Глава девятая
Под акацией, недалеко от сторожки, высился холмик свежевырытой земли. Дмитрич стоял, прислонившись к дереву. Лицо его осунулось, глаза провалились, щеки впали. Видимо он заметил, как со спины подошел Андрей, и благодарно кивнул, когда тот положил ему руку на плечо в знак своей поддержки. Они постояли молча, затем старик ушел.
Андрей переоделся и принялся вязать арматуру. День был теплым и солнечным, впервые за две недели. Вскоре привезли бетон. Жизнь возвращалась в привычное русло.
Дмитрича долго не было. К трем часам он вернулся, тяжело толкая старенький мопед. Старик привалил добычу к стене вагончика, громко выругался, сплюнул и пошел к Андрею.
– Видал мою технику?
– А то! Где динозавра откопали?
– Где откопал, там больше нет. Сказали, что на полном ходу, только долго стоял, и вот, почему-то не заводится.
Андрей угостил старика сигаретой, и они вместе пошли рассматривать диковинку. Это была «Рига-7». На раме еще виднелись остатки голубой краски, а бензобак с крыльями перекрашивались так много раз, что определить их цвет не было никакой возможности. Маленький глушитель в форме огурца был примотан к раме стальной проволокой, а на месте ручки газа торчал тоненький трос.
Дмитрич развернул кожаный сверток с гаечными ключами, уселся на бревно и энергично стал откручивать гайки, но только те, которые еще поддавались. Таковых оказалось совсем мало. Старик не сдавался и обильно поливал гайки и болты моторным маслом.
– Дмитрич, а искра есть?
Андрей присел рядом, выкрутил свечу и, положив её на головку цилиндра, скомандовал крутить колесо. Дед повиновался и, к своему удовольствию, увидел, как проскочила синяя искра.
– Говорю же, работает машина! А почему тогда не заводится?
– Причин может быть много, – с этими словами Андрей залил в камеру сгорания бензин через отверстие для свечи и закрутил свечу на свое место, – какой хозяин, такая и техника, – коротко объяснил он суть манипуляции, – пока пятьдесят грамм не нальешь, с места не сдвинется.
Дмитрич понимающе кивнул.
Упершись в руль, юноша резво толкал мопед по территории. Двигатель чихнул, фыркнул, громко зарычал, дернулся и заглох.
– Топливо не поступает, – с этими словами Андрей оставил мопед у стены и, отдышавшись, продолжил, – Вам бы от него избавиться, не выйдет толку.
– Как же не выйдет, еще как выйдет. Просить потом будешь, что б Танюшу свою прокатить с ветерком.
Воспаленные глаза старика улыбались, к нему возвращалась жизнь.
Глава десятая
Мопед спрятали под клеенку, дожидаться лучших времен.
Андрей переоделся в чистую одежду и заглянул в сторожку, попрощаться. Дмитрич сидел на табурете и сквозь занавеску смотрел в окошко. Увидев юношу, он наклонился и достал из-под кровати полуторалитровую бутылку с бордовой жидкостью.
– Угостили меня домашним вином, молодым, если не сильно торопишься, может, трахнем по стаканчику?
Андрей неохотно, но согласился. Вино пилось легко. Прохладный вечер располагал к беседе.
– Давно хотел спросить, как вы думаете, почему говорят, что нужно любить своих врагов? Как такое возможно? Ведь, если вашей логике следовать, то любовь есть желание служить, получается, что врагу служить?
Дмитрич недолго подумал:
– Любить врага не означает служить ему. Но подумай, что, вот сделал тебе человек пакость, специально или случайно, не важно. И вот сидишь ты такой, злой, ночь не спишь, думаешь всё, как бы ему ответить, изводишься. Ты не спишь, бесишься, а он спит. Крепко спит, потому, что и не знает о тебе и о том, что ты думаешь. Вот и получается, что какая тебе польза, если тебя желчью переполняет. Понимаешь?
– Понимаю. А еще, понимаю, что вы не правы. Нет ведь никакой любви, – ответил Андрей, и увлеченно рассказал старику в мельчайших подробностях о своих размышлениях на этот счет, о лжи.
Старик слушал, попеременно то кивая, то отрицательно качая головой.
– От меня ты чего хочешь? – не выдержал дед, – как страус размышляешь: раз чего-то не вижу, значит, этого нет, – старик оглядывался по сторонам, ища правильный пример, – вот скажем, нет у тебя мопеда. Это не значит, что его не существует, хотя и нет у тебя. А у меня есть, и я знаю какой он.
Довольный собой Дмитрич отпил разом половину стакана, как если бы произносил тост.
– Любовь, получается, что как вера, не требует доказательств, да?
Старик устало кивнул.
Глава одиннадцатая
Время летело незаметно, а стемнело рано. Андрей встал из-за стола и ощутил невероятную тяжесть в ногах. Вино допито, разговор окончен, а в Комсомольском микрорайоне его ждала Таня и наверняка волновалась. Сон сморил в автобусе, под монотонный вой трансмиссии. На конечной остановке его разбудил водитель, и Андрей, шатаясь, побрел домой.
Тихонько он открыл дверь и бесшумно проник в квартиру. Было жарко и душно – включили отопление. Облокотившись о стену, он снимал ботинок, который, прежде легко сам спадал с ноги, но именно сегодня никак не поддавался. Неловко упершееся в стену плечо соскользнуло, и тело вслед за ним, с грохотом, рухнуло на пол. Таня с мамой молча наблюдали за жалкими попытками разуться.
– Молодец, дочь, нечего сказать, привела в дом черти что, – ехидно комментировала происходящее Ирина Сергеевна, – помоги ему, чего смотришь, и тазик дай, не забудь.
Таня послушно подхватила Андрея под руки, проводила к постели, поставила рядом эмалированный таз, который, впрочем, не понадобился, и ушла на кухню. Голова кружилась, не хватало воздуха. Комната плыла в разные стороны, потолок, то надвигался, то подпрыгивал и становился на место.
Танина мать решила, что Андрей уже крепко спит, и потому позволила себе высказать дочери всё, что о нем думает и долго в себе копила. В эту ночь, он услышал о своих недостатках во внешности и росте, о скудных перспективах и малом доходе и еще о многом. Были тут и слезы о загубленной молодости и мольбы «не ходить по тем же граблям». Таня больше молчала и только изредка возражала, оправдываясь, что такого, может быть, и не повторится, а, кроме того, что она его любит, и он хороший. Дальше Андрей не слышал, потому что заснул.
Глава двенадцатая
Часы на стене показывали без четверти девять. На полу валялись грязные вещи, в которых Андрей возвратился вчера. Он натянул джинсы и вышел на кухню. За столом сидели Татьяна и её мать.
– Что ж вы меня не разбудили, – резко начал он, но, заметив на лицах каменное выражение, запнулся.
Таня виновато опустила глаза, мама же её, напротив, со злостью сверлила Андрея взглядом насквозь. Разговаривать с ним никто не собирался.
– А что, собственно, случилось?
– Нет, ну ты посмотри, он еще спрашивает, – язвительно начала Ирина Сергеевна, – он спрашивает, что случилось. Его тут, значит, приняли как родного, обогрели, а он…
– Мама, хватит!
– Нет, пусть слушает!
– А можно, я потом послушаю, а то на работу опаздываю уже.
Андрей пошел в комнату одеваться, а в это время Танина мама пренебрежительно и громко предсказывала дочери будущее с бездельником и пьяницей, а затем громче, почти кричала, что ему, (и она нарочно, брезгливо, не называла имени) дела нет до того, что же он творит.
Хлопнула входная дверь. Прикуривая на ходу, Андрей широко шагал на остановку. Недоумение смешалось с гневом. Он повторял про себя: «Что же он творит, что же творит, да что-что – ничего. Не может так долго продолжаться, нужно что-то решать. Уйду, к чертовой бабушке, уйду».
Глава тринадцатая
Дмитрич затыкал ветошью щели под прогнившей оконной рамой. Андрей прошел мимо, не сбавляя темпа, не поздоровался. Старик проводил его взглядом и неторопливо продолжил свое дело. Юноша метался по площадке, пинал и топтал куски бетона.
Покончив с утеплением вагончика, Дмитрич подошел к Андрею.
– Ну и какая муха тебя укусила, чего злой-то такой?
– Ирина Сергеевна укусила. В самую Душу покусала. Видать, давно повод искала для скандала, а тут я вчера выпивший пришел, ну и понеслось… Я к ней всегда с уважением, почтительно. И так и сяк, что б угодить, а она…
– Не гладь по голове змею. Всё равно укусит, природа у нее такая, – сказал старик, махнул рукой, сплюнул и поморщился, – а ты чего это в субботу приехал?
Андрей нервно рассмеялся, он совсем забыл, что сегодня выходной.
– У меня, кстати, осталось ещё со вчерашнего…
Андрей отмахнулся:
– Не, не, не, совсем не кстати. Поеду я домой, дослушивать.
Глава четырнадцатая
Дверь была не заперта. В прихожей горел свет, в квартире было тихо. Осторожно Андрей вошел в комнату. Таня сидела в кресле, тяжело дыша. На белом лице едва заметно дрожали посиневшие губы.
– Зай, что случилось? Что с тобой? Тебе плохо?
Она тяжело дышала не в силах ответить.
Андрей поцеловал холодный лоб, поднял Таню с кресла и осторожно положил на диван. Тело её обмякло, и ему показалось, что она совсем ничего не весит.
– Скорую вызвала?
Она едва заметно покачала головой.
Андрей схватил телефон и набрал короткий номер. Перебивая диспетчера, он умолял скорее прислать помощь. «Ожидайте, к вам уже выехали», – было последнее, что он услышал в трубке, а далее последовали короткие гудки. Растеряно он посмотрел на Таню. Бледная, совершенно белая, как фарфоровая кукла, она лежала перед ним.
«Господи, не дай ей умереть. Всё что угодно забери, но только не её. Не дай мне это видеть, не дай пережить, Господи, не дай», – он не произносил в слух, не шептал, это даже не было мыслью, это стучала кровь: «Господи, не дай ей умереть».
Сквозь слезы он беспомощно смотрел на Таню. Она с трудом дышала. Грудь медленно поднималась, но замирала и резко опускалась. Пауза, казалась бесконечной, а затем грудь снова поднималась.
Прошло двадцать минут. Андрей выбежал из квартиры, ведь доктора нужно встретить, и может он уже давно стоит под подъездом, не зная куда идти.
На улице никого не было. Бросить Таню одну – не лучшая идея, но и помочь ей нельзя. Он сделал всё, что мог, и теперь осталось только ждать. «Почему скорая едет так долго?» В одно мгновение он рванул в подъезд, но тут же остановился: «А что если она уже … Нет. Что если её уже нет. Этого не может быть… Нет, нужно ждать скорую».
Машина бесшумно показалась из арки и остановилась. Фельдшер вышла, взяла чемодан, и они направились в подъезд. Лифт шел бесконечно долго. Возле квартиры Андрей замедлил шаг и пропустил врача вперед. Таня лежала, прикрыв глаза, не шевелясь. Щелкнул выключатель. По комнате разлился мягкий свет, и она едва заметно поморщилась.
Фельдшер измерила давление и попросила Андрея удалиться, одновременно извлекая из чемодана шприц и что-то ещё. Спустя минуту она пригласила его войти, и сидя на краю дивана, заполняла на табурете бумаги.
– Я дала ей обезболивающее. Ничего страшного – это невралгия, понервничала наверно, – сказала врач и презрительно глянула на Андрея, – немного поспит и всё пройдет. Подпишите вот здесь и здесь. Не болейте, – она сложила бумаги в чемоданчик, – можете не провожать.
Лишенный сил, Андрей рухнул в кресло. Таня безмятежно спала, а он закрыл ладонями лицо, тихо плакал, слушал её дыхание и благодарил Бога за каждый вдох. Он вспомнил её вопрос: «Зай, а ты меня любишь?» И вслух ответил:
– Да! Конечно, люблю! Люблю!