Иисус Христос мучался за нас, за нас принял мученическую смерть, а мы… Прости нас, Господи. Мне больно смотреть на людей, мне стыдно, что и я принадлежу к роду человеческому. И они… Они же тоже выдумали себе богов: Человек, Я… Но ведь это не Бог, далеко не Бог. Едино лишь Виталий Андреевич ещё не продался Дьяволу, есть ещё в нём искра Божья, пусть он её и не замечает. По крайней мере, он правильно относится к этому миру и видит верный путь, однако ж сам для себя скрывая его истинную цель. Он думает о смерти, думает о своём месте в мире, понимает своё ничтожество… Есть в нём любовь Отчая. Прискорбно, что он идёт к Богу окольными путями. Но почему бы не поверить? Зачем самому разрывать нить связи между собой и миром, ведь именно в этой нити и есть Бог. Если уж экзистенционалист, то почему идеалом у него служат Хайдеггер, Сартр… почему не Бердяев или, например, Ясперс? Жаль, он сам себе усложняет жизнь.
А вот Пётр Дмитриевич и особенно Владимир Николаевич… Прости, Господи, их души грешные. Пётр Дмитриевич хотя бы людей любит, хочет помочь, живёт для других; может он ещё больший праведник, чем я? Ибо «Вера без дел мертва», если бы он ещё верил… А вот Владимир Николаевич… В нём сидит Дьявол, он им одержим. Как мне его жаль. Сам не понимает, от какой жизни отказывается и какую жизнь проповедует. Он же даже в душу не верит, вообще ни во что не верит или же не признаёт значимости. Я не удивлюсь, если он однажды скажет «Ничто не истина, и всё дозволено», прости меня, Господи.
Погода-то какая… Весна… Неужели глядя на то, как совершенен этот мир, можно усомниться в Господе Боге? Кто же тогда создал такое совершенство? Не сам же мир создал себя. И вот смотрит Он сейчас на нас с неба и улы… Нет, Он плачет. Да, плачет; мы заставили Его плакать, какое нам после всего совершённого может быть прощение? О чём мы вообще можем просить Господа? Мы, ничтожные твари пред ликом Его.
А всё из-за таких, как… Нет, не стоит злиться; злость– худшее чувство человека, ибо она порождает ненависть и зависть– причину всех проблем этого мира. А сейчас злость… Столько искушений, как же сейчас можно устоять человеку незакалённому верой? Все эти яства, развлечения, женщины… Для всего нужны деньги, нужна власть, а зачем? «Кто имеет, у того отнимется и то, что имеет»; на небесах денег нет. Как же это можно не понимать? Да, мир превратился в ад, в прелюдию к аду. Порою так и хочется крикнуть: «Братья, сестры, опомнитесь!», да разве ж услышит кто? А если и услышат, то засмеются, как наверняка засмеялся бы Владимир Николаевич; издевательским, дьявольским смехом. А ведь они философы, они…»
23.02.03 14:39 – 14:50
– Здравствуйте, коллеги.
– Добрый день.
– Вы знаете, какой секрет открыл мне сейчас Константин Станиславович?
– Да какой это секрет?
– Оказывается, сначала он поступал на психолога.
– Неужели?
– Вообще-то, я бы, конечно, сразу поступил на теолога, но в начале восьмидесятых… сами понимаете.
– А Я ведь тоже когда-то чуть было не стал теологом.
– Владимир Николаевич?
– Да. У нас в институте решили провести эксперимент: на четвёртом и пятом курсе сделали деление: теология, философия древнего мира, западная философия… и сначала Я пошёл именно на теолога.
– Почему?
– Не знаю, в те времена это было как-то необычно, особенно, а потому захватывающе. Запретный плод сладок.
– Что же не стали?
– Через три месяца меня весь этот бред так вывел…
– Что до сих пор отойти не можете.
– Вроде того. Хотя, честно говоря, я не понимаю теологию, как науку; как можно изучать то, чего нет или уж, по крайней мере, никак себя не обнаруживает? В теологии нет ни предмета, ни объекта исследования, а так… Человека надо брать за основу, а не пойми что.
– Здесь вы правы.
– Только индивидуализм в отличие от гуманизма имеет ещё один плюс: он отталкивается от реального человека, а не опять же от неизвестно какого.
– Не от непонятно какого…
– Нет, Пётр Дмитриевич, Владимир Николаевич правильно говорит, именно от непонятного, «трансцендентного» человека.
– Как же?
– Гуманистическое понимание человека, несмотря на все различия, весьма близко к христианскому; «Идея «трансценденции», что человек есть нечто перехлёстывающее через себя, имеет свои корни в христианской догматике».
– И почему вы так плохо относитесь к Людям?
– Пётр Дмитриевич, а за что их любить?
– За то, что это Человек.
– Вот именно, а «Злейший враг человека– человек».
– За то, что это тварь Божья.
– Если человек– это тварь божья, то у бога руки растут… сами знаете из какого места. А за то, что он просто человек, его стоит только ненавидеть. «В человеке можно любить только то, что он переход и гибель», больше нечего.
– Это страшно.
– Кому как.
– Неужели для вас нет ничего Святого?
– Есть.
– Да?
– Я.
– Вы явно обчитались Штирнера.
– Штирнер и Ницше– вот два величайших человека, которые открыли людям глаза.
– Как будто у того же Штирнера нет никаких ошибок.
– Если и есть, то это мелочи. Главное– идея, смысл, и Штирнер создал эту идею– идею индивидуализма.
– Вообще-то индивидуализм был и в Древней Греции и в Китае.
– А какое это сейчас имеет значение?
– В принципе, да, никакого.
– Знаете что, Владимир Николаевич, у индивидуализма есть одна фундаментальная ошибка.
– Какая же?
– Индивидуализм считает, что всё эгоистично, абсолютно всё, хотя на самом деле это далеко не так.
– Так, Пётр Дмитриевич, именно так.
– Нет, вы не правы. У Человека есть, конечно, и эгоистические стремления, но в глубине души они…
– Ещё более эгоистичны.
– А вот, например, разве любовь к Богу может быть эгоистичной?
– Любовь– нет, если она настоящая. Любовь не эгоистична в принципе.
– Да, любовь– это нечто…
– Нечто Божественное.
– Любовь– единственное, что удерживает присутствие в его бытии-в-мире.
– Нет, ну это вы, конечно, преувеличиваете, удерживает нас не любовь, а банальный инстинкт самосохранения.
– Вы переоцениваете силу инстинктов. Инстинкты не могут удержать или же, наоборот, заставить Человека что-либо сделать, ну, может быть, за исключением редких примитивных случаев, только разум может…
– «Разум есть только орудие».
– Волюнтаризм…
– Только волюнтаризм и главная воля– воля к власти. Если попробовать взглянуть на мир более или менее непредвзято, то этот вывод напрашивается сам собой.
– Но мы же всё-таки не животные.
– Как ни прискорбно это осознавать, но здесь Владимир Николаевич совершенно прав. Первичными у человека являются инстинкты, это очевидно. Но Бог привнёс в нас частичку Себя и, чтобы отыскать её, воссоединиться с нею, нужно побороть в себе эти инстинкты. Именно побороть, ибо, например, «Добродетель не в том, чтобы не иметь похоти, а в том, чтобы победить её», в этом смысл жизни: в борьбе и воссоединении.
– То есть вы считаете, что инстинкты– это основа, изначальная природа Человека?
– В общем – да, но это лишь одна сторона, ибо в человеке…
– Это не важно. Тогда я что-то не понимаю, а как же «То, что согласно с природой, не может быть дурным».
– Здесь под природой подразумевается, прежде всего, природа Божественная.
– Неужели?
– Именно так. Как говорил Марк Аврелий: «Противодействовать друг другу– противно природе», в то время, как очевидно, что борьба за существование, конкуренция– это основа жизни, но жизни здесь.
– Вообще-то Марк Аврелий христианином никогда не был.
– Но тем не менее.
– Господа, а вам не кажется, что до Дарвина люди просто-напросто не знали о борьбе за выживание, потому и говорили о природе то, что сейчас кажется просто наивным.
– Что не говорите, а «Страсти– это единственные ораторы, доводы которых всегда убедительны». Человек живёт только страстями и только для их удовлетворения, забывая в такого рода озабочении всё, вплоть до себя самого.
– Вот для того, чтобы человек обрёл самого себя и нужно верить в Бога, слушать душу свою и не идти на поводу у других людей.
– Ну не совсем так, конечно, думать надо не о боге, а о смерти, ведь только осознав и приняв временность присутствия встанет на истинный путь.
– Нет, господа, позвольте с вами не согласиться. Чтобы обрести самого себя, то есть, стать, какой ты есть изначально, нужно, прежде всего, сделать из своих эгоистических стремлений неэгоистические, то есть жить для других, для Людей.
– Пётр Дмитриевич…
– Вот слушаю Я вас и просто улыбаюсь. Ну вот зачем, скажите мне, бороться со своим страстями? Чтобы попасть в рай и обрести вечную жизнь? Нет, бог ведь сам избирает Мне судьбу и сам решает, в ад Я пойду или в рай, совершенно независимо от Меня самого. Чтобы обрести себя? Я неповторим, двоих одинаковых людей не существует, а для себя самого Я всегда свой. Чтобы дать счастье другим людям? Допустим, но зачем Я это сделаю? Опять же для того, чтобы Меня все любили и уважали, то есть опять же из эгоизма.
– Но…
– Вы не правы в самой основе; со страстями не надо бороться, их надо удовлетворять.
– Вас послушать, так вообще делай, что хочешь.
– «Ничто не истина, и всё дозволено».
– Константин Станиславович, крестом от правды не спасёшься.
– Но вы такое говорите…
– Не понимаю Я, зачем сдерживаться?
– Как же «зачем»? Это…
– Лично Я не вижу причин. Какие могут быть идеалы, кроме Меня самого? Делай, что хочешь, твои проблемы.
– Но так же нельзя.
– Почему?
– Это как-то…
– Нехорошо.
– Не к Богу то.
– Нельзя.
– Можно. Ещё как можно. Более того, все так и делают, и если бы не государство, не мораль, все мы давно бы уже творили всё, что только душе угодно.
– А как же Бог? Он такого не допустил бы.
– Ему вообще на всё наплевать и на это в том числе; что главное для создателя игры? Только то, чтобы она была интересной.
– Но ведь Люди во все времена помогали и помогали друг другу, даже в ущерб себе.
– Только для того, что бы сделать из них морально зависимых рабов, получить над ними власть.
– Нет, это…
– Нет, всё-таки Владимир Николаевич правильно говорит; все стремления человека эгоистичны, это уже не вопрос, это факт, а вы просто слепо отказываетесь в него верить.
– Виталий Андреевич, я не говорю, что я полностью не согласен с Владимиром Николаевичем, но чтобы прийти к Богу, нужно отказаться от всяческих стремлений, от страстей. «Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать». Искоренять надо эти…
– Но они ведь есть?
– Конечно же есть, человек вообще изначально грешен, первородный грех…
– Нет…
– Пётр Дмитриевич, вы просто отказываетесь даже взглянуть на действительность.
– Люди, где-то глубоко в душе, любят друг друга, они…
– Любовь здесь не при чём, любовь– это нечто особенное, это чувство не похоже ни на какое другое, так что не стоит её сюда ввязывать.
– Об этом будет после.
– Ну, хорошо. Но как же тогда люди жертвуют собственными жизнями ради других? Как же они воюют ради будущих поколений, ради тех, которых даже не знают?
– Они воюют далеко не ради этого, это лишь возвышенное оправдание убийства; люди воюют ради того, чтобы уничтожить своего врага, то есть поставить его ниже себя, получить над ним власть.
– Но ведь на войне…
– Не стоит рассматривать в аспекте данной проблематики войну; пограничные ситуации и обычная жизнь онтологически несовместимы.
– Да. Ну ладно. Главное, главное– нет в человеке неэгоистических стремлений. Эгоизм, конечно, может скрываться под маской филантропии, но любой хоть чуть-чуть соображающий психолог без особых проблем объяснит вам, что к чему.
– Вы не понимаете.
– Боюсь, это вы не понимаете, Пётр Дмитриевич.
– Человек не животное, чтобы идти на поводу у своих страстей, используя свой разум, только как средство.
– «Что разумом завёт он: свойство это
Он на одно лишь смог употребить
Что б из скотов скотиной быть».
– Нет, вы не правы.
– Это не я, это Гёте.
– И Гёте не прав. Эгоистичные чувства и стремления, конечно же, есть, их просто не может не быть, более того в современном мире они, безусловно, доминируют, но есть и неэгоизм, есть в нас Человек, настоящий Человек.
– Я бы сказал трансцендентный.
– Боюсь вас расстроить, Пётр Дмитриевич, но в основе человека, вернее, в основе его психики, лежит эгоизм, грех. Его, конечно, можно побороть, но он всё равно есть.
– Ой, как вы все не правы. Вы все или ненавидите себя самих, или всех остальных, а скорее всего, всё и сразу. Почему молодой Человек переводит незнакомую бабульку? Ни он её, ни она его всё равно не знает, а через час так и вовсе забудет, что вообще видела его. Почему Человек бросается под танк? Какую он обретёт власть, будучи мёртвым? Вы слишком просто, слишком однобоко и предвзято рассматриваете Человека, Он не так уж и плох, как вам кажется.
– Но жизнь…
– Мы сами создали себе такую жизнь, и это ещё вовсе не означает, что другой жизни не может быть в принципе.
– Но ведь вся психология…
– Виталий Андреевич, да при чём здесь психология? Когда-то считали, что кровь нужна для охлаждения тела, но разве это так? Наука ещё не есть истина. Всё дело в интеллектуальном развитии Человека, а не в мироустройстве как таковом.
– Вы бы прежде чем спорить, сначала бы хоть раз как следует проанализировали какой-нибудь свой поступок, может быть, хоть тогда бы наконец перестали витать в облаках этого вашего «человечества».
– Владимир Николаевич, мы с вами…
23.02.03 19:05 – 19:09
– Ужин будет через пять минут.
– Угу.
– Макароны.
– Хорошо.
– О чём задумался?
– Да так.
– Неприятности на работе?
– Почему ты так решила?
– Так по тебе ж видно, что ничего хорошего.
– Может быть.
– Ну, так что?
– Расстроен я.
– Чем?
– Вот любишь ты подопытываться.
– Ну, мне ж интересно. Так чем же ты расстроен?
– Представляешь, они все думают, что любые действия и стремления Человека эгоистичны.
– И всё?
– А этого мало?
– Я-то думала…
– Да ты не понимаешь.
– Может быть. И что же, все так и думают?
– Все. Один Константин Станиславович говорит, что не все, и то считает их основными и доминирующими.
– И поэтому ты так расстроен?
– Не понимаю я твоей улыбки. Они же все считают Человека или абсолютным эгоистом, или почти таковым, чему радоваться-то?
– Я тоже думаю, что большинство стремлений человека эгоистичны, ну и что здесь такого?
– Ира, ты не понимаешь. Большинство– это ещё не значит все, и не значит, что это основа, а они все за Человеческую основу принимают эгоизм, но ведь «Внутри источник добра…»; правда Константин Станиславович считает, что от него можно отказаться, если перенаправить свои стремления, но я в такое «перенаправление» не верю.
– Да, я тебя не понимаю.
– Ну, это же полнейшая ерунда! В основе своей Человек далеко не эгоистичен, Он чист. Это такая жизнь заставляет нас быть эгоистами, но ведь где-то в глубине его нет, это же приобретённое.
– Ну…
– Сами эгоисты и считают, что все остальные такие же, и ведь, главное, не переубедишь! Даже мысли не допускают, что они ошибаются. Видят только вершину айсберга и даже не хотят хоть на секунду заглянуть под воду.
– Люди разные.
– Разные, но они ведь причёсывают всех под одну гребёнку, вот что самое отвратительное. Если бы они только о себе говорили, что они эгоисты, что ж, охотно верю, но так… Эгоизм– это же необходимость, обусловленная внешними факторами. И то даже он не необходим, а так просто проще жить, всегда проще жить как все.
– Хотя ведь и психологи…
– А что психологи? Они занимаются суть проявлениями; «психология» ещё далеко не значит «онтология». То есть сам внутренний мир только предполагается, о нём судят по проявлениям, но разве можно судить о вещи только по её некоторым свойствам?
– Да мы так всегда и судим.
– Это всё не то, это разные вещи.
– Почему?
– Не зашли они ещё так далеко в своих изученьях, чтобы точно сказать, что Человек по сути своей эгоистичен, не доказано это ещё.
– А жизнь?
– Да, жизнь сейчас вся пропитана эгоизмом, но это ещё не означает, что другой жизни не может быть в принципе. Достаточно просто отказаться от материальных благ, не ставить их самоцелью; правильно воспитать Человека, и всё станет совсем по-другому. Люди в основе своей добры, это жизнь накладывает на нас чёрные полосы, но при желании их можно легко стереть.
– Да.
– Вот даже ты понимаешь, что можно, а эти упёрлись и всё тут.
– Угу.
– Вот ты приготовила мне ужин, зачем? Чтобы я не ходил голодным. Разве ты от этого получаешь какую-нибудь пользу? Нет. Твоя цель– накормить меня; стимул для этого– любовь; вознаграждение– радость от того, что любимый человек будет доволен. Так где же здесь эгоизм? Это же всё ради меня. Спасибо, кстати.
– Пожалуйста.
– И это только один пример из тысяч. Просто мы любим друг друга, поэтому и отношения у нас неэгоистичные; всё ради другого.
– Да.
– А теперь представь, что все равны, что нет денег и нет власти, следовательно, нет ненависти; все любят друг друга, а значит, нет эгоизма. Всё, не место ему в таком мире и при таких отношениях. Разве так не будет проще? Разве так Человек не станет счастливым? Станет. А если станет, что очевидно, значит, он живёт в согласии с самим собой, суть в согласии со своей основой. Так что же это тогда получается за основа?
– Да, ты прав.
– Такой мир, такое наше состояние и есть изначальное, а изначальное– значит основа. Человек в основе своей добр, чист…
– Ну, хватит.
– А они… Ни черта не понимают.
– Ешь, ужин остывает.
– Ах, да.
– Приятного аппетита.
– Спасибо.
26.02.03 10:07 – 10:19
– …и станет счастливым.
– Человек никогда не сможет стать абсолютно счастливым. Счастье не бывает безнаказанным.
– Виталий Андреевич, вы слишком пессимистичны.
– А что поделать? «Всякая жизнь по существу есть страдание».
– Если Человек будет жить в гармонии с другими людьми, то откуда взяться несчастью?
– А как же абсурд? От него ведь никуда не денешься.
– Это что же получается, наплюй на всё и обретёшь счастье?
– В принципе, да, «Сделай же свою жизнь приятной, оставив всякую тревогу о ней», но «Бытие присутствия есть забота», не «заботиться» возможно только в небытии.
– Господа, вы уже вдались в такую жестокую метафизику, что вообще уже непонятно, к чему вы вопрошаете.
– Да, Владимир Николаевич, может быть, вы и правы.
– Интересно, а у вас какое мнение по поводу этого самого счастья?
– Счастье в борьбе.
– Счастье в смирении.
– Нет, Константин Станиславович, счастлив может быть только победитель, но не раб; это аксиома.
– Только тот «Кто научился смерти, тот разучился быть рабом», а победы… Это мимолётно.
– Только победитель…
– Почему? Господь…
– Да при чём здесь господь? Главное стремление человека, главная воля– воля к власти, и только идя к ней и достигая её, можно стать счастливым.
– Это эгоистично, это…
– А не эгоистичных, Пётр Дмитриевич, и не бывает, мы об этом уже говорили.
– Но от них можно отказаться.
– Константин Станиславович, если бы было можно…
– Да это и не имеет значения– какие они, не в том вопрос.
– Ну, хорошо, но власть-то убивает, развращает, именно эта «воля» и не даёт человеку нормально жить.
– «Воля к власти– неистощимая, творящая воля к жизни», так что…
– Главная цель– не власть, а прежде всего – обретение самого себя, ибо зачем мне власть, если меня нет? А следствие этого– успокоение и отречение от бытийно-человеческой заботы. А власть здесь только при том, что, имея её, имеешь деньги, а имея деньги, проще позабыть о тяготах не-своего-мира и обратиться в себя.
– А смысл?
– Обрести себя, убежать от этой никчёмной жизни.
– Жизнь далеко не никчёмна.
– Извините, Пётр Дмитриевич, но даже я вынужден с этим не согласиться. Эта жизнь действительно лишена какого бы то ни было смысла, если рассматривать её как, если можно так выразиться, «Dus Ding An Sich», то есть просто как жизнь, безотносительно Бога и Божественного проведения.
– Вот и привнеси в неё смысл, поставь себе цель– власть.
– Константин Станиславович, жизнь ведь– это творение божье, а вы говорите…
– Я и говорю, что жизнь имеет смысл только как творение.
– Знаете, почему вы не любите жизнь? Жизнь ненавидит тот, кто не умеет жить, а почему вы не умеете жить? Потому что вы не хотите смириться со своими стремлениями, страстями, с волей к власти, в конце концов; вы ищете не там, где надо, вы бежите от своего естественного состояния, а кому может нравиться вечный, бессмысленный бег?
– Вы правы только в том, что большинство действительно ищут не там, где надо, ибо мало кто сейчас верит в Бога и…
– И в этом, по-вашему, счастье?
– Да это и не совсем счастье, в людском понимании. Просто жить, чтобы верить, и верить, чтобы жить, в этой простой истине и кроется спасение, а значит и счастье.
– Бессмыслица.
– Жизнь вообще бессмысленна. «Всё сущее рождается беспричинно, продолжается по недостатку сил и умирает случайно». Зачем жить, если в жизни нет ничего хорошего? Зачем такая жизнь? Отрекись от неё; атараксия– вот цель.
– Извините, Виталий Андреевич, но это самая отвратительная цель, которая только может быть.
– Вот вы со своей волей к власти, вы можете стать счастливым?
– Да.
– Нет. Да вы и сами это прекрасно понимаете; власти не может быть достаточно.
– Ну-у, в принципе…
– А вот отречься от жизни, уединиться, стать отшельником, в конце концов,– это просто, стоит только захотеть. Счастье легко достичь, только от него нас надёжно оберегают люди.
– Вот здесь я с вами полностью согласен, Виталий Андреевич.
– Неужели?
– Единственное, что хотелось бы добавить, уединиться надо не для того, чтобы обрести себя, то есть, ставить себя за конечную цель, а через себя обрести Бога.
– То есть стать ничем и обрести ничто.
– Вот здесь Владимир Николаевич прав. Если я убегу от людей, ради кого и ради чего мне тогда жить?
– Ради себя.
– Опять же эгоизм.
– Я бы сказал ради себя для Бога, ибо только в самом себе можно отыскать путь к Богу.
– Это, конечно, уже не эгоизм, но в боге я вообще не вижу никакого смысла. Религия принижает значение Человека, возводит его в ранг ничтожной твари, нивелируя все его стремления.
– Это точно.
– Вот даже Владимир Николаевич согласен.
– А человек и есть ничтожество.
– Как так?
– Да, Константин Станиславович верно говорит, и человек и жизнь ничтожны.
– Виталий Андреевич, вот вы говорите, говорите… Ну так откажитесь от жизни, уйдите в себя, вернее попробуйте уйти в себя, ведь ничего же у вас не получится.
– История знает примеры…
– Да какие там примеры? Как будто те же стоики были этакими невозмутимыми отшельниками.
– А разве нет?
– «Невозмутимость мудрецов– это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца». Все они были обычными людьми, и цель у них была такая же, как и у всех людей– власть; для того и писали.
– Позвольте с вами не согласиться, Владимир Николаевич, разве у Сенеки было мало власти? Разве Марк Аврелий был известен прижизненно как философ? Они именно уединялись, размышляли; они ведь что писали, так и жили. И заметьте, жили, в отличие от многих, счастливо.
– То-то мало кто из умных людей закончил жизнь нормально. Половина – суицид, остальные или с ума сошли, или несчастный случай какой-нибудь.
– Суицид– нормальное завершение нормальной жизни.
– Виталий Андреевич, а как же «Суицид– это согласие с собственными пределами»?
– Не вижу здесь никакого противоречия. Если я уже достаточно пожил, если незачем мне больше жить, значит, это для меня предел, и выход тут один– самоубийство.
– Самоубийство– грех. Едино лишь Господь Бог может распоряжаться твоей жизнью.
– Так ведь, если сам бог избирает мне судьбу, значит, он сам и захотел, чтобы я покончил жизнь самоубийством.
– Но здесь…
– Самоубийство, смерть, к цели жизни никакого отношения вообще не имеют, поэтому…
– Ну почему же смерть не относится к цели? «Целью всякой жизни является смерть», так что очень даже относится.
– Если бы смерть была целью, мы умирали бы, как только начинали мыслить.
– Фрейд, вообще-то, мягко говоря, имел в виду не суицид и не…
– Нет, ну Виталий Андреевич, конечно, слегка преувеличивает, но действительно, только думая о мимолётности своей жизни, о смерти, можно встать на путь к Богу.
– Да, memento more, только заступая в бытие-к-смерти, человек может отыскать самого себя.
– И, следовательно, Бога.
– Нет, только самого себя.
– Это глупо. Да и все эти… Тот же Сенека противоречит сам себе, то «Кто страдает раньше, тот страдает больше, чем нужно» или «Есть ли что более жалкое и глупое, чем бояться заранее?», а в другом…
– Не вижу здесь ничего…
– Ничего себе «ничего»! Это говорит о том, что он по большей части сам не понимал, о чём писал, такой поверхностный разбор и…
– Только Бог…
– Странные вы какие-то вещи говорите.
– Почему же?
– Что есть конечная цель? Счастье.
– Я бы…
– Во-первых, оно может быть садистским – власть; во-вторых, мазохистским – смерть и пути к ней; и, в-третьих – это счастье обретения себя в мире, в обществе, без претензий, то есть без садизма и без ненависти к себе, то есть без мазохизма. Это есть настоящее счастье, а оно может быть достигнуто только любовью к Человеку, только в жизни на благо не самому себе, но Людям, на благо прогрессу; «Каждый обязан действительно использовать своё развитие для блага общества».
– Человек не может любить человека. Homo homini lupus est. Если всё эгоистично, с чем мы, в принципе, почти все согласились, то…
– Я не соглашался.
– …ни о каком счастье «в любви» и речи быть не может, просто не существует такой любви.
– Существует.
– И где же вы её видели?
– Я…
– А вот счастье победы, счастье власти– это пожалуйста, это сколько угодно.
– Владимир Николаевич, когда есть власть, её всегда можно потерять, а следовательно, возникает страх, а счастье в страхе – уже не счастье. А чтобы не бояться, надо отречься от источника страха– от жизни, то есть уйти в себя и думать о смерти.
– Что-то я не понимаю, а причём здесь смерть?
– Если о ней не думать, то возникает надежда, а ведь «Надежда есть худшее из зол, ибо она продлевает мученья человека».
– Мне смешно. Думать о смерти… И в этом, по-вашему, спасение от страха? Это всего лишь замещение одного страха другим.
– Да-да, Владимир Николаевич прав, зачем думать о смерти? Просто чтобы достойно её встретить? Как же можно свести смысл всей жизни к одному мгновению, которое даже не сможешь осознать?
– Я не стоик, подчёркиваю это ещё раз, и думать о смерти надо вовсе не для этого. Не стоит мешать в одну кучу Сенеку и Хайдеггера.
– Ладно, хорошо.
– Я просто хочу сказать, что в жизни нет ничего хорошего.
– В жизни есть Люди, а на том свете их нет.
– Поэтому там и лучше.
– Да, людей стоит любить только за то, что они средства.
– Не любите вы Людей, вы…
– Да за что их любить-то? «Люди существуют только для того, чтобы их критиковать, осмеивать и до конца презирать». Только Я– Человек, все остальные– мои средства, средства для достижения власти.
– Эх, вы все сбились с пути истинного, вы не верите в Бога, от того и все ваши проблемы.
– Да кто он такой?
– Владимир Николаевич…
– Он– Бог, и этим всё сказано.
– Он… «Нет никого под солнцем ничтожней вас, богов!».
– Владимир Николаевич, вы бы…
– От него же ничегошеньки не зависит, для Меня он ничто и никто, только Я есть Бог, и если Я захочу, по-настоящему захочу, то и гора с места сдвинется и…
– Господа, не надо ругаться.
– Вы ещё со своим «Человеком» начните.
– Вот не слушаете вы меня. Я же говорю, зачем создавать столько проблем, тратить свои нервы, время, когда можно просто отречься…
– Мне противно это…
– Бог вас…
– Любовь к Человеку…
– Откровение…
– Заступание…
26.02.03 17:31 – 17:36
«Нет, всё-таки они не правы. И главная ошибка у них в априорном понимании того, что присутствие может бытовать как самость среди себе подобных. Это сказки. Такого не было, и быть не может. Странные они…
Да, безусловно, конечная цель присутствия, какое бы оно ни было– это счастье; смысл всего бытия-в-мире в обретении и удержании счастья. Но разве можно приобрести себе это уверенное, непоколебимое счастье, вообще не имея себя? Межчеловеческие отношения в принципе не могут быть идеальными, так как здесь слишком многое зависит не от тебя, а значит, если ты и обретёшь счастье, то разве ж надолго? Нет. Среди людей нельзя быть счастливым. Вернее нет, можно, конечно, но, только не замечая, событуя и не более того, не через них, отказавшись. Это же аксиома, даже ребёнок понимает, что любая радость может быть испорчена каким-нибудь дяденькой в течение нескольких секунд. Вот, ребёнок понимает, а они нет. Их системы имеют право на существование только при принятии того условия, что всё зависит только от тебя самого, ведь только тогда можно не разочароваться.
Так ведь получается, что если нельзя обрести покой и счастье среди, безусловно, в метафизическом понимании, людей, то как же ещё его обрести, если не одному и не через себя? А как прийти к себе? В мире слишком много «шума», чтобы расслышать себя, своё «Я». Чтобы быть счастливым, надо прийти к себе; чтобы обратиться к себе, надо убрать «помехи», чтобы убрать, надо просто их игнорировать, не замечать, то есть надо игнорировать жизнь, ибо жизнь, по сути, и есть люди, если понимать жизнь, как бытие присутствия, суть тематически узконаправленно. «Сделай свою жизнь приятной, оставив всякую тревогу о ней».
Но чтобы познать, изучить объект, в данном контексте обрести его, ибо, не зная, нельзя и иметь, нужно, как минимум знать его размеры. Для присутствия же это означает, нужно знать свой предел, а предел любого– смерть. Чтобы отречься от жизни, нужно думать о смерти; чтобы разомкнуть свою самость, надо тоже думать о смерти. Эти два силлогизма настолько ярко пересекаются друг с другом, настолько дополняют друг друга, что смысл бытия напрашивается сам собой.
В конце концов, зачем нужна жизнь, если она приносит только несчастья? Счастье в жизни мимолётно, в подавляющем большинстве случаев оно есть случайность, так откажись же от неё, и ничто тогда не будет беспокоить тебя, а разве отсутствие несчастий уже не есть счастье? Все хотят быть счастливыми, но все ищут счастье там, где его нет и быть не может. Только отказавшись от источника несчастий, можно не иметь их. Как можно высохнуть, стоя под водопадом?
А эти… Ну где они ищут себя, ищут счастье? Наивные; верят ещё в жизнь, верят сказочкам…
Сколько же там времени? Ага. Ну всё, полежал немного, отдохнул, хватит; надо браться за работу. Какой смысл думать о тех, кто уже обречён? Они же всё равно, если они понимающие люди, а они, я думаю, таковыми и являются, рано или поздно придут к таким же выводам; главное, чтобы не было слишком поздно».
1.03.03 11:48 – 11:58
– …я с вами категорически не согласен.
– Но, Пётр Дмитриевич, разве гуманизм не строится на христианстве?
– Всё христианство, а в частности схоластика, совершено афилантропичны. Именно в уходе от такого понимания Человека и заключается смысл Возрождения.