Павел, скорее всего, пойдет по общему распределению. Она еще не добрала знаний для полноценной работы в хозяйстве города, тем более для работы где-то рядом с ним. Армия была опасным местом, где закалялись люди, и допуски к работе ИИ там очень высокие.
Пауза затянулась, и Павел перевел тему разговора:
– Как у тебя прогресс с симфонией? Удалось побороть этот противный привкус?
Аэлита писала светозвуковкусовой отрывок для популярной городской передачи кулинарного канала. Само блюдо – синтезированный белок – конечно, было красиво стилизовано, да и на вкус очень интересно. Но вот его сзв-версия получалась отвратительной, после ее запаха хотелось в туалетную комнату.
– Скорее всего, ты таки ошиблась в четвертичной структуре белка для трансляции, – улыбнулся Павел.
Аэлита подпустила розовый оттенок на щеки и захлопала ресницами.
– Ну так помогай, – прощебетала она. И они вместе начали смотреть на проекцию.
До призыва оставалось два дня.
КМБ
Павел пытался подобрать пословицу к сложившейся ситуации.
«Кур в ощип, молот и наковальня, заставь дурака» – крутилось у него в голове. Ни одна не подходила, и подходили все сразу.
Переезд в спецблок для молодых бойцов Общественной Трудовой Армии состоялся неожиданно. Спустя две недели после окончания школы и пропущенной им путевки в оздоровительную зону возле старого Шанхая, его комнату в родительском доме отключили от коммуникаций и утащили в неизвестном направлении лапы транспортной сети.
«Ох, неспроста вход в дом был снаружи», – подумал Павел.
В тот же день на интерком пришло сообщение про точку, в которую надо отправиться. Местом это было назвать сложно, потому как точка отсутствовала на карте города при его уровне криптодоступа, а на папином интеркоме это был безликий блок промзоны, имеющий только номер.
Прощаться было незачем, потому как два месяца он все равно будет неподалеку и сможет найти несколько часов для родных. Но он все-таки заехал домой, поцеловал маму, обнял Аэлиту и Мари и попросил присмотреть за его циклом. Впервые за долгое время он сел на капсулу общего пользования и стартанул по присланным координатам.
Безликий блок оказался уже жилым, причем все его 29 соседей были так же заинтригованы, как и он. На его коммуникатор тут же сгрузилась общая информация о каждом из них, и он понял, что это его рабочий коллектив на ближайшие два года.
Жилой блок имел прямой проход в учебно-тренировочный центр. Все маршруты вместе с расписанием занятий тоже оказались во «входящих».
Он мельком взглянул на расписание – «теория и практика промышленного строительства», «инфраструктура траспортных сетей», и у него отлегло. «Обычный список, скорее всего, нас бросят на транспортную сеть», – подумал Павел.
Первые несколько лет в армии абсолютно все занимались материально-производительным трудом. В процессе создания новых вещей для юных солдат-тружеников ставились несколько целей. Первая – это, конечно же, приобретение пролетарского сознания. Для этого был предусмотрен целый комплекс мероприятий, через который ему придется пройти. Начальный шаг – это влиться в коллектив и начать работать на общее благо. Затем им внедрят режим буржуазной эксплуатации, где придется всем коллективом противостоять попыткам одурачить отдельных членов коллектива. Ну и режим увольнения, конечно, когда каждого лишат доступа к ИНТРОКОМу и временно отберут право на труд. Несомненно, самый неприятный момент в обучении. Затем самый интересный этап – военная мобилизация, когда ИНТРОКОМ перейдет в экстремальный режим производства, и придется выполнять задачи в условиях предполагаемой экологической/военной катастрофы. Хотя возможно и упрощение сценария – все зависело от решения их наставников.
Вторая цель – это улучшение протоколов производства. Работа и план, который спускала на рабкол (рабочий коллектив) сеть, не должны были просто перевыполняться обычным абсолютным увеличением рабочего времени. Перед коллективом стояла задача увеличить производительность труда, а это была самая сложная задача. Они и так рабколом в 30 человек могли бы построить инфраструктуру для завода в условиях современного нейропроизводства, а надо было достичь увеличения производительности труда в 5-10% в конце службы, что было очень трудно без привлечения наукоемких отраслей. Но на данном этапе службы у них будут только те промроботы, которые есть в активе, и улучшить их ТТХ или протоколы взаимодействия могут только они сами.
Возможно, не все смогут выполнить все цели рабочего коллектива, может случиться всякое. И оно, конечно же, случилось.
Рабкол, какой бы он молодой ни был, даже на этапе обучения начинал иметь ряд политических прав. Одно из них – это получение доступа почти к любому блоку данных сети, даже условно засекреченному, при соблюдении ряда условий. А молодые и горячие выпускники школы тут же, после недели занятий, решили на вечернем обеде проверить школьные слухи о произволе профильных комитетов.
– Людей, возможно, лишают свободы! – вещал высокий широкоплечий парень с узким разрезом глаз по имени Темирхан. – Все говорят об этом, и как мы можем работать на общее благо, зная о нарушениях коммунистической законности!
– Да, да, – шумели остальные. – Мы можем проверить, что-то исправить! Как могут люди что-то делать во вред сознательно?! – раздавались выкрики из зала.
Молчали только двое, Павел и еще один парень коренастого телосложения с задумчивым взглядом по имени Аристарх.
Темирхан показал пальцем на Аристарха и спросил:
– А ты почему молчишь? Тебе не интересно? Ты не хочешь восстановить справедливость?
Аристарх задумчиво посмотрел на широкоплечего искателя справедливости. Павел догадывался, что Темирхан, скорее всего, хочет стать лидером группы, поэтому пытается проявлять показательную агрессию. И выбрал оппонента ниже ростом он тоже сознательно.
– Я считаю, что нам рано этим заниматься, – сказал он. Зал зашумел, посыпались вопросы: – Как так? Почему?
– Я неплохо знаком с профессией следователя, – ответил он. У меня дед был членом КАЭСКОР.
– А-а-а, – зычно протянул Темирхан, – отстаиваешь сторону родственника. Мы же стали представителями ОТА для того, чтобы нести справедливость и коммунизм. Выставляю на голосование решение о досмотре.
– Как изволите, товарищи, – странным слогом ответил Аристарх.
ИТРОКОМ прямо в столовой собрал решения всего рабкола и отправил в следственный профильный комитет. На следующий день к ним должен прийти сотрудник КАЭСКОРа и начать процедуру досмотра вынесенных профильным комитетом приговоров.
И теперь Павел судорожно подбирал пословицу, потому что кроме обычного рабочеучебного 6-часового дня, занятий плаванием и самоподготовкой с практическими занятиями на полигоне, он по вечерам отсматривал материалы уголовного дела.
Сотрудником КАЭСКОР оказался щупленький маленький человек в очках, никакого страха не вызвавший. Видимо, в ведомстве такие запросы от молодых коллективов были рутиной, и он вел себя очень спокойно. В обеденный перерыв он зачитал им часть их обязанностей, как выбрать и принять дело на пересмотр, и оказалось, что это не так-то просто.
Дело не должно касаться их родственников и знакомых, каждый выдал свою криптоподпись о неразглашении материалов дела. Пересмотр дела рабколом имел юридическую силу, и если хоть один из 30 человек проголосует за пересмотр дела – его тут же отправят на доследование, а подследственный/осужденный будет проинформирован сетью о пересмотре. Так что подвести его было нельзя, и суд присяжно-рабочих начался. ИНТРОКОМ разблокировал для них всех материалы дела, и это оказалось просто море информации.
Павел, как и остальная команда, тратили по 4-5 часов на изучение допросов, записей камер, косвенных записей сети в хозяйственных журналах. Хроника самого судебного заседания составляла около 48 часов.
Сделать вид, что разобрался в деле, и проголосовать как все – тоже нельзя. Стандартный нейроследователь ведет наблюдение за освоением информации, а потом прогоняет стандартные тесты на усвоение. Дашь где-то сбой – отправит на переизучение.