Мир миров

– Товарищ полковник! – закричал кто-то. – Посмотрите на это! Это на самом деле очень странно.

Полковник посмотрел.

– Это, наверное, их новые танки, – он по-своему оценил ситуацию. – Какой-то прототип. Ну и чертовщина. Разнесем его гранатами.

В следующую секунду ему снесло полголовы. Острый красный свет выстрелил из глаза «прототипа танка» и отсек верхнюю часть черепа полковника. Офицер еще мгновение стоял на ногах, держа возле глаз бинокль, как будто не обращая внимания на отсутствие значительной части собственного мозга. Только когда солдаты начали кричать от страха, до него словно дошла весть о смерти – он упал на колени и уткнулся ополовиненным лбом в край окопа.

– Охренеть! – закричал чудотворец. – А я говорил, сваливаем!

Однако он благоразумно не выскочил из окопа, а понесся по лабиринту его коридоров, проталкиваясь между солдатами. Некоторые последовали его примеру. Другие же вжимались в лужи или наоборот – высунулись и начали обстреливать нападающего. Кто-то вспомнил слова полковника и швырнул в яйцо гранату. Та отскочила от бронированного корпуса и взорвалась где-то между тремя механическими ногами, не причинив им никакого вреда.

Тогда-то и выяснилось, что у яйца были друзья. Из-за пелены дождя показались еще три похожих чудища, которые сразу же открыли огонь. Они стреляли не только красными лучами смерти, но и автоматными очередями, прошивающими жертв, которые предприняли тщетную попытку задержать новое оружие. Кутшеба прятался от свистевших рядом пуль. Он перезаряжал карабин и снова стрелял – как он быстро понял – в марсианина. Хоть он и осознавал, что спит, все равно боялся иллюзии смерти.

Неудержимые марсиане ломились вперед на своих трех ногах, им почти удалось достичь линии окопов. Тогда за дело взялась, наконец, артиллерия. Полетели первые снаряды, засыпая марсиан только землей. После третьего залпа артиллеристы пристрелялись, и одно из яиц зашаталось, когда снаряд взорвался на его ноге, изогнув ее и обездвижив. Хромающий марсианин стал легкой мишенью, и артиллерийский огонь сосредоточился на нем.

Кутшеба никогда не видел ничего подобного. На треногу обрушился шквал огня. Марсианин метался под взрывами снарядов, огонь ослеплял его, поэтому он начал в панике стрелять во все стороны, убивая людей, но и раня собственных товарищей. Несмотря ни на что, он все еще стоял вертикально, выдерживая даже прямые попадания. Когда один из снарядов уничтожил купол яйца, тренога издала страшный, протяжный писк и свалилась в изрытую снарядами грязь. Еще какое-то время артиллеристы забрасывали его снарядами, пока не перевели огонь на другие цели.

Ошеломленный, дрожа от возбуждения, Кутшеба выбрался из окопа и осторожно подкрался к марсианину.

Не считая оторванной «головы» и искореженных плеч и ног, броня марсианина оказалась нетронутой. Кутшеба обошел его в поисках места, в которое мог бы просунуть дуло карабина, чтобы добить. Когда он приблизился к его «голове», изнутри на него кинулось склизкое белое щупальце. Он отшвырнул его прикладом, быстро нашел щель, засунул туда дуло и выстрелил. Изнутри послышался болезненный писк. Тренога задрожала.

Кутшеба заметил еще одно щупальце, которое медленно двигалось к нему, как будто из последних сил. Он затоптал его, перезарядил оружие и выстрелил. Снова перезарядил, снова сунул дуло внутрь и снова выстрелил. Он поступал так до тех пор, пока у него не закончились патроны. Тогда он втиснул приклад в щель, стараясь расширить ее. Когда у него не получилось, он засунул в середину гранату и спрятался в одной из многочисленных воронок, образовавшихся после артобстрела.

Он вернулся, сжимая штык. Взрыв разнес броню изнутри, и перед взглядом Кутшебы предстал один из первых прибывших на Землю марсиан.

Он был белый как мел, будто его кожа никогда не видела солнечных лучей. Он был еще жив. Попискивал, дрожал, залитый зеленой жидкостью, сочащейся из ран. Он все еще был в сознании. Увидев приближающегося Кутшебу, он издал жалобный писк и попытался дотянуться до человека одним из щупальцев. А когда ему это не удалось, он открыл ротовое отверстие, напоминающее клюв, и плюнул в человека вонючей слизью. Кутшебе удалось увернуться, и плевок упал на землю, пузырясь, словно кислота, и въедаясь в грунт.

Марсианину не хватило сил на вторую атаку. С ненавистью всматриваясь в Кутшебу тремя красными глазами, он что-то пищал и свистел, пока не умер.

– ВОТ ВАШ СОЮЗНИК И РАБОТОДАТЕЛЬ, – услышал зычный человеческий голос Кутшеба. – ВЫ НА НЕГО РАБОТАЕТЕ! НА УЖАСНОГО ИЗВЕЧНОГО ВРАГА ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РАСЫ! ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ БЫТЬ ПРЕДАТЕЛЯМИ?

Кутшеба неожиданно осознал, что его окружили все оставшиеся в живых треноги. Парализованный от страха, он смотрел, как они прицеливаются размещенным в «головах» оружием.

– МАРСИАНЕ НЕ ЗНАЮТ МИЛОСЕРДИЯ. ДЛЯ НИХ МЫ ТОЛЬКО ПУШЕЧНОЕ МЯСО, – сообщил голос, и красный луч оборвал его сон.

Он резко сел на кровати. Быстро включил одну из электрических ламп, установленных в каютах «Батория». В городах все еще использовали масляное освещение, однако Новаковский хотел избежать даже малейшего риска пожара на борту.

Кутшеба делил каюту с Грабинским и Яшеком. Бывший работник железных дорог тоже не спал. Он дрожащими пальцами отвинчивал крышку бутылки, которая всегда была у него под рукой. Яшек же метался на кровати, зовя на помощь мамочку, Крушигора и всех святых хранителей. Наконец и его сон прервался, и парень проснулся с криком.

– Дайте угадаю, вам снилась Великая война и десант марсиан? – догадался Кутшеба.

Грабинский кивнул, не отрываясь от бутылки. Зато Яшек забросал его подробностями из своего сна, которые не слишком отличались от того, что снилось самому Кутшебе и, наверное, большинству людей на борту.

– Что это значит, господин? – простонал, наконец, Яшек. – Какие призраки к нам подобрались?

– Ко мне не могут подобраться призраки, парень. Так что не бойся. Это никакой не демон.

– Тогда что все это значит, господин?

– Это значит, – чавкая от удовольствия, ответил ему Грабинский, – что на борту «Ягелло» есть чародей. И эта зараза пихает нам в сны такую пропаганду.

– И что делать?

– Завтра Новаковский, очевидно, скажет нам, что Мочка сможет нас защитить, – зевнул Кутшеба. – А сегодня? Либо нам придется провести несколько бессонных часов, либо видеть один и тот же сон по кругу.

– А еще можно напиться, – Грабинский подсунул Кутшебе очередную бутылку, добытую из-под кровати. – Человек не видит снов, когда порядочно напьется.

Кутшеба отказался. Яшек же вырвал у него бутылку и присосался к ней. Он опустошил ее чуть ли не до половины и через несколько минут уже захрапел на своей койке.

– Завидую я ему, он может так простодушно спать, – улыбнулся Грабинский, глядя на парня. – А не сильно-то он испугался чародея на другом дирижабле. А ведь это серьезная вещь. Чародеи гребут большие бабки, не всякий их наймет. Как думаешь, Мирек, наш босс все тебе рассказал про это дело?

– Он в основном вспоминает, как хорошо ему было летать в космосе и завоевывать другие расы, которые оказались не настолько глупы, чтобы сопротивляться. Думаю, если он украл дирижабль у настроенных против марсиан радикалов, то они таки могли на него разозлиться.

– А ты не задумываешься время от времени… может, они правы?

– Человечестволюбцы? Нет, я никогда об этом не задумывался. Не путай меня с теми, кто лучше и умнее. У меня тут своя работа, только и всего. Мир – это то, что происходит вокруг.

– Когда-то ты отомстишь, Мирек. И тогда мир вокруг тебя обретет значение.

– Может. А может, после всего я просто умру? Знаешь, я всякого начитался и наслушался о мести. Я читал о вражде и вендетте, дошел до албанского селянина, который рассказал мне о «Кануне Леки Дукаджини» ^[1]… Месть – это печальная история. Всегда один и тот же конец.

– Какой? – не выдержал наконец Грабинский.

– Когда закончишь свое дело, кто-то пойдет по твоему пути.

Глава 3

Май 1967 года по старому календарю, пятьдесят второй год Предела, пятнадцатый год Мира, Краков

Кто-то следил за ними. Небольшой и ловкий, с каменной фактурой кожи, цвет которой идеально сливался со все сильнее выцветающими фасадами каменных домов. Такое обесцвечивание было характерно не только для Кракова – так происходило в большинстве городов, хотя порой случалось, прежде всего на юге Европы и, похоже, в Азии, что жители выходили на улицы, чтобы разукрашивать дома во все доступные цвета. Когда им не хватало красок, они использовали фрукты, лоскуты цветных тканей и даже целые тюки цветных полотен, украденные у портных. Бывало, использовали и кровь – животных или даже людей. Эти южные причуды были непонятны жителям севера и территорий, удаленных от Средиземного моря. Так что большинство европейских городов серело, причем только потому, что сложно было найти людей, чувствовавших себя ответственными за весь район. Разумеется, существовали городские советы, бургомистры и президенты пыжились в своих кабинетах и на публичных выступлениях, функционировали целые клубы меценатов и президентов местных сообществ, которые так и светились чувством высшей цели. Тем не менее мало кто смотрел на город как на нечто целостное.

Не было необходимости укреплять отношения между жителями, так как они и без того были сплочены самыми прочными из всех возможных уз – желанием выжить в диком, враждебном мире. За душами-стражами и заговоренными валами бушевал новый хаотичный мир, полный существ, готовых использовать любой шанс, чтобы ворваться на охраняемые территории и раскрасить улицы и дома по-своему. Этот вечно бдящий, притаившийся неподалеку кошмар заставлял людей сосредотачиваться прежде всего на самом важном – на выживании. Даже искусство было лишено своей безмятежной независимости. Художники отложили поиски Абсолюта на потом, все свое мастерство направляя на произведения, призванные дарить безопасность им и их клиентам.

И хотя дома в городах напоминали неопрятных старцев, их стены были расписаны литаниями охранных заклинаний, каждая скрипящая ступенька на лестничной клетке была оснащена собственными защитными кругами, охранялись также окна и крыши, камины и пороги. Под фасадами ветхих зданий скрывались настоящие крепости.

Поскольку преследующее Кутшебу нечеловеческое создание скользило по карнизам и крышам так, будто никаких охранных заклинаний вообще не было, то оно не могло прийти снаружи. Должно быть, это был кто-то из местных демонов, которых жители Кракова приняли, а может, и создали сами.

Кутшеба ни за что бы его не заметил, если бы не Шулер. Он почувствовал тревогу с первого же момента, когда утром вышел из арендованного на Казимеже жилья. Он отдавал себе отчет, что именно мара одарила его умением ощущать опасность. Однако он не сумел установить ее причину. Шулер тайком указал ему на голема, преследующего их на высоте крыш, который был ненамного больше голубя, а по форме напоминал охранных горгулий Кракова. Глаза Шулера не видели света, закрывшись навсегда в то мгновение, когда Кутшеба пленил его, однако бог видел мир многими другими, более совершенными способами.

– Они до сих пор тебе не верят, – прошептал он. – Не помог тебе тот совет.

* * *

– Подбросим бестии барана, – предложил гном, который только вчера вечером прибыл из немецкой губернии Республики Наций и требовал, чтобы к нему обращались «герр Кунтц». – Пропитаем мясо усыпляющими чарами, он свалится на целых два дня.

То, что убивать дракона ни в коем случае нельзя, было понятно каждому. Все живое и вся нежить кинулась бы тогда по их следам, соблазнившись наградой, объявленной за головы убийц святого охранника города.

– Дурак. – Радослав Дунько, рыжеволосый вор, хвастающийся тем, что в его жилах течет исключительно чистая человеческая кровь, цвиркнул слюной, демонстрируя великолепную технику. Утяжеленная табаком капля нацеливалась в гнома не для того, чтобы попасть в него, а только чтобы шмякнуться на пол между его босыми ногами. Герр Кунтц скверно выругался с ломаным акцентом и инстинктивно отшатнулся. Дунько отвратительно оскалил свои даже не желтые, а уже коричневые зубы. – Дракон жрет только то, что приносит ему краковская стража. Овец, баранов, а по воскресеньям коров. Все отобранное и откормленное городом, ритуально очищенное. К другой жрачке он не прикоснется.

– Ты что, такой умный? Господин Океанский, – гном обратился к Кутшебе по фамилии, которую тот взял на время операции, – я видел разных драконов, и все они были глупее курицы. Ведь известно, что курица – самое тупое существо на свете.

– После гномов, – бросил Дунько, и, если бы не своевременное вмешательство Якуба Шимана, совет, проходивший на одном из предгорских чердаков, закончился бы дракой, а может, и кровопролитием, так как гном уже потянулся за последним аргументом – спрятанной под шапкой бритвой.

Этот спокойный казимежский ремесленник имел привычку привлекать внимание совсем иначе, незаметно и тонко – многозначительно откашливаясь. Если учесть невзрачную внешность Шимана, его кашель, тихий, почти несмелый, производил действительно поразительный эффект – от него утихали даже самые жаркие и громкие споры. А все благодаря эху. Когда Шиман вздыхал, из тени отвечал ему таким же вздохом гул начинающейся бури. Это был ответ одного из подопечных горшечного мастера, который, помимо прекрасной посуды, изготавливал также едва ли не лучших во всей Галиции големов, которые уступали искусностью только лежайской мануфактуре и творениям мастера из Праги.

– Господа, – прошептал Шиман, и все навострили уши не только из уважения к силе любимчика гончара, но и чтобы услышать, что этот человек, считавшийся мудрецом, хотел сказать. – Дракон Полак не ест несвежее и чужое мясо. Совет города позаботился об этом, учтя легенду, которая повествует о его любви к фаршированной баранине. Мы должны найти другой способ.

– А ваш голем? – предпринял попытку Кунтц. – Он бы справился с бестией?

– Может, дюжина големов и смогла бы противостоять дракону, – Шиман покачал головой, – но я не знаю, не убьют ли они его. А даже если и так, часть из них он растопчет, и тогда следы могут привести ко мне.

– Ну хорошо, зверь жрет только мясо из города, – не сдавался Кунтц. – Не верится мне, что он такой уж чувствительный. Тогда давайте подбросим ему девственницу, фаршированную магией или наркотиком.

– Не притронется, – оборвал его Кутшеба, хотя он и не был уверен. Просто сама идея подсовывать дракону девственницу ему совсем не понравилась.

– Нет, ну в это я точно не поверю! – запротестовал Кунтц. – Все драконы с ума сходят от одного только запаха бабской киски! Господин Океанский, этот ваш дракон гомик, что ли? Так мы ему быстро найдем девственника!

– Этот наш дракон, – медленно ответил Кутшеба, – заключил специальный договор с Советом города и не нарушает его. Я знаю, – он поднял руку, сдерживая протест гнома, – драконы глупые. Все, герр Кунтц, но не этот. Этот мудрый.

Гном фыркнул. Он хотел еще что-то сказать, но Шиман не позволил ему открыть рот.

– Вы знаете, герр Кунтц, что такое чакра? – спросил он и продолжил, не ожидая ответа: – Это такой святой камень. Мудрецы на востоке говорят, что такие камни есть в семи святых местах на Земле. Один из них лежит под Вавелем. Испокон веков сюда приезжают из Индии, чтобы погреться в его лучах. Был ли он здесь до года Предела, я не знаю. Но мне известно, что с тех времен, как все изменилось, этот камень находится в какой-то вавельской скале и излучает энергию. Мудрость. Даже вавельские кирпичи имеют свой разум, герр Кунтц. Даже дома здесь мыслят. А Колокол, так тот вообще философствует, и профессура университета лишается чувств, когда его слышит. Так что прикинь, герр Кунтц, как от этой чакры мог поумнеть дракон. К сожалению, он очень умный и провести его будет нелегко.

– Чакра-сракра, – буркнул разозленный герр Кунтц, но больше не отрицал драконьей мудрости. – Так что расходимся по домам и забываем об этом деле?

– Что-то придумаем, – остановил его Кутшеба. – Ко всему можно найти подход.

* * *

Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, где-то над Вековечной Пущей

– Я не знаю, что делать с этим чародеем, – побеспокоил Новаковский Кутшебу. – Признаюсь, появления такого противника я не предвидел. Я могу защититься от магических снарядов, чародейских изменений погоды и проклятий, но не от кошмаров. Мы, марсиане, не видим снов и, очевидно, мало внимания уделяем человеческим снам. Те, с «Ягелло», это знали.

– Раз уж мы об этом заговорили… Что вам о них известно? Насколько они могут быть опасны?

– А что вам известно о человечестволюбцах?

– Что они охотно отослали бы вас обратно на Марс, а то и подальше. Что те, кто поумнее, берут с вас пример и, вместо того, чтобы вести партизанскую войну, вкладывают украденные поколение назад деньги в развитие технологий. Что одним из их мудрейших лидеров является Генрик Якубовский, президент Галицийских железных дорог, сенатор Республики Наций, глава Польской независимой партии. Важная персона, которая может себе позволить строительство флота дирижаблей то ли из своего кармана, то ли в рамках инвестиций ГЖД. Вы обокрали Галицийские железные дороги, господин Новаковский? Если так, то вам лучше переезжать на Марс, и как можно быстрее.

– Можете мне поверить, я не крал ничего у Железных дорог. Я, может, и из космоса, но не сумасшедший.

– Так что, те дирижабли – это личная инициатива?

– Не совсем. ПНП действительно приложила к этому руку. Якубовский не вкладывался в производство самостоятельно. Как вам известно, сенат Республики Наций – это, как и сама Республика, фасадная организация. Галицийские железные дороги, как и большинство других корпораций, не придают большого значения договорам, которые подписывают с правительством Республики. Но совсем другое дело – договоры между корпорациями. Пять лет назад Галицийские железные дороги, Европейский транспорт, «Роллс-Ройс» и «Шкода» подписали договор о взаимном сотрудничестве в сфере покорения неба. С тех пор они ведут совместную работу над созданием аэропланов и дирижаблей. Во всяком случае, официально. Потому что неофициально каждая из сторон старается опередить своих так называемых союзников. «Баторий» и его братья – это результат такой неофициальной, и даже нелегальной, деятельности. Официально созданию дирижаблей содействовали также князь Тадеуш Радзивилл и граф Юзеф Костюшко, оба несколько… эксцентричные личности, аристократы, достаточно богатые, чтобы позволить себе такие игрушки, как собственный воздушный флот. Прикрытием им послужила подготовка атаки на Вечную Революцию, на территории которой отыскалась часть земель, принадлежавших ранее Радзивиллам. Но Якубовский очень хотел получить фору в соперничестве со своими партнерами.

– Украв «Баторий», вы ударили по амбициям Якубовского, но одновременно задели и человечестволюбцев. Прекрасно.

– Это было неумышленно. Раздраженный Якубовский внимательнее присмотрится ко всем своим проектам и, быть может, узнает, что я участвовал в некоторых из них. Несмотря на это, время меня поджимало. Но ему и правда придется объясниться со своими партнерами, а тот факт, что он позволил мне войти в игру, ослабит его позиции. Это будет на руку Европейскому транспорту, а директора этой компании промарсианские.

– А ведь это должен был быть обычный поход за сокровищем!

– Мы найдем сокровища, господин Кутшеба. Уверяю вас, мы их найдем. Большие и прекрасные.

* * *

Не получив помощи от марсианина, Кутшеба пошел к Яшеку, который неумело пытался поговорить с Вандой. Девушка игнорировала своего обожателя, опасно перегнувшись через борт, чтобы как можно лучше рассмотреть Вековечную Пущу.

– Дуб! – прокричала она, заметив исключительно интересное дерево. – Тысячелетний дуб. Это уже прямо Господин Дуб. Здравствуй, Господин Дуб!

– Я мог бы поговорить с птицами, которые на нем сидят, – пробормотал Яшек. Когда девушка повернулась к нему, он покраснел и неуверенно закончил: – То есть если бы они сюда прилетели. Может, вы, госпожа, могли бы сюда кого-то позвать?

– Я не умею с ними разговаривать, – с сожалением ответила девушка и снова перегнулась через борт, чтобы давать имена новым деревьям и духам. Все время живя с богом, она, видимо, не боялась никаких демонов и чудовищ. Кутшеба взял себе на заметку, что о ней стоит серьезно поговорить с Шулером. До сих пор на все вопросы о Ванде бог выкручивался и быстро менял тему.

– Ну и госпожа… – прошептал парень. – Такая красивая! Такая мудрая! Такая добродетельная!

Сидящий за его спиной Крушигор весело посмеивался. Но Яшека это ни капли не беспокоило.

– А вы, господин, не знаете, как привлечь благосклонность такой госпожи? – выпытывал Яшек у Кутшебы, когда тот оттащил его в сторону. – Вы же много где в мире бывали. Я только знаю, что, если бы я ей чем-то помог, она бы увидела во мне удалого парня и полюбила. Но ей не нужна помощь, и я совсем не знаю, что делать.

– А твоя цыганка не может тебе помочь?

– Такой помощи я не хочу! – резко выпрямился парень. – Это должна быть настоящая любовь! К тому же Сара боится ее отца, – добавил он тише.

Кутшебу тронула его стеснительность. Отдавая себе отчет, что, быть может, сейчас он просто поддается дарованию паренька, он обнял его за плечи и повел к каюте, в которой с трудом разместили великана и цыганку.

– Может, я и помогу тебе, Яшек. Но ты знаешь правила. Сначала ты должен помочь мне. Пойдем поговорим с твоей смуглой приятельницей.

– Но я же говорил, что не хочу волшебства!

– А мы будем говорить не о твоих любовных переживаниях, сынок, а только о твоих кошмарах.

За ними следом, сотрясая палубу, шел Крушигор. Люди, проходящие мимо него, смотрели на великана с беспокойством и плохо скрываемой враждебностью. Великан мог нечаянно вызвать поломку, а то и катастрофу дирижабля. Мочка уговаривал его не покидать каюту и как можно меньше двигаться, но Крушигор не слушал его: он беспокоился о Яшеке, а с другой стороны, недолюбливал капитана. Однако он вполне сознавал, какой он тяжелый, поэтому старался двигаться осторожно и делать маленькие шаги. Только в присутствии Мочки он демонстративно топал, как будто хотел проверить, выдержит ли палуба.

– Тот второй корабль, – отозвался он вдруг. – Я к вам обращаюсь, господин плохой человек, вам же нравится, когда вас так называют. Чувствую, мы еще от него натерпимся.

– Может, ты тогда и пригодишься, великан. Разнообразия ради.

– Язвите себе, язвите. Я жизнь повидал. Натерпимся мы от него. Эх, кабы вы с Яшеком контракт разорвали, я бы согласился его заменить.

– Не справишься. У вас разные силы. Не судьба, великан.

– Плохой вы человек.

– Плохие сейчас в цене. Да и тебя к святым не причислишь. У тебя свое проклятие. Не перечь, я его чувствую.

– Как и я ваше. Могу рассказать, что мне приходится скрывать. Я тоже когда-то был плохим. Мы с Железным Марчином ходили по домам и не щадили никого – ни людей, ни нелюдей. Пока однажды нас не настигли стражники Железных дорог. Марчин тогда решил, что с него хватит ходить без протекции, и отправился искать могущественного покровителя.

– И нашел, – перебил его Кутшеба.

– Да, слыхал. Но у нового господина не вспомнил он про старого друга. А, впрочем, чего уж там… Я бы и так не пошел. Я ценил запах свободы. Я грабил, как и раньше, пока не позарился на одинокую цыганку. Что я себе задумал, вам даже не буду говорить, но, когда она уже была у меня в руках, она меня заговорила.

– Сара?

– Да, она.

– И сейчас ты вынужден ей служить?

– Я никому не служу! – инстинктивно запротестовал великан. – Она на меня чары навела. Сильные.

– Ты любишь ее, – догадался Кутшеба, вспоминая бесполезные поэтические декламации великана в предгорском пабе. – Ну она тебя и обставила.

Крушигор только заворчал в ответ и больше не подавал голос.

– Пусть тебе эта твоя темная защищает сны, – только и буркнула Сара, когда они вошли в каюту, и сплюнула через левое плечо. – Я к тебе не притронусь. Ты проклят.

– Речь идет не о моих снах, а обо всем экипаже. О том самом, которому ты обещала помогать.

– Я ничего не знаю о снах!

– Так расскажи, что знаешь. Может, что-то придумаем.

– Скажи мне, – в голосе Сары неожиданно зазвучало спокойствие с легкими соблазнительными нотками, – почему ты служишь марсианину? Почему тебе с ним по пути? Я всего не знаю, но ведь вижу, что тебя другой путь зовет. Не лучше ли тебе свернуть на него? Я бы даже помогла тебе, потому что ты принесешь несчастье этому кораблю и этому походу.

– Сны, Сара. Меня интересуют сны экипажа, и пусть тебя они тоже заинтересуют. Против Новаковского команда не пойдет, во всяком случае не сразу. Но они суеверные люди. Как ты думаешь, насколько быстро они придут к выводу, что все плохое, что с ними происходит, – это вина цыганки? Займись-ка их снами, Сара. Для твоего же блага. Верю, что ты найдешь способ.

– Может, и найду! – пробормотала она. – Но к тебе даже не прикоснусь! Смотри свои кошмары и дальше.

– Я привык, – спокойно ответил Кутшеба и ушел.

– А его ты не могла бы заговорить? – спросил Крушигор. – Проклясть?

– Ему уже ни одно проклятие не страшно, – вздохнула она. – Он уже больше демон, нежели человек. Мне почти жаль его. Расскажи мне еще раз об этих кошмарах, Крушигорушка. Я ни одного не видела.

Кутшебу не интересовали рассказы великана и магические таланты Сары. Воспользовавшись свободной минутой, он уселся на внешней палубе под солнцем. Мара пыталась с ним поговорить, но он только прикрикнул на нее. Он открыл книгу, взятую из каюты еще утром. Он уже давно усвоил, что, если отвлечься от реальности хотя бы на минуту, это способствует решению проблем. И отдыху. А он чувствовал, что нужно отдохнуть наперед.

– Что вы такое интересное читаете?

Мочка часто обижался на него, но недолго. Наполненный душами малец, помимо многих других способностей, умел находить Кутшебу везде, где бы тот ни укрылся.

– Какие-то магические книги? – допытывался он, тихонько, но решительно приближаясь к человеку. Сейчас он не напоминал одержимое создание, полное опасной силы, сейчас он казался обычным ребенком. Ничем не отличался от тех карапузов, которые взбираются на отцовские колени, любопытно наблюдая за тем, чем занимаются взрослые. Дети не понимали значения слова «мешать», они были совершенны в своем неудержимом любопытстве и вере в то, что родители не обидят своего ребенка и вообще существуют только для того, чтобы исполнять каждое его желание.

– Роман, – Кутшеба старался говорить неприветливо, чтобы избавиться от сопляка, – внешняя оболочка одержимого вызывала в нем слишком много воспоминаний. Интересно, сознание носителя пережило внедрение стольких душ? Или духи поселились в нем, изгнав хозяина и оставив только его детское тело, способное вводить взрослых в заблуждение?

– Роман? – удивился Мочка и, забыв о мерах предосторожности, наклонился над книгой. – Роман! Господин Новаковский никогда не читает романов. И господин Чус тоже. Это пустая трата времени и энергии.

– Марсиане не понимают, что значит воображение, капитан. Вымышленные произведения для них пустой звук. Они не видят снов, не мечтают и… не читают романы. Они точны до боли. Поэтому они не могут нас понять.

– А господин Чус?

– Чус, вероятно, сам хотел бы стать марсианином. Чего ты еще от меня хочешь? Может, дашь мне, наконец, минуту спокойствия?

– Почитайте мне.

– Офигел, что ли?

– Ну, пожалуйста. Я никогда не читал романы. О чем этот?

– О том, что наши планы, даже самые лучшие, всегда сталкиваются с планами других. Я перечитываю его, чтобы не забывать об этом.

– Наверное, это нехороший роман для капитана дирижабля, – оценил Мочка, но не ушел. А подавленный воспоминаниями Кутшеба наконец уступил и начал читать вслух:

Сдвинуть с места эти твердыни и сотни им подобных? Обмануть бдительность этих стражей и тысячи других, охраняющих безопасность Египта? Нарушить законы, оставленные Рамсесом Великим и еще более могущественными владыками, которых двадцать династий освятило своим признанием? ^[2]

* * *

Май 1967 года по старому календарю, пятьдесят второй год Предела, пятнадцатый год Мира, Краков

Маленький голем выслеживал их аж до паба «У Стасинки», где им удалось дешево поесть и недорого выпить. Там питался весь Краков, поэтому заведение разрасталось с каждым годом, осваивая все новые и новые помещения, но не позиции в меню. Стасинка делала ставку на простоту и выигрывала. В Кракове были и более дешевые заведения, были и более изысканные, однако таких же посещаемых больше не было. Несмотря на это, два свободных места для Кутшебы и его товарища все-таки нашлось.

Пришлось, конечно, постоять, но им повезло: как только они оказались первыми в очереди, двое мрачных мужчин лет около сорока, своими строгими дешевыми костюмами и тяжелыми взглядами напоминавшие городских чиновников, закончили обедать. Через минуту Кутшеба уже сидел возле огромного мужчины, по одежде которого нельзя было сказать ровным счетом ничего, кроме того, что он был непонятно кем. Его товарищ – небритый тип с налитыми кровью, немного раскосыми глазами, седеющими волосами и массивным подбородком, украшенным старым шрамом от ножевого ранения, и неряшливыми седыми бакенбардами – казался не слишком приветливым, но Кутшебе случалось есть и в худшем обществе. Он уселся напротив седого, даже не спрашивая, свободно ли. Шулер занял место по другую сторону стола.

– Он сидит на крыше напротив и пялится на нас, – сообщил бог. – Сейчас он не видит твоего лица. Даже если читает по губам, сейчас он бессилен.

– А по твоим он не читает? – буркнул седой.

– По моим никто не читает, – весело ответил Шулер. – А по твоим может. Поэтому лучше сербай борщик, чавкай и говори, не поднимая морду от миски.

Седой выругался.

– Докладывай, – сказал он Кутшебе, не глядя на него.

– Я связался с Шиманом. Будем работать. Это, наверное, его голем следит за мной. Я не знаю, серьезно ли он взялся за дело. Но возможно. Что вы с ним сделаете?

– Не твое сраное дело, – прочавкал седой. – Свое делай. И побыстрее, а то дурака валяешь.

– Я не могу просто так его прижать, иначе он что-то заподозрит. Пока что я кинул им приманку, и они на нее клюнули. Если он им предан, то они захотят перехватить сокровища. Тогда вы сможете их поймать.

– Это наше дело, когда кого ловить. Ты свое делай. И пошевеливайся. Мы тебе столько позволяем, что ты должен проявить себя. Но у меня для тебя еще кое-что есть. Дочь Шимана где-то пропала. Он вроде бы отправил ее учиться в Вену, но мы узнали, что она туда не добралась. Ее уже два месяца нет. Мы долго искали… И угадай, где она нашлась?