Но и это всё, по сути, так, сплошная мелочь.
Для восприятия куда неприятнее далеко не лучшего вида образ людей, действительно, лица у встречных такие, словно их кто-то целенаправленно в дурную сторону испортил. Лицо человека, то, как воспринимаешь облик, тут много, собственно, гадать и повода не будет, раз оно порожденье духовной человеческой сущности, получается, таким образом и того, кто так неприятен на взгляд, при общение и воспримешь. В той, бывшей реальности, людей, чьи лица рождали симпатию, на первый взгляд многократно побольше встречалось. Их души по ощущению несли в себе яркий Свет, это было приятно и со всей определённостью радовало. Здесь, во всяком случае (не без надежды скажем) пока, радости от постоянного созерцания лиц, приятных ощущений не вызывающих, уж точно со всей определённостью не испытываешь. Больше того, раз всё это так серьёзно и с резкой чёткостью вижу, воспринимаю, с одной стороны становится довольно жалко всех, кому так с приятностью физиономии не повезло, а с другой стороны начинают донимать назойливые и постоянные мысли, что раз всё это именно таким образом воспринимаю, и больше того, некоторые лица под взглядом словно плывут как-то малопонятно, волнами, и с постоянством меняясь, то, может, и от самого смотрящего на этом поприще желательных и весьма важного свойства на первый взгляд не прекращающихся перемен что-то довольно таки важное в той или иной степени так или иначе, а зависит? Ведь от смотрящего и действительно чего-то в ходе созерцания улучшающего, при этом судя по всем признакам и в этих самых областях чего-то ждут. Одна только донимающая беда, как беспокоила раньше, так и продолжает по-прежнему беспокоить – если и могу здесь хоть кому-то и хоть чем-то там помочь, то в чём такого рода помощь будет проявляться – выражаться, что-то пока и полусловом, а не объяснили. Так что пока как ходил, так и могу только ходить и, с любопытством, и внимательно смотреть по сторонам, фиксируя, то там, то здесь, и то одно, и то другое. То есть делать именно то, что и призвали перед этим делать, довольно ясно намекая, что вот таким вот своим поведеньем и смогу по ходу дела оказывать какое-никакое улучшающее воздействие на всё, что так, смотря туда-сюда, там или здесь увижу. Только вот что это будет и как это произойдёт, как раньше мало чего в таком толком понимал, да и теперь очень мало чего толком понимаю. Что? Перемены в личности, то есть в себе самом? Да, в таком сомневаться повода нет, перемены, то одни, а то другие, несомненно, то активные, то вялотекущие, а всё же происходят. Перемены самые разные, и, вряд ли кто-то, да уж кто угодно, включая себя самого, станет теперь утверждать, что перемены эти в корне и не положительные. Когда в теле то или иное, вдруг заболев, болеть потом перестаёт, такому сразу только и исключительно лишь рад. Но вот когда что-то особенное важное, неоспоримо важное воистину на глазах, по сопровождающим ощущениям судя начинает претерпевать перемены, тут ещё и уверенностью неплохо заранее обзавестись, позволяющей сразу и чётко ожидать от происходящего только лишь чего-то крайне важного и очень-очень именно полезного. То есть, чтоб не испугом в ожидании невесть чего по глупости вот так вот взять и устрашиться, а сразу начинать ждать в качестве полученного результата только и исключительно чего-то именно полезного. Между тем, те изменения и трансформации, которые может начать претерпевать сама всё таже голова, как черепная коробка, так и её содержимое, признать вот так вот, сходу чем-то несомненно полезным будет способен далеко и уж точно вне сомнения не каждый. Тем более что и протекают подобного рода изменения, сопровождаясь чем-то воистину экзотическим – и в голове, то гудит, то свистит, и при всём таком так и кажется, что те или иные области головы в своих изменениях зашли даже слишком, избыточно далеко и как бы им от всего этакого и места не оказалось недостаточно в результате. Но, для всех тех, кого обуревает склонность подобного, при том с избытком пугаться, заранее заверяю, ничего страшного, вот пошумит, посвистит, и, как результат, и места окажется всему новому вдосталь, и недомогания, если присутствовали такие и в голове, начнут намекать о своём непосредственном исправлении, и заработает всё в целом заметно получше.
Но всё вот такое от того, кто захочет чего-то подобного через молитвы в храмах добиться, для своего воплощения потребует, опять же, к молитвам относиться со всей ответственностью и по серьёзному, и уж точно не поверхностно-вскользь, и не шутя.
Попытаемся по возможности кратко изложить то, что, вроде бы, во время моления проступило. И так, получается, тогда, когда через соседей скорую вызвал, упал, а потом, посидев рядом с дверью парадной и ничего не дождавшись, пошёл домой, как надо понимать, умирать, всё и случилось. То есть именно тогда и случилось то перемещение духовной сущности в это нынешнее новое тело в этой, ныне осваиваемую и несколько отличную от прошлого-былого реальность. При этом весьма велика вероятность, что духовная суть в это тело отправилась из тамошнего тела и той, прежней и оставленной в неудавшемся прошлом реальности, при этом не менее высокой выглядит и вероятность, что там с тем телом смерть всё-таки по результатам приключения того и должна была приключиться. Здесь же, уже пребывая в этом, нынешнем теле нынешней реальности, и лёжа на кровати в квартире, очнулся только тогда, когда через семь часов скорая помощь всё же приехала и сделала тот самый, довольно болезненный, но, видимо, определённо не бесполезный укол. Возможно даже то использование тела как некое вместилище для некой потусторонней субстанции имело в своей основе не только странное желание на человеке и среди людей и в обыденности как-то и по-своему попросту элементарно покататься и глазами человеческими на происходящее посмотреть, но и используемого, вот так, ездя на нём и пребывая в контакте, к тому, случившемуся после перемещения изменению подготовить. Во всяком случае так становится значительно понятней, зачем возникла необходимость заставить в ходе процедуры расстаться с тем, старым карманным и выброшенным по указанию телефоном – уже не отличаясь дороговизной, и новизной, он просто по определению не вписывался в эту нынешнюю и здешнюю обыденную новую реальность, он был и тоньше, и помозговитей всего того, что на руках увидел у людей вот здесь и сейчас. Техника такого рода в этой, нынешней реальности, от техники такого рода тамошней реальности действительно заметно отстаёт и это сразу бросилось в созерцающие всё глаза. Тот старый телефон, тот, прежний, действительно довольно жалко, но зато, здесь, и при этом практически сразу, возник вполне обоснованный повод посоревноваться за то, чтобы герой игры приобрёл себе какую-нибудь иную новую модель, предложенную одной из этих, во всём конкурирующих в стремлении оказать на того, кто пишет, всё влияние сторон. И от того, что всё-таки свой выбор сделал, и даже несколько повоевал с приобретённым, в немалой степени используя полученные со стороны, самые разные подсказки, а также советы, желание навязать по ходу дела что-то иное и новое ничуть ни сколечко и не пропало. Вон, до сих пор предлагается, отдав то, что приобрёл, в качестве компенсации получить, с платой рубль в месяц, последнюю модификацию от Самсунга. Но всё это так, воистину чисто пустое. О том, как этот телефон продадут, и кто будет продавать, такое растолковали ещё до того, как всё случилось. После того, как сам телефон стал центром слива весьма внушительного массива, как надо понимать, неописуемой по ценности информации, о котором тоже заранее знал (был проинформирован-осведомлён) и с приёмом которой телефон, полностью разрядившись, всё-таки справился, наступило нежеланье работать, но и с ним удалось-таки, хоть и не без ругани, разобраться, пусть поначалу это карманное вредительство не хотело даже попросту элементарно заряжаться! Ничего, как было посоветовано, сначала напряг тех экзотических продавцов, (кстати, присутствовал весьма весомый намёк, что может быть даже не совсем и людей), а там напрямую потребовал, чтобы сделали, чтобы больше к ним ходить необходимости не возникало, после чего, потом, даже сносил к представителям конкурирующей стороны, дал, как посоветовали, и им телефонный аппарат в своих руках повертеть-подержать. Помогло. Теперь, похоже, у телефона проклюнулось желание работать на своего собственного хозяина и владельца. Нет, некоторые, сомнительного свойства, особые нюансы остались, но раз уж с той сверх массивной перекачкой информации всё-таки справился, пока по серьёзному вопрос замены, пусть и хочется таким позабавиться, не рассматриваю.
Вообще тут, в этой, новой для смотрящего взгляда реальности, много чего не так, как и многих, пусть даже мелких, но обыденных вещей из разряда вещей обычного обихода, обычных для той, бывшей реальности, попросту нет. Выкинуть такое нельзя, всё это потому и замечается своим отсутствием, что относится к обычному, то есть вещам из обычного обихода, используется часто, и потому, раз здесь этих обыденных мелочей там, где они лежали, теперь не найти, приходится задумываться о том, чтобы здесь подобное пропавшему из чего-то создать. Но всё это, опять же, лишь одно из многого неестественного и удивляющего. На фоне того, что случилось тогда в тот день, когда сумел выдержать то нешуточное испытание, а потом, по прямым указаниям Господа исправил прежде написанное, в результате чего получил прямое изложение воли Божьей, подобного рода нестыковки смотрятся блёкло. И всё же, нельзя не признать, что, по всему судя, а теперь ждут немного иного, ждут, что начну ходить, смотреть, видеть, замечать, давать некую оценку увиденному, и, разумеется, писать-создавать тот самый текст будущей книги, который дано указание соорудить. Тут, правда, нельзя не признать, когда так много из написанного перед тем вот так, раз, и пропадает, да и техника далеко не всегда радует должной помощью на данном поприще, это всё как-то не окрыляет, подталкивая к особо активному творчеству. Нет, нельзя не признать, заниматься чем-то таким, никаких сомнений нет, в достаточной степени приятно, и всё-таки было бы лучше, если бы снова смог вернуть себе прежде написанное. Пока же куда больше занимает то видимое отличие того, что теперь вокруг себя вижу, и того, в окружении чего раньше жил. Уж больно люди в этой реальности лицами своими радости не приносят. Им бы хоть немного улучшиться и поприятнее стать. Со своей стороны, если надо всё это именно видеть и замечать, то вот, вроде бы, хожу, вижу и замечаю. Насколько это всё помогает улучшению ситуации пока понять сложно. То есть, вроде бы более приятных лицом ото дня ко дню может и становится больше, но и утверждать, что таких стало заметно больше, больше, чем было раньше, тоже как-то не получается. Тем более, что и чем-то мешать-вредить тоже по ходу жизни продолжают, постоянно что-то не самого приятного свойства случается. Вот уже второй раз дверьми в автобусе защемили. Не очень ясно зачем всё это. Если для того, чтобы начал злобствовать и раздражаться, возможно даже ругаться, а потом от подобных проявлений случившейся злобы и раздражения достаточно долго ощущалось внутри самого себя не самым лучшим образом, так ведь, с одной стороны, было бы странно ждать некоего спокойствия и безразличия когда случаются подобного рода гадости, при всём желании отличиться чем-то душе приятным, такого тут от себя не потребуешь. Если же цель в том, чтобы, проходя через все эти вспышки гнева и раздражения, а потом и раскаяния за случившееся, приобрёл способность всё подобное принимать с воистину ангельским, если так вообще можно выразиться, спокойствием, так ведь, оставаться совершенно безразличным здесь вроде бы по определению не получится, во всяком случае пока живой, да и особого прогресса на этом фронте собственного улучшения что-то пока-что как-то не видно.
Будем искренне надеяться, что какими бы неприятностями вот так не награждали по ходу дела, всё это исключительно и только для того, чтобы в последствие лучше стал, или, во всяком случае, смог себя с какой-то некой лучшей стороны проявить. Только, вот поди, пойми, зачем по дороге в храм на вечернюю службу транспорт встал? Да ещё и информация распространяемая страдала всякими-разными сообщениями, явно не соответствовавшими всему реально происходящему? Воистину, на редкость хорошо, что ни на что подобное просто внимания обращать не захотелось, поехал, как обычно ехал, решая по пути к тому храму дорогу выбрать, какая, если действительно высадят, окажется и доступной, и наиболее благоприятной. Как результат и приехал как обычно и куда надо, и службу достойную отстоял. Так зачем, спрашивается, было необходимо тем враньём там стращать? И это притом, что со всем таким, самым разным, действительно, неприятностей и так, и даже с избытком по ходу дела хватает. Между тем, даже самого себя от случая к случаю постоянно радую мыслями, что это прежде всего именно себе самому так несказанно везёт, что духом своим ко всему такого рода мешающему так безразлично спокоен. Что это именно в первую очередь надлежит радоваться тому, что для самого себя куда важней нечто совершенно иное. И тут, осознавая подобное, не могу не согласиться, не готовили бы должным образом, добиться такого понимания было бы действительно почти невозможно. Одни только брожения туда-сюда по тому, самому длинному коридору в сумасшедшем доме, чего стоят! Походишь, тут же проникаешься пониманием, что в жизни нет большего кошмара, нежели иметь столько пустопорожнего времени и совершенно не знать, чем себя в течении этого времени занимать! Кстати, за одно начинаешь проникаться достаточного уровня пониманием, почему осуждённые на пожизненное заключение, там, в своих камерах, корчатся на полу и надсадно, мучаясь, воют. Трудно не завыть, уподобляясь дикому зверю, когда никакого занятия по определению нет, весь мир ограничен наступающими со всех сторон стенами камеры, и конец такому вот счастью по самой организационной схеме происходящего попросту не предвидится.
ЧУВСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ МИРА
Теперь ещё раз попытаемся вернуться к чувственной организации мира. Раз столько из написанного прежде на эту тему просто пропало, попытаемся хоть что-то из ранее написанного хоть в какой-то форме вновь описать и вернуть. Кстати, основное здесь прежде всего именно то, что всё вокруг кого-либо, вот так, как все, живущего, организуется и строится на чувствах, что порождаются по результату общенья с чем-либо или с кем-либо, тем или иным. Среда, что формируется из чувств, разнообразна, возможность чувствами отреагировать на близость, и как результат такой вот близости, общенье, от одного из образов к другому не просто существует, но разнится. Форм экзотических существований довольно много. Чем более развитой, и в том числе со стороны возможности отреагировать на возникающие чувства, оказывается та или иная форма возможного какого-либо воплощенья, тем более активным и заметным оказывается последующий результат такого сосуществования. При этом, не надо сбрасывать со счёта, что разговор идёт не только об обычных людях, у людей возможность ощущать, воспринимать и реагировать, как-либо отвечая чувствами на всё вокруг происходящее, о чём они хоть как-то сведущи, пожалуй, наиболее развита. Но среднестатистическому человеку обычно попросту не свойственно даже в границах простеньких намёков предполагать, что нечто вроде существующей возможности отреагировать какими-либо чувствами на что-либо присутствует у хоть чего-нибудь иль хоть кого-нибудь ещё. В каком-то идеале существует некая надежда, что за животным миром некоторые люди сохранят такие вот способности, притом незамедлительно возникнет повод спорить, одни будут готовы, да и то, только лишь некоторых из животных мира одарить способностями чувственного свойства, другим даже сама идея рассуждать о чувственном познании и восприятии животными происходящего покажется нелепостью и вздором. Предполагать, что нечто не живое способно как-либо воспринимать происходящее, и уж тем более ответить чем-либо, кому-либо согласно так или иначе вдруг возникшим чувствам? Печально констатировать, однако о таком люди обычные и рассуждать не станут! Вовсе! А между тем обычным людям свойственно описывать свои какие-либо чувства, возникшие к вещам, как и высказывать предположения о чувствах тех особенных вещей, питаемые к ним самим. Единственное, что здесь сразу впору уточнить, что с точки зрения так рассуждающих, как и в основе для подобных описаний-рассуждений всегда имеют место именно те чувства, что порождаются у тех, кто рассуждал, а та или иная вещь имеет место только как объект, те иль иные чувства вызывающий. Когда общаешься с обычными людьми, настаивать на чём-либо ином по меньшей мере сложно, пусть даже вариации такого вот мироустройства чувств позволят обзавестись толковым объяснением для очень многих протекающих процессов, вне вот такого предлагаемого объяснения, похоже, и вовсе объяснений не имеющих. То есть, обычно, все такого рода, вполне обычные, но не имеющие объяснения процессы, всем предлагают принимать в виде каких-то, принятых с научной точки зренья постулатов, не более того. А между тем и в отношении себя, любимых, (как и нелюбимых), все люди любят ценить самую разнообразную, особенную чувственность, и рассуждать о том или ином стараются, используя именно чувственные взгляды. Любое постановочное действие в театре, в каком бы виде не было там кем-то что-то сыграно, по сути, именно игра из чувств, которые должны тронуть смотрящего, и тронуть за живое. И всё равно, пусть некие познанья радости, как и печали, от созерцания игры актёров свойственны людям, по результату наделить такую чувственность ну хоть немного большим, чем видом образа и восприятья, душе приятного иль неприятного у большинства людей не получается. Именно поэтому, подозреваю, даже попытка в рассуждениях поставить всё, происходящее вокруг кого-либо, в прямую, жёсткую зависимость от порождаемых каких-то ощущений, чувств, при этом возникающих не только у кого-то, то есть человека, но и у животных, а также у предметов и вещей, которые чем-то таким и наделять не свойственно, ни понимания, ни одобрения у тех, кому такое будут вещать, скорей всего не вызовет. А между тем, было бы можно для того же объяснения чего-либо, в прямую связанного с чувствами, в начале озаботиться вопросом из простых – зачем? Зачем, с чего и почему та же молекула строится так, а не иначе? Зачем, с чего и почему вон тот росток пророс, а этому подобное как не с руки? Зачем, с чего и почему те два из представителей животных мира могут найти возможность здесь помочь друг другу в том, чтобы у них возникло продолжение рода, а этой паре подобное не в радость и от того у них на этом поприще не получается ничто словно они и не создались друг для друга? И всё это не только представителей живого в мире касается, но и людей, которые берутся оценить что-либо в обществе, при этом с точки зренья чувств, однако всякому иному, как среди живого, так и среди не очень-то живого в таком вот, чувственном, скорее будут склонны отказать. Что же касается основных стимулов судить именно так, то тут на первый план выходит свойственная представителям рода людского тяга оценивать в самой основе чувственность сплошь с точки зрения, предполагающей наличие возможности те чувства как-либо продемонстрировать, и если нет возможности хоть как-либо, но выразить всё проявленье чувств, то и какие тогда чувства тут найдёшь? А между тем, то, что за некоторыми из представителей животных такое, именно основанное на чисто чувственной оценке водится, с таким и спорить сложно. Да что уж там, как бы в таком и не пытались отказать, одновременно никто из отрицающих не сможет, да и не подумает оспорить, что, например, павлин украшен истинной феерией красочных перьев как раз затем, чтобы та самка, которой после делать выбор, от кого снести своё яйцо, по результату выбрала его, а не кого-то из похожих конкурентов, и отказать тут самке в том, что именно она здесь выбирает, при этом выбирает исходя из жёсткого критерия – тот нравится, а этот мне не нравится воистину нельзя. Как и самому самцу, который опереньем склонен хвастаться, а потому имеет склонность и за состояньем своей внешности следить, и, разумеется, тоже способен оценить себя в основе исходя из жёсткого критерия, так оное мне нравится, а так не нравится.
Любопытно, но, потихоньку-полегоньку, начало формироваться некое мнение, что вновь увиденное, худо ли, бедно, а начинает меняться в лучшую сторону. Насколько это мнение во всём соответствует происходящему и как далеко такие перемены могут зайти пока судить довольно сложно. Уж больно не без сомнения воспринимаются подобные перемены. И всё-таки трудно было бы не признать, что все те лица, которые впору назвать вполне благообразными, теперь среди того, что под взгляд то там, то тут подается, встречаются чаще, чем такое происходило несколько раньше, то есть совсем и совсем недавно. Раньше, что не лицо где-либо видишь, так оно сразу вызывает вполне законные мысли, с чего ж это вдруг почти что каждого, на кого смотришь, таким малоприятным обликом почему-то обидело? Что же теперь? Что ж, здесь нельзя утверждать, что те, на кого ныне смотришь, именно и только красавцы или красавицы, но и столь заметного малоприятного в попавшемся на глаза облике тоже не видно. И, разумеется, пока такое развитие сюжета только и исключительно радует. Правда, тут нет повода забывать и об ином. И если о той же организации жизни вспоминать, то, пока, если присматриваться к тому, что среднестатистические обыватели, те или иные, держат в руках, едучи в транспорте, сверх прогресс во всём этом уж точно не наблюдается. И это при том, что всё ещё не отвык от тонких и умных, что замечались в руках в той, бывшей, прошлой реальности. Наверно, обременить при переходе заботой от смартфона избавиться было необходимо, так как тот, прежний телефон, в обыденность этой, здешней реальности вписывается как-то плохо. Хотя… Как-то сомневаюсь, что, если бы старый, бывший аппарат был бы всё-таки сохранён, его более совершенные сверх возможности сейчас кого-нибудь очень сильно встревожили. Разве что вдруг какой ремонт оказался тому устройству необходим, и тут бы вылезла нестыковка буквенно-цифрового обозначенья модели и того, что это устройство по жизни всё-таки может. Что уж там, как-то трудновато о всём подобном ныне судить. А из того, что могло бы порадовать в области улучшения чего-либо неживого, пока для себя отметил некие, озвученные с телеэкрана, самые разные радости по поводу снятого и с удовольствием смотримого населением фильма. Во всяком случае, впечатления от такого, ныне происходящего, уже симпатичные. Да и на следующий день на глаза попалось столько обнимающейся молодёжи, целующейся, радующийся от того, что с ними рядом был кто-то, кого можно было, по поводу, или без повода, но обнимать-прижимать, что утверждать, что всё увиденное по-прежнему лишь отчаянно удручало по определению не получалось. При этом и лица у молодежи, при всей своей простоте, в большинстве своём выглядели скорей как-то радующе, чем удручающе.
И всё равно, утверждать, что всё увиденное только улучшилось как-то по определению не получалось. Картинка в целом, то тут, то там явно избытком красоты и привлекательности всё-таки не блистала. Лица, многие, очень многие из тех, по которым взгляд то там, то тут пробегал, пока всё ещё скорей именно удручали.
Ну, вот, и ещё один очередной неожиданный скачок понимания. Правда, на этот раз преображение не восприятия более чем серьёзное. С таким ещё сжиться-свыкнуться надобность есть. С одной стороны ощущаешь себя сторонним гостем в собственном теле, с другой стороны многое из того, что раньше даже не рассматривалось в плане попыток найти для чего-то такого толкование-объяснение, как-то вот так, сразу, вдруг, приобрело и объяснения некие, и толкования хоть какие-то. Пусть, во всяком случае, пока, толку от всего этого не то, чтобы много, но уже само ощущение, когда начинаешь воспринимать себя в мире живущих вот таким, словно гостем извне, даже на происходящее смотрящим-глядящим словно со стороны и почти во всём без исключения свысока, так вот, подобное ощущение уже само по себе стоит многого. Быть, если судить по возникающим ощущениям, тем, кто проникся пониманием того, что от иных просто скрыто? Здорово! Другого слова не подберёшь. Знать бы ещё, ну хоть намёк бы на некую догадку мелькнул – а дальше-то что? Воспринимать себя кем-то этаким, даже избыточно сверх особенным и от остальных чем-то там отличающимся в той или иной мере приятно, ещё, как всегда, других несколько жалко, они-то живут вне даже малейшего намёка на подобного рода понимание. И больше того, едва ли не на каждом шагу демонстрируют нежелание менять своё устоявшееся отношение к происходящему! А потому, как надо понимать, существуют все шансы, что через написанное когда-либо слово понимание к ним всем, окружающим писавшего, не обрушится. И тут ещё нельзя забывать, что, если захочешь хоть слово на эту тему сказать, прежде неплохо было бы сначала подумать, затем прикинуть, после чего порешат: а оно всё действительно того стоит? Если исходить из происходящего, им, всем, и в целом не так уж и плохо живётся. Конечно, то, что сейчас вижу, это именно город, очень крупный город, взгляд со стороны жителя менее крупного концентратора построений может оказаться кардинально иным. Любопытно, но на таком вот мнении о всём прочем происходящем всё в так называемой общественной жизни и строиться. Складывается то или иное оценивающее мнение, а дальше развитие сюжета идёт сообразно тому, насколько конгломерат живущих оказывается доволен или недоволен. Двигает в сторону стремления как-то и что-то переменить именно то самое, что стало начальным побудительным мотивом, а вот насколько серьезно будут желать те, кого потянет нечто менять, такого рода вулканически, взрывных перемен, расплачиваясь, очень часто, куда большим, чем то, чего они лишались в жизни обычной, и из-за чего на подобного рода выступления и подвиглись, здесь вопрос большой.
Странное состояние. Новая схема понимания и рассмотрения мира одаривает совершенно иным взглядом на происходящее, и этот взгляд мало того что многое в происходящем вокруг объясняет, начинаешь как-то вот так, чисто механически-автоматически смотреть на это самое происходящее несколько свысока. Смотрящий вроде бы уже и не участник процесса, во всяком случае не такой участник, каким был до того. Примитивность восприятия происходящего как минимум предполагает одно неоспоримое преимущество – рассматривая озабоченное своими самыми разными заботами общество, а оно так уж устроено, что состоит из самых разных людей, себя как-то по-особенному из этого конгломерата не выделяешь. По ощущениям вроде бы такой же как все остальные, только немного иной. Когда же возникает это странное все объясняющее понимание, начинаешь во всем, всюду, и, по сути, на каждом шагу находить те самые следы, подтверждающие удивительные догадки. Но и это только самое начало предстоящего пути, к пониманию стремится многое, пусть далеко не каждому новому откровению вот так, сразу, удается должным образом ответить взаимностью. Одно только обретение понимания, что сама жизнь в подобном человеческом обличие прежде всего необходима для того, чтобы как можно более глубоко и полно проникнуться пониманием, что же именно, почему, зачем у них тут в таком странном виде с точки зрения стороннего наблюдателя происходит, уже требует на себя немалых усилий. С одной стороны обитатели мира людей с точки зрения тех, кто за ними присматривает, удручающе примитивны. Технократическим прогрессом духовный не подменить, но что самое скверное, человек влюблен в преобладающие у него на данный момент идеи. Убедить его в чем-то ином занятие на первый взгляд неподъемное. Может и потом, когда те идеи, которые людям пытаются навязать, станут доминирующими, с их озвучиваньем-проталкиванием станет легко, сначала всегда сплошь одни сложности. Новое люди чаще всего категорически не желают принимать и соглашаются вносить перемены в восторжествовавшую точку зрения с превеликим трудом. Любопытно так же отношение и к тому, что раньше считалось доминантой, потом утратило апсолют в приоритете, но не оказалось отброшено полностью и не без возможности вернуться, и вот, снова заявляет о себе. Многие, увы, такие попытки в серьез даже воспринимать не станут, обернуться в сторону того, что за столетия устоялось и продемонстрировало способность удовлетворять запросам в объяснениях только когда порадовать себя очень захочется, а по-другому будет нельзя. Разумеется, тут при навязывании одновременно и новых, и старых идей, потребуется продемонстрировать человеческому сознанию нечто, что сделает такого рода идеи достойными того, чтобы о них думать.
Любопытно, но если разбираться в смысловом фоне того понимания, обладателем которого с некоторых пор стал, то на первый взгляд ничего такого уж сверх сложного во всем этом как будто бы вроде и нет. Правда, тут же приходит вполне естественный вопрос – так почему же так сложно прийти к таким, на первый взгляд, достаточно простым, или уж во всяком случае, не самым сложным выводам? Столько испытаний, при этом испытаний сложных, и все это только чтобы заслужить право проникнуться пониманием, что рождённый матерью и отцом человек под воздействием должных молений может измениться настолько, что превратится в достойного носителя, телесно способного сохранять внутри своих телесных форм нечто значительно более высшее? При этом до сих пор нельзя с должной уверенностью утверждать, даже в спорах с самим собой, что же это? Что именно, по сути, словно теснит самого себя прежнего.
И так, впору констатировать нечто новое. Действительно, если нет необходимости тешить свое самолюбие расписываньем, как оно все там будет-получится, если взяться и обо всем происходящем начать громогласно рассказывать, то и самой необходимости в обретении неких удивляющий сверх способностей вроде бы по определению нет. Зачем, если только не собрался кому-то и что-то удивляющее доказывать, в обязательном порядке перед тем такие вот сверх способности обретать? В конце концов, если достойным образом задуматься, первое что приходит на ум, рождение и совершенствование в облике человеческом было необходимо уж точно не для того, чтобы наградить себя некими сверх возможностями, а потом поражать получившимся результатом всех прочих обычных людей. Преобразования, полноценным участником которых сам стал, уж точно первой и главной целью имели эти самые преобразования, их надо было достойным образом хотя бы начать, продемонстрировать и этим доказать, что они по факту возможны, что человек достоин носить с честью звание того, кто создан по образу и подобию Божьему. Какой результат получится у всех этих перемен, вот когда тот самый результат получится, по нему и посмотрим. Пока же, первое, что сразу радует – нет необходимости поражать сознание прочих членов человеческого сообщества чем-то особенным, так и озаботить себя таким необходимости нет. Другому следует время посвятить, и первое – более толковая организация происходящего. Хочешь – не хочешь, но все изначально возлагать на то, что за тебя самого обо всем некие силы со стороны действующие в обязательном порядке побеспокоятся по меньшей мере довольно странно. Надо прежде всего учитывать, что сам помещен во всю эту среду именно для того, чтобы, в результате прожитого, тот, кем по результату станешь, смог стать полноправным участником происходящего. Тот, кто вырастет после рождения в человеческом облике, должен стать максимально полноценным членом человеческого сообщества, то есть, такой должен максимально полноценно вписаться в происходящее в мире людей. И одновременно суметь максимально полно исполнить все те испытания, которые ему будет предложено выполнить. Для начала изменений, и то необходимо чрезвычайно серьезно соответствовать предъявляемым запросам. Продолжение происходящего, сомнений нет, тоже должно потребовать неких качественных перемен. Каких, тут пока даже гадать немного нелепо, по факту посмотрим. Пока самое время задуматься о еде. Простить, полностью и до конца всякое-разное и покраденное за все это время, это то хоть сейчас и пожалуйста. Тут бы надо разве что из жалости напомнить укравшим, что с них-то в обязательном порядке все спросится, и поздновато будет тогда оправдания придумывать, тут заранее необходимо начинать действовать, и действовать искренне. Но раз там перед иконами сказал что более о том изо всех сил постараюсь ни пол слова не помянуть, пусть оно так и будет. Так определённо будет и проще, и легче. С едой все как-то более малопонятно закручивается. С одной стороны, вроде бы, подготовлен в данном вопросе о чем-либо уверенно заявлять почище любого церковника. Но может как раз именно по этому заявления самих церковников по огромному количеству вещей в данном вопросе очень сильно по многим критериям и не устраивают. Наша, дарованная от Бога, главная молитва Отче наш в самом своем тексте имеет прямое упоминание необходимого, при этом необходимого ежедневно. При этом нет некоего выделения, мол, вот тогда нужен только постный, а в иное время можно и некий другой. Сказано достаточно прямо – хлеб наш насущный дай нам днесь. То есть, хлеб, получается, можно, при том любой, вне зависимости, пост в это время или не пост. Учитывая, что в Торе записано, все, что выросло в виде плода от растения тоже не должно подвергаться каким-то запретам. Судя по написанному, раз выросло, оно словно создано для того, чтобы быть потреблённым в пищу. Вместе с тем у монахов и здесь какие-то свои особые выдумки, ну да и ладно, пусть при своем остаются. Важно, что раз в главной молитве упомянут, значит против такого объекта питания, как хлеб, пост там на дворе или не пост, и пол слова не скажешь. Да и наличие каких-то особенных добавок в молитве тоже ни единым словом не упомянуто, так что хлеб в пост совсем не обязательно должен быть именно чёрствым и не очень-то вкусным. По логике любой нормальный хлеб подходит, лишь бы запретного не запекали. Что же касается того, что выросло, то тут придумки о том, что можно-нельзя можно разные разводить, смысла в них ни на чуть-чуть не просматривается. Еда в пост совсем не обязательно должна быть ничтожной в размере своем и невкусной. Пост, он для того, чтобы живущий хотя бы попробовал убрать из рациона своего все то, что нельзя. А почему нельзя, в написанном выше уже и так не один раз указано. Поэтому, не вижу причин менять рацион. Из-за двух яиц угнетать себя невкусным хлебом неразумно. Хлеба без яйца практически не бывает, а раз хлеб в главной молитве указан как ингредиент на каждый день, то значит никаких проблем здесь возникнуть не может. Как и против картошки ни пол слова не сказано, только лишь бы с мясом-рыбой не готовилась. Так что и здесь все нормально. Готовить только достаточно долго. Против макарон что-то есть, хотя объяснений к такому запрету что-то нигде не увидел. Но здесь-то как раз можно и ограничиться. Так что, пока во всяком случае, вполне можно по-прежнему радоваться хлебу и картошке с кашами, помидорами и огурцами.