Обезличенная жизнь

И вправду, – представил он, – спросят меня такие вши: «Да кто ты есть такой?» Что отвечу? Вот кто я такой? Когда в человеке не видишь Человека, то кем он может быть? Вошью? А для вши и убить не преступление. Даст ли, например, ответ Феофилакт Косичкин, он ведь, как известно, всё знает?»

Тут он быстрым шагом подошёл к своим драгоценным полкам, схватил томик Пушкина, открыл на первой попавшейся странице и прочитал:

 
И так он свой несчастный век,
Влачил, ни зверь, ни человек,
Ни то ни сё, ни житель света
Ни призрак мёртвый…
 

– Вот тебе и на, что же это значит? – воскликнул он и подумал: «А значит ли это, что я, ни зверь, ни человек, влачу свою жалкую жизнь? Нет, и не жизнь даже, поэт не упоминает о ней. Да, о жизни так нельзя – слишком велика она, чтобы зверю или кому-либо ещё жить. Жить может только Человек! Но кто это? Кто я?»

Он сел за стол, на котором лежал чистый лист бумаги, и задумался о чем-то новом, неизвестном. Им завладело какое-то сильное, незнакомое до этого момента чувство. Он схватил ручку и бешено, без остановки, будто под диктовку, стал набрасывать на листе строчку за строчкой:

 
Я день за днём свой стих сплетаю
О чем пишу? – Совсем не знаю.
Порою просто так – болтаю,
Но чаще все-таки слагаю,
Какой-то нити дивный путь:
Быть может быть, когда-нибудь
Его я точно распознаю.
И плана вечного открою суть,
Когда-нибудь… Когда-нибудь…
Что стоит в вечность окунуться?
Глаза закрыть и обернуться:
Хоть князем, с воинством своим,
Хоть райским змием, хоть благим,
Отшельником, бродягой иль злодеем.
Я мог быть – редкостным затеем.
А буду кем? – Кем захочу!
«Но то дорога к палачу!» —
Так скажет мне отец – наставник,
А позже спросит брат – привратник…
На что мне эти приговоры,
Нравоучения и споры.
Монетой звонкой заплачу.
Судьбой своею сам верчу.
Ведь молод я. Мой мир – просторы,
Богатства брошены к ногам,
И мысль одна – всё это нам.
Бери, хватай и наслаждайся.
Ну что, мой друг… – да не смущайся,
Забудь про бренные года,
Они пусть мчатся в никуда.
Шальными, пьяными конями
Промчатся праздными словами,
Но только их недолог путь,
Опять же, вновь, когда-нибудь…
Придётся сделать остановку,
Познать ослиную морковку,
Руками голову обнять
И помолиться раз так пять.
И вскинуть голову и руки,
Небес внимать… плоды разлуки…
А дальше вечность вопрошать,
Её немыслимые муки —
И тело вечно бичевать.
…………………………………..
 
 
«Ну что, мой друг! Да что за бредни! —
Воскликнешь мне, садясь к обедне, —
Не время нам вечеровать,
Ещё от жизни можно брать:
И то, и сё, и так, и этак.
Когда придёт пора таблеток,
Мы хитрый план свой воскресим
И всё по счёту возместим.
На то ли движем мы науку,
Чтоб нагонять, как прежде, скуку…»
Устал я, впрочем, от речей.
Пойду в кабак – гонять чертей…
 

– Вот это да! – воскликнул он, откинувшись в изнеможении на спинку стула. – Что это было? Что за поток сознания прошёл сквозь меня? А может, это кто-то вступил со мной в разговор? Не сам ли это А.С. меня посетил? Ха-ха, что за шутник!

Вопросы сыпались один за другим, но искать ответы уже не было ни сил, ни желания. Назойливая мысль снова дала о себе знать и возвращала его с небес на землю. «Ты что, забыл? – спросил он себя снова. – Что за чушь ты себе надумал? Что за бредни ты несёшь? Ты вообще в уме? Хочешь кресло-каталку и всю оставшуюся жизнь (если тебе ещё позволят) крестиком вышивать или конвертики клеить? Проснись!»

Как будто током его ударило. Он вновь вспомнил о своём незавидном положении, которое тут же нагнало тоску. Машинально он взглянул на исписанный лист и прочитал концовку.

– Надо же, само провидение даёт мне ответ. Что мне остаётся? Пойду-ка, действительно, да и напьюсь. Так, по крайней мере, отвлекусь. Не вижу выхода, не вижу! Конец так конец, будь что будет! Авось и пронесёт, ведь есть же у меня ещё в запасе наш вечный и незаменимый авось!

Думать о проблемах уже не было сил. Они, словно оттиском созданного кем-то типографского клише, штамповали в его сознании одни и те же мысли о безысходности ближайшего будущего всячески опустошая его и лишая всяческих перспектив, пока в конце концов, окончательно не измотали его физически. «Придётся прибегнуть к проверенному народному средству: разбавить это образовавшееся внутри море печали напитком покрепче и создать себе, пусть может быть и последний, праздник жизни», – подумал он. Тут же, больше не раздумывая, подошёл к шкафу, запустил руку в привычное место и выудил из него последние оставшиеся на чёрный день купюры. «Завтра они в любом случае меня не спасут», – глядя на них, без всякого сожаления на их наметившуюся бессмысленную потерю, подытожил он для самоуспокоения.

Вечерело. На фоне сумерек ещё ярче разгоралась иллюминация увеселительных заведений, завлекая не уставших от выходных посетителей. Искать место, где можно было бы выпить, не требовалось: «кабаки», как он их называл, не видя разницы между кафе, рестораном или другой питейной забегаловкой, все находились на виду у любого алчущего.. Однако, по собственным его наблюдениям, количество таких мест приобрело странный характер – с окончанием недели явно ощущался их дефицит, а в рабочие дни они, вдруг громоздились один на одном, создавая избыток предложения, зазывая прохожих скидками на ланч. Он зашёл в первый попавшийся. В углу ресторанного зала ему приглянулся столик. Присев за стол, он огляделся вокруг: посетители ресторана, в основном молодые люди, сидевшие за столиками небольшими компаниями, располагались по гендерному признаку, что указывало на начальный этап их вечернего рандеву. Громкие разговоры и смех раздавались со всех сторон. Девушки, как обычно, испытывали друг друга на зависть, пытаясь восхитить своих подружек новыми украшениями и нарядами.

– Вчера я ясно дала понять своему, что пора определиться с нашими отношениями. И что вы думаете? Потащил меня в ювелирный и купил ещё одно колечко! Вот! – демонстрировала новое кольцо, с недовольным видом протягивая к подругам руку, симпатичная молодая особа. – Ну, кому они нужны? – надув свои пухлые губки с призрением произнесла она, глядя на свои украшения, и в самом деле изрядным количеством осаждавших её пухлые пальчики. – Надоел уже своими подачками! Как только завожу разговор о принятии решения, он, словно собака Павлова, инстинктивно бежит за подарком! Надоело ждать, – надувала она вновь и вновь свои алые нежные губки, всем своим капризным видом показывая превосходство над мужчиной. – Ну, ничего, я его всё равно добью!

– А мой папа, – перебивала её другая, делая ударение на последний слог, так что сразу не было понятно, о ком она говорила, то ли об отце, то ли о взрослом любовнике, – подарил мне вчера платьице! Знаете, девчонки, сколько стоит, не поверите…

Парни же говорили больше о деньгах – кто, где работает, какой имеет доход и какие перспективы. Особая тема – это тачки. Кто поспорит в нынешнее время, что у нормального мужика должна быть крутая тачка, как же иначе. Ведь иначе это вообще не мужик, не правда ли.

Полёт мужской мысли в этом вопросе зависит только от толщины кошелька. В нём рождается, живёт и умирает молодое мужское эго. Оно неизменно в этом смысле, по крайней мере, последнюю тысячу лет. Если бы мы находились сейчас в тех далёких временах, то и тогда убедились бы в этом, поскольку разговор шёл бы о коне. Прогресс поменял последнего на машину, но мужчина не изменил себе, разве что многократно умножил в железном коне лошадиные силы. С древних времён он выбрал идеальным объектом воплощения своего разума это великолепное животное. Что-то неведомое породнило мужчину и коня, метафизично слило их вольные стихии в единое тело кентавра.

Ну, скажите, случилась бы, например, знаменитая сделка Печорина, если бы не эта странная метаморфоза в мужском сознании? Но сегодня даже и это невозможно – идеальный объект превратился в его бездушную копию. Автомобиль для мужчины стал тем же, чем для женщины и сам мужчина. Как-то всё странно смешалось в этих машинно-гендерных отношениях…

Официанты старались, назойливо предлагая горячительные напитки, и вот-вот должен был наступить тот самый момент, когда алкоголь разбудит половые инстинкты. Мужчины, наконец, проявят свой интерес к противоположному полу, и природа (благодаря новому богу – Градусу) возьмёт своё.

«Чем привлекают нас подобного рода заведения? – подумал он. – Что они дают нам такого необычного и притягивают словно магнит? Каждый здесь находит своё: один решает поделиться радостью и весельем, а другой стремится заглушить горе и тоску. Все находят здесь утешение».

Насколько древние греки, первые, кто познал пьянящий вкус забродившего винограда, хитро обошлись со своими традициями! Много таинств предназначалось для посвящённых, но одно объединяло всех. С незапамятных времён люди знали о двойственной природе человека, но с веками всё тяжелее было им осознавать и открывать друг другу свои истинные начала. Что-то самое главное утопало в трясине желаний человеческой плоти. Они перестали быть подобными Богам. Пришёл к ним Дионис и напомнил им об их главном секрете, а чтобы легче им было высвобождать своё бессмертное Я, предложил испить из своего божественного кубка. Так научились люди на время покидать темницу своей души и в страстном круге хоровода объединяться в единое целое. И сам Дионис со своими Сатирами рад был раз в три года присоединиться к этим мистериям. Но показалось людям, что слишком редко происходит такое торжество, переняли искусство виноделия и всё чаще стали злоупотреблять таинством, а потом и вовсе забыли строгие каноны обряда.

«Кажется, так было у них, – заключил он, живо представив первый попавшийся на ум образ какого-то древнего грека с кубком вина в руке. – Но кто, собственно, придумал, что питие – есть веселье на Руси? Не было у нас такой культуры изначально. Изречение: «Пить – здоровью вредить», кто-то поменял на расхожее: «Выпьем на здоровье». Было и у нас время, когда тело наше «раскрывалось» в банях на травах да в застольях на квасах. Нет, нечто другое вовлекло в пьяный разгульный танец Русича. Не Дионис, он же Бахус, держал его за руки – дьявольский экстаз стал его вдохновителем. Черти теперь раскачиваются и куражатся вместе с ним, отбивая на полу такт своими копытцами. Все они здесь собрались, за каждым посетителем уже стоит рогатый. Ещё немного, и начнётся плотская потеха. А не есть ли кабак наш новый храм? – сверкнуло в пылу его рассуждений. – Вот уже воскурен кальян; со звоном стекла и хрусталя расставлены обрядовые сосуды; надели свою униформу служители, и прихожане, под выпитые первые сто грамм, готовы исповедоваться. Постепенно ритуальный накал эмоций и пьянящей эйфории пустит ноги в пляс под вечно застольную «цыганочку»:

 
И ни церковь, и ни кабак —
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята…
 

Да и прихожанин сюда идёт значительно охотнее, отдохнуть душой и телом, и денег на то совсем не жалеет. Священная мертвечина приправленных специями котлет, шницелей, кровавых стейков и шашлыков раскроют вкус настоящей жизни. Время потеряет всякий смысл – жизнь утонет в празднике похоти и иллюзий. Стрелки часов жизни всегда в таких местах крутятся в обратную сторону».

Казалось, никто не замечал, как обратно идущее время весело и нещадно выкрадывало из их молодых жизней предстоящий день. Всё быстрее поглощались снадобья, пустели фужеры и рюмки. Лица официантов сливались, словно в одной ускоренной съёмке незатейливого по сюжету фильма, сценарий которого годился на все случаи жизни.

За этими наблюдениями и мыслями он не заметил, как опустел и его стакан, и взгляд упёрся в холодное и немое стеклянное око. Но услужливая рука тут же подлила новую порцию, и око тут же превратилось в его собственный отражённый глаз. Живот наполнился знакомым теплом – предвестником скорого опьянения. Жизнь приобретала иной – беззаботный и благодатный смысл. «Жизнь хороша…» – протяжно зашумело в голове.

Он почувствовал признаки наступающего блаженства. «Ну его к чёрту!» – вертелась по кругу одна бесконечная мантра. Его вполне удовлетворяло это упокоенное одиночество, но скучать, впрочем, пришлось недолго…

Глава 2

Клетка

В действительности всё иначе,

Чем на самом деле.

Антуан де Сент-Экзюпери

Итак, утром… Чтобы не трудиться описывать, что было утром, а заодно не утруждать вас, дорогой читатель, монотонной писаниной, вернёмся заново к началу рассказа. Наш герой был неисправим в своих слабостях и те, в свою очередь, отвечали ему неизменным постоянством и взаимностью. Да-да, этим утром всё было именно так, как и в прошлый раз, и, впрочем, как всегда в таких случаях. Именно поэтому и не стоит повторяться и заставлять снова перечитывать эти уже известные вам строки. Хотя, всё же стоит поправиться: по крайней мере, всё было так же в начале утра. Опять те же мысли, опять она. И всё могло быть так же и далее, если бы не настойчивый стук в дверь, переходящий в громкие, тяжелые и затяжные удары в неё ногой, так что нижняя часть её отлетала каждый раз всё дальше от порога.

Из подъезда послышались грозные голоса и ругань. «Открывай, урод, заждались уже!» – донесло до его ушей чьим-то громогласным возгласом, подкреплённым для верности и устрашения отборным матом.

Он стоял посреди комнаты и судорожно думал, как поступить, но чувство самосохранения машинально отреагировало на ситуацию всплывшим в голове словом – побег. Оставалось лишь мгновение, чтобы прихватить с собой что-нибудь из одежды, прежде чем окунуться в бездну неизвестности. Дверь квартиры уже не выдерживала натиска опасных гостей и готова была пасть, оставались лишь считанные секунды, чтобы решительно порвать связь с опостылевшим прошлым и бросится без сожаления в непредсказуемость новой жизни. Край глаза ещё успел зацепить два ворвавшихся в комнату силуэта. – Эй ты, сучка, – кричали они, искажая лица злобными гримасами, – где спряталась эта мразь! Один из них схватил девушку за волосы. Раздался женский визг, слившийся тут же с чьей-то несвязной грубой бранной речью…

Было ясно – беззаботная жизнь закончилась, наступала другая, полная тревог и приключений. Он схватил куртку и выпрыгнул в окно на кухне. Первый этаж не был столь уж высоким, и он благополучно приземлился на запорошенную ночным снегом землю. Будто птица, выпорхнув из клетки, он покинул пределы своей квартиры. Теперь бежать, и бежать быстро, только и мелькала, в пульсирующей мощным кровотоком голове, одна спасительная мысль.

Воздух был порван в клочья вырывавшимся из груди сердцем. Однако сзади уже чувствовалось чужое, жаждущее жертвы, дыхание – они настигали. Он знал, что они не отстанут. Слишком далеко зашло дело. В то же время он, в этой бешеной кутерьме погони, он почему-то ясно осознавал, что это противоречие возникло не между ним и противной стороной, а между его застойной жизнью и необходимостью освобождения от мчащей его по нисходящей спирали судьбы. Решение было принято. Ситуация позволила вырваться наружу его природным инстинктам, и они гнали его по кривым переулкам города. Громкие голоса доносились из-за спины: «Он свернул налево. Давай обходи его по другой улице». Они пытались разделиться и расставляли всё шире свои «надёжные» сети. Но зверь, загнанный в угол, уже лишён страха, его единственного предателя и врага.

«Не догонят… „Дырку им от бублика, а не Шарапова“ – не терял он духа, вспоминая фразу из знаменитого фильма про бандитов. – Ха-ха… Если в голове рождаются шутки, значит, точно не догонят…»

Он бежал всё быстрее и чувствовал, что его разбирает неестественный, граничащий с истеричностью, смех. Смех от нелепости положения, от своей внутренней опустошённости и глупой беспомощности его преследователей, которых было искренне жаль. Каменные оковы улиц, удерживавшие его своей однообразной жизнью, не могли больше сдерживать его порыва. Он видел, как серые тона их стен сменялись новыми красками. Словно пробегая сквозь временной портал, он мчался навстречу другим домам, другим улицам и кварталам, навстречу другим людям, другому городу. Ещё мгновение – и он ворвётся туда всем своим сознанием финишёра, пересекающего последний рубеж. Но можно ли неотвратимо оторваться от прошлого? Куда вдруг исчезнут сплетённые им же самим сети этих порочных связей? На протяжении долгих лет он крепко завязывал их узелки, скреплял клятвами, обещаниями и долгами. Сколько кредитов ему было выписано жизнью? Неужели теперь ему дан какой-то особенный шанс покончить с этим без оплаты по счетам?

Но вот кончился лабиринт переулков, и он выбежал на простор городского проспекта. Было понятно, что ему удалось оторваться от преследователей на приличное расстояние. «Куда теперь? – уже слегка уставая, думал он. – Здесь я вынужден бежать у них на виду. Смешаться с толпой? Нет, рано или поздно они найдут меня…»

Но тут на ближайшей остановке он заметил отходящий автобус. Собрав последние силы, он прибавил ходу и замахал руками водителю, чтобы тот подождал. «Успею, успею, – мелькало в голове, – не может быть, чтобы не успел!» И вот его нога уже на ступеньке спасительного автобуса. Дверь захлопнулась, и огромные колёса с ускорением двинули асфальт в обратном направлении. Он стоял у заднего стекла и видел, как запыхавшиеся преследователи сбавили темп, и перешли на ускоренный от быстрого бега шаг. Всё было кончено. Радость победы переполняла его. Машинально он начал корчить рожи своим неудачникам и показывать фиги: – «Вот вам, вот… догнали, да. Как бы ни так!» Наконец, успокоившись, он решил выяснить номер автобуса, чтобы определиться, где выйти, и обернулся. Но ещё до того, как он обернулся, его удивила гробовая тишина в автобусе, хотя салон был полон людей. Все места были заняты. Пассажиры сидели в полном молчании, смотря в окно, с каким-то приклеенным взглядом, на мелькавшие всё быстрее виды улицы, и это показалось особенно странным. Он подошёл к ближайшему из них, дотронулся до плеча и произнёс ещё сбивающимся от только что конченного быстрого бега голосом: – «Извините, не подскажете…»

В этот момент все, кто находился в автобусе, как по команде обратились в его сторону. Их вид его изумил и напугал – они все были уродами и калеками. Он похолодел. Чувство страха, липкое и душное, перехватило дыхание. Он много видел подобных людей на улицах города, где они просили подаяние. Ждавшие милостыни и молившие, они всегда появлялись из ниоткуда ранним утром и так же таинственно исчезали вечером в никуда. Он не раз подавал им мелочь, накопившуюся в карманах. Но здесь было нечто иное. Шрамы, гнойники, синяки и порезы окружали его. На него смотрели ужасные, исковерканные лица, поражённые разными недугами, кто одним, кто двумя глазами. Многие из них не имели ног или рук, но те, кто мог ходить, уже поднимались со своих мест и двигались ему навстречу. Он невольно отшатнулся от них и упёрся в заднюю стенку автобуса, так что казалось, продавил в ней изрядную вмятину. К нему, словно в каком-то фильме ужасов, тянулись руки с желтоватыми пальцами, длинными грязными ногтями. Они хватали за его одежду, тянули к себе и подбирались к его шее и лицу. Чей-то, отдающий вонью оскал, щёлкнул гнилыми зубами прямо возле его уха, а гнойная слюна повисла на его щеке. Теперь казалось, что он запрыгнул не в автобус, а в какой-то узкий, погружённый во мрак склеп на колёсах. Через секунду он вынужден был опуститься на колени и был полностью поглощён этой страшной болезненной плотью, смешавшейся в одну огромную массу.

– Что за чёрт, что за скотство! Что происходит! Кто вы такие? – пытался кричать он, отбиваясь руками и ногами, но силы иссякали, а голос тонул в какой-то безвоздушной пустоте. Он задыхался, сердце трепетало из последних сил, и вскоре, тяжело вздохнув, он потерял сознание…

Нельзя было ничего понять, когда он открыл глаза. Одно можно было сказать с уверенностью: он ещё жив, по крайней мере ему так казалось. Его взгляд упирался в давно не беленый потолок. «Ведь не может же быть такой потолок в Раю? – оценил он. – И даже в Аду такого не сыщешь. – Критически мелькнула мысль, подразумевая, что Рая он может быть и недостоин. – Нет, такой потолок может быть только в среде живых людей». Он лежал на полу и боялся пошевелиться, так как был не уверен, все ли с ним в порядке. Справа и слева виднелись стены с частично отвалившейся штукатуркой и оголившейся из-под неё старой кирпичной кладкой. Впереди вместо стены находилась огромная массивная решётка. «Да, это точно людской мир, в иных мирах решёток не бывает», – утвердился он в своём мнении. И ему даже в голову не пришла мысль, откуда он мог знать, как там, в других мирах. Теперь, определившись с главным, он напряг силы и резким движением придвинулся к стене, а затем забился в угол. Помещение было не большим – шагов десять в длину и восемь в ширину. Оказалось, что лежал он на подстеленной соломе, брошенной в углу. Трудно было сразу понять, как он сюда попал и сколько времени здесь находится. Сквозь небольшое зарешеченное окошко, расположенное высоко над головой, пробивался солнечный свет, поэтому с уверенностью можно было сказать, что был день. Воспоминание о недавно произошедшем событии начинало прояснять некоторые подробности, но больше приводило к вопросам без ответов.

«Где я? Что происходит? Кто это всё организовал и что значит?» – возникали они один за другим. – Неужели это всё было подстроено заранее, и меня просто загоняли в ловушку, как зверя? – просыпалось его бурное воображение. – Нет, эти бараньи головы (подумал он о своих преследователях) на такие хитрости не способны. Вот избить могут. Руки, ноги переломать могут, но такие спектакли устраивать – кишка тонка! Значит, тут что-то другое. Может, всё проще – я сошёл с ума? Нет, не похоже это заведение на психбольницу. – Заключил он и продолжил: – Так, рассуждаем логически – всё, во что я вляпался в том жутком автобусе, не может существовать на самом деле». – Он оглядел себя с ног до головы и не нашёл никаких признаков насилия над собой: ничего не ныло и не болело. Всё было, как в тот день – та же одежда, причём целёхонькая, только слегка помятая. «Хорошо. Что из этого следует? – продолжал мысленно он. – Похитили инопланетяне? – высказала свою версию его бурная фантазия. – Хм… У них что, на звездолёте устроены такие клетки, или я уже отбываю срок за плохое поведение и нахожусь на другой планете? Что-то она сильно смахивает на родную Землю, только здесь можно встретить такой бардак. Тогда я попал во временной портал и сейчас нахожусь в неизвестном месте в неизвестное время – в параллельном мире. Нет, наверное, всё-таки в известное – испанская инквизиция! Вот так повезло! – Значит, пытать будут?! Бред какой-то. Всё не то. А-а, знаю! Это такой новомодный quest⁵ или adventure game⁶. Кто-то явно втянул меня в подобное мероприятие. Да, точно! Не может быть иного. Но как это случилось? А вот как, – начал воображать он, – в момент моего побега я, по ошибке вместо кого-то, заскочил в автобус. Тот, другой, видимо, должен был оказаться именно в это время и в этом месте, и дальше с ним должно было случиться забавное приключение, условия которого придумали его организаторы. Изрядно пощекотав нервишки, эти игры, как правило, заканчиваются благополучно. Все эти люди в салоне автобуса – просто одетые в костюмы актёры, и они играли свои роли. Следовательно, мне нечего опасаться, а просто надо следовать сценарию и ждать окончания этого шоу. Наверняка где-то здесь установлены камеры наблюдения. Но ведь это просто отлично и прямо мне на руку. Пока я в игре, мне не надо заботиться о том, где скрываться и как поступать! Я просто пересижу некоторое время, что меня очень даже выручит. Надо притвориться, что я и есть тот самый участник, и никакой подмены не произошло».

От таких позитивных мыслей его внутреннее состояние значительно улучшилось, и он приободрился. Оставалось только спрогнозировать вероятный сюжет этого спектакля. «Очевидно, он, ну, вместо которого я, должен играть роль какого-то узника, типа графа Монтекристо! Великолепная догадка! Возможно, я с ходу попал в цель! – озарила его своей простотой мысль. – Значит, моя задача – совершить побег. Надо осмотреться, должны быть подсказки на дальнейшие действия».

Первым делом он подошёл к решётке и, навалившись на неё всем телом, попробовал на прочность. Но всё было надёжно: петли глубоко уходили в стены, не было никаких надпилов или ослаблений; на входной двери висел массивный замок, тоже не имеющий видимых признаков возможности его снять или открыть. Здесь всё было надёжно. Единственное окошко тоже не подавало надежды, так как располагалось слишком высоко. Он начал ощупывать стены, надеясь найти ослабление кладки. Тоже нет. Тогда – пол. Подкоп, как описывала его приключенческая литература, для подобных персонажей всегда был верным средством побега. Но и здесь не было шанса. «Ну что ж, на первый взгляд, не всё так просто, как казалось, – бормотал он. – Надо подумать, видимо, загадка с секретом».

Вдоль клетки влево и вправо тянулся длинный коридор. Отсюда же, через арку, расположенную напротив, направлялся ещё один отрезок коридора и сразу исчезал в кромешной тьме. Сколько он ни пытался вглядываться в глубину этих потёмок, так и не смог определить, для чего было это ответвление и куда оно вело. Прямо у развилки этих помещений на стене был прикреплён факел. Тускло пыхтя лёгкой копотью, он больше освещал собственное пространство, чем помогал разглядеть расходящиеся в стороны коридоры. «Интересно, – подумал он, – учёные говорят, что свет распространяется со скоростью света. Но почему же он тогда не может проникнуть глубже и оставляет нам столько тайн? Но природа точно знает, что там – в темноте, вне света. Значит, у неё должен быть свой особый свет, открывающий вечную истину. Кем же он распространяется? Да… Свет всё-таки есть ещё великая загадка человечества».

Всё, что удалось ему рассмотреть поблизости, позволяло сделать первый не очень обнадёживающий вывод – около него нет ни единой души, и от этого ему стало не по себе. «Похоже, весь этот квест не такой уж и безобидный», – с тревогой подумал он и стал ходить взад и вперёд, пытаясь придумать новые версии происходящего.

Трудно было предположить, к какому разряду относилось строение в целом. Это могли быть и крепость, и бункер, и заброшенный склад. Наверное, мало кто знает о его существовании, но и следов полной запущенности не заметно. Создавалось впечатление, что периодически здесь наводился порядок. Воздух был чист. Как бы то ни было, пространство клетки становилось теперь его единственным местом пребывания на неопределённый срок, на неизвестных основаниях и условиях.

«Кстати, что в контракте по поводу харчей? – сбил его размышления позыв голода. – Неужели ко всему голодом морить будут?» Такие условия содержания его точно не устраивали. «Война войной, – как говорится, – а обед по расписанию». Возникали и разного рода бытовые вопросы, на которых он решил пока не останавливаться. Общий вывод предполагал, что в таких спартанских условиях он точно долго не протянет. «Жёсткий сценарий. Это уже не для слабонервных, а впрочем, как раз для устрашения городского обывателя, привыкшего к тёплому комфортному клозету. Наверное, именно так и надо щекотать его изнеженные нервишки, – промелькнуло в голове в оправдание действий невидимых организаторов. – Теперь эта роль выпала мне. Хочешь – не хочешь, а надо обустраиваться и довольствоваться тем, что есть».

Время шло, и его неугомонный ум всячески пытался вырваться из-под контроля. Он скакал как бешеный из одной крайности в другую. То он предполагал благоприятный для себя исход – постепенное раскрытие тайны заточения, сопровождающееся загадочными приключениями и, возможно, поиском клада. При этом он точно видел развязку с получением какого-нибудь приза или солидного куша (мучения должны вознаграждаться). То вдруг придумывал совсем ужасные вещи – его забудут в этом каменном мешке, и жизнь закончится в страшных муках и страданиях…

А вот вы бы, дорогой читатель, что представили на его месте? Живёте себе относительно сытой и безопасной жизнью, а тут бац – сюрприз. Не верите в такое, а зря. Значит, вам ещё не ведомо, что такое судьба, особенно русского розлива. А прислушайтесь к тому, что рассказывают вам друзья, знакомые или случайные встречные: в магазинах, больницах, городских и сельских управах, школах и институтах, на остановках, в такси. Впрочем, не важно, где. Бывает, и сосед, пока поднимаешься с ним по лестничной клетке, такое поведает…

Хочешь – верь, хочешь – нет. Да только ведь всякое на Руси бывает. Стоит только освободить уши от собственных мыслей и проблем, многое услышите, узнаете и переживёте вместе с рассказчиком такого, что ни словом передать, ни пером описать. Вот где откроются просторы, то бишь порталы закованных в своих квартирах душ! И романы писать не потребуется – идёшь, например, по улице, а вокруг в режиме online на жёсткий диск прошлого производится запись захватывающего своей одновременной драматургией и комичностью фильма под названием «Жизнь». Дух захватывает! Только ловишь иногда себя на мысли, какие колоритные персонажи, правда, сюжет уж слишком однообразен, и время словно застыло.

Вот, тот самый некрасовский мужик, он так и стоит в своей молящей позе напротив губернской управы, ломая шапку. А гоголевский чиновник смотрит на него в окно и ухмыляется: «Уж двести лет прошло – а всё стоит! Плакат какой-то притащил. И чего ему надо, чего не хватает? Может, выпороть для порядка? Не поротый народец ведь всякой глупой мыслью может быть движим. А, то ещё, какая баба сдуру, на что-нибудь его надоумит. Вот и придёт, а спросишь чего пришёл, так и не знает что ответить, а только всё кланяется. Нет, не порядок, не порядок… Эй, А.., как его там…, МОН! Вышвырните его, наконец, куда подальше! Да укажите – когда надо будет, сам позову!» И идут они, солнцем палимы, чуть видны, остались их сгорбленные спины, пропадающие в туманной пелене времён.

Судьбы, судьбы. Судьба Руси – России! Так и движется размеренно караван звёзд, возвращаясь всегда в исходный пункт. Ведь вот как: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться…».⁷ Верите вы во что-нибудь или нет – всё равно, потому что – бывает, всё бывает, потому что – Судьба…

Ну, да ладно. Оставим. Веками ждёт народ милости, а надежда всё жива. Она, как известно, умирает последней, но здесь, как-то слишком долго она умирает. А вдруг она и вовсе не умирает, вдруг она бессмертна? Что тогда?

Но что-то наш герой заскучал. Не натворит ли ненужных дел от излишнего возбуждения, во время нашего отсутствия, из-за этого неожиданно и странно, налетевшего на ум отступления? Похоже, что нет. Он опять сидит в углу своего тесного вынужденного убежища. А день уже проходит. Потускневший за решёткой свет указывал на вечер. В коридоре сгущался мрак. Свет факела с трудом протискивался сквозь решётку. Одиночество начинало тяготить, и он решил: «Надо думать о лучшем. В жизни не бывает ничего плохого – что ни делается, всё к лучшему!»