Нет. Стихи

«Что раньше любил, становится чуждым, далёким…»

 
Что раньше любил, становится чуждым, далёким,
Словно из прошлой жизни.
Проза Борхеса, разговор с лучшим другом,
Русский рок нулевых,
в шкафу курсантская форма…
Это всё для меня? Да, но уже для другого.
Мы расстанемся? Нет, мы уже расстаёмся,
И даже больше:
Мы уже расставались когда-то.
 

«Я бы очень хотел на море…»

 
Я бы очень хотел на море
Не этим летом, а после смерти,
Когда уже точно все дела сделаны
И не будет не страшно, не грустно, не больно.
 
 
А пока рифмую. Ну, как рифмую.
Всё это не очень выходит складно.
Но это, знаете ли, и ладно.
Иначе вряд ли успеешь всуе.
 
 
И не сказав ни слова поедешь на море
Не этим летом, а после смерти,
Пускай не написано ничего и не сделано,
Но это не ужас и даже не горе.
И не трагедия.
 

Сторона B

«Бодров и Горшок умерли и стали легендами…»

 
Бодров и Горшок умерли и стали легендами,
Шнур и БГ ходят маются, бедные.
Короче, прошло наше время.
Кто рос в нулевые – всех нас в утиль,
Мир больше не наш, он уже стал другим,
Красно-кофейным и сине-оранжевым,
А наши цвета запрятать подальше нам,
И просто исчезнуть, нас ведь немного,
Мы пришли навсегда, но пробыли недолго.
 
 
Мы лишь экспонаты в музее
Потерянных поколений.
 
 
У нас нет ни символов, не знамён,
Лишь старый модем, пейджер, сокс и йо-йо,
Фингерскейт и фишки ещё,
MTV, тектоник и джамп,
Pentium 4 и WAV,
CD-плеер, видюк, ИК-порт.
Короче, в утиль это всё.
Здесь уже молодые, они лучше нас,
Мир теперь их, а мы просто исчезнем
В процентах по ипотеке,
К автобусу в очередях.
 
 
Так невыносимо легко
Единственному поколению,
Не сделавшему ничего.
И для будущих свершений
Подающему надежды едва.
Не жалейте нас, молодые,
Выпускайте бычка.
 

«В этом году я хочу завести детей…»

 
В этом году я хочу завести детей.
Хочу уже много лет, но в этом году – сильней.
Я назову сына Хлебом, а дочь – Тоской,
Чтобы в старости Хлеб и Тоска
всегда оставались со мной.
 
 
Я буду беречь Тоску и верно растить Хлеб,
Он нежности к ним буду пьян и от любви – слеп.
Станут совсем большими мои Хлеб и Тоска,
А умру стариком, и с губы упадёт слюна.
 
 
Пусть так, но останутся Хлеб с Тоской!
Хлеб будет программистом,
а Тоска – управлять страной.
Я буду лежать и слушать, как мимо летят года.
А что от меня осталось – родным Хлеб и Тоска.
 

«К нам явился всадник, пока ты спал…»

 
К нам явился всадник, пока ты спал,
Сверху чёрный плащ, снизу белый конь.
«Дайте мне воды», – так он нам сказал
И упал с коня на дощатый пол.
 
 
Дальше долго пил, что-то говорил,
Что-то про судьбу, что-то про войну,
А затем замолк и забылся сном,
И лежит в поту, прямо там, в хлеву.
 
 
Мы не стали в ночь ехать за врачом,
Тяжела дорога, опасен путь,
Но прикажешь если, сразу запряжём,
Ну а ты останься и с ним побудь.
 
 
А не хочешь если – погибнет он,
Жар его кончает, как огонь свечу,
Уведём коня, с тела снимем плащ
И зароем в землю головой на юг.