Обезличенная жизнь

В глубине прохода послышалось какое-то движение. Всё время вокруг стояла не- естественная тишина, но в этот момент можно было точно сказать – что-то живое приближается к его клетке. И действительно, звук усиливался. Тяжело шаркая ногами, из глубины коридора появился человек.

«Ну вот, я же говорил! – радостно зазвучало в голове, – похоже, наконец, сейчас всё прояснится!»

Но уже через минуту его излишний оптимизм поубавился. У решётки стоял персонаж, увидеть которого он явно не ожидал. Это был плотный, коренастый мужчина с бронзовой кожей и рыжеватыми волосами. В его мощной фигуре, сильной шее и большой голове угадывалась недюжинная физическая сила. Наверное, он мог бы одним ударом уложить взрослого быка. На нём был надет костюм то ли шута-скомороха, то ли средневекового жителя. На поясе висел большой нож.

«Ага, маскарад продолжается! Ну что ж, посмотрим, что это за комедия», – подумал арестант.

В руках незнакомец держал железную тарелку с куском хлеба и кружку с водой.

«Негусто тут подают», – обратил на них внимание он.

Их взгляды встретились.

– Здравствуйте! – наконец пробормотал он, не зная как правильно отреагировать на его появление.

Незнакомец молчал, будто не слышал или игнорировал его приветствие. Наклонившись своим грузным телом, поставил на пол ужин и, выполнив эту обязанность, собрался двинуться в обратном направлении.

– Эй, дружище, – попытался изменить тон узник, – не кажется ли вам, что надо бы объясниться?

Но всё было напрасно – его слова улетали в пустоту коридора без ответа.

– Стой, объясни, что происходит! – закричал он вслед удаляющейся спине. – Чудеса, да и только – глухонемой охранник. Я буду иметь дело с ходячим, безмозглым, безответным и бесчувственным телом, да ещё и вооружённым! – воскликнул он, уже обращаясь к самому себе.

Странное знакомство озадачило его и разрушило все версии развития ситуации. Теперь можно было предполагать вообще что угодно, но только не относящееся к реальности. С обескураженным видом он посмотрел на скупой суточный паёк: «Одно понятно – с голоду помереть не дадут, если, конечно, не предполагают отравить».

Но хлеб оказался свежим, а вода самой обыкновенной. Впрочем, ужин был очень даже кстати. Он был изрядно голоден, а голод, как известно, не тётка и, находясь в подобном положении, задумываться о гастрономических предпочтениях не имело смысла. Даже более того, ужин оказался вполне соответствующим общей атмосфере, подчёркивая статус узника. Если это действительно было задумано по сценарию, то иного и не могло быть. Другое дело временной фактор. Сколько должно было продолжиться это заточение, а главное, что должно было стать итогом?

«Хорошо, предположим, я сейчас находился бы дома, – продолжал размышлять он, ища альтернативу своему положению, – нет-нет, это было бы слишком рискованно. Значит, мне пришлось бы искать какое-нибудь временное убежище. Но и оно, конечно же, не спасло бы. Рано или поздно меня найдут. Тогда с кем я собрался играть в эти прятки? Это точно не мои кредиторы. Они лишь коллекторы в цепи причинно-следственных связей. Они и сами участники игры, правила которой написаны самим городом. Прятаться в городе от города – абсурд. Ведь это ему, городу, нужны мои деньги, он и придуман, чтобы превратить человека в кошелёк. Его каменные объятия слишком тесны. К тому же город хитёр – у него всегда найдётся наживка, чтобы выманить обывателя на улицу. Город, словно угодливый коммерсант, готов удовлетворить самое потаённое желание. В его большом супермаркете довольно товаров и услуг на любой вкус. Не беда, если не хватает наличности, на кассе обязательно предложат чудо-кредитку, и ваша жизнь тут же превратится в чудо. Чем не сказка! Здесь на самом деле вершится магия. Вот в руке монетка, и через миг вместо неё вещь. Магия в чистом виде! Но фокус заключается в секрете происхождения той самой, исчезнувшей из ваших рук, монетки. Странно ещё и то, что её всегда почему-то не хватает. Вот что интересно: выходя из этого чудо-центра торговли, кто здесь всё-таки теряет, а кто приобретает? Кто тот великий факир, что в высокой степени владеет техникой фокуса и бережёт от нас свою великую тайну разоблачения этой техники? Издревле мы привыкли друг другу доверять. Доверять по-русски – верить от души. Но однажды наше русское «доверять» сменилось на «credere»⁸, которое затем незаметно стало ненавязчивым «creditum»⁹. Вроде ничего страшного, но отчего-то вдруг изменилась вся наша жизнь. Мы стали доверять друг другу через кошелёк. Нас искусно приучили к жизни в кредит, а кредит стал жизнью. Жизнь – кредит, кредит – жизнь! Что за странный каламбур – абсурдная форма бытия:

 
Потребляет потребитель
              потребительскую жизнь.
                                Потреблятства он любитель
                                                   Жизнь потребную под – шизь!
 

Не таким ли содержанием наполнил наш таинственный маг эту иллюзорную форму?

Обывательская беспечность и жадность не ведает предела, и вот уже город переработал человека в потребителя. В свою очередь, он тоже потребил человека. Всякий раз он стремится приласкать, прикормить его, а затем выжать досуха, словно половую тряпку. Наши мысли и действия должны превратиться в привычки животных, в инстинкты, основанные на естественных потребностях. Высшим благом стали чувственные наслаждения, и они должны быть оплачены по счетам. Дух соперничества овладел нашей ментальностью. Соперник – это уже не человек, он враг, который покушается на часть моих наслаждений, выраженных в зарплате. В соперничестве живёт зависть и жадность, питательная среда пороков, а душа пропадает. В нём наши тела обретают массу и вес. Чем они выше, тем выше социальный статус тела. Жизнь становится всего лишь частью ньютоновского физического, инерционного взаимодействия. Энергия больших масс устанавливает правила для существования меньших. Начинается игра. Все мы в одной большой игре! – поймал он себя на мысли. – Да, конечно, там постоянно идёт игра. Игра в жизнь. Но разве не то же самое происходит здесь, сейчас, только в ограниченном этими стенами пространстве? Значит, всё, что со мной происходило там, ничем не отличается от того, что есть здесь. Я в игре, значит, моя жизнь продолжается. Не важно, что другие актёры, обстановка, еда – всё это не важно, когда продолжается она, игра. Что ж, я в игре, и я могу наслаждаться, даже здесь, тем, что она есть… Тем, что она ещё может мне дать».

Сквозь решётку окна вдруг мигнула ему своим далёким и приветливым взглядом, вечерняя звезда.

– Всё не так уж плохо! – вторила она ему.

«Дело к ночи, – подумал он, – но совершенно не хочется спать. Надо искать себе какое-нибудь занятие».

Он решительно ничего не понимал, да и не хотел уже что-либо понимать, так как это было совершенно бесполезно. Но становилось очевидным, что надо было искать для себя занятие, иначе трудно было совладать с тугим течением времени, превращающим его мозги в кашу всякой околесицы.

«Если эта неизвестность затянется, не исключено и сумасшествие», – констатировал он. Но дела не находилось. Пока же он принялся подробнее осматривать окружающую обстановку. Очередная проверка надёжности противопобеговой системы этой «мышеловки» не дала результатов – всё было надёжно.

Он подошёл к решётке, схватился широко расставленными руками за её массивные прутья и уставился в темноту коридора.

Тьма подмигнула ему своими бездонно-чёрными очами. Они смотрели друг на друга и не решались вступить в диалог.

«Насколько глубока и загадочна она, – начал он первым, – нас убеждают, что там непременно таятся страх и зло. Кто-то придумал, что чёрное это зло, белое – добро. Можно точно сказать – это был не художник. Если нет света, значит ли это, что ничего вокруг нет?»

Много раз он поднимал голову к темнеющему с последними лучами солнца небу и видел, как на тёмном холсте тусклыми огоньками зажигались первые звёзды. И чем темнее становился горизонт, тем ярче они переливались, соперничая друг с другом в красоте. Потом появлялась и Луна – загадочное, мистическое светило, всегда восходит своей царственной походкой по блестящим чёрным глянцем ступеням ночи из ниоткуда и уходит в никуда. Но, лишь появившись и заняв своё место среди хоровода звёзд, она заливает своим нежно-матовым светом, словно софит, небо и Землю – начинается ночная феерия. Только благодаря тьме мы видим свет звёзд, их проявление бытия, их желание быть видимыми.

«И где же там зло? Да нет там никакого зла – там жизнь, просто не проявленная светом жизнь, а она злом не может быть, иначе ничего не имело бы смысла. Тьма пугает своей неизвестностью? Это не неизвестность, это – загадочность. Она будит в невежестве страх, но в благости она рождает фантазию. К первому она непременно пришлёт дикого, неведомого, внушающего ужас зверя или вампира. Второму она явит прекрасного белого лебедя или танец молодой богини. Нет, тьма красива, глубока и прекрасна, она сестра света, вечный партнёр в магическом обряде дня и ночи».

Только ночь закончит свой таинственный обряд, и снова нет ничего. Посмотрите – в бездне ночи, как в тёмном ящике факира, исчезает всё, чтобы днём явиться вновь. Но только зоркий взгляд заметит, как изменится порядок вещей…

В один момент ему показалось, что тьма, подобно закону сообщающихся сосудов, заполнила его внутреннее состояние. Но вскоре он понял и другое – она есть отражение его сознания. Этот тёмный, не ведомый ему мир вдруг нашёл своё проявление и, несмотря на его непроглядность, в нём существовала жизнь.

«В темноте нет пустоты, она всегда заполнена жизнью. Неведомая, непроявленная, неизвестная жизнь. Она не подвластна нам лишь из-за того, что мы о ней ничего не знаем. Отсутствие знания – вот причина страха. Непознанное страшно отсутствием о нём чувственной информации. Ведь тьму нельзя ни увидеть, ни услышать, ни осязать, ни вдохнуть. Она не информативна – она дремуча».

Образ дремучего леса непроизвольно всплыл в памяти на поверхность, а к нему в качестве эпиграфа добавилось:

 
Земную жизнь, пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины…
 

«Вот и мысли рождаются тоже дремучие, не дают мне покоя, – подумал он, – видимо, и сам я дремучий человек. Но тогда и все остальные, кто окружает меня, тоже дремучие, мы же находимся в общем взаимодействии. „Я есть то, с кем общаюсь“, – так говорили древние, и они были правы. – „С кем поведёшься, от того и наберёшься“, – учили родичи. Вот и повёлся, да и набрался, что теперь сижу, чёрт знает где…. Есть о чём призадуматься…»

Осознание этой всеобщей дремучести немного оживило его. Логика – неизменный спутник всякого современного рационально мыслящего человека – требовала развить наметившуюся мысль, а чем ещё, как вы думаете, можно было заняться.

«Если все такие, значит, так и должно быть, значит, так надо. Так жить проще, когда все… Постой! – резко остановил он мысли, набиравшие скорость, словно внезапно нажал на тормоза экспресса. – Если так надо, то кому? Кто выгодоприобретатель моей дремучести? Не думаю, что это надо мне самому. Наша «элита» часто подчёркивает, что народ наш тёмен и дремуч! Даже, помнится, целое движение народничества было с целью просвещения этого народа. И что получилось? А что если он вовсе не дремуч? Что если все они понимают дремучесть народа совсем не так? Дремучий, это ведь совсем не значит «тупой», которому надо делать прививку знаний. Может, такой учитель сам глуп, а его прививка вредна для организма? Народ – могучее, вселенское древо, где отдельный человек – это его нераздельная часть. У него есть и корни, и ствол, и ветви с листьями, оно знает: то, что внизу, и что наверху, всё едино. Как можно привить знание древу, которое само и есть знание? Пожалуй, наоборот, к нему можно присосаться и пользоваться его благом. Нет. Дремучий вовсе не значит глупый. Дремучий – значит дремлющий, спящий чутким сном. «В дрёме чудится, во снах видится» – вспомнилась поговорка. – Это просто состояние особого сна. Это жизнь некоего леса, в котором «чудится, кажется, мерещится». Леса – полусна, забытья, забвения, дремоты. Он дремучий, сумрачный, таинственный, возможно, условный, но вполне правдоподобный. В нём живут дремучие люди, которые общаются с дремучими медведями, волками и лисами. Там вершится таинственный обряд, инициация, по сценарию волшебной сказки. Нет там места чужакам и лишним персонажам.

Со стороны покажется, что в этом спящем лесе-доме можно и поселиться, пока летаргический сон поглотил его хозяев. Можно добавить дополнительно наркоза и похозяйничать подольше: – «Да может, они уже и померли, и надо готовить погост?» – начнут спор «новые хозяева». Но неведомо таким поселенцам, что происходит в действительности. Неведомо, что их ждёт. Символ «временной смерти» – обряд посвящения, за которым следует рождение нового качества. Это непременный этап в жизни каждого. Дрёма пройдёт, наступит пора труда. Что увидит проснувшийся народ?»

От этих мыслей его отвлекло, едва заметное глазу, движение какой-то размытой тени. Будто на чёрном фоне прохода проявился ещё более тёмный силуэт человека в плаще и накинутом капюшоне.

– Ну вот, я так и думал, – там есть некто, пытающийся проявить своё существование.

Ему показалось, что за краем мантии блеснул тонкий, серповидный контур лика.

– Эй, кто там! – крикнул он в самую гущу темноты, в надежде на ответ. – Я знаю, что вы наблюдаете за мной, отзовитесь! Нет смысла прятаться, я вижу вас…

Я вижу вас, я вижу вас, – отозвались стены лёгким эхо, и глухая тишина вновь сковала все звуки. Не было и намёка на чьи либо шорохи, шаги, дыхание и даже биение сердца.

– Неужели обознался? – с сожалением бросил он в пустоту.

Но чувства его были максимально обострены и говорили об одном – сомнений нет, он здесь не один. Однако силуэт так же внезапно исчез, как и появился.

«Кто это может быть? – снова включилось его воображение. – Человек, призрак или дух? Вполне возможно, что это умершая душа не может найти выхода и просит помощи». Он слышал о таких случаях, видел в набиравших в последнее время популярность различных передачах и читал в эзотерической литературе. Эта информация настолько наводнила повседневную жизнь, что уже являлась её обыденным атрибутом. Каждый волен решать для себя существует ли что-либо потустороннее в действительности или нет. Если же верить нашей старине то с человеком всегда рядом сожительствует непознанное и в это не только надо верить или нет, но и натуральным образом выстраивать отношения. Понятие жизни для наших предков уже само по себе включало в свою орбиту прямое общение с умершими, духами, лешими, водяными, русалками, ну и, конечно же, домовыми. Как вообще можно было обойтись без него? Кто предупредит о грядущей напасти, кто подскажет, какой масти надо покупать лошадь, как выбрать корову, чтобы водились они по долгу. Если говорят, что скотина «не ко двору», то это значит, что её не взлюбил капризник «дворовый хозяин». Точно знали люди, что добрый домовой всегда им в помощь. Охотнее всего он стремиться предупреждать о несчастиях, чтобы умелые хозяева могли успеть приготовиться к встрече и отвратить от себя напасти заблаговременно. Догадливые люди в таких случаях и без слов разумеют те знаки, которые он подаёт: если слышится его плачь, то быть вскоре покойнику; у трубы на крыше заиграет ветер – будет суд из-за какого-нибудь дела и обиды; подёргает за волосы – остерегайся жена, не спорь с мужем, не грызись с ним, – отмалчивайся, а то верно прибьёт и очень больно; загремит домовой в поставцах посудой – осторожно обращайся с огнём; плачет и охает домовой – к горю, а к радостям скачет, песни играет, смеётся. Сам он только однажды столкнулся с подобным явлением, но и на основе его не стал бы утверждать о существовании явлений, выходящих за пределы физического объяснения.

Этот занятный случай произошёл в его квартире во время одной из вечеринок, которыми так богата молодость. Застолье проходит в пустых разговорах – никто никогда не знает, о чём пойдёт речь после паузы на закуску. Обычно тема меняется совершенно спонтанно, в зависимости от количества выпитого, но тогда был, затронут вопрос о потустороннем. Чего не обсудишь в вечерней компании? В частности, существует ли домовой? Никто из присутствующих не смог поделиться практическим опытом подобного контакта, поэтому весёлые шутки и приколы, порой оскорбительные для предмета разговора, сыпались со всех сторон. Ужасный грохот падающей на кухне посуды вдруг оборвал это хмельное веселье и тут же утопил в тишине испуга всю атмосферу беззаботности. Гости обменивались растерянными взглядами, потом, не сговариваясь, стали и устремились на кухню. На полу беспорядочно валялись ложки, вилки и кастрюля, до этого находившиеся на столе. Но данный инцидент нисколько не озадачил весельчаков, наоборот, все совершенно обрадовались, что нечто всё-таки существует ко всеобщему удовольствию, и стали вспоминать, что же необходимо делать для задабривания домового. Не приходя к единому мнению, в ход пошло: молоко, печенье, конфеты, каша… и даже для ста грамм нашлось место. В общем, всё, что было в наличии, оказалось расставленным на кухонном подоконнике, и вечер продолжился своим чередом. А на утро, действительно – всё исчезло. Что это было, так и осталось загадкой, но сам факт наличия сверхъестественного остался в памяти каждого.

Однако в данном случае это было нечто другое и добавило ещё больше вопросов к его незавидному положению вынужденного узника.

– Может быть это прекрасная незнакомка, – принялся он создавать загадочный образ юной, томящейся в ожидании прекрасного принца, девы. – Может именно здесь, – с иронией и усмешкой продолжил он, – я встречу ту, которая изменит всю мою дальнейшую жизнь, и моё сердце, наконец, познает это неведомое, но такое желанное чувство любви. Ведь всякий человек по своей природе должен любить, возможно, это и есть единственное средство избежать однообразия и серости жизни.

Да она действительно была такой, его наполненная какими-то похотливыми желаниями жизнь. Он осознавал, что время безвозвратно уносит своим потоком в прошлое, казалось, ничего не замечающую вокруг, молодость. А всё же порой, где-то глубоко внутри, нечто неведомое отзывалось редким отголоском тоски одиночества, и пыталось говорить с ним на каком-то незнакомом для него языке. В такие минуты он чувствовал, как душит его неотразимой силы странный прилив «отвращения к жизни», отчего иногда просто хотелось рыдать. Но всякий раз эти позывы «малодушия» тонули в море страсти и удовольствий, которыми щедро одаривала жизнь, и от которых трудно было отказаться. Ведь всякая тварь в этом мире хочет любви. Разве человек не есть то самое существо, что и приходит в него ради этой самой любви? Порой ему приходила мысль, что он просто боится любить, и тогда чувства неодолимого презрения к самому себе терзали нутро. И он жалел себя за то, что жизнь так безжалостна к нему, и он вынужден стать её рабом и следовать за ней, и что она бессовестно выжимает из него по капле нечто ценное, оставляя внутри лишь пугающую пустоту.

– Почему в этих стенах мир мне кажется иным? Там, дома, я ни за что бы, ни стал думать о тех вещах, что так ярко проявляют себя здесь. Как может это дикое, по мнению цивилизованного человека, место заглядывать в глубины моего сознания?

Он чувствовал внутри себя ещё одно «я», и оно пыталось говорить с ним, но не применяя слов, а языком воображения. Оно было странным и не похожим на него – городского и бесшабашного парня, привыкшего не брать в голову лишнего, а просто плыть по течению жизни. Это «я» смотрело на мир таким образом, что было безразлично к его злоключениям или, наоборот, приключениям, в чём первое «я» ещё не разобралось. Оно смотрело на эти стены и решётку просто как на декорации спектакля. Вот, сейчас, придут монтировщики сцены и унесут этот картонный реквизит вместе со всеми его страхами. Зал разразится аплодисментами невидимых зрителей, и он ответит им благодарным поклоном. До того это было ясно и понятно, что это самоуверенное первое «я» просто смеялось над ним, потому что он не мог понять этой простой вещи раньше.

Он решительно подошёл к одной из стен и, словно Буратино, проткнувший своим носом холст папы Карло, не задумываясь, изо всей силы ткнул в неё своим пальцем.

Дикий вопль раненого зверя пронёсся по коридору. Нестерпимая боль вернула его в реальность.

– А-а-а! Чёрт побери! – схватился он за палец, в котором, как в гидравлическом амортизаторе, пульсировала кровь. – Это ж надо! Что за идиот?! – в голове каруселью помчался набор матерных слов.

Он бегал по клетке из стороны в сторону, держась другой рукой за палец. Хотелось с разбегу забежать на потолок и там отбить чечётку.

– Что на меня нашло? – отзывалось в голове. – Я точно схожу с ума. Дурдом какой-то. Нормальный человек не может додуматься до такого безрассудства.

Через несколько минут он всё же немного успокоился и сел в углу, будто нашкодивший мальчишка. Палец сильно опух, но, кажется, перелома не было. Чувство глубокой обиды нахлынуло, захватив власть во всём его существе, и усилило угнетённое состояние. Из глаз непроизвольно текли слёзы. Через некоторое время рациональное мышление снова вернуло его в реальность.

«Если я так сильно орал, и никто не пришёл на помощь, значит, всё-таки здесь что-то не то, – резюмировал он. – Странное, очень странное место, странная атмосфера, странные мысли. Всего лишь первый день я здесь, а уже столько событий. Первый день! – поймал он сам себя на этой мысли. – Значит, я уже автоматически запрограммирован на долгое пребывание в этих стенах? Нет, пожалуй, с меня хватит. Надо прояснить, что здесь, собственно, происходит. Если я случайный участник этого, предназначенного для другого, „приключения“, то пора открыть карты. Пусть меня вернут в мой прежний мир, даже если это будет для меня не совсем приятно. Там, по крайней мере, понятна моя роль, пусть даже и незавидная, но моя собственная».

Очевидно, уже было очень поздно. Усталость, не столько физическая, сколько эмоциональная, давала о себе знать. В любом случае надо было устраивать ночлег.

Он посмотрел равнодушным взглядом на свою постель и вздохнул. Солома была достаточно свежа и слегка отдавала незнакомым для него, но приятным ароматом поля.

«Видимо, недавно поменяли постельку», – позлорадствовал он сам на себя.

Попытка взбить эту «перину» принесла визуальный эффект относительного комфорта, но не добавила особого оптимизма. Хотелось и в этом мрачном месте ощутить немного домашнего уюта.

«Много ли человеку надо? Наверное, нет. Достаточно дать немного тепла, заботы, ласки – и ты уже счастлив. Эти невещественные понятия не надо покупать, они даны нам с рождения», – философски подумал он.

Вдруг вспомнилось детство, родители, которые старались обеспечить ему эти условия. Конечно, он не мог помнить себя грудным ребёнком и свою кроватку, где жили сладкие сны детства. Какая она была? Впрочем, это совершенно неважно, была она хороша или плоха. Ему казалось, что если бы его точно так же, как в детстве, сейчас уложили на эту солому, то он испытал бы не меньшее блаженство.

«С возрастом, – думал он, – что-то происходит, и мы бесследно теряем эти бесценные воспоминания. Ходим по мебельным салонам в поисках роскошного ложа, способного ублажать выросшее тело. Мягкость подушек, упругость матраса, тёплое одеяло и секс приходят на смену вечных истин. Комфорт ложа создаёт неправильное представление о настоящей любви. Куда она исчезает вместе с детством? Наверное, она должна перейти в новое качество, продолжаясь в новой семье. Теперь мой черёд дарить любовь. Но знаю ли я, что это такое теперь? Любовь к еде, комфорту, красивой жизни и женщине – это понятно. Но та любовь родителей, которая была в детстве, не относилась к моему телу, я чувствовал её по-иному. Значит, то была другая любовь?

Странно, оказывается, есть разные виды любви. Ну, конечно, сколько раз я говорил девчонкам, что люблю. И любил же!! Целую ночь порой не спал и любил, любил… Она же постоянно спрашивает: «Ну, скажи, любишь меня? Скажи мне на ушко!» Да что за проблема: «Люблю, конечно. Давай быстрее раздевайся!»

Взрослая любовь, она, определённо, другая. Вот, например, Наташа Ростова говорила, что любит князя Андрея. И на тебе, потянуло на Курагина! Или Анна Каренина? Где тут любовь? Кого мы любим, или что мы любим в человеке? Сложный это вопрос – любовь.

Даже наука не осталась в стороне. Как выяснилось, всё гораздо проще: любовь – это химические процессы мозга. Пожалуй, это всех и удовлетворило, и от любви до ненависти оказался один шаг. Проявления любви многообразны. Фингал на лице супруги, он ведь тоже от большой любви?»

И всё же родительская любовь давала наиболее цельное понятие о любви. Её нельзя было сравнить с чем-нибудь другим, она оставляла в памяти чувства, которые своим постоянством, глубиной, искренностью, добром и ощущением счастья, не оставляли сомнений, что она была истинной и верной. Постепенно мысль о детстве привела его в состояние безмятежного спокойствия. Казалось, он теперь опять в детстве. Мягкие и нежные руки матери коснулись его головы. Веки сомкнулись, и сон увлёк его в иные миры…