Глава 4
Ветер бился в окно, стучал ставнями и нудно завывал в печной трубе. А из-под горы доносился мощный говор реки. Об угол дома ветками тёрлась столетняя берёза. Её в своей молодости посадил дед Григорий. И она вымахала на удивление всем: высокая и стройная. Это была память. И берёзу берегли, хотя порой и хотелось спилить её на дрова, да и мешала она, когда по деревне гулял ветер. А она, как бы напоминала деда, и это было что-то своё родное, которое с годами не уходило не растрачивалось, а было всегда в целости и сохранности.
Сейчас Мария Ивановна, мать Виктора после этого трудного разговора за столом долго не могла уснуть. Её тревожило одно, а как там в городе-то будет? Ведь Виктор сугубо деревенский мужик, может рубить с плеча, а это многим не по нраву, особенно Игорю Кочину к которому он хочет ехать, да и сердце материнское не обманешь – не будет у них настоящей дружбы. Ох, не будет, не те характеры. Что их сблизило в деревне – трудно понять. Да и вообще почти невозможно. Уж не затаил ли Игорь злобу из-за того что произошло на фронте. А ведь всё может быть.
Мария Ивановна видела из своего окна всю деревню. Точно, почти до минут знала кто во сколько ложится спать. Вот погас и последний огонёк у Лизы Стригунковой. Мария Ивановна постаралась закрыть глаза, но тщетно. Сон оставил её. Она обвела взглядом избу. На печи посапывали внуки: Ванька и Мишка, а в другой комнате всхрапнул сын Виктор с присвистом, и проснулась сноха Маринка. Всё как обычно, но Мария Ивановна чувствовала, что уже что-то сдвинулось, сошло со своих осей и так продолжаться больше не может, а значит, не может быть и той жизни, которая существовала до сегодняшнего дня. Ей стало грустно и до слёз больно терять устоявшуюся жизнь. Она вспомнила тот день, избитого и лежащего в канаве Ивана Уварова и голос матери, визгливый и страшный: «Шлюха, бесстыдница. Глико весь народ собрался к нашей избе. Да где это видано, чтобы девушка тащила в дом хахаля. Батько, выдери ей волосьё-то. Опозорила, опозорила – поганка. Грех-то какой, грех-то». Потом она увидела, как из другой комнаты тяжелой, грузноватой походкой вышел слегка хмельной отец, посмотрел на жену и дочь и глухо рыкнул: «Цыц, мать! Не верещи, не пугай людей – это Ванька Уваров. Эх, как они его сволочи разделали».
Маша видела, как её отец подошёл к Ивану и бережно затащил на лавку, повернулся к дочке и сказал: «Неси воды обмыть лицо надо. Ничего не видать, всё в крови. – И с улыбкой, ткнув пальцем Машу в нос, подытожил: «Подишь любишь, курносая. Где и силы взяла притащить такого дядю. Надо бы выдрать тебя ремнём за непослушание, да уж где там – взрослая уже, видно придётся скоро свадьбу играть. – И к матери: – Будто сама никогда не любила. – И тут своим острым взглядом впился ей в глаза Пётр Кочин: «Маша, что ты делаешь? Я люблю тебя. Ну, скажи хоть что-нибудь».
Его карие выразительные глаза горели огнём любви и страсти. Он еле сдерживался, чтобы не заплакать. И вот к сельсовету выкатывают три машины. Иван бережно несёт её на руках и нежно целует в губы. Затем рассеивается на дороге пыль, и уже нет её Ивана. А потом она увидела свой тяжкий труд, и ощущение постоянного голода, смерть свекрови, которая не пережила смерти сыновей. Сдало материнское сердце. Потом умерли отец и мать. И вот она одна с сыном на руках. А пришедшие с фронта солдаты, звали её в жены, но она говорила: дескать, не могу предать Ивана, не могу. Он умер, защищая нас и Родину. Как я могу сделать такой поступок, ну как? Да мой Иван перевернётся там.
Потом она увидела годы, похожие один на один, как близнецы, и только сын Витька украшал её жизнь. Она радовалась, что сын рос, сильным и смышленым парнем, и в деревне завидовали ей. Он окончил институт и женился на Маринке Денисовой. У него появился первый сын Мишка, затем и второй Иван. Игорь Кочин при этом сказал:
– Зачем повторять то, что уже было? Да и имена какие-то древние. То ли дело Стасик или Славик. Блеск, а не имена. Если у меня будет сын, я найду для него оригинальное имя.
А сам глаза отводит в сторону Маринки. Вот также было и Петром Кочиным – отцом Игоря. Что это родственная наследственность? И какая тут связь между сыном и отцом? И почему в такой последовательности передались чувства от отца к сыну? Но они, как-никак вроде бы друзья. К тому же Виктор помогал Игорю учиться. Ну, да ладно, пусть съездит к нему «Бог не обидит, чёрт не съест».
Мария Ивановна лежала на кровати и думала о судьбе сына и внуков. Галина, мать Игоря хвалит не нахвалится его. Писем же когда его долго нет, она не получает. Где правда? Она выглянула в тёмное окно и не увидела ничего.
– Какая-то жуть и холод, – прошептала она, облизывая сухие губы.
За стеной повернулся с боку на бок Виктор, скрипнув койкой. А на дворе прокричал петух.
– Полночь, – очнулась Мария Ивановна, – пора уже спать.
В углу за обоями заскрежетали мыши. Кошка с печки прыгнула на стенку и, сорвавшись, с мяуканьем упала на пол. Мыши утихли, а кошка никак не могла успокоиться. Слышно было, как она снова прыгнула на печку, и оттуда было слышно, как она шипит, сверкая в темноте зелёными глазами.
– Успокойся, Мурка, – шептала Мария Ивановна, – в следующий раз не промахнёшься. Разве можно прыгать на стенку?
Она повернулась на правый бок и только положила голову на подушку, как провалилась в неспокойный сон. И сейчас всё виденное днём возвратилось ей снова. Она поднимала голову, смотрела на будильник, который недавно из райцентра привёз Виктор, вздыхала. Но облегчения не было. «Что же я делаю, – думала она, – я своими руками отталкиваю от себя: сына, сноху, внуков. Как-то на новом месте им будет. Здесь всё родное, близкое, а там? Ну не дурра ли я набитая. Где они будут черпать крепость? Уехали другие, что из этого? Позади, да в том же стаде». Она ещё, наверное, долго бы приговаривала, да поднялся Виктор, подошёл к ней, положил руку на лоб и спросил:
– Мама, ты не заболела?
Мария Ивановна не ответила. Ей было лестно, что сын проснулся и спросил у неё. «Спит, – подумал он, – а я уж думал, здорова ли?».
Мать повернулась на спину, имитируя сон, заговорила, как бы спросонья, но так чтобы было не понять слов. Виктор лёг снова в кровать. Она слышала, как он повёл носом и затих.
– Иван, помоги, – шептали её губы, обращаясь к погибшему мужу, – научи, как жить. Невезуха у нашего с тобой сына на работе, да мы ещё на него давим.
Она пыталась вызвать образ любимого ей человека, а он ускользал, растекался перед глазами. Было такое ощущение, что на земле всё неспокойно и зыбко. Ей показалось, что даже изба куда-то проваливается. Её трясёт и лихорадит.
После нескольких таких попыток вызвать любимого ей человека и поговорить с ним, она поняла, что уже ничего не вернуть, и Виктор весной едет в город, пока правда на разведку, но уже решено. Она давно готовилась к этому, зная, что рано или поздно придёт время, ведь все его знакомые и родные там в городе. И к чему так сильно переживать, но мать есть мать и у неё болит сердце за судьбу своих близких. К тому же председатель совхоза Голубев Владимир Степанович третирует парня: мол, почему-то у всех есть урожай, а у нас? Чем выше начальство, тем больше им надо. Нервы же, конечно, у него не стальные, явное дело, взрывается. А как же иначе – живой человек. Долго ли до беды. Здоровье-то потом, ни за какие деньги не купишь. Она видела прогуливавшего по городу сына, сноху, внуков. На миг показалось, что в городе они чужеродные. И ей до слёз стало обидно. Потом сон взял своё.
Мария Ивановна проснулась поздно. Она с тревогой подумала, что опоздала подоить корову, дать корм поросёнку и курам. Она подняла голову и увидела на стороне сына свет. Молодые уже поднялись. Сноха, одевшись в грязную фуфайку, пошла на двор. Виктор услыхал, как заворочалась мать, спросил:
– Мама, ты вчера что-то бредила. Тебе нездоровится?
– Нет, сынок, всё нормально, спалось что-то худо, – ответила она и стала подниматься.
– А я думал. – Он недоговорил, посмотрел на неё долгим взглядом и промолчал, поняв, какая мысль гнетёт мать.
Маринки не было. Она гремела на дворе ведрами, разговаривала с коровой и поросёнком.
– К Кочину едешь? – раздался приглушённый голос матери. Она немного помолчала, наморщив нос, и покачала головой.
Виктор, посмотрев на мать, подумал: «А хороша она всё же и в старости, а какова была в молодости?..
– А что мама? Пока думаю съездить к нему, – ответил он.
– Ведь он твою Маринку-то любит.
– Так что из этого, мама. Любил и его отец тебя. Я думаю на первых порах можно и к нему.
Она не ответила, схватившись за сердце, смотрела на сына. Она хотела сказать, мол. Не надо бы к нему-то. Я боюсь его.
Сын, заметив волнение матери, подошёл к ней и сказал:
– Мама, не волнуйся, всё будет хорошо. Если что, не пропадём и без него.
Но Мария Ивановна видела, ведь сыну тоже нелегко, дал согласие, куда теперь от него денешься.
– Ну ладно, сынок, пока не будем загадывать, что и как. Весной всё решиться, – вздохнула она и начала подниматься.
Глава 5
Вот и прошла скучная и надоедливая зима. В воздухе запахло весной. Скоро появятся грачи. И Виктор решился съездить к Кочину. «Рубить так надо сразу, – подумал он. – Год два и три тянешь, а зачем? Всё равно придётся ехать в город, здесь уже невпротык, дышать стало нечем». Он смотрел на потолок, где руками его предков была нанесена в одном из углов надпись года рождения этого дома. Фамилия и имя деда его положение в обществе. И тихо нагрянула грусть. Какая-то смутная тяжесть камнем легла на сердце. Было не понять что это такое, предчувствие беды или ещё что. Он подошёл к святому углу, где были иконы, перекрестился. Лампады мерно освещали лики святых. Виктор умылся, попил чаю и вышел.
Переполненный автобус, пробираясь по разбитой дороге, часто вздрагивал, скрипел и визжал. В окно светило весеннее солнце, а с иголок сосен и елей падали яркие капли и пропадали в уже рыхлом снегу. Синички, почувствовав тепло, перелетали с ветки на ветку и своим голосом призывали весну. Но она не спешила, только давала о себе первую весточку, мол, алло я скоро вернусь. Но всё же это была уже весна. И Уваров, примостившись у окна, наблюдал за природой. А она, казалось, от яркого солнца вся светилась и играла. «Хорошо-то как, – думал Виктор, – куда я еду? И что меня там ждёт?» Но автобус – бездушная машина, железяка разве поймёт. Знай, пыхтит, да тянет свою лямку, нет бы, заартачиться, как человек, так нет. И, не доезжая до парома, автобус встал. Водитель выскочил из кабины и попросил освободить салон. А за рекой виднелся большой современный город. Трубы мартеновских печей выбрасывали огромное облако ржавой пыли, которое растекалось по всему горизонту, гонимое северным ветром. Пыль чувствовалась и здесь на реке за пределами завода. Но на такие мелочи никто не обращал внимание. Все привыкли.
Выше среднего роста, плечистый, Виктор в чёрном пальто, легко поднял чемоданчик коричневого цвета с двумя блестящими замками, взглянул вокруг добрыми голубыми глазами, направился вместе с другими пассажирами на паром. Он посмотрел на реку и поморщился, увидев на воде огромное маслянистое пятно, которое растекалось на водной глади реки, хотя вокруг был ещё лёд. Чайки это место облетали стороной. Уваров задумался, и сильная правая рука полезла в пышные русые волосы. Ветра он не замечал, подставив ему навстречу смуглое, волевое лицо. Паром просигналил и отчалил от берега. Вода была тёмная и тяжёлая. Местами проплывали льдины. Видимо, где-то в верховьях реки взрывали лёд, но зима ещё не хотела сдаваться, обжигала воду своим холодным дыханием, и она сворачивалась в ледяной панцирь. Чайки садились на лёд, скользили и падали. Люди вздыхали, дескать, ах птицы, не рано ли прилетели? Ведь почти зима ещё, но чайки ныряли в воду и, распластавшись на льду, грелись на солнце. Им не до людских забот.
Паром подчалил к берегу, шофер завёл мотор автобуса и выехал на проезжую часть дороги. Пассажиры побежали за ним, чтобы ехать дальше по маршруту. Уваров не спешил, времени было предостаточно. Он смотрел по сторонам и думал о будущем. На деревьях уже кричали грачи, и Виктор отметил про себя: весна, птиц не обманешь, хотя ещё и довольно холодно. Он медленно передвигал ноги, надеясь на то, что Игорь ещё на работе.
«Я давненько не бывал здесь, – подумал Уваров, – сколько воды утекло с тех пор».
Он подошёл к остановке, сел в автобус. Народу было немного, и он с удовольствием растянулся, устроившись на сидении в конце салона. Кондуктор объявила остановку, и он, поглядывая в записную книжку, направился к дому, поднялся на второй этаж и позвонил.
– Какими судьбами, Виктор, – вскрикнул Игорь Кочин, обнимая в дверях гостя.
Он осмотрел его со словами: мол, хорош.
– Не догадаешься. Как снег на голову, – ответил Уваров.
– Катя, посмотри, кто приехал, – не унимался Кочин.
В квартире послышались шаги, и на пороге появилась молодая, русоволосая женщина. Она удивлённо подняла на Уварова большие, выразительные глаза, притушенные нежной поволокой и пожала плечами.
– Да это же друг детства – Витька Уваров, с которым не один пуд соли съели. А-а-а! Да вы же незнакомы, – догадался Кочин.
– Всё-то ты забываешь, Игорь Кочин, – сказала женщина и протянула Уварову руку, – Катя.
– Виктор Уваров, – смущённо назвал своё имя и фамилию гость.
Дверь закрылась, и они оказались в коридоре, где стояла стенка тёмного цвета, вероятно чешская, тумбочка под обувь, трюмо.
– Витя, раздевайся, вешай вот сюда пальто, ботинки в тумбочку, а я тем временем отлучусь, – сказал хозяин. Он дал сигнал жене, мол, приготовь закусь. И засуетился.
– Ничего, ничего, Игорь, не волнуйся из-за меня, делай своё дело, а я этим временем посижу. – Он зашёл в большую комнату, осмотрелся и сказал, обращаясь к жене Кочина, – райский уголок, рад за вас.
Одобрённая вниманием, Катя ходила рядом и, улыбаясь, рассказывала, как доставали мебель и где. Уваров внимательно слушал, ничем не выражая своих мыслей.
Хозяйка встала и, посмотрев на гостя, спросила:
– А вы кто по специальности?
– Агроном. Брожу по полям, лесам, болотам, смотрю, анализирую, думаю о повышении урожайности на наших полях, да вот зашёл в тупик. Всё дело в удобрениях в нужных количествах, а где их взять?
– То-то я смотрю загорелый, видно много времени находитесь на воздухе.
– Солнце, воздух и вода делают своё дело.
Он улыбнулся, тряхнув густыми волосами, и полез в карман за расческой. В квартире было тепло и уютно, пахло новой мебелью и краской. Большая комната была центром квартиры. Здесь на полу лежал ковёр иранской вязки, стенка коричневого цвета в жерле которой стоял телевизор. На ковре журнальный столик и два кресла. В стенке за стеклом красивые переплёты книг, а рядышком в другом отделении, посуда: стопки, фужеры, тарелки. Над книгами ярко выделяется тонкая лента белой бумаги, где рукой Игоря раскрашенными буквами написано: «Коммунизм – это Советская власть, плюс электрификация и химизация всей страны, в которой и я принимаю непосредственное значение». И подпись красными чернилами. А посередине увеличенный портрет Кочина, где он снялся в суконной куртке, как рабочий. Взгляд его устремлён вверх, будто он не стоит на земле, а парит над ней. В руке цветастый платок, прижатый к шее – знак тяжелого труда. Стены квартиры, оклеенные обоями мягких тонов, не раздражают глаза. Кругом чисто, уютно и никаких излишеств.
«У хозяйки хороший вкус, – отметил про себя Уваров, – только вот крайности Игоря».
Виктор подошёл к трюмо, расправил широкие плечи, тряхнул волосами. Чёрный костюм и белая рубашка под галстук ладно сидели на его плотной фигуре. Его рука потянулась к портрету Кочина, а вот почему, он и сам не мог бы на это ответить. Уж больно выразительный был портрет-то. Ну, как тут не отреагировать. Он притягивает к себе, к нему хочется коснуться руками, портрет ли это? Казалось, что он просто выходит из стенки и улыбается загадочно и мило.
«Где он мог сделать такой портрет? – подумал Виктор, – или он очень любит себя, или хочет запечатлеть свою личность на века».
Из кухни выглянула хозяйка, и Виктор непроизвольно засмотрелся на неё. Она была просто очаровательна в своей женственности и красоте. Длинные русые волосы, распущенные по плечам, прикрывали то правую сторону лица, то левую. И от этих движений непринуждённых и простых становилось около её тепло и уютно. И вся она была какая-то домашняя и милая. Крупные, голубые глаза из-под тёмных ресниц излучали доброту и ласку. И Виктор невольно подумал: «Кажется, дружок не по себе срубил деревцо-то», а вслух сказал:
– Катюша, что-то с кухни у вас вкусненьким запахло.
– Да ничего особенного. Волнушки из холодильника вытащила. С горячей картошечкой то очень добро, колбаски с яичками нажарю, вот и вся наша пища, – смущенно ответила хозяйка.
«Хороша, – опять подумал Уваров и сел за журнальный столик, где были разбросаны газеты и журналы. Он смотрел названия корреспонденций, но смысла не улавливал. Что-то горькое и злое промелькнуло в его груди и захолонуло, да так, что трудно стало дышать. – У самого такая прелесть, а он зарится на мою Маринку. Это несерьёзно и даже нечестно по отношению к такой девушке, как его жена Катя. Что, она виновата, что у нас всё запуталось, заржавело, скисло. Видимо, это крест Уваровых и Кочиных и нести его надо достойно, ведь наши предки, может быть, на протяжении веков жили вместе. Эх, Катя, Катя».
Потом ему надоело сидеть. Он поднялся, подошёл к окну, отодвинул тяжелую бархатную штору и, вглядевшись в потемневшую улицу, где горел свет, заметил, что жизнь не утихает даже с наступлением темноты, также двигались: пешеходы, машины, автобусы. Он хотел уже снова взяться за газеты и журналы, но тут в квартиру ворвался запыхавшийся Игорь и выдохнул:
– Еле нашёл. Несколько магазинов обегал. Упросил знакомую продавщицу. Катя, закусь на стол. Пировать будем. Это же Витька Уваров. Понимаешь, друг детства.
Кочин был сильно возбуждён, старался показать себя с лучшей стороны, дескать, смотри, как мы живём. Может быть, он считал себя виноватым перед Уваровым, вот и выкладывался сейчас как истинный и добрый хозяин.
Виктор заметил, что он что-то ждёт, но чего, не знал. И где-то там внутри, казалось, под тяжким спудом, который он боялся даже шевелить, заскрежетало. Он увидел лицо матери, и ему стало грустно. Хотелось бросить всё и уехать к себе в деревню. Не хватало, чего доброго, что речь пойдёт о давнем, и уже почти забытом. Шевелить прошлое – это значит снова поссориться, но уж видно человек так устроен, что прошлое всегда рядышком и оно нет-нет, да и напоминает о себе, а особенно это происходит тогда, когда человек под хмельком.
На какое-то мгновение Уваров заметил, что лицо Кочина слегка побледнело, насупилось. Жёсткие черты выбились на передний край, оно исказилось, стало неузнаваемым. Он сказал:
– Пить будем, а говорильня по ходу дела. Мы ещё с тобой ни разу не напивались, а так хотелось все эти годы посидеть с тобой за чаркой доброй водки. Ты ну нисколько не изменился с тех пор, как мы с тобой виделись чертяка.
Они выпили по одной, затем повторили, и когда настроение поднялось, Игорь снисходительно спросил:
– Как там живёт моя мать, Маринка, дети твои?
– Нормально. Мать твоя ждёт, не дождётся тебя, все глаза просмотрела, когда же в деревне появится милый Игорёк. Мишка у меня скоро в школу пойдёт. Марина всё с животными возится, а я по полям брожу.
Кочин поднялся из-за стола, сел на диван и, положив нога на ногу, закурил. Виктор пристроился рядышком и посмотрел в лицо Игоря. Он заметил, что при упоминании имени жены и сына, Кочин слегка бледнеет.
– Что им сделается моим сорванцам, бегают по деревне, горюшка не знают. Только вот я неустроенный, – вздохнул Уваров. – Надоело в деревне, сил больше нет. Всё одно и тоже.
– Ничего, дружище, не расстраивайся, – хлопнул по плечу Виктора Кочин. – Хочешь, переходи в мой цех. Уж как-нибудь я о тебе позабочусь.
– Спасибо, Игорь.
Виктор чуть было не дополнил: мол, я как и думал, ты помнишь и считаешь себя должником. Только мне-то нет охоты этим воспользоваться. Всё же Кочин ты здорово вырос, щедрый стал.
Они ещё долго пили вино, говорили. Катя завела лёгкую музыку и поочерёдно танцевала то с одним, то с другим. А рано утром друзья поехали на место строящегося завода. Свалка дымилась, издавая зловонье. Сытые вороны сидели на кустах, не выражая даже малейшего внимания людям и всему, что их окружало. И только пригревало солнце, как они начинали волноваться, и их карканье слышалось за пределами свалки. Сейчас же они были тихие чёрно-серые комки.
День был мглистый, что-то вроде тумана окутало строительную площадку. Друзья говорили вполголоса, и лица их были задумчиво-сосредоточенные.
– Вот здесь построим завод азотных удобрений, сырьё рядом и его много, а с постройкой новых коксовых батарей его ещё будет больше, – говорил Кочин, взяв Виктора под руку, – поэтому нам надо начать строительство и как можно быстрее. Земля северо-западной зоны нашей страны настолько отощала, что урожаи почти не превышают брошенного в неё зерна. В ней нет азота, важного компонента урожайности.
Игорь развёл руками вокруг, как бы говоря: посмотри сколько её, и вся она требует витаминов, то есть жизни.
Он взглянул из-под густых бровей на Уварова, вытащил сигарету и закурил.
– Виктор Иванович, поняли, – сказал он приглушённо.
Уваров повернулся к Кочину и понял, что тот говорит внутрь воротника, поэтому и голос такой, будто из подземелья. Такой начальственный тон скребанул Виктора по сердцу, и это обращение, Виктор Иванович, покоробило его. Он не ответил Игорю, стоял и думал, заложив руки в карманы пальто. Сейчас Виктор стал понимать, что дружба их какая-то вымученная, безликая, от которой ни жарко, ни холодно, а под сердцем остаётся пустота и больше ничего. Что же это за дружба?
Вспугнутая стая ворон с карканьем поднялась с кустов и закружилась над головами. Уваров подумал: «Скоро здесь всё уберут, чем кормиться-то будете?» И, склонив голову набок, посмотрел на хищных птиц.
Невдалеке послышался треск дизельного двигателя. Тяжелый экскаватор, приминая чёрный слежавшийся снег, медленно и осторожно двигался к котловану, где чернела только, что поднятая земля, его догоняли два бульдозера для дальнейшей работы.
– Я как начальник будущего цеха предлагаю тебе должность начальника смены, – донёсся до Уварова голос Кочина.
Виктор очнулся, посмотрел на своего друга, вспомнил, что тот его назвал по имени и отчеству и тоже перешёл на официальный тон.
– Игорь Петрович, мне хочется поработать простым аппаратчиком пока нет опыта, а там будет видно. Я думаю, вы мне в этом не откажете.
– Как хотите. Только удобно ли вам будет, ведь по своему образованию вы на много стоите выше рабочих.
– Сейчас рабочие тоже грамотны, и я думаю, вряд ли они ниже нас по своему умственному развитию, если только самую малость.
Кочин посмотрел сверху вниз на Уварова и ничего не ответил.
Бульдозеры, развернулись, стали сгребать мусор в одну кучу. Отъевшиеся на богатых харчах, крысы с писком выбегали из-под ножей и устремлялись проч. Кочин, увидев такую картину, поморщился, мол, и откуда только берётся такая дрянь. Он быстро взял Виктора под руку и потянул со свалки к дороге, где прочный асфальт и бегают машины.
– Ну как там у нас в деревне, – спросил Игорь, переменив разговор, – мама здорова? Что-то от неё нет долго писем.
– Далеко ли до дому-то, сел на автобус, да и приехал. Как- никак родина.
– Зарок себе дал, пока не куплю машину, не поеду.
Виктор взял у Кочина сигарету, закурил. Никотин успокаивающе подействовал на нервы. С коксохима наносило запах каменного угля, смол. Временами ухало. Клубы пара и газа вылетали наружу и заволакивали окрестность. Началась изморось. Казалось, всё вокруг пропитано влагой. Она уже стала проникать сквозь тонкое демисезонное пальто, охлаждая тело. Воздух же здесь был серый от газа и очень плотный. Уваров закашлялся, прижимая к носу платок.
– Привыкай, – услышал он почти неживой голос Кочина, который выбивался и тут же глох, – не то ещё будет.
– Пацанов жалко, да Маринка с тещей заели, только и твердят в город, да в город, – процедил сквозь зубы Уваров. – Я бы из деревни никуда. Мишка с Ванькой подрастают, а в деревне такого развития, как в городе, конечно, не получат.
Виктор понял, что говорит устами жены и тёщи и засмущался. Лицо Кочина будто окаменело, по нему стекали капельки дождя, но он, видимо, ничего не замечал.
На дорогах снегу уже не было, его убрали машины. И они, обходя тёмные лужи, медленно шли к автобусной остановке. Слов не было. Виктор отмечал про себя, а что же изменилось в городе после его последнего приезда сюда. Игорь, насупившись, тоже молчал. Было такое впечатление, будто идут два совершенно незнакомых человека.
– Игорь Петрович, я думаю, вы мне дадите весточку, когда начнёте отправлять людей на учёбу? – спросил Уваров.
– Обязательно, Виктор Иванович, не волнуйтесь.
Вскоре они разошлись в разные стороны, что было на душе у каждого понять нетрудно.
Сейчас Уваров стал понимать, что дружба их держится только на детских воспоминаниях, когда Игорю было очень трудно, но стоит только сблизиться и поговорить, как куда-то в небытьё исчезает понимание и взаимная симпатия, а в сердце остаётся боль и ожесточение. Хотя Игорь и получил высшее образование, но мнения о том, что произошло во время войны под Псковом, не изменил. Во всех бедах он винил Михаила Уварова, родного дядю Виктора, да Ивана Петровича Денисова. Виктор тоже хорошо помнил эпопею Пскова, тесть не раз ему рассказывал её со всеми подробностями.