Радостно стало на душе у девушки, когда она услышала такое мнение отца Парфения о старце, близким и дорогим стал ей и сам отец Парфений.
Она стала ему рассказывать о своем путешествии по Сибири, о монастырях, которые она посетила, о своих планах на будущее. Понравилась отцу Парфению та простота, то увлечение, с которым рассказывала девушка, и он спросил ее:
– Что же теперь ты думаешь делать?
– Думаю домой скорее вернуться, к старцу; слаб уж он стал, пожалуй, и не увидишь его, умрет.
Отец Парфений задумался над словами девушки, а потом сказал ей:
– Нечего тебе делать в Сибири, оставайся здесь, поговей у меня, а когда причастишься Святых Тайн, я укажу тебе, куда отправиться.
Как ни хотелось Александре Никифоровне вернуться к старцу, но сильно обрадовалась она, что будет на исповеди и причастится у отца Парфения, и осталась в лавре.
Каждый день она ходила в церковь к обедне и к вечерне, усердно молилась и с трепетом ждала, когда наконец она сподобится пойти к старцу на исповедь. Когда это наконец случилось, она весь день была радостна и весела.
Однажды, когда Александра Никифоровна собралась уходить от отца Парфения, у которого она была на обычной беседе, старец ей сказал:
– Если кто-нибудь будет звать тебя в Почаев, то поезжай туда, приходи тогда ко мне, я тебя благословлю.
Александра Никифоровна удивилась словам отца Парфения; только что недавно она говорила ему, что была там и рассказывала ему о своих впечатлениях. Думая, что старец забыл об этом, она возразила ему:
– Но ведь я уже была там.
– Все равно, поезжай, – ответил отец Парфений.
Странными показались ей слова старца. В большом смятении ушла она от него. Долго бродила по лавре и все старалась понять смысл этих загадочных слов.
– Зачем он это сказал? – спрашивала она себя и не находила ответа.
Хотелось ей уехать домой к Федору Кузьмичу – там все так ясно, спокойно и радостно, – и не могла: боялась ослушаться старца.
Не спала всю ночь и думала о том же.
Наутро встала с тяжелой головой, с какой-то тоской в душе и пошла к обедне, стала подальше от людей, в самый темный угол церкви перед образом Богородицы, упала на колени и долго неустанно молилась. Слезы текли у нее из глаз, но она не обращала на них внимания. Не заметила, как кончилась обедня и разошелся народ, и только наступившая внезапно тишина заставила ее прийти в себя. Она поспешно встала и оглянулась кругом. Гасили свечи, молящихся в церкви почти уже никого не было. Тогда недалеко от себя она заметила какого-то военного, который внимательно смотрел на нее. Александра Никифоровна встала с колен и заторопилась уходить, офицер последовал за ней. Когда они вышли из храма, офицер неожиданно спросил ее:
– О чем вы так горько плакали?
Смутилась Александра Никифоровна. Но офицер спросил так просто, и в голосе его было так много участия и теплоты, что она искренно ответила ему:
– He знаю, куда идти… Хочется вернуться домой, а старец Парфений советует отправиться в Почаев.
– А куда же вы хотите домой вернуться?
– В Сибирь, на Красную речку.
И она рассказала ему, что там в Сибири ждет ее старец Федор Кузьмич, великий подвижник.
Долго они шли и разговаривали, пока Александра Никифоровна не рассказала своему неожиданному знакомцу всю свою жизнь.
С глубоким вниманием прослушал офицер ее рассказ. Когда она кончила, он сказал:
– Старца Парфения нужно послушать. Поезжайте в Почаев. Поедемте кстати имеете, я туда же еду, а теперь я вам предложу отправиться ко мне чай пить.
Смутило Александру Никифоровну предложение офицера – боялась она идти к незнакомому человеку, а с другой стороны, так тоскливо было оставаться одной, и она нерешительно спросила его:
– А вы семейный?
– О, да, у меня большое семейство, – ответил офицер. И, заметив ее замешательство, прибавил:
– Вы не бойтесь, у меня останавливаются разные странницы, меня все здесь знают – я майор Федоров.
Девушка успокоилась и пошла за ним.
Пришли они в большой деревянный дом, наполненный народом: здесь были и мужчины, и женщины.
– Вот мое семейство, – сказал майор Федоров, указывая на своих жильцов.
И Александра Никифоровна увидела, что все жильцы такие же, как она богомольцы-странники. Скоро она познакомилась со всеми и стала в этой родной ей среде своим человеком.
Майор Федоров провел Александру Никифоровну на другую половину дома, которую он занимал сам, и велел накормить ее.
Здесь Александра Никифоровна прожила два дня. Каждый день по нескольку раз виделась она с майором Федоровым, подолгу иногда они сидели и разговаривали. Нравилась ей его доброта, с которою он относился к людям, сердечность и внимание, которые он проявлял по отношению к ней. Какое-то теплое хорошее чувство зашевелилось в ней к нему. Ложась спать, иногда она долго думала о нем, вспоминая различные фразы, слова из их разговора:
– Вот если бы за такого выйти замуж, – мечтала она засыпая, – так и старец бы, наверное, благословил.
На третий день майор Федоров сказал ей, что собирается ехать в Почаев, и спросил ее, не хочет ли она ехать с ним вместе.
Александра Никифоровна обрадовалась предложению.
– Я бы с удовольствием поехала, – ответила она, – да у меня нет паспорта. Старому срок вышел, а новый из дому не присылают; братья хотят, чтобы я вернулась, и нарочно задерживают.
– Это пустяки, – ответил майор, – я ваш паспорт. Со мною можете быть вполне спокойны, вас никто не обидит. Если для вас служит препятствием только это, то поедемте.
Александра Никифоровна поехала. Когда подъезжали к Почаеву, то девушка с тревогой спросила своего спутника:
– Где же я остановлюсь? У меня там никого нет знакомых.
– Не беспокойтесь, – ответил ее спутник. – Я вас направлю к двум очень добрым и богобоязненным старушкам, моим хорошим знакомым. У них вы прекрасно устроитесь.
Александра Никифоровна очень скоро разыскала старушек. Когда они узнали, кто ее послал к ним, то приняли очень радушно. Накормили и напоили ее и вообще выказывали всякое внимание.
Много говорили хорошего про майора Федорова.
– Богобоязненный человек, – говорили они, – много добра делает людям.
Приятно почему-то было ей слышать эти похвалы, и сама она стала рассказывать старушкам то хорошее, что знала о нем.
Долго разговаривали они в этот вечер, и сладким спокойным сном заснула Александра Никифоровна.
Утром только что возвратились от обедни и стали чай пить, вдруг приходит какой-то монах и просит пожаловать Александру Никифоровну к преосвященному Исидору.
Странным показалось Александре Никифоровне это приглашение: никогда преосвященный не видал ее и не мог даже знать о ее существовании. Да и она никогда Исидора не видала. Не поверила она монаху.
– Зачем я к нему пойду? – сказала она, – преосвященный меня не знает. Не обман ли какой-нибудь?
Монах ушел, а старушки стали раздумывать, чтобы могло значить это странное приглашение. Обмана не могло быть, ибо монаха они знали, – это был, действительно, послушник Исидора.
Через несколько минут монах опять пришел и сказал, что преосвященный еще раз просит Александру Никифоровну к себе по важному делу.
Делать нечего, надо было идти.
– Только вы меня проводите, – сказала она старушкам, – а то я боюсь.
Старушки проводили ее до преосвященного.
Исидор принял Александру Никифоровну очень радушно. Усадил около себя, велел подать кофе. Скоро завязалась оживленная беседа.
– Я много об вас слышал, – сказал ей преосвященный, – от кого, говорить не буду, и мне было интересно поговорить с вами. Расскажите мне, как у вас живут в Сибири, как вы путешествовали.
Александра Никифоровна вновь рассказала то, что уже рассказывала много раз. Подробно остановилась на жизни старца Федора Кузьмича и горячо и много говорила о нем.
– Смотрю я на вас и удивляюсь, как это вы в ваши годы решаетесь так путешествовать? – в раздумье сказал Исидор.
Не поспела Александра Никифоровна ответить, как Исидор встал, прошелся несколько раз по комнате, потом подошел к ней и сказал:
– Я вас пригласил сюда по одному делу. Не удивляйтесь тому, что я вам скажу. Вы вот блуждаете по свету одна-одиношенька, и страшно вам, наверно, иногда становится. Мой вам совет: выходите замуж, а я вам отыщу жениха хорошего.
Слова преосвященного были так неожиданны, что Александра Никифоровна смешалась и не знала, что ответить.
– Я знаю, что вы мне скажете, – продолжал Исидор. – Вы скажете, что дали обет служить Богу. Но ведь этот обет нисколько не препятствует замужеству. Выйдете вы замуж за человека достойного, все помыслы которого так же, как и ваши, направлены к Богу, и вы вместе будете служить одному делу.
Видя ее нерешительность, он спросил ее:
– Ну разве старец Федор Кузьмич, которого вы так почитаете, запретил вам выходить замуж?
– Нет, – еще больше волнуясь, ответила Александра Никифоровна. – Он мне сказал, что я выйду замуж за военного.
– Вот-вот, – обрадовался преосвященный. – старец – великий прозорливец, он. наверное, и думал о том человеке, которого я имею в виду! Вы догадываетесь, конечно, о ком я говорю, – опять более спокойно заговорил Исидор. – Майор Федоров – человек в высшей степени достойный, богобоязненный. Вы ему сразу понравились, и он вас полюбил. Да и вы к нему, кажется, относитесь хорошо. Он просит вашей руки.
– Как же, отец преосвященный, так вдруг, – заговорила Александра Никифоровна, – у меня и метрик-то нет.
– Это ничего, – ответил Исидор, – я немедленно их вытребую и никаких препятствий к браку не будет. Ну, значит, согласны, и прекрасно. – И он позвонил.
Вошел майор Федоров, дожидавшийся у преосвященного в кабинете.
– Она согласна, – сказал ему Исидор и, взяв их за руки, громко и торжественно произнес:
– Благословляю Вас, живите в любви и в вере в Бога, и Бог вас не оставит.
Исидор, действительно, скоро вытребовал с Красной речки метрику для Александры Никифоровны, и она вышла замуж за майора Федорова.
Так Александра Никифоровна стала майоршей Федоровой: предсказание старца исполнилось.
Пять лет прожила Александра Никифоровна замужем. На пятом году майор Федоров скончался. Александра Никифоровна вернулась на родину, но старца в живых уже не застала.
Смерть
В последние годы жизни Федора Кузьмича слава о нем разнеслась далеко по всей Сибири, и всякий, кто близко бывал от Краснореченска, пользовался случаем побывать у старца. Правда, не всякому удавалось, как мы говорили, с ним побеседовать, – но это только возбуждало больший интерес к нему.
Зато те, кто удостаивался беседы с ним, уходили от него очарованные его личностью и делались его преданными почитателями. Таким преданным почитателем старца после первой же беседы сделался священник Рачков. Он вышел от старца в каком-то восторженном настроении и всем, кто только спрашивал, говорил:
– Это великий Божий угодник!
В особенности сильное впечатление старец произвел на афонского иеромонаха Израиля. После беседы с ним Израиль разрыдался.
– Много я странствовал по всяким землям, – говорил он окружающим, – много людей видел, но такого великого человека еще не встречал!..
Среди почитательниц старца оказалась и жена генерала Картухова, очень богатая женщина. Приехав из Красноярска в Краснореченск к своим знакомым и будучи женщиной набожной, она прежде всего постаралась увидеть старца. Очарованная им, она предложила ему переехать в Красноярск, где обещала обставить его жизнь всеми удобствами.
Но Федор Кузьмич наотрез отказался от ее предложения.
– Нет, зачем ехать в Красноярск, мне и здесь хорошо, – ответил ей старец. – Человек я нетребовательный, никаких удобств мне не надо. Вот халатик, который вы мне предлагаете, я возьму, мой-то уж износился.
И он принял от нее черный халат из грубой материи, который и носил до самой смерти.
Как ни убеждала его генеральша поехать к ней, как ни рисовала ему картины будущей его спокойной безмятежной жизни под ее покровительством, он остался при своем и в Красноярск не поехал.
Однажды к Федору Кузьмичу приехал томский купец Семен Феофантьевич Хромов. Он давно уже слышал о старце и захотел сам с ним побеседовать. Подойдя к келье старца, он громко произнес молитву, которую обыкновенно произносили монахи, когда входили в дом, но ответа не услышал. Келья была отперта, и Хромов вошел в нее. Там он увидел Федора Кузьмича, погрузившегося в чтение.
Заметив пришедшего, старец попросил его присесть и стал его расспрашивать, кто он такой, откуда и зачем пришел.
– Я томский купец, – ответил Хромов, – а занимаюсь золотопромышленностью.
– И давно ты этим занимаешься? – спросил старец.
– Нет, не так давно. Я не природный сибиряк. Жил раньше в России и был офеней, торговал в Вязниковском уезде Владимирской губернии. А потом попал в Сибирь и вот теперь – золотопромышленник.
– Знаю я это дело, сам работал на приисках, – ответил ему старец, – не нравится оно мне. Охота тебе заниматься этим промыслом, и без него Бог тебя питает.
– Машину завел, теперь остановить уже нельзя, – ответил Хромов.
– Ну уж если не можешь бросить, – поучал его старец, – то хоть не обирай рабочих. Эх, трудна жизнь рабочего человека на приисках!
Долго в этот вечер проговорили они с Федором Кузьмичем. Хромов был человек бывалый, немало во время своих скитаний видел и слышал и мог многое порассказать. Старец же был человек любознательный и любил послушать.
Хромову очень понравился старец и всякий раз, когда ему приходилось бывать около Краснореченска, он всегда заезжал к старцу.
Скоро у него явилась мысль уговорить старца переселиться к нему на жительство. Долго об этом думали они с женой и наконец решили построить старцу келью на своей земле в четырех верстах от Томска и предложить старцу переехать туда.
К их радости старец охотно согласился на их предложение. Старец начинал уже тяготиться пребыванием на одном и том же месте. У него была какая-то потребность в постоянном передвижении, вот почему он долго на одном месте не засиживался. Да и Хромовы ему нравились, 31 октября 1858 года Федор Кузьмич переехал в выстроенную ему Хромовым келью.
Переход к Громову и близость к Томску еще более способствовали популярности Федора Кузьмича. Толпы народа приходили к старцу, но он еще с большим разбором принимал к себе: только некоторые, более близкие к нему люди, или более интересные почему-либо для старца, удостоивались с ним побеседовать.
Много слухов ходило в народе о старце, но с переездом к Хромову эти слухи принимают все более и более фантастический характер.
Рассказывали, что в келье старца всякий приходящий ощущает какое-то необыкновенное благоухание. Некоторые видели какой-то свет по ночам в келье, хотя достоверно было известно, что старец ночью огня не зажигает. Говорили о способности его исцелять больных и рассказывали различные случаи таких исцелений. В особенности некоторых поражала проницательность старца. Он легко отгадывал чужие мысли, и ему нельзя было сказать неправду.
Однажды, по словам Хромова, он велел жене отнести старцу холста потоньше на рубаху. А она подумала, на что ему тонкий холст? И взяла потолще и принесла. Когда стала отдавать холст старцу, он обличил ее:
– Обещан был тонкий холст и нужно было это исполнить. Впрочем, для меня, бродяги, и этот хорош.
Смутилась жена Хромова и должна была признаться, что муж ее, действительно, велел принести старцу тонкого холста, а она пожалела.
В другой раз жена Хромова приехала на заимку, где жил летом Федор Кузьмич. Захотелось ей проведать старца: не нужно ли ему чего. Вошла она в келью и видит: сидит старец в одной простой рубахе. Грустно ей стало и подумала она про себя:
– Боже мой, какой человек, а сам решился пойти на такой подвиг, взял на себя такой крест!
И в ответ на свои мысли, она вдруг услышала от старца:
– Э, полно, любезная, на это была воля Божья.
Удивилась жена Хромова проницательности старца и рассказала об этом случае мужу.
Но помимо этих слухов, говоривших о святости старца, скоро стали ходить и другие слухи. Сначала полунамеками, а потом все настойчивее, стали утверждать, что старец не кто иной, как отрекшийся от престола император Александр Павлович. В доказательство вероятности этого слуха указывали на то, что старец прекрасно знает придворную жизнь, упорно скрывает свое имя. Но скоро эти предположения получили в глазах почитателей старца авторитетное подтверждение в лице одного придворного служителя, который видел много раз Александра 1-го и который утверждал будто бы, что в лице Федора Кузьмича он узнал императора.
Было это так.
Недалеко от той местности, где жил старец, поселились два бывших придворных служителя. Не известно, по каким причинам они попали в Сибирь, но сами они утверждали, что раньше служили при дворе и хорошо знали и императора Александра Павловича и Николая Павловича. Однажды один из них заболел. Обращались к врачам, принимали все меры, чтобы оказать ему помощь, но все оказалось бесполезно. Врачи утверждали, что больной умрет.
Дошли до той местности, где жили эти придворные служители, слухи о необыкновенном старце Федоре Кузьмиче, исцеляющем больных и недужных. Последняя надежда осталась у умирающего: просить помощи старца. Но больной был так слаб, что сам ехать не мог, попросил он поехать за себя своего товарища. Товарищ приехал к старцу и кое-как с большим трудом добился с ним свидания. Пошел он с провожатым к Федору Кузьмичу в келью. Провожатый остался в дверях, а дворцовый служитель вошел в комнату и, не глядя на старца, прямо бросился к нему в ноги и со слезами на глазах стал просить его спасти своего товарища.
– Теперь только на тебя у нас и надежда! – говорил он старцу.
– Встань, – сказал ему старец, – в ноги кланяются только Богу.
Когда услышал дворцовый служитель слова старца, дрожь пробежала у него по телу, голос показался ему страшно знакомым. В смятении поднял он голову, взглянул в лицо старца и невольно вскрикнул:
– Государь!.. – но дальше говорить не мог и как сноп повалился на землю без чувств.
Старец отворил дверь, позвал провожатого и кротко сказал ему:
– Возьмите и вынесите его бережно. Он очнется и оправится, но скажите ему, чтобы он никогда никому не говорил о том, что видел и слышал. Больной же товарищ его выздоровеет.
Через некоторое время служитель пришел в себя и, не отвечая на расспросы, немедленно уехал домой. Товарищ его, как гласит молва, действительно, скоро выздоровел. Сам же он, потрясенный виденным, долго ходил задумчивый, но не мог скрыть от окружающих своей тайны. Он рассказал, что в лице старца признал императора Александра Павловича.
Этот рассказ быстро распространился среди почитателей старца и стал ярким подтверждением ходивших слухов.
В последнее время Федор Кузьмич стал сильно недомогать, и для близких к нему людей стало очевидно, что долго он не проживет. Эта боязнь за жизнь старца в особенности усилилась после одного случая, свидетелем которого был Хромов.
Зашел однажды Хромов к старцу, поговорил с ним, ничего в нем особенного не заметил и ушел. Вскоре после Хромова зашла к старцу енисейская игуменья. Дверь оказалась заперта изнутри. Стучала, стучала, никто ей не отпер. Встревожилась игуменья, не случилось ли чего, думает, со старцем, и сказала об этом Хромову. Хромов пошел в келью старца, она оказалась отперта, и старец лежал на скамье. Хромов окликнул, но ответа не получил. Хромов подошел к старцу и увидел, что тот лежит мертвый: не говорил, не дышал, вообще не проявлял никаких признаков жизни. Не поверил Хромов, что старец умер, и оставил его лежать на скамейке. Через 7 или 8 часов старец открыл глаза и перекрестился. Жена Хромова испугалась и спросила старца:
– Вы, батюшка, здоровы ли?
– По милости Божией здоров, – отвечал спокойно старец.
Странным показался Хромовым этот случай, и они, боясь, чтобы старец как-нибудь не умер, без присмотра, всегда стали при нем оставлять кого-нибудь или сидели сами.
Часто раздумывал Хромов со своей женой, кто этот необыкновенный человек? Сильно верили они, что это император Александр, но хотелось им получить подтверждение этого от самого старца. А он все молчит и на задаваемые ему вопросы не отвечает.
– Неужели он унесет свою тайну в могилу? – думал Хромов.
Когда однажды старец чувствовал себя плохо, пошли они к нему. Хромов стал просить старца благословить его.
– Господь тебя благословят, – сказал старец.
Тогда жена Хромова захотела хоть имя настоящее узнать от старца.
– Назови ты нам имя своего ангела, – стала просить жена Хромова, – чтобы можно было помолиться.
– Это Бог знает, – ответил старец и от дальнейших разговоров на эту тему уклонился.
Так и не узнали они настоящего имени старца.
Когда старец совсем уже стал слаб, и каждый день можно было ждать его смерти, Хромов спросил его:
– Батюшка, в случае вашей смерти не надеть ли на вас черный халатик?
Старец подумал, очевидно, что Хромов собирается ему устроить пышные похороны, ответил ему.
– Панок, меня не величь!
Весть о том, что старец умирает, разнеслась далеко по округе. Почитатели Федора Кузьмича со всех концов стали собираться, чтобы последний раз взглянуть на старца. Но Хромов никого не пускал к старцу. А старец доживал последние дни и быстро угасал.
В день смерти старца Хромов утром зашел к нему. Он лежал без движения. Бледное лицо осунулось и почернело. Старец лежал неспокойно: то ложился на один бок, то на другой и, очевидно, сильно страдал.
Было больно видеть Хромову мучения старца, и он подумал:
– Не оттого ли он так мучается, что отказался приобщиться Святых Тайн?..
Как бы догадавшись, что думает Хромов, старец спросил его:
– Панок, и ты думаешь удалиться от меня?
Хромову стыдно стало, что он так подумал о старце, и он ответил ему поспешно:
– Батюшка, прости, нет, не думаю!
Старец посмотрел на него строго и закрыл глаза.
В 8 часов вечера, когда в келье старца, кроме Хромова, никого не осталось, Федор Кузьмич подозвал его к себе и, указав на висевший на стене мешочек, сказал ему тихо:
– В нем моя тайна! После моей смерти посмотришь.
С глубоким трепетом взял Хромов мешочек в руки и спрятал его к себе.
– Неужели тайна раскроется? – думал он, и бережно хранил мешочек за пазухой.
Старцу становилось все хуже и хуже. Он стал как-то неспокоен. Попросил поднять его, посидел немного, потом опять лег на левый бок. Но скоро вдруг перевернулся на спину и затих. Потом три раза вздохнул и отдал Богу душу.