В осеннюю хлябь.
И у камня есть тоже душа
(исповедь старого дома)
Подо мной – нищета и напасти,
Надо мной – экскаватора тень.
Пресловутые мелочи, страсти –
Человеческая канитель…
Я сто лет был семейным оплотом,
Я сто лет призирал и хранил…
Только что я за эту работу
От непомнящих Вань получил?
Почему, переживший двадцатый,
На беду не скупившийся век,
В двадцать первом, венчающем атом,
Я от слова дрожу – «человек»?
Но живу – как и впредь, по старинке
(Вот кота приютил на крыльце) –
То ли родинка, то ли морщинка
Я на провинциальном лице…
Но нужна ль людям эта «старинка»? –
Вот сегодня насущный вопрос.
Им бы выгоды! – даже в соринке…
А со старых – какой нынче спрос?
Ведь историю, скажете, ценят,
Память, скажете вы, берегут –
И не зря обозначили цену,
И не зря на цепи стерегут,
Чтоб потом в презентабельном виде
Как бездушные вещи продать…
Ну чего я в том веке не видел,
Чтоб ещё в этом веке страдать?
Улететь на излёте бы дней,
Но дрожит моя крыша худая
В лихорадке снегов и дождей:
«Ну куда я,
куда я,
куда я?..»
Чуть поскрипывая, половица
Вторит сдавленным стоном стене:
Им родные мерещатся лица,
Свет лампады, свеча на столе…
Здесь шаги четырёх поколений,
Здесь история рода прошла!
Но… довольно с меня откровений –
И у камня есть тоже душа.
Так, в последнюю ночь засыпая,
Предан сносу неверной семьёй,
Я смотрел, как она засыпала
Мой фундамент, равняя с землёй.
Из детства
***
И больше нет – ни дома, ни двора.
Казённая квартирка возле храма.
И сына утешающая мама:
в траве двора
играет детвора…
I.
Я помню плиткой
вымощенный двор,
и дедовский гараж,
сухой омшаник,
и Шурика – дворнягу-попрошайку…
И вечером на кухне за столом