Обезличенная жизнь

Он подошел ближе к этому странному человеку, нащупал в кармане какую-то мелочь, сгрёб её своей пятернёй, и в тот же миг она со звоном рассыпалась в стоящей перед инвалидом коробке. Потом сделал пару шагов вперёд и вдруг услышал за спиной тихий голос: «Да воздастся тебе по делам твоим». Он обернулся, чтобы ответить, но человек в коляске с невозмутимым видом благодарил уже очередного подающего прохожего и не жалел при этом самых разнообразных эпитетов.

«Да ладно, буду я обращать внимание на всякую ерунду. Наверное, мне просто послышалось», – подумал он. Но все же слова эти показались ему весьма странными.

По телу пробежал легкий холодок, и руки невольно потянулись поднять воротник. Он уже выпал из общего потока, шёл, не выбирая пути. Кривые улицы то и дело приводили к развилкам дорог, и он, не задумываясь, поворачивал то налево, то направо. Собственно, и цели никакой не было, надо было просто идти навстречу надвигающемуся полудню. Он дошёл до городского парка, где наблюдалось оживление. Чем ближе он подходил, тем большая людская масса подхватывала его и направляла в нужном направлении. Наконец, показался ярко украшенный вход в парк. Праздник так и манил всех окружающих в гости. У распахнутых настежь ворот стояли парень и девушка в русских костюмах и зазывали прохожих, приглашая посетить праздник:

 
Заходи, честной народ,
Окунись в круговорот,
Ждёт красавица тебя,
Красная краса,
Русая коса,
Тридцати братов сестра,
Сорока бабушек внучка,
Трёхматерина дочка.
Заходи душой потешиться,
Умом повеселиться
Да речами насладиться!
 

«Понятно, – промелькнуло в голове, – сегодня последний день Масленицы». Было время, когда он с родителями встречал этот замечательный праздник. Они любили приезжать в выходные дни из маленького городка и часто гуляли в этом парке. Тогда для него, впрочем, как для любого ребенка, привлекательной была внешняя сторона: сладости, игры, забавы, и всё без ограничений. Сегодня, наблюдая за народным гуляньем, он поймал себя на мысли, что ему совсем нет дела до этого веселья. Конечно, праздник существует давно, может быть, несколько веков, но теперь и праздник уже не тот. Не тот народ, не те песни, не те игры. Не тот размах. Разве можно ограничить Масленицу забором городского парка? Раньше, наверное, весь город в эти дни становился Масленицей. Закусить горячим блином – и на гулянье, в хороводы с весёлыми песнями, потом скатиться с ветерком по ледяной горке! А то и ледяную крепость с воротами соорудить, да устроить целую баталию с её взятием. Да, именно так и было. Общественные горы, качели, балаганы для скоморохов, столы со всякими яствами. Здесь торговый народ собирал дань с праздности и лени, здесь копейка ставилась на ребро. Не ходить на горы, не качаться на качелях, не потешаться над скоморохами, не вкушать сладких яств – значило в старину: жить в горькой беде, или быть старым, лежать на смертном одре, или сидеть калекой без ног.

А можно ли было отказаться от самого лучшего и разгульного катанья – в запряжённых лошадью санях? Представить только: девки и парни, усевшись гурьбой в сани, разъезжают по укатанной снежной дороге, под дугами звенят на все лады колокольчики. Молодежь распевает песни и веселит проходящий народ. Лошадь едва тянет эту весёлую ораву, часто останавливается и, прядая ушами, словно прислушивается к песням разудалых седоков. Но ей не дают застояться и дёргают за узду. Лошадь вздрагивает всем телом и медленно, шаг за шагом, сначала иноходью, потом переходя в галоп, набирает темп. От неё валит пар, ей тяжело, она задыхается, но везёт. А вот весёлая компания уселась в сани, запряженные целой тройкой лошадей. Это бесстрашные любители острых ощущений. Они требуют, чтобы кучер стегал и понукал лошадей и чтобы те неслись словно ветер. И вот со свистом и гиканьем летят по-гоголевски на запряжённой тройке. Куда несётся она?..

Там уже нет никакого «куда». Нет ни времени, ни границ, ни небесных светил. Да и не кони это уже вовсе! Это Душа вырвалась из своих оков и в безумстве своей внезапной свободы мчит, не разбирая, куда, лишь бы насладиться скорее отсутствием возничего. И только знает, что Она – это всё, и всё – это Она. Но вдруг встрепенётся возничий и осадит этот безумный полёт. «Рано ещё, рано», – скажет Он. И от счастья небесного к поиску счастья земного возвратится Она вновь. Разве можно забыть эти предвесенние ощущения, разве не захочется вновь и вновь окунуться с головой в этот праздник новой жизни?! Но ведь случилось, произошло! Где это всё: весельчаки-скоморохи, ряженые, весёлый народ, молодецкая удаль и девичья краса?

В бесконечном хороводе небес из года в год возвращает человека Земля в одну и ту же исходную точку рождения новой жизни. Вот те самые врата, когда можно сойти с её орбиты и со стороны взглянуть на жизнь, полную радости и горя, добра и зла, правды и лжи. Чего там больше – того, что сам человек желает, или чего-то другого, но одно бесспорно: побывать там – счастье, и даже один миг там, один вздох – уже жизнь.

Вот уже и горит соломенное чучело, очищает огненная стихия дорогу новому, просыпается природа и призывает человека к труду.

Так, вероятно, могло быть. По крайней мере, многое осталось в старинных книгах, но ничего такого уже нет в действительности. Есть только обычные горожане, уплетающие на лёгком морозце горячие блины, есть торговцы разных мастей и артисты, пользующиеся случаем, чтобы подзаработать на старой традиции.

Думал ли об этом наш герой? Если у вас возникла такая мысль, значит, вы ещё не- достаточно хорошо его узнали. Да разве мог он вообще о чём-либо думать при таких обстоятельствах? Войдите в его положение. Видите ли вы какой-то выход? Поэтому он просто слонялся городу и ничего лучшего придумать не мог. Глядя теперь на жующих, пьющих и весело орущих во весь голос людей, он чувствовал, что идти ему никуда не хочется, а что предпринять, не знал. В общем, оказался в тупике.

«Есть ли у меня план? – думал он, – у них-то план насчёт моего будущего уже заготовлен, и он не в мою пользу. Как-то странно получается: некто может запросто поменять мою жизнь. Кто же ему даёт на это право? У меня есть моя жизнь, моя собственность, то есть только я имею на неё право. А кто такой «я», который говорит о своей собственной жизни? Я ем, пью, говорю, да чего только я не делаю! И этот «я» обладает жизнью. Очень интересно, ведь ему досталась целая жизнь. Что-то очень заумно, так сразу и не разберёшь.

И тут вдруг некто просто так может завтра распорядиться моей жизнью без моего желания? Нет, я на такое не согласен. Пойти, что ли, и поговорить с ними. Сказать «Вы не имеете права влиять на мою жизнь! Ну, дали вы мне деньги взаймы, но не закладывал же я взамен них жизнь? Не может же она стоить денег? Она же вообще не может быть чем-то оценена!»

«Да, конечно», – скажут они. Потом почешут затылок или ещё что-нибудь и непременно согласятся со мной. – «А ведь и правда, парень, как это мы сразу не додумались! Ведь действительно твоя жизнь неприкосновенна. Как это мы сразу не прочухали, – скажут они. – Ты, оказывается, такой умный, прямо философ! Открыл нам глаза на очевидную истину!»

– Ха! – грустно хмыкнул он и пробурчал, – сам-то понимаешь, о чём говоришь? Да только появись ты им на глаза, они точно из тебя душу вытрясут, ты же для них никто, вошь бесполезная!

«Хорошо, – продолжил он рассуждать, будто распутывая какую-то логическую цепочку, – должен я им деньги, эти ничего не стоящие бумажки. Сравнить только бумажки, пусть даже и красиво раскрашенные, и человека. И деньги становятся мерилом моей жизни? Это получается, что деньги обладают ценностью, соизмеримой с моей личностью? Значит, моя жизнь – товар? А я себя продаю? Вообще, я имею на это право? Эк меня занесло! Похоже, сейчас я открыл новый экономический закон: деньги есть причина моей жизни, а я (моё существование) – их следствие. Что-то вроде: «кошелёк или жизнь». Есть кошелёк – есть жизнь, а нет – и ты никто. Просто нет тебя, и всё тут. Кто соразмерил кошелёк и жизнь? Деньги вон какую власть имеют над человеком. Один может быть из-за них убийцей, другой – жертвой, а в результате оба виноваты, потому что жизнь стали деньгами мерить. Они, деньги, такую силищу имеют, власть непомерную! Всякий, кто перед их главным предстаёт, кланяется и умоляет: «Святый ты наш, Рубль Рублёвич Рублёв! Не откажи рабу своему в одолжении, подай хоть сколько-нибудь грешному!» И, самое интересное, не отказывает, подаёт. Кому больше, кому меньше, но в подаянии не отказывает. У всякого хоть монетка в кармане да найдётся. А сколько их на дороге валяется… Вот только и спрашивать с кредиторов не забывает, да с процентиком, да с процентиком на процентик! Все у него в должниках ходят: бедный отдаёт долг, зарабатывая своим хребтом, а богатый – умом. Всё подсчитано, записано, и будь уверен – всё вернёшь до копеечки. Деньги у него должны порождать деньги, и он хорошо знает, что для нас они порождают удовольствия. А без удовольствий-то как?..

Но самое странное, что люди, несмотря на всю ничтожность своего положения, на все унижения и страдания, всё равно идут и идут на поклон, словно под гипнозом, и не вырваться им из этого четвертующего колеса. Деньги, они ведь Душу убивают! Стало быть, не зря упрекал Родион Романович сестру свою Дунечку, – вспомнил он сюжет известного романа, – что продаёт себя за деньги, и, стало быть, во всяком случае, поступает низко. А сам взял и плюнул на всё, и оставил за собою два трупа. Но ничего не проходит даром… Вот ведь как получается – продаём, продаём понемногу, потихонечку, всё продаём – тело, совесть, душу.., жизнь продаём! Торгуем… Вся жизнь превратилась в огромный рынок, и людей-то уже нет – одни торговцы.

Вот, значит, и до меня добрался Рубль Рублёвич, следовательно, и мне пора сделать выбор. Но вроде есть ещё один день на деньги, двух, наверное, уже не будет!»

Так он шёл, философствуя сам с собой, и не заметил, как очутился возле букинистического магазина. «Вот чего меня сюда принесло? Опять случайность или закономерность?» – резко поменяла направление его мысль. Но пройти мимо магазина он не смог. Книжные магазины были, если так можно сказать, одной из его слабостей, страстей, хобби, и отказать себе в удовольствии подержать в руках старые книги и по возможности что-нибудь приобрести, было выше его сил.

И вот он уже среди заваленных до пределов книжных полок. Перенесённые на бумагу мысли огромного числа людей, покрытые толстым слоем пыли, стояли на стеллажах, стопками высились на столах и беспорядочно валялись на полу, так что с трудом можно было передвигаться в трёх небольших комнатах. Магазин больше походил на склад макулатуры, чем на книжную лавку. «Сколько же чувств и мыслей разных людей скопилось здесь», – подумал он. Книги классиков, научные книги, разнообразные журналы, одним словом, литература на любой вкус ждала своего нового читателя. «Вот они, хранилища знаний, выброшенные из домов! Кому всё это теперь надо?» – переводил он свой взгляд с полки на полку.

По всему было видно, что продавцы умело, что называется, в духе времени, подходили к делу. Здесь правила бал её величество коммерция. Век цифровизации шёл не на пользу настоящим любителям чтения и получения знаний. Новое поколение владельцев сталинских хором и тесных хрущёвок, очищая частные домашние библиотеки от наследия своих родителей, не находило в них никакой ценности. Многотомные издания советской эпохи, за которыми прежде шла настоящая охота, сегодня по сходной стоимости, перекочевывали в подобные книгохранилища, к удовлетворению частного интереса мелкого бизнеса. Семейная пара средних лет теперь была их хозяевами. Они неторопливо сортировали свой улов по разделам и по годам изданий, казалось, не обращая внимания на редких посетителей. Всего два или три человека, как можно было заметить, пытались отыскать в этих завалах своё сокровище. Присоединился к ним и он.

Вот, например, стояли здесь, на самом виду, как на витрине, полные собрания сочинений нашей гордости – писателей XIX века. Теперь они выглядели весьма не презентабельно, но при этом никуда не исчезла их духовность. Слово, которое будоражило умы людей на протяжении двух веков, не могло изменить своего значения. Но могло случиться другое, более непоправимое, – слово перестало быть понятным, и поэтому стало ненужным. Мы, поколение XXI века, стали иностранцами в собственной стране. Мы разучились читать, думать и понимать по-русски! «Но как же, – подумает сейчас читатель, – ведь я говорю (и думаю) на, что ни на есть, том самом, великом и могучем!» А тут-то и ловушка!

Думаем мы, вроде, действительно по-русски, да и говорим тоже, но только поступаем как-то не по-русски, а всё больше по-иностранному. Причём поступки наши не немецкие (nicht Deutsch), не французские (non Français), не английские (not English), и вообще, никакие не европейские, но они даже и не азиатские, – они чёрт знает какие (the devil knows what). Они больше похожи на инопланетные. Поэтому удивляют, восхищают, но в то же время настораживают и пугают весь окружающий мир. Посмотрите на тех же европейцев: ездят по всем частям света, собирают свитки, рукописи, фолианты, сначала в основном из своих торгашеских побуждений. Потом вдруг прочитают и сами же за голову хватаются, просто ужас их охватывает – нельзя это всё читать народу! Мало ли какие мысли возникнут в неокрепших головах! Всё спрятать в тайные хранилища, а остальное сжечь! И полыхают у них периодически целые библиотеки, начиная с Александрийской. Знает история факты, когда бросали они книги в костры прямо посреди городских площадей. Пример тому прошлый век. Как ярко освещали они своим романтичным светом улицы Третьего рейха.

Привёз такую моду в наши края и Великий император после поездки в заморские страны, да ничего не получилось. Просто не горят у нас ни рукописи, ни книги! У нас другое: с какой, бывало, жадностью русский человек скупает, выменивает и даже иногда просто «стибрит» нужную книгу – всё сделает, но библиотеку соберёт и обязательно прочитает всё от корочки до корочки. Потом переварит прочитанное, устроит дебаты, а то и больше – поругается и подерётся в защиту автора. Придёт пора, и разочаруется во всём, но жечь ничего не станет, а просто выкинет. Вот и пришла эта пора, когда книги выбрасываются за ненадобностью. Хорошо, если отдаст почти задарма в такой вот магазин. А чаще возьмёт и вынесет в подъезд целую домашнюю библиотеку. – «Берите, читайте, соседи!». – Сколько раз он находил на площадках многоэтажек нужные для себя книги. Их в основном никто не берёт, так и валяются они на этажах, пока уборщица не вынесет на помойку. Но и там, на этих свалках, они ещё не пропадают – они ещё борются за себя: пороется среди хлама какой-нибудь бомж, да и приглянется ему нечто. Возьмёт и притащит к себе в «берлогу» пару-тройку понравившихся книг, усядется читать. Да-да. Про еду даже забывает. Хватятся товарищи бомжа: – «Где такой да разэтакий запропал, может, помер уже, а мы и не заметили?» Приходят, а он глядь – зачитался!

– Ты что это, брат? – вопросят они. – Неужто заболел?

Поднимет тот голову, и увидят они, как на опухшем, от частых возлияний, лице его сверкнут загадочные для них очи.

– Не поверите, братья мои! – с восторгом воскликнет он. – Какой сюжет! Какое слово, какая философия! Куда уж вам, бродягам, до этого!

Но не поймут его братья, и появится у него под глазом ещё один фингал. Не оттого, что они оскорбились, а оттого, что завидно им стало:

– Вишь, к высокому приобщился! Человек, понимаешь ли!

Даже заезжие иностранцы, проходя мимо таких «достопримечательностей», диву даются, а некоторые специально приезжают посмотреть, какое в свете бывает чудо. Сидит такой грязный, вонючий забулдыга в драной одежде, с синяками, ссадинами и – читает… Весь мир для него пропал, просто нет его. Даже тыкающего в него пальцем иностранца не замечает! «Russian Guru?»². Во, как! Воистину говорят, что мы самая читающая нация!

А потом вдруг приходит новое время, и мы роемся в этих помойках, ищем потерянное, своё родное. Пусть оно уже сгнило и дурно пахнет, но тащим домой, ставим на новые полки заплесневевшие фолианты, и гордимся ими, и показываем соседям, и пытаемся понять ушедших предков:

– «О чём же они нам толковали, что же сказать-то хотели?»

С такими мыслями ходил он от стеллажа к стеллажу, толком не зная, что ищет, но чувствовал – что-нибудь наверняка приглянется.

«Где, где она – моя самая нужная, ценная и объясняющая всё книга? Я знаю, что она есть, она точно существует. Может быть, не здесь, но я верю – она найдётся», – думал он.

Вдруг на повороте, в узком проходе между стеллажами, он нос к носу столкнулся с каким-то странным на вид человеком.

– Ой, – растерявшись, сказал он. – Извините, я не ожидал, что могу здесь с кем-нибудь пересечься.

– Ничего, ничего! – ответил незнакомец металлическим голосом. – Зато я ожидал!

– То есть, как это… ожидал? – он был поражён его ответом.

– Наблюдаю за вами уже битых полчаса, – продолжил незнакомец, – ходите, ходите кругами, книг, несмотря на их обилие, в руки не берёте, а только по задумчивости вашей чувствуется, что какая-то цель у вас всё же есть.

– А вы что, за мной следите?

– Слежу-с, – почему то на старый, забытый манер ответил тот.

– Что значит – слежу-с! – закричал он, – вы что, ко мне приставлены?

Он вдруг подумал, что, может быть, это один из тех, его кредиторов, или они уже установили слежку за ним, чтобы не «наделал глупостей».

– А может, и приставлен, так что с того-с?

«Ага. Сам сознался, – подумал он. – И даже не скрывает. Видимо, решили уже всё. А как же договор „до завтра“? Нет, договор есть договор, до утра я свободен!»

– «Что с того-с»?! Потрудитесь объяснить, милостивый госу… – он чуть было не перешёл на язык своего собеседника и, осознав это, смутился.

– Да вы не переживайте-с так, – сказал незнакомец, – я ничего плохого вашей персоне не сделаю-с. Просто хотел оказать помощь в выборе нужной вам книги.

Последняя фраза странного человека немного успокоила его, и он начал разглядывать более пристально того, с кем имеет дело. Перед ним стоял ничем не примечательный человек, уже не молодой, но ещё не старый, с ходу нельзя было определить его возраст. Одет как-то странно. Его костюм выглядел довольно элегантно, но по стилю чем-то напоминал ретро или нечто подобное. Он был словно не из нашего времени, казалось, вообще вне всякого времени. Высокий, худощавый, он смотрел на нашего героя сверху вниз внимательно и строго, словно прокурор, серо-стальными глазами-буравчиками. Под цвет глаз были и волосы, не седые, а какого-то неопределённо-серого цвета, жёсткие, походившие больше на стальную проволоку.

– Так что ж, вы и впрямь так, совершенно не зная человека, можете точно сказать, какая ему нужна книга?

– Совершенно верно-с, и, поверьте, мне это не составит труда!

– Да как же это так? Вы, верно, экстрасенс или просто разыгрываете меня, применяя психологические приёмчики.

– Да нет, всё гораздо проще, не затрудняйте себя догадками. Я же говорил, что наблюдал за вами, а наблюдение вкупе со знанием даёт ответы на многие вопросы. После того как вы вошли, я приметил вашу задумчивость. Вы выглядели озабоченным какой-то мыслью, причём явно не связанной с визитом в книжный магазин, так как уже более получаса не прикасались ни к одной книге. При этом вы подсознательно ищете подсказку именно в книге, но совершенно не имеете представления, в какой.

– Зато, как я понимаю, вы это знаете наверняка?

– Точно так-с, знаю-с, и эта книга находится прямо здесь.

– Откуда же такая уверенность? Откуда вы знаете, что надо именно мне, именно в этот момент?

– О-о, это совсем не затруднительно! В таком, ещё молодом, возрасте всем надо одно и то же, у всех одни и те же проблемы. Одно слово – молодость!

– Хорошо, тогда где эта загадочная книга, – возбуждённо сказал он и сделал нетерпеливый жест, – почему я столько времени хожу и не вижу ничего подобного, а вы вот так просто об этом говорите, будто она уже у вас в руках!

– И это очень просто: вы слепы. Поэтому и не находите её, – спокойно резюмировал незнакомец.

– Что значит слеп? Вы хотите сказать, что я ничего вокруг себя не вижу? Ни этих книг, ни хозяев магазина, ни, извините, вас? – с удивлением сказал он и подумал, что с ним разговаривает человек, который явно не в себе.

– Именно так-с, это я и имею-с в виду.

Тут наш герой не выдержал и засмеялся.

– Вы перегибаете палку! Вот они, все эти книги! Я могу их потрогать, до вас тоже могу дотронуться, – проговорил он, улыбаясь, увлекшись новой для него занимательной игрой.

– Не стоит, это совершенно не обязательно, – опередил его незнакомец. – Меня трогать вам совершенно нет необходимости. Ибо вы совершенно не понимаете того, о чём я сказал. Вы, конечно же, видите всё, что перечислили, но вы видите только форму всего этого. Ведь, согласитесь, что ни личности хозяев магазина, ни содержание книг вам не известны, не говоря уже обо мне?

– Конечно, ведь я владельцев магазина, равно, как и вас, вижу впервые. Как же можно знать то, что видишь в первый раз?

– Вы сами сейчас сказали, что обо всём, окружающем вас здесь, ничего не знаете. Следовательно, видите только форму вещей, но ничего не знаете об их содержании. Поскольку знаний об этих предметах у вас нет, значит, действовать в отношении них вы не можете, то есть, другими словами, не можете совершить никакого осмысленного поступка, так? Так. Из этого следует, что вы слепы. Поэтому, молодой человек, вы не знаете, как поступить и что делать.

– Что-то слишком мудрёно вы рассуждаете, хотя определенный смысл в ваших словах есть. Значит, следуя, вашей логике, вы утверждаете, что здесь и сейчас, находится нужная мне книга, прочитав которую я прозрею?

– И так, и не так, – ответил странный человек. – Во-первых, логика здесь ни при чём, я рассуждаю о жизни вообще. Логика – наука о правильном мышлении, способности к размышлению. А что есть правильно? Её задача – определить, как прийти к выводу из предпосылок и получить истинное знание о предмете. Логика там, где есть дважды два. Она использует абсолютное предметное мышление, но, к счастью, природа есть нечто большее. Как, впрочем, большее, чем логика, есть и вы сами, и вам необходимо познать себя. Жизнь иррациональна. В реальности в процессе мышления задействованы интуиция, эмоции, образное видение мира и не только.

Во-вторых, книга и впрямь находится здесь, но, даже если вы прочтёте её сейчас, вам не откроется весь смысл книги. Всему своё время, молодой человек! И только когда оно приходит, тогда и находятся ответы на все вопросы, тогда и наступает прозрение. Однако прежде надо потрудиться, без этого никак.

– Вы меня просто заинтриговали. Я сгораю от любопытства. Где же тогда то, что мне так необходимо?

– Нет ничего проще-с! Она прямо позади вас! – твёрдо, без доли сомнения, произнёс незнакомец.

Быстрым и ловким движением фокусника он взял книгу с верхней полки и вручил ему.

– Вот, именно это вы искали, та самая книга, – пояснил он.

В руках у молодого человека оказался сверток, в котором находилась загадочная книга.

– Только прошу, не открывайте её раньше времени. Засим прощайте-с, – негромко сказал он, улыбаясь. Улыбка была такая же странная, как он сам: губы были растянуты широко, так что видны были зубы, крупные, квадратной формы, но при этом выражение его лица не стало ни приятным, ни дружеским. В глазах стального цвета промелькнула едва заметная хитринка. – И не забывайте-с, – добавил он, – всему своё время! Желаю как можно скорее найти себя!

Незнакомец исчез так же внезапно, как и появился, не дав опомниться нашему герою. Он хотел о чём-то ещё спросить, но не успел.

– Чертовщина какая-то, – пробурчал он себе под нос. – Назло ему возьму и вскрою этот пакет! Ничего мне не будет!

Только он собрался разорвать упаковку, кто-то сказал:

– Вам досталась замечательная книга, поздравляю! Редкостная удача. Но не стоит её сразу открывать. – Он обернулся и увидел перед собой хозяина магазина.

– Почему же? Объясните мне, я видимо, чего-то не знаю.

– К сожалению, не могу. Знаю только, что такие книги появляются не часто, и предназначены для тех, кто их найдёт. Их действительно нельзя открывать, пока книга не даст знак.

– А кто этот загадочный человек?

– Какой человек-с? Не видел я здесь никого, кроме вас и ещё двух покупателей. Да и те давно ушли. Одни мы. Сами извольте посмотреть. – Хозяин провёл рукой, очерчивая всё пространство магазина.

Он огляделся по сторонам. Действительно, они были одни. Но всё выглядело очень странно. И это – человек-с! Может быть, хозяин устроил спектакль с одним персонажем – дурачком в моём лице? Пожалуй, с меня хватит! Они здесь все чокс-нутые, и меня хотят втянуть туда же. Сейчас, – он мысленно изобразил фигу, – только без меня. Не дождётесь!

– Понятно, что ничего не понятно, – вслух произнёс он. – Насколько я понимаю, это не подарок и, очевидно, я должен заплатить? Сколько я должен за неё, если она такая бесценная?

– Вы совершенно правильно заметили, не подарок, – кивнул хозяин. – За такой товар мы берём ровно столько, сколько он и стоит. То есть книга стоит столько, во сколько вы её оцениваете.

– Интересно, – пробормотал он, и вытряхнул из карманов всё, что у него там оставалось.

– Вы совершенно правильно поступили, – произнёс хозяин, – именно это и есть её самая справедливая стоимость.

На этом они распрощались. Он сунул свёрток за пазуху, вышел из магазина и направился домой. День клонился к вечеру, он так ничего и придумал насчет денег, вырисовывалась картина полной безысходности его положения.

Квартира встретила его своим холостяцким бытом и каким-то, как ему показалось, казённым запахом. Он прошёл в единственную небольшую комнату, вынул из-за пазухи свой свёрток и машинально положил на стол.

В комнате было всё необходимое для жизни, но устроено просто до примитивности. Стол, три стула, шкаф для белья и одежды да телевизор составляли её нехитрое убранство. Посередине стоял диван, на который он, едва найдя силы раздеться, тут же плюхнулся. Единственным украшением и гордостью, по его мнению, были многочисленные книги. Они тоже в беспорядке стояли на самодельных полках. Многие из них валялись на столе и полу, придавая пространству комнаты элемент хаоса и беспорядка.

Одиночество было его естественным состоянием. Всякий раз, возвращаясь, домой и, переступая порог, он попадал в мир мечтательных фантазий. Здесь могло произойти всё что угодно. Сквозь стену мог войти какой-нибудь путешественник по времени с рюкзаком за спиной, и, даже не напугав его, пройдя через всю комнату, а иногда и прямо через диван, и лишь поздоровавшись, выйти через противоположную стену. Где-то там, в углу потолка, мог сплести свои сети большой паук и потом, моргая огромными глазищами, гипнотически вызывать на разговор. Но только стоило заговорить с ним, как он начинал корчить противные рожи, а затем, вдруг почему-то обидевшись, уползал восвояси. Да мало ли что могло тут происходить, всего и не упомнишь… Бывало, такое увидишь – аж дух захватывает, хоть роман пиши! Иногда он даже пытался всё это переложить на бумагу, бежал к столу и… Сюжет буквально разваливался всякий раз, как только напрягался его ум. Даже, скажу по секрету, приходила она. Да-да. Пусть меня простит наш герой за интимные подробности, это была она. А почему бы ей не быть? Это же несправедливо: он есть, а её нет? Это только у них там – there is the West³, он может быть с ним, или на худой конец – сherchez la femme⁴. У нас ведь, как уже было сказано, всё иначе: сама приходит (когда её совсем не ждёшь). Так и здесь – придёт откуда ни возьмись, сядет рядом и молчит. Губки надует, глазками стреляет, а как заговорить, так хоть тисками вытаскивай. Это только потом он понял – сам должен догадаться, чего она хочет. Психология… До психологии ли тут, когда сплошные происшествия кругом творятся! Надо ведь за порядком следить, а то натворят чего-нибудь всякие тут…

Его бурная фантазия могла определить два пути его будущего, два полярных места в социуме: жёлтый дом либо литературная известность. Но первое как-то особо не привлекало, а второе всё не получалось да откладывалось. Так вот и жил – то случайными заработками, то от кредита к кредиту. Хотя ВУЗ, конечно, окончил и, надо сказать, с отличными оценками. Подавал большие надежды как историк, и даже аспирантуру предлагали, но не сложилось…

Сегодня мысли не позволяли ему отклоняться от «злободневной темы», сужали горизонты его комнаты до точки вселенского взрыва, поэтому «шаловливые персонажи» – сожители не спешили дать разгуляться его неуёмному воображению.

«Что делать? – думал он. – Знакомый вопрос ещё с XIX века. Вон они – классики, все здесь собрались, – оглядел он своё богатство. – Всё-то они знают, на всё имеют ответы, но молчат. Вот и первый из них, так сказать, зачинатель всего – Александр Сергеевич. Ведь с него всё началось, а потом внезапно закрутилось, завертелось и понеслось – Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой… Что молчат? Почему не скажут: что это за жизнь? Целые тома исписаны, а ничего не меняется – всё те же персонажи, всё те же проблемы, а решений нет. Вот какой совет дал бы мне Фёдор Михайлович, – спросил он себя, глядя на томик Достоевского, – не быть „вошью дрожащей“? А кто она такая, эта вошь? Может быть, в то время она и была дрожащей, а нынче совсем наоборот: оглянешься вокруг, так одни вши и бродят, причем вовсе не дрожат. И откуда только взялись на нашу голову?»

Тема о вшах увлекла его своим философским рассуждением, и он вдруг вспомнил, что совсем недавно пролистывал старенький, дореволюционного издания, сборник народного творчества, где попалась ему на глаза небольшая заметка о вшах. «Как кстати, – подумал он, – совсем недавно я читал её и теперь вот об этом же и рассуждаю. Наверное, не просто так это произошло». Он задумался и постарался припомнить тот текст: «Когда Бог сотворил первых людей, то они были чисты и не знали, что такое вши. Но одна баба с дочерью, мучась бездельем, как-то раз сказала: „Ах, Боже ласковый! Нет у меня работы; дай ты мне, Боже, с неба хоть казюлек, так я их буду бить“. Бог на неё разгневался и послал ей целую жменю вшей, и они так расползлись, что они с дочкой не могли их перебить. Из-за неё вши расползлись по всему свету….»

Он задумался: – «Хм, а ведь действительно люди когда-то были чисты. Чисты в своих помыслах и деяниях, а в безделье – завшивели. Значит, вот откуда взялась эта вошь – от нашего духовного безделья! Да, мудр наш народ, всё, оказывается, знал, только мы теперь всё забыли! Вот она откуда взялась – от Бога, это наказание за то, что перестали свой долг перед ним исполнять. Именно так в народе и полагали. А дрожащая она оттого, что знает – только человек это поймёт, конец ей. Вот и притаилась. Но в том-то и проблема, что крепко она обосновалась. Так крепко, что теперь думает, будто она и есть сам человек. А знает ли сама, что она вошь? Где там! Вон, в дорогом автомобиле, – посмотрел он в окно, – не вошь ли сидит? Покуривает себе свою сигарку, сигналит, разгоняя прохожих по тротуару, дороги ей мало, и довольно так улыбается во всю свою вошью пасть! Ну не вошь ли? Она самая! Отборная, наглая, бессовестная вошь! А попробуй ей замечание сделай, такое начнётся! Другие вши прибегут на защиту да всякими «корочками» перед носом размахивать начнут. «Ты кто такой вааще, чтобы указывать нам?» – заголосят. Стало быть, вошь с «корочкой» – это уже не просто вошь, а супервошь, вошь в квадрате. Вошь в законе. А не завшивела ли совсем Россия? Вот как может быть стоит вопрос.