– Тебе надо кое-что понять. У твоей жизни, как и у любой другой, есть автор и этот автор может менять твою жизнь как ему вздумается. Поэтому сейчас я отправлю письмо автору твоей жизни и изменю твоё будущее, а заодно и прошлое.

Пока я обдумывал сказанное, Невилеп остановился у почтового ящика и опустил в него белый плотный конверт с большой красной маркой в левом верхнем углу. Видимо не желая дальнейших расспросов, он сделал неопределённый жест, подразумевающий нечто среднее между “заткнись” и “потом”, повернулся и быстро пошёл вперёд. Я снова последовал за ним. Мы шли молча довольно долгое время и от скуки я стал вслушиваться в ритм, создаваемый звуком наших шагов.

Там-та-тадам-та-дам-дам-да-дадудам-да-да-да-тра-та-та-та-та

Капли дождя, барабанившие в окно и создававшие причудливый ритм, вывели меня из оцепенения. Я огляделся. Мы находились в уютном помещении, сидя в креслах перед камином, в котором потрескивали дрова, наполняя пространство теплом и ощущением безопасности.

– Значит это просто игра. Как в компьютере.

– Да, но за одним исключением. Эта игра смертельна. И рано или поздно всё закончится свиданием с костлявой старухой в чёрном плаще и с косой.

– Тогда в чём же смысл этой игры?

– А нет в ней никакого смысла. Просто игра. Ты сам себе придумываешь существование смысла, а потом пытаешься его отыскать. Какой смысл в северном сиянии? Или какой смысл в горении огромного газового шара, который мы называем солнцем? Какой смысл в бесконечном круговороте планет вокруг этого шара? Всё это просто есть. Хочешь отыскать в этом существовании смысл – воля твоя. Но весь фокус в том, чтобы воспринимать происходящее здесь и сейчас как данность и получать удовольствие от проживания своей персональной истории, которую ты сам же и создаёшь. А смысл, если конечно можно его так назвать, заключён в осознании себя этой историей, а не её персонажем. Историей, которая сама себя рассказывает и сама же себя слушает.

Всё это я слышал уже бесчисленное множество раз, сказанное разными словами и в разных формах, но этот самый пресловутый смысл постоянно ускользал от моего внимания. И делал это в тот самый миг, когда я уже готов был схватить его за кончик хвоста. Вот и сейчас от познания истины меня отделяло нечто настолько тонкое и неощутимое, что любая попытка облечь понимание в некую мыслеформу разрушала всю тайну и оставляла наедине с разбитым корытом и взглядом, полным недоумения.

Невилеп прекрасно понимал моё состояние, поэтому улыбнулся, подмигнул и сказал:

– Расслабься. Перестань бороться с самим собой. Доверься течению жизни.

Я закрыл глаза и очень медленно сделал глубокий вдох, потом также медленно выдохнул. И вместе с этим выдохом я растворил себя в окружающем пространстве. Всё стало совершенно неважным, осталось только происходящее здесь и сейчас. И я снова стал исчезать…

…Виктор Олегович посмотрел на экран монитора. Работа над книгой, сначала приносившая удовлетворение, в последнее время стала продвигаться очень медленно и тяжело. В который раз мелькнула мысль о том, что зря он открыл конверт и согласился на эту дурацкую игру. Ведь можно было сделать всё как обычно. Задать нейросети нужные параметры, чтобы она придумала очередную пургу про олигархов, Сколково и феминизм, разбавила буддийской философией, взболтала, перемешала и слепила очередную ширпотребную книжку, которую так ждёт издатель. Так нет же. Решил тряхнуть стариной, блин…

Вот ведь как бывает, думал Виктор Олегович, с самого детства ты всем своим существом ощущаешь внутренний импульс, ведущий тебя сквозь различные хитросплетения жизни, именно по его велению появляется непреодолимое желание делиться своим опытом с миром, ты начинаешь писать тексты, которые выходят поначалу корявыми и угловатыми, но содержат в себе отблески отражений этого самого импульса, а потому имеющие способность цеплять струны души читателя и рождать глубинные смыслы, ты оттачиваешь своё мастерство, в совершенстве овладеваешь искусством сплетения смыслов из слов, пишешь свой самый выдающийся роман, сразу же сделавший тебя известным писателем, а заканчивается всё тем, что каждый год к определённому сроку ты должен сдать рукопись в издательство, чтобы они её напечатали и заработали очередную порцию баблоса, щедро поделившись с тобой. И вроде бы всё хорошо, но от этой коммерции часто становится невыносимо тошно, а тот импульс, который всегда направлял тебя, бесследно растворился в своих бесчисленных отражениях, пропитывающих каждый из созданных тобой текстов, оставив внутри только всепоглощающую Пустоту.

Из открытого окна доносились звуки волн. В это время на Гоа всегда тихо и спокойно, можно работать в удовольствие. Виктор Олегович медленно вдохнул тёплый и слегка солёный воздух, также медленно выдохнул и в очередной раз вынужден был признать, что лукавил, ругая себя за согласие на игру. Эта книга стала глотком свежего воздуха и разбудила давно забытые чувства, которые исписавшийся мастер не испытывал со времён создания своего первого настоящего шедевра про революцию сознания во внутренней Монголии.

Ладно, это всё лирика, работать надо. На чём мы там остановились? Стал исчезать. Хорошо. Исчез – появляйся!..

…сознание вернулось внезапно. Просто в предыдущий момент меня не существовало, а в следующий я уже смотрел на Невилепа.

– Я видел его, – прошептал я.

– Кого?

– Того, кто пишет мою жизнь.

Невилеп улыбался.

– Наконец-то. Пришло время самому стать автором.

Глава 20. Загрузка

Сначала вокруг не было ничего. Совсем. Даже самого “вокруг” ещё не было. Но время уже было, потому что этим “сначала” и была положена точка его отсчёта. Потом была нестерпимо яркая вспышка света, разлетевшаяся бесконечным множеством своих частиц одновременно по всем направлениям, создавая пространство и движение. Это движение увлекало за собой и порождало восхитительную игру, которая начиналась и заканчивалась всегда одинаково, но вот её середина каждый раз получалась уникальной, потому как и сюжет игры, и её правила создавались самим игроком непосредственно во время игры. Детали, конечно, отличались в каждом конкретном случае, а вот сюжет весьма редко блистал оригинальностью. В игру эту сыграло уже несколько миллиардов игроков, и лишь несколько десятков тысяч из них смогли создать действительно оригинальный сюжет, способный вызвать восхищение. Большинство же созданных версий этой игры оказывались настолько унылыми и предсказуемыми от начала и до самого конца, что все их сюжеты легко распределялись по четырём сюжетным группам, которые при наличии желания и известной доли мазохизма и вовсе сводились к одной.

Тем временем мимо уже проносятся галактики, поражающие воображение узорами, образуемыми скоплениями звёзд. Вектор движения, направленный к пока ещё неизвестной, но уже вполне чётко определённой точке, вызывает её стремительное приближение, заставляя неправдоподобно быстро вырасти от едва различимого блеска вдалеке до внушительного размера планеты. По мере своего приближения планета всё больше детализируется, проявляя сначала континенты, потом города, затем становится различим небоскрёб, номер в роскошной гостинице, столик из мрамора, включенный ноутбук с надписью на экране “Перевод денег подтвержден”, свёрнутая в трубочку стодолларовая бумажка. На белоснежном диване рядом сидит человек в чёрной футболке. У него на коленях гостиничная Библия на трёх языках, на которой недавно раскатывали кокаин. На футболке надпись белыми буквами.

The shining Word for your shining world!

Человеком, бессмысленно уставившимся на ночной город в гостиничное окно, был ни кто иной, как широко известный в узких кругах, да простится нам заезженность и избитость этого словесного каламбура, рекламщик по имени Вавилен, который объелся мухоморов по совету модного гуру – “эксперта” в поисках выхода из творческого застоя. Точка, в которую так стремительно двигалось восприятие, находилась прямо внутри головы Вавилена и, достигнув её наконец, восприятие тут же поменялось.

Думать стало сложно и даже опасно, потому что мысли обрели такую свободу и силу, что не подчинялись более никакому контролю вообще. Они имели вид ярко-белой сферы, похожей на солнце, но абсолютно спокойной и неподвижной. Из центра сферы к её границе тянулись тёмные скрученные ниточки-волоконца. Вокруг этих неподвижных волокон плясала извивающаяся спираль, похожая на нить электрической лампы, которая то совпадала на миг с одним из них, то завивалась сама вокруг себя светящимся клубком вроде того, что оставляет в темноте огонёк быстро вращаемой сигареты.

Постепенно мысли становились всё более вялыми и текучими, делая такими и образы, ими вызываемые. Виденная ранее сфера тоже постепенно меняла свою форму, становясь всё более пластичной и как бы растекаясь во все стороны сразу. От этого, быстро ставшего аморфным, образования стали отщепляться куски, которые тоже начинали менять свою форму и размеры. Видение напоминало то, что можно увидеть, если долго смотреть на включенную восковую лампу. От точности аналогии даже приятно защекотало в груди. Ведь прозрачная ёмкость, составляющая основу лампы, вполне может символизировать видимый мир с его границами, тогда масло – это энергия, пронизывающая всё сущее и создающая питающую среду, а парафин – материя, сформированная из остывшей и неподвижной энергии. Но вся эта конструкция, представляющая собой простую и изящную демонстрацию глубоких буддийских истин относительно мироздания, совершенно мертва и бесполезна без одной маленькой детали – лампы накаливания, которая должна была нагреть пространство, чтобы оно в свою очередь согрело парафин и тот начал всплывать вверх, создавая красивые трёхмерные картинки. Такой лампой накаливания, исполняющей функцию главной движущей силы воспринимаемого видения, стал еле различимый монотонный гул, слабо доносящийся из самых недр сознания. Гул этот производил вибрации, заставляющие видение пульсировать и меняться, как картинки, созданные парафином в масле, разогретом лампой. Постепенно всё это движение аморфных образований сформировалось во вполне чёткую картинку, которая изображала коренастого коротко стриженого человека в тёмных очках, сидящего на диване рядом с другим человеком весьма крупной комплекции, похожим одновременно на стареющего байкера и рано достигшего просветления растамана, вероятно из-за двух косичек, сплетённых из длинной бороды, огромного количества фенечек на руках, круглых очков с жёлтыми стёклами и банданы. Гул становился всё более отчётливым и скоро в нём уже можно было различить звуки разговора, который вели эти два персонажа. Человек в тёмных очках говорил:

– Я хотел написать книгу о том, как работает ум. Но парадокс заключается в том, что ум по своей природе такое необычное зеркало, в котором нет ничего, кроме отражений. Единственный способ говорить о нём в романе – это описывать появляющиеся в нём миражи. Поэтому и выходит, что пишешь об уме, а получается о России. Но если попробовать писать долго и последовательно о России, то окажется, что сделать этого невозможно. Даже если первое предложение будет о России, второе и третье уже будут о чём-то ином. И, в конечном счёте, когда книга будет закончена, окажется, что автор написал о себе самом. В моей жизни я написал, пожалуй, максимум десять или двадцать предложений о России. Как и всякий другой писатель на этой планете, я могу писать только о моём сознании. Но внешний мир – это также моё сознание, потому что любые категории, как внешние, так и внутренние являются его порождением. Сознание – окончательный парадокс, потому что, когда ты начинаешь искать его, то не можешь найти. Но если ты попытаешься найти что-либо, что сознанием не является, то ты точно также не сможешь этого сделать. Сознание – центральная проблема, которая интересует меня как писателя и как человека.

– Ом мани падме хум, – торжественно сказал байкер и отхлебнул пива из бутылки.

– Боря, не переводи, пожалуйста, разговор на религиозную тему, мне делается неловко. Придётся говорить о божественном, а я вчера водку пил с девушками. Неудобно как-то.

– Ладно, – махнул рукой Боря, который на самом деле был музыкантом, а вовсе не байкером. – Но когда исследуешь сознание, то обязательно доходишь до грани, за которой уже становится непонятно – ты пишешь о том, что происходит или происходит то, о чём ты пишешь? Литература программирует жизнь?

– Не столько литература, сколько ум и восприятие. Про это уже многие говорили, но действительно трудно отделаться от ощущения, что мы это уже много раз видели, потому что это всё уже было в фильмах. Ведь как наступает будущее? Есть пять миллиардов умов, и каждый из этих умов протаптывает свою небольшую дорожку в будущее, а потом всё происходящее необратимо устремляется по одной из этих дорожек. Это и называется программированием среды. Можно снять фильм по сценарию, а можно снять действительность по фильму. Мы ведь уже видели это в таких фильмах как “День независимости”. Поэтому многим людям, которые видели это на экране, даже не приходило в голову, что это новости, они думали, что просто смотрят какой-то новый блокбастер.

– Погоди, ты согласен с тем, что реальность можно подделать?

– Реальность – это любая галлюцинация, в которую ты веришь на сто процентов. А видимость – это любая реальность, в которой ты опознал галлюцинацию. Эти темы – центральные в жизни, поэтому такие сюжеты проникают в массовую культуру. “Матрица” – это, безусловно, самое лучшее и точное, что появилось в ней за последнее десятилетие. Но сам жанр накладывает ограничения. Сначала тебе вроде бы сообщают, что тело – это просто восприятие, что, безусловно, большой метафизический шаг вперед. Но затем сразу же выясняется, что настоящее тело у тебя всё-таки есть, просто оно хранится в амбаре за городом, а на затылке у тебя есть разъём типа “папа-мама”, по которому всё закачивается в твой мозг. И дело здесь даже не в метафизической ограниченности постановщиков, а в том, что если убрать амбар с настоящим телом, то будет довольно трудно показать, как трахается Киану Ривз, что, конечно, скажется на сборах. Поэтому метафизике приходится потесниться.

– Ну нет, Витя, тут ты явно лишка хватил. Поверхностно мыслишь, а ещё интеллектуал. Если бы ты посмотрел кино внимательно, то понял бы, что нет никакого амбара и никакого тела, потому что никто и никогда Матрицы не покидал, а побег является частью сценария, прописанного в самой Матрице. А Матрице эта иллюзия нужна только лишь для того, чтобы сохранить у людей веру в победу и стремление к борьбе. Создать движуху в общем.

– Возможно и так, но человечество уже давно подошло к той грани, когда все формы самовыражения исчерпаны и всё искусство в целом, как и литература в частности, требуют новых идей. А какие идеи в наше время ещё не нашли своего выражения? Все возможные сюжеты изобретены и переизобретены, все идеи исследованы. Что остаётся? Писать о невыразимом? Но даже сама идея о том, что слова являются неизбежной редукцией, появляется в пределах царства слов и выражена словами. Если ты заявляешь, что имеется что-то, о чём нельзя говорить, то ты противоречишь себе, потому что уже говоришь об этой непроизносимой вещи. Единственная разница в том, что ты используешь слова “непроизносимое” и “неизъяснимое”, чтобы сказать об этом. Я думаю, “непроизносимое” могло бы быть единственным возможным оксюмороном из одного слова. Слова никогда не могут быть сведены к самим себе, потому что они просто не имеют чего-либо, что могло бы само назвать себя. Они только входят в относительное существование как объекты сознания, а их значения и эмоциональная окраска могут разительно отличаться у разных людей. Слово – единственный способ иметь дело с сознанием, поскольку “сознание” – это тоже слово, и всё, что ты можешь – это связывать одни слова с другими. Однако, это не значит, что нет ничего вне слов. Но то, что вне слов, существует только вне слов, когда мы молчим об этом с самого начала.

– Так может лучше тогда просто молчать? Ведь писать книгу за книгой в непрерывном режиме – это всё равно, что выдавливать из земли овощи с помощью химических ускорителей роста. Они будут пустышками, хотя выглядеть могут как настоящие. Писателю ведь важно не только писать, иногда ему важно и не писать. Причём важно это именно для его книг.

– Единственное, что могу сказать по этому поводу: внутри меня постоянно плетётся какая-то паутина, но невозможно предугадать, даст ли она в итоге нужный узор.

– У меня возникает стойкое ощущение, что своими текстами ты просто дрочишь людям мозг.

– Совершенно верно, Боря. Точно так же, как и ты мастурбируешь их сердце своей музыкой.

– Ладно, но скажи всё-таки для чего тебе нужна эта таинственность? Ты не даёшь интервью, не подходишь к телефону, не любишь фотографироваться, носишь тёмные очки. Человек-невидимка. Может никакого модного писателя и вовсе не существует, а есть лишь одна Пустота? А может за всеми этими загадочными маскировками прячется что-то совсем несложное? Не боишься, что кто-то заинтересуется подобными вопросами и сделает тебя персонажем своей книги?

– Я думаю, что могу стать персонажем только собственной книги. Что я и так делаю уже много лет. Если я стану персонажем чужой книги, то это будет книга о мифологической персоне. А мифологические персоны живут по своим законам. Повлиять на происходящее с ними мы всё равно не можем.

В следующий момент пронзительно зазвенел будильник, внёсший своим звоном изменения в вибрации окружающего пространства, от чего видение снова стало пластичным и зашевелилось, расплываясь в красивые картинки.

А ведь если задуматься… Ну разве можно сегодня создать хоть что-то новое в литературном жанре? В эпоху, когда все слова уже сказаны и не осталось больше ни одного слова, что приоткрыло бы чуть больше тайн, чем уже открыто? Когда каждое сказанное слово – это уже цитата, то есть повторение некогда сказанного. И даже это уже цитата, вот в чём фокус… В подобных условиях стать этим новым имеет шанс лишь только удивительно бессмысленный текст, Текст с Большой Буквы. И читать этот Текст, конечно, было бы очень непросто, потому что написан он был бы самой эпохой. И существовать, вероятно, мог бы лишь в форме головоломки, составленной из образов-ассоциаций и проецирующей различные смыслы в зависимости от взаимного расположения своих частей. А впрочем…

Звон будильника прервался так же внезапно, как и начался. В непривычной тишине приятный металлический женский голос стал говорить.

Тебе дана жизнь и ты попал в реальность. Она работает по правилам, которые тебе только предстоит узнать, чтобы ими воспользоваться. Кроме тебя она населена другими существами, которые имеют волю, намерение и стремятся к достижению своих целей. Эти существа осознают существование друг друга. Они родились в разное время, говорят на разных языках и время их жизни ограничено. Некоторые имеют разум, а некоторые инстинкты. Ты встретишь тех, кто находится на разных уровнях развития. Умнее и глупее, с цепким умом и хорошей памятью и без них. Часть обладает большим доступом к ресурсам и власти. Некоторые обладают ресурсами предыдущих поколений. Некоторые лучше осознают себя и окружающий мир и более адаптивны. Некоторые обладают большей внимательностью и настойчивостью. Некоторые творческими способностями. Некоторые пассивны. А некоторые безбашенны. Ты захочешь стать похожим на кого-то их них. И захочешь обладать их способностями. Чтобы превзойти их. Некоторые станут твоими врагами. А некоторые друзьями. У некоторых ты будешь учиться. А некоторых учить. Ты захочешь принадлежать к сообществам. Потому что они дают тебе возможность больше быть собой. И позволяют быть сильнее. Однажды ты встретишь существо противоположного пола и не сможешь противостоять инстинкту продолжения рода. Ты познаешь глубину погружения во внутренние пространства другого и откроешь своё. А когда ты увидишь иные миры за пределами реальности, для тебя на время потеряет значение всё остальное. Когда наконец ты станешь мастером, то кто-то захочет быть похожим на тебя. И ты передашь ему всё, что знаешь. Потому что сроки твоей жизни ограничены. И тебя ждет нечто за её пределами.

Загрузка завершена. Добро пожаловать в Игру.

Глава 21. Игра

– Да что ж ты никак не можешь понять? Я пустой внутри. – Невилеп устало вздохнул и продолжил. – Ты приходишь ко мне, смотришь мне в глаза, видишь своё отражение, придумываешь себе историю, рассказываешь её мне и уходишь.

Мы сидели в уютных креслах лицом к камину и пытались разобраться в происходящем. Ну или я пытался, а мой друг мне помогал.

– Хорошо, а если предположить, что ты при этом веришь в мою историю и начинаешь играть в неё со мной? – задумчиво спросил я, перекатывая в ладонях клубок красных ниток, полученный от Ариадны.

Мой собеседник задумался.

– Тогда история начинает жить сама. Она становится новым мемом и развивается самостоятельно, вовлекая в себя новых игроков. Метафорично это можно описать как лабиринт из зеркал, конструкцию которого определяет история, рассказанная тобой. А каждый из игроков заполняет этот лабиринт своим сознанием и порождает отражения, которые оживают и создают персональную историю игрока. Этими персональными историями исходная история дополняет себя, выстраивая своё продолжение.

Я молчал и улыбался. Невилеп некоторое время непонимающе смотрел на меня, потом в его глазах молнией блеснула мысль, он улыбнулся и следующим вопросом поставил меня в тупик:

– Прекрасно, но ты ведь не забыл с чего всё началось?

Действительно… А началось-то всё с Пустоты. С Пустоты зеркала, перед которым я медитировал в тот самый понедельник, когда понял, что меня нет. Блять! Так это была не метафора.

В тот день я растворился в Пространстве и познал пустотность бытия. И в этой самой Пустоте я увидел своё отражение и рассказал ему свою историю. А потом история стала жить сама, она увлекла и поглотила меня. А вопрос Невилепа стал камнем, влетевшим в стеклянный замок из моих иллюзий, которыми мем, питающий историю, удерживал меня внутри. Иллюзии осыпались мелкими осколками и внешне как будто бы ничего не изменилось, но на уровне ощущений пропал невидимый барьер между мной и реальностью. Как если бы я был мухой, которую когда-то давно накрыли стеклянной банкой, а потом в один момент эту банку убрали. В этот момент я осознал, что освободился от влияния мема, созданного мною же самим.

– Стоп, но кто же тогда ты? Что это за Пустота, в которую я смотрел?

Невилеп захохотал.

– Мы внутри головы, это мы уже выяснили. Но ты упустил главный вопрос – внутри чьей головы мы находимся?

Я ошарашено смотрел на него. Ведь если мы не внутри моей головы, а нас тут всего двое, то…

– Вот именно. Шах и мат, господин хороший.

– То есть это не ты мой глюк, а я твой?

Мой мир рушился прямо на моих глазах. Точнее даже не рушился, а растекался как изображение на картине, написанной дешёвой акварелью и оставленной под проливным дождём. Всё окружающее пространство смешивалось красками и стекало вниз, оставляя после себя чистый белый лист, на котором была когда-то нарисована моя персональная история. И в этом чистом листе я увидел Пустоту, в которую когда-то заглянул и в которой отразился.

Невилеп печально смотрел на меня.

– Тебя не существует, это правда.

– Кто кого выдумал? – тихо спросил я.

– Вообще похуй. Мы оба внутри пустые. Ты смотришь в меня, я смотрю в тебя. Из этого взаимодействия и рождается история. Как Инь и Ян. Мы не можем существовать друг без друга.

Осознание происходящего напоминало наблюдение за тем, как огромная статуя каменного истукана, которую я всегда считал собой, рушится, разваливаясь на куски.

– Видеть как твою статую стаскивают с постамента страшно, но бесценно, – вспомнил я слова великого поэта.

– Как сказал другой, не менее великий поэт, – ты так прирос к образу святого паяца, что тебе будет немножечко больно, когда я начну отрывать его с мясом, – тут же отреагировал Невилеп.

– Но кто же тогда ты?

– Моё имя Сократ, я нахожусь на принудительном лечении в психиатрической клинике. Мой диагноз – шизофрения. Во мне живут несколько личностей. Разница между мной и реальными пациентами только в том, что я осознаю этот факт, а они нет.

– А как ты попал в психушку?

– О, это очень забавная история. Ты слышал про эксперимент Розенхана?

– Да, Розенхан и семь его психически здоровых коллег симулировали у себя слуховые галлюцинации с целью попасть в психиатрические больницы и изучить изнутри методы работы этих учреждений с пациентами. Им всем был поставлен диагноз шизофрения и они лишились возможности покинуть больницу самостоятельно до тех пор, пока не согласились признать себя психически больными и пройти курс лечения. После чего были выписаны с диагнозом “шизофрения в стадии ремиссии”.

– Всё так. А я был восьмым в составе команды Розенхана. Но со мной начались проблемы и обо мне предпочли забыть. Я тоже согласился на лечение, но в отличие от своих коллег, которые сливали психотропные препараты в унитаз, я решил поэкспериментировать и принимал их все. Используя эти лекарства как инструменты, я разобрался в механизмах работы психики, но это вызвало необратимые изменения в сознании и породило несколько независимых личностей. Но, как я уже говорил ранее, я полностью осознаю и признаю этот факт и умею с этими личностями управляться, но тем не менее меня решили поисследовать и оставили на принудительном лечении.

– А сколько всего личностей в тебе живёт? Сколько нас ещё таких?

– Сложно сказать. Я осознаю только одну личность в один момент времени и чётко помню только самые основные, но думаю, что очень много. Больше десятка точно.

– Личности это ведь скрипты, из которых состоит ВАК? И я тоже всего лишь скрипт?

– Ты всё ещё цепляешься за эту форму? – улыбнулся Невилеп. – Да, личности это скрипты и эти скрипты могут эволюционировать и изменять себя. А я им в этом помогаю. И таким образом сознательно дополняю себя, становясь целостнее.

– То есть ВАК это ты? – не унимался я.

– Ну что ж ты такой тупой-то, а? ВАК это тот самый стеклянный замок, который я разбил. Ты уже вне его контроля. Теперь не ты часть этой истории, а эта история часть тебя. Понимаешь?

– Вроде да, – растерянно пробормотал я, пытаясь увязать всё это в осмысленную концепцию. – И что мне делать дальше?

– Что ты как маленький? Играем дальше, только теперь со всей полнотой чувств и осознанием происходящего. Comprende?

Я неуверенно кивнул, всё ещё пытаясь осмыслить сказанное, а потом клубок Ариадны, который я крутил в руках во время разговора, упал на пол и покатился…

Глава 22. Финальный босс

Клубок докатился до одному ему известного места на полу, ставшем к тому времени футбольным полем, и остановился, превратившись в мяч. Стадион гудел тысячами различных звуков. Происходило что-то очень важное. В следующий момент я понял, что возгласы направлены в мою сторону, потому что прямо сейчас от меня зависит исход всей игры.

В двадцати метрах прямо передо мной находились ворота и я со всех сил рванулся к ним. Вратарь стал двигаться в мою сторону. Я приблизился на максимально возможную дистанцию, резко метнулся в правый угол и занёс левую ногу для удара. Вратарь подпрыгнул, пытаясь закрыть собой как можно больше пространства. В этот момент моя левая нога внезапно изменила траекторию и оказалась на земле, а правая пробила в дальний левый угол точно в девяточку.

Стадион взревел. Я повернулся к вратарю. Он катался по траве, давясь от смеха. Это был Невилеп.

– Понял? – всё ещё смеясь спросил он.

Я протянул ему руку.

– Да. Чтобы победить, нужно проиграть самому себе. Парадокс.

Невилеп взялся за мою руку и поднялся с травы.

– Что дальше? – спросил он.

– Дальше нам нужен остров.

– Два острова, – поправил меня Невилеп. – А для чего?

– Будем там играть дальше с теми, кто готов.

– Отлично. Тогда встретимся на острове.

– Adios, amigo. Estar vivo hasta la muerte.

На следующий день все новостные сайты пестрели одинаковыми заголовками.

ME–ME 94:20 OVERTIME 1–0 PELE. WIN!!!

Глава 23. Смерть автора

Виктор Олегович с застывшим лицом смотрел на экран своего ноутбука, пытаясь осознать случившееся. Он только что пережил то, что называют духовным инсайтом. Буквы, напечатанные на клавиатуре, появлялись на экране и складывались в историю-загадку, которую он загадал сам себе. И ему только что удалось разглядеть это. И разгадать эту чёртову загадку.

Несмотря на застывшее лицо и неподвижную фигуру, писатель стремительно нёсся вперед вместе со своими мыслями, которые, всё ускоряясь, облетали пространство внутри черепной коробки, разрешая при этом все застарелые психологические проблемы. Один за другим развязывались узлы, которые поддерживали хрупкую конструкцию из постулатов и установок, с рождения надёжно сковывающую и ограничивающую свободу воли. Созерцание своего отражения позволило писателю освободиться от него. А отражение это было ничем иным как его собственным “я” и, осознав это, он постиг иллюзорность личности как таковой.

В следующую секунду Виктор Олегович отшатнулся от открывшегося ему водоворота головокружительной бесконечности, догоняющей саму себя – и засмеялся. Потому что ничего другого сделать было просто нельзя. Кроме того, это и правда было очень смешно. Не зря всё-таки он согласился на эту игру. Плевать кто такой Невилеп и откуда появилось то загадочное письмо. Я проснулся, я теперь свободен по-настоящему, я могу наконец снять очки и больше не прятаться и плевать что будет дальше. Я только что создал шедевр своими собственными руками. А что может быть лучшей наградой для настоящего художника? Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

Продолжая смеяться своим мыслям, Виктор Олегович сохранил файл, открыл почтовую программу, выбрал своего издателя из списка контактов и напечатал:

Я закончил свою книгу. Файл во вложении. Издайте как можно скорее.

Он отправил письмо, закрыл крышку ноутбука, вышел из домика, устроился под ближайшей пальмой в позе лотоса и с улыбкой стал созерцать океан. Его сознание теперь вмещало всё пространство целиком, поскольку не было больше ограничено личностью, что делало каждое мгновение необыкновенным и упоительным.

Прошло довольно много времени, наполненного этим невероятным блаженством, пока в голове сами собой не стали возникать образы дописанного романа. Всё резко встало на свои места. Разгаданная загадка – это не конец пути, а просто его часть. И таких загадок впереди ещё необъятная бесконечность. А для того, чтобы наконец вырваться из цепей сансары нужно сделать харакири. Не физически конечно, а ментально. Перестать играть в разгадывание загадок в поисках несуществующего смысла. Уничтожить иллюзию, которая мешает видеть реальность. Взгляд случайно упал на книгу, лежащую на песке неподалёку. Скорее всего кто-то из немногочисленных туристов развлекал себя чтением на пляже и позабыл её тут. Виктор Олегович поднял книгу и посмотрел на обложку. «Дневник загадочного гения», Пабло Эспирито, Париж, 1896 год. В книге была оставлена закладка, а на заложенной странице жёлтым цветом выделен абзац текста.