Правила благополучия

– Это точно, – улыбаюсь я. – Папа на рыбалке?

Через десять минут я глотаю все подряд, туда же полбутылки сливового вина. Все это время мама рассказывает о новых папиных друзьях, о том, какие они веселые и живые. Я киваю, жую, улыбаюсь, поднимаю брови, как будто бы удивлен, но мне это неинтересно, все это я уже слышал в прошлый четверг. Под конец я меняю тему:

– Ты не против, если сегодня я останусь здесь?

Зачем я это сказал? Она ужасно расстроилась.

– Ты поссорился с Верой?

– Нет, что ты, разве с ней возможно поссориться? – убедительно говорю я, но из меня плохой актер, зато и мама, к счастью, далека от проницательности.

– Когда живешь душа в душу, даже маленькие ссоры могут показаться настоящими скандалами, так что это нормально.

Но нет.

– Нет, мы никогда не ссоримся.

Для ссоры нужен хоть непродолжительный, но все же мир. Поэтому у нас нет ни того, ни другого.

– Как хорошо, – легко успокаивается она и тут же забывает, к чему прилагался этот разговор. Мой брат вскипел бы часа два назад, но именно поэтому он – это он, а я – это всего лишь я.

Еще полчаса на просмотр проявленных вчера фотографий из Брюсселя, где мама с папой праздновали одним им известный праздник 3 апреля (мы до сих пор не знаем, что это значит). Двадцать минут жду такси («не торопитесь, мне не срочно»). Вот и такси.

– Передавай привет мужу, – я улыбаюсь, хотя чувствую обиду – она действительно забыла о моей просьбе.

– Обязательно, – обнимает меня мама. – И Вере привет. Жду в гости!

Я улыбаюсь в последний раз и сажусь в такси, водитель которого с порожденным скукой интересом наблюдал за нашим прощанием. Мама активно машет мне рукой и показывает на мою машину:

– Не волнуйся, я поставлю ее в гараж!

А я и не волнуюсь. У меня таких органов нет.

– Главное в моей работе – заснуть, чтобы проснуться и шагать на работу, потому что рядом есть кафе, в котором работает человек, который делает лучшие в мире кексы, от которых невозможно отказаться, даже если ты сыт; особенно от тех, что с шоколадной глазурью, и имбирных. Алкоголь на меня действует не сразу, но когда начинает… Ничего не могу поделать, извините.

– Никаких проблем, – отвечает таксист, этот добрый человек, похожий на советского Гоголя с американской сигаретой.

Одним словом, на меня вдруг снизошла та самая благодать, сегодня был мой вечер. Но, как оказалось, не моя ночь. Во-первых, в доме отключили свет, и было жутко темно, как по ночам в глазах Веры. Чтобы сравнить эти две пропасти, я начал искать ее, Веру, и тогда обнаружил «во-вторых»: во-вторых, ее не оказалось дома. Поэтому у меня хватило ума развалиться по центру кровати, не снимая пиджака и туфель, и на мгновение я оказался где-то рядом с раем.

Утром я ее тоже не видел. Вообще-то, библиотечное дело появилось гораздо раньше натяжных потолков, поэтому Вера встает с первыми лучами солнца, чтобы продолжать это нелегкое, но воистину великое дело.

Выпив чашку злого горького кофе, я неспеша поплелся на работу.

По дороге я успел помочь пожилому почтальону, обронившему связку разноцветных писем, не вовремя оживших под его дрожащей рукой. Он грустно улыбнулся, сказав, что если я не Кагновски, то для мня писем нет, ведь все письма идут только на его адрес, и каждые два дня бедняге почтальону приходится таскаться из одного конца города в другой ради этого неблагодарного популярного человека. Я сочувственно пожал плечами и пошел дальше. Но я бы сказал ему: «Знаешь, приятель, хватит уже разносить макулатуру, не нравится – не делай, ты же не античный философ, попробовал – и хватит). Может развернуться и догнать его? Но ничего нового я ему не скажу – все это он давно знает.

Давай, думай. Это же так полезно. Что может быть здоровее размышлений?

А ведь когда-то я жил в нормальном времени, а не в бесперспективном условии.

– Извините, вы не подскажете, где тут магазин, который экспедиционный? – остановила меня маленькая женщина в строгом коричневом костюме с огромным карманом на пиджаке.

– Экспедиционный магазин? – с недоумением переспросил я.

– Да, магазин, где продают товары для лиц, участвующих в экспедициях.