Перезагрузка времени

Глава 4. Юмису

Корпоративная Республика Корея. Как воодушевляюще и заманчиво звучало название неведанной страны в конце марта, и как она возненавидела его после. Ее бесило все: погода, архитектура, быт и в особенности люди. Не люди, а бездушные машины. Эти биологические болванки вычеркнули из своего языка само понятие интимности, спалили дотла конституцию семьи, закопали основы человеческой близости, свели смысл существования к математическим формулам и коэффициентам производительности. Трудоголики, задолго до рассвета спешащие на свою высокоинтеллектуальную работу, а поздно вечером, уже за полночь, разбредающиеся по отелям, ресторанам и барам, чтобы передохнуть и накачаться энергетиками для очередных свершений.

Они не обращали на нее внимания, как бы ярко она ни одевалась и как бы заразительно ни смеялась. Полулюди-полуроботы равнодушно смотрели сквозь ее красоту: взбученную чёлку а-ля наивная дурочка, длинные ресницы из коллекции «Крылья птеродактиля» и ультрасовременные наряды собственного дизайна. Их не впечатляла ее шикарная обувь: ботильоны из жидкого металла, меняющие форму от клубка змей до игуаны; полусапожки, трансформировавшиеся то в лёд, то в золотую чешую, в зависимости от настроения; туфли ручной работы из настоящей кожи, изготовленные одним умельцем из заброшенных земель. Целый чемодан шикарной обуви, в которой разве что по подиумам да съемочным площадкам ходить, а эти постсексуалы воротят свои кислые хари. Они не ведают о таких понятиях, как стиль и мода. Аморфные существа оборачивают свои постные тушки в мертвенно-блеклые униформы и плетутся на работу. А в довершение всего эти евнухи близоруки к источнику ее женственности ― упругим, сочным грудям. Нормальные мужики, завидев такие планетарные масштабы, захлебнулись бы слюнями, как от поедания свежего лимона, и вспотели бы, прохваченные негой, и ощупывали бы их лихорадочным взглядом (на большее их не хватило бы). Ее пышечкам приличествует слагать оды, а из этих кастратов, напрочь игнорировавших ее манящие сокровища, не выдавить и жалкой нотки. В наборе их стандартизированных ценностей женственность не значится даже на последней строчке. Вывелись в Корее ценители женской красоты. Да и откуда им взяться, когда смотреть не на что. Их женщины ― это мужеподобные особы с грудями-блюдечками под мешковатыми блейзерами. Канцелярские скрепки в нагрудных карманах создают и то больший объем, чем их генетически отредактированные прыщики. Разумеется, обхват ее близняшек, превышающий тонкую талию раза в два, неслучаен. Это не прихоть ее родителей и не спонтанная мутация в искусственной утробе. Она заплатила хорошую цену, плевав на уговоры знакомых и так называемых друзей. Тот заморыш, биоинженер во врачебном халате, прохлюпал, мол, такие большие нынче не в моде, на что получил ответ: «Малыш, не тебе по ним карабкаться». Она же не осуждает собирателей эксклюзива, нумизматов или библиофилов, так почему же она не имеет права носить свою коллекцию ― всего из двух экземпляров! ― с собой? Да и к чему стеснения? Пусть ее злопыхатели да всякие сплетники глодают кости зависти, а она будет выводить своих богинь в свет, чтобы они смотрели на этот инфантильный мир сквозь кисею вечернего платья.

Собственно, смотреть на этом пустыре развратников было не на что. Еще до поездки, выбрав Корею в качестве своей цели, она представляла небоскребы, подпирающие лучезарное небо, в котором кружился рой летающих авто; она видела себя, ступающей игривой походкой вдоль роскошных витрин, а встречные мужчины, женщины и гермафродиты, раскрыв рты, с неудержимым восторгом пялились ей вслед. А каким развлечениям она предавалась в своих фантазиях! Парки аттракционов, дорогие рестораны и кафе, банкеты, казино, вечеринки, друзья, знакомые, любовники, любовники любовников, любовники знакомых и незнакомые любовники. Взмах ресниц ― и кавалеры у ее ног, вымаливают секунды внимания. Она наслаждалась бы их раболепием, играла бы на нервах, до исступления кормила бы их полупрозрачными намеками. Ей не пришлось бы тратиться на продвижение своей акции по защите прав гомосапов. О ней жужжали бы на всех углах, ее узнавали бы на улицах, подставляли бы ладошки для автографов, а администраторы контента заполняли бы ею новостные ленты.

Момент разочарования наступил еще при посадке, когда она насчитала всего с десяток неброских высоток, грациозно смотревшихся только в виртуальной реальности. С космопорта ей пришлось добираться не с ветерком над ночным Пусаном, а в беспилотном такси по вонючим подземным автотрассам, соединяющим разбросанные острова, на которых раскорячилась недружественная столица. Чтобы сесть в машину, пришлось отстоять длинную очередь из менеджеров, возвращавшихся с рабочей смены. В ее родном Куала-Лумпуре транспортное средство подавалось за пару минут. В общем, будничная действительность разительно отличалась от туристических отзывов. Прочитав о целеустремленных и практичных корейцах, Юмису и вообразить не могла, что ничего, кроме работы, их не интересует. Корейскую замкнутость, о которой также много писалось в Сети, она не восприняла буквально. «Моя привлекательность развяжет язык кому угодно, стоит состроить глазки, ― говорила она себе до поездки. ― Иначе как они угостят меня коктейлем? Не самой же просить бармена?»

Путешествие в островной город-государство, где были сосредоточены мозги всего азиатского региона, стал для Юмису прозрением. Суть корпоративных республик, будь то Корейская или Калифорнийская, сводилась к удовлетворению потребностей союзов, то есть ― их владельцев. В союзы поставлялась интеллектуальная, военная и промышленная продукция, а взамен спускались новые планы выработки. Здесь, в технологической житнице, не было разнообразия магазинов, архитектурных шедевров, ночных шоу с суперзвездами, люкса, вычурности. У так называемой страны (если этот анахронизм применим к городу с прилегающими необжитыми территориями) не было элементарных атрибутов государственности. Ни гимна, ни герба, вместо них ― выложенный азбукой Морзе какой-то логотип.

Шли дни, а биения сердца города ― монотонного ритма ― она так и не научилась ощущать. Будь она индивидом с архаичными биологическими потребностями, у нее наверняка развилась бы аритмия. От бюрократизма и канцелярщины, насквозь пропитавших мегаполис безбрачия, появилось отвращение ко всему упорядоченному. Хотелось голой нестись во весь опор по главной улице, носящий название непонятного химического элемента, набрасываться на прохожих, переворачивать скамейки и оскорблять последними словами их омерзительный совет директоров, подчиненный Азиатскому Союзу, гражданкой которого она являлась. Юмису задыхалась, выброшенная волнами авантюризма на безлюдный берег чужеродной культуры, где меланхолия и скука овладели ею также жестко, как те двое симпатичных мошенников во времена ее наивной юности, представившихся всемирно известными кутюрье. В этом бастионе целибата ей не к кому было прислониться, некому было поплакаться о щемящей тоске. Она все отдала бы за один-единственный глоток пошлости. А может, у нее обычный кризис среднего возраста? Об этом лучше не думать! Язычок заплетался в узел, произнося эти невыносимо длинные, жуткие цифры. Шестьдесят два! Она всегда умела прикидываться дурочкой (возможно, большей, чем есть на самом деле), чтобы, глядя на ее вечно молодое личико, ни один обыватель не заподозрил в ней постаревшую деву. Ведь она до сих набоковская нимфетка, закинувшая в океан мужского вожделения мережные чары, в которые вот-вот попадется простофиля Гумберт. Как-то она призналась своему бывшему в нимфестве. Этот скот высмеял ее, мол, американский классик придумал бы для нее особый термин ― геронтонетка. В порыве ярости она чуть не убила его.

В борьбе с культурным шоком, чтобы собраться с мыслями, она отправилась на экскурсию в заброшенные земли. Сидя в защищенном от радиации автобусе, разглядывала руины Тэгу и находила сравнение со столицей ― такой же нелюдимой и безжизненной в часы длинных рабочих смен. Обратную дорогу Юмису тревожили мысли о кровопролитной войне между гомосапами и людьми. Бойню называли не иначе как «операция по поиску баланса». Вытесненные со своих земель, загнанные в подполье гомо сапиенс жестоко мстили. Как объяснили на экскурсии, прямоходящие приматы не стеснялись использовать оружие массового поражения по принципу «если не нам, значит никому». Их логика была непонятна, но еще меньше она понимала политику союзов, сводящуюся к неофициальному тезису «Одна планета ― один вид».

Поездка взволновала и отвлекла, дав возможность переосмыслить свое положение.

По прошествии недели со дня приезда в ненавистную Республику, где сочность красок выцвела до пастельных тонов, и даже листья генно-модифицированных деревьев были тошнотворно-салатовых оттенков, где версии языков менялись чаще, чем любовники в ее бурной молодости, а аббревиатура БДСМ означала «Биохимический Департамент Структурированного Моделирования», ― и вот, после этой бесполезной недели в Пусане, Юмису, терзаемая бездействием, встала перед выбором: уезжать или начать действовать ― сделать смелый шаг, не допуская брак (тут она ужаснулась певучей приставучестью корейских лозунгов). До сих пор она не нашла ни единомышленников, ни спонсоров, а социальные сети, где все делились по коллективам и профессиональным группам, в которых пестрели «ставь класс, если у вас сто дней переработки» или «лайк, если пропустил отпуск», не оправдали ожиданий. Денег на дорогостоящую рекламу не было. Вопреки сложностям, она отважилась действовать в одиночку и заказала целую кипу ярких анимационных буклетов. Она раздавала их на центральных улицах, но работа осложнялась тем, что Пусан был разодран на множество мелких и крупных островов, из-за чего приходилось много передвигаться. Еще не будучи столицей, прибрежный город, окруженный холмами, облюбовал низины дельты реки Нактонган. Мировой океан, подпитываемый талыми водами ледяных пустынь Гренландии и Антарктики, поглощал один за другим прибрежные города. Жители Пусана поднимались на возвышенности, которые постепенно отделялись в независимые участки суши ― каждый со своим центром и субкультурой. Юмису не пыталась запомнить названия десятков разрозненных клочков земли ― ей было некогда: форум приближался, конференц-зал забронирован, речи написаны, а она, распространяя листовки, продолжала безрезультатно метаться из одного района в другой. Люди брезгливо брали прокламации с движущимися картинками и всплывающим текстом: «Разве они заслужили такую жизнь?». А потом она находила результаты своего труда в ближайших мусорных корзинах. Вытаскивала, разглаживала и раздавала провокационные листовки по второму, третьему, десятому кругу. «Даже если до адресата дойдет сотая доля, я соберу целый зал», ― рассуждала она.

– Пожалуйста, не проходите мимо, ― молила она прохожих, стоя под лезвиями дождя, когда зонтики царапали лицо, а холодные ливневые потоки полоскали ей ноги. ― Это очень важно, ― перекрикивала она штормовой ветер, задувающий с Японского моря. ― Приходите, будет интересно, ― убеждала она очередь в бар, навязывая замусоленные листовки. С утра и до позднего вечера носилась она по бесконечным плазам, улочкам и подворотням. Дело шло медленно.

Время пролетело незаметно ― пятое апреля вступило в свои права.

Юмису смотрела со сцены в пустоту зрительного зала. Десять минут назад она должна была приветствовать собравшихся и представить документальный репортаж о резервациях, разбросанных по необъятному Азиатскому Союзу от Суматры до Северного океана, от Берингова пролива до Каспийской пустыни. Ужасные условия содержания гомо сапиенс должны были выдавить из собравшихся если не слезы, то хотя бы капельку жалости.

Никто не пришел и через полчаса, не считая невзрачного типа, усевшегося на предпоследнем ряду. Юмису обрадовалась: возможно, это представитель СМИ. Одного репортера будет достаточно, чтобы усилия не пропали зря. Каково же было ее разочарование, когда после проникновенной речи, обращенной к нему со сцены, он поднялся и вышел. Его хватило на пару минут.

Терпение лопнуло. Смахнув слезы отчаяния, Юмису прихватила инкрустированную дешевыми алмазами сумочку и выбежала в холл, где для участников форума были сервированы столы со скромными закусками.

Юноша, который минуту назад наплевательски отнесся к ее стараниям, окрикнул ораторшу жующим ртом, но она уже выпорхнула на улицу под сень козырька, чтобы, отдышавшись, бежать дальше. Ненавистный офисный блейзер а-ля замухрышка, который она специально подобрала под местное безвкусие, душил до изнеможения. Расстегнув пуговицы, она подставила свою вместительную ложбинку под прохладное дыхание ветра.

– А вы своеобразная, ― сделал он комплимент по-китайски. В грубоватом юношеском голосе прозвучал забавный акцент, режущий слух в восходящих тонах, а мягкий слог «йэ» был исковеркан до «джи», «своджиобразная».

Не удостоив его и унции внимания, она демонстративно увела взгляд в сторону.

– Меня зовут Сергей.

Кровоточащее самолюбие мешало собраться, чтобы отвадить наглого юнца.

– Зря вы, дамочка, так стараетесь. Им наплевать.

– Как там тебя… Ксио Дай? ― не поворачиваясь, бросила она через плечо. ― Отвали!

– Вряд ли на банкет уже кто-то придет, столько еды пропадет. А вы, наверное, в «Континентале» остановились? Он в той стороне, за тем домом с балконами. Через переулок дойдете за десять минут.

Юмису подождала с полминуты, чтобы посмотреть, в каком направлении пойдет этот умник. Она выберет другой маршрут, вернется к себе в отель и зароется в горячих струях душа.

Свидетель ее позора продолжал нести дежурство, будто насмехался над ней. Что ж, она выскажет все, что думает об этом городе и его жителях. Подбоченившись, она развернулась, да так, что чуть не ударила локтем случайного прохожего.

– Послушай-ка, дорогуша, я проделала свой путь не для того… ― оборвала себя на полуслове. ― Постой… Ты же индивид с архаичными биологическими потребностями.

– Гомосап? Вовсе нет, ― пожал он плечами.

Юмису пристально оглядела молодого человека. Фигуру среднего роста скрывала объемная парка с широким воротником и светящимся ярлыком на груди для регулировки температуры, мешковатые штаны из грубой материи и дешевая обувь спортивного типа ― такие раздают правозащитные организации.

Бровь Сергея изогнулась крылом молодого ворона, и в этом многозначительном взгляде читалось: «Удовлетворила свое любопытство?». Но девушка пропустила столь выразительный жест, потому что мимика гомосапов была сумбурна, подчас непроизвольна, и не всегда отражала их истинных мыслей. Нагловатая ухмылка, не отягощенная кротостью, съехала в сторону. Пятерней он загреб темные космы, оголив низкий лоб, мол, смотри, любуйся. Гладкое матовое лицо европейских пропорций демонстрировало напускное безразличие.

– Не гомо сапиенс? ― переспросила она, заметив мелькнувшую в нем настороженность.

– Нет, ― ответил он, и, повременив, дав повторно оглядеть себя, с вызовом произнес: ― У вас, дамочка, хорошо наметан глаз на людей с заброшенных земель. Да, я родом оттуда.

– Так и знала! Сколько тебе лет?

– Смотря для чего.

– Чтобы шляться одному в темное время суток.

– Для комендантского часа еще рановато, а на Кымджонсане его и вовсе нет. Так что имею право дышать здесь с вами одним воздухом.

– Сео Дай, извини, я не это имела в виду. Не хотела тебя обидеть. Эти дурацкие ограничения… Я всегда была против.

– Зачтено. Мне пятнадцать.

– Я думала лет на пять больше.

– Тяжелая жизнь и голод нас быстро старят, если вам знакомо это слово, ― склонив голову, печально пробубнил он.

– Мне очень жаль, и не только потому, что вы мало живете, но и за все гонения, за жестокость и несправедливость, ― пролепетала она.

– Впервые вижу такое неравнодушие к гомосапам. Отрабатываете какие-нибудь международные гранты?

– Это частная просветительская лекция. Об этом крупными иероглифами на всех буклетах написано. Все это за мой счет! ― рассердилась она.

– Я в корейских закорючках не шарю.

– Прости, не подумала. Я тоже ничего в них не смыслю. Брошюры заказала на корейском, надеялась, так им ближе будет. Китайский как-никак второй государственный. А все равно никто не пришел.

– Тут другой подход нужен, а ваши, дамочка, форумы их не проймут.

– Во-первых, мое имя Юмису. А во-вторых, ты из какого бюро советов вылез? Я в гуманитарной миссии таким, как ты, пайки распределяла ― я лучше знаю, как мне бороться за ваши права. И твои в том числе.

– Интересное у вас хобби. Что ж, боритесь, ― дернул он плечами, ― правда, я вас об этом не просил.

– Вот и чудненько!

Не найдя и щепотки учтивости, Юмису молча продефилировала прочь. Она не намерена терпеть унижений. Она уезжает. Прощай, Пусан! Сдавленная в ловушке собственных амбиций и самоуверенности, она наконец-то призналась себе, что потраченные сбережения и душевные силы были напрасны.

Перейдя улицу, она заметила в витрине интересную юбку (на самом деле фасон был отвратителен, но ее привлекли необычные складки, которые идеально смотрелись бы на ее вечернем платье, если его переделать). Остановившись, она пригляделась. В отражении на нее смотрела утомленная бесплодными трудами женщина. Косметичка Shorelline поправит любой изъян. Юмису пошарила в сумочке, но та оказалась полупустой. Пропали духи «Морской поцелуй», генетические пилюли для быстрого наращивания ногтей, пигментальная микстура «Бронзовый восход», золотой браслет с сапфирами (память о бывшем), пищевой батончик и кое-что по мелочи. Воришка не тронул салфетки, крем и смятые брошюры.

– Паршивец! ― выругалась она. ― Меня еще и обокрали. Так тебе и надо, дура! ― оскорбила она своего блеклого двойника.

Вернувшись в отель, она покидала в чемодан дизайнерские блузы и мини-юбки. Дрим-сталкер¹⁴ затолкала в боковое отделение, было не до сна.

Устроившись на подоконнике, она наблюдала за ползущими каплями дождя и спешащими в ночную смену шляпками зонтиков. Ранним утром шестого апреля за ней пришло такси, вынырнувшее из подземного туннеля перед входом в отель.

Покинув номер, она услышала журчание и плеск. После каждого постояльца комната обновлялась. Вещи и облицовка таяли, превращаясь в исходную жидкость, которая стекала в специальный сборник, чтобы быть использованной вновь для создания новых интерьеров.

– Десять дней. Милая моя, всего за десять дней ты спустила в унитаз свои мечты, ― поглумилась она над собственным невезением.

В зале ожидания она скучала, разглядывая разносортных пассажиров. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь заговорил с ней. Неважно о чем, просто подошел бы и поговорил.

Она сидела в одиночестве, чувствуя себя последним изгоем. Фантазия навязала ей роль героини, потерпевшей катастрофу в личной жизни. Она воображала, как какой-нибудь альфа-самец, сраженный фееричной сексапильностью отчаявшейся красотки, растолкает толпу и бросится к ней, чтобы унять и пожалеть. Он нашел бы правильные слова, уговорил бы стерпеть удары судьбы и продолжить борьбу. А затем он жалел бы ее прямо в кабинке туалета. Хотя нет, уборная космопорта ― это пошло и дешево. Он разгонял бы ее печали в президентском номере «Карлтона» или «Плазы Кэпитал», или в шикарном «Вингсингтон Рояль». Жаль, в реальной жизни такого не случится.

Она провожала взглядом суетившихся пассажиров, отвлекая себя от назойливых вульгарных мыслей. Что скажет она, когда вернется в Куала-Лумпур? С позором признает поражение и попросится обратно в «Сапиенс Райтс Вотч»¹⁵? Она обозвала бывших коллег лентяями, тихонями, бестолковыми чинушами, проедающими на совещаниях собранные средства. Они сидели в столичных офисах и иногда выбирались со спонсорами в образцово-показательные лагеря, и на все ее предложения развернуть благотворительную деятельность в заброшенных землях ― она даже предлагала свою кандидатуру в качестве регионального учредителя! ― они отвечали, мол, для начала необходима законодательная база. А в один далеко не прекрасный день они повысили какую-то жалкую выскочку, не проработавшую и месяца, до советника по развитию, и на первом же совещании та озвучила идеи, с которыми носилась Юмису, как свои собственные. Не выдержав такого унижения, Юмису крикнула в их жующие рты, в их вытянувшиеся физиономии «Я увольняюсь!». Вечно заспанная начальница поинтересовалась: «Юмису, куда ты поедешь?» ― и получила мгновенный ответ: «В Корею». На карте, случайным образом выведенной на стену, эта территория была отмечена красным как потенциально сложная зона для развития. Когда новоиспеченная советница спросила, чем та займется, Юмису пренебрежительно отозвалась: «Я открою собственную гуманитарную миссию и добьюсь за месяц больше, чем вы сделали здесь за десять лет! Следите за новостями!» Она ушла, чтобы действовать, а не обивать пороги учреждений, защищая бюджет и клянча у спонсоров дополнительные деньги. Оглядываясь в прошлое, Юмису нехотя признала, что «Сапиенс Райтс Вотч», так или иначе, достигла кое-каких успехов. Общество перестало относиться к гомо сапиенс резко негативно, были сняты запреты на посещение публичных мест.

Но бывший работодатель ― это полбеды. Извиниться за сказанное и пустить слезу раскаяния будет стоит не дороже потекшей туши (да, в Корее и такая еще продается!). О ее капитуляции узнает Каони, с которым они расстались два года семь месяцев и четыре дня назад! Тот самый, что оскорбил ее, назвав геронтонеткой. Перед отъездом она сообщила ему ― хотя зарекалась никогда с ним не общаться ― о «крестовом походе» в Корейскую Корпоративную Республику. Она титуловала себя борцом, несущим ценности гуманизма в широкие массы, назвалась ангелом добра, короновалась царицей милосердия. Столько наговорила, что теперь, сидя в космопорте в пораженческом настроении, стыд выжигал ее изнутри.

Каони ― это короткий эпизод, заполнивший всю ее жизнь. Они познакомились на работе, когда тот пришел к ним на собеседование. Оглушенные, словно в эпицентре взрыва, их одинокие сердца сдетонировали синхронно, пропустив через себя разряд вожделения. Их накрыло любовью, такой ненасытной, такой незрелой, будто у них это было впервые. Они договорились о встрече в баре. Каони угощал ее коктейлями и осыпал нежностями, а потом, на следующий день, она умоляла заспанную директрису взять подающего надежды молодого человека в качестве волонтера. Начальница противилась, утверждая, что такие долго не задерживаются. Юмису уговорила. Более того, их вместе определили в один печально известный проект по закрытию частной резервации для гомо сапиенс, где вовсю хозяйничала Мэйли Тох. После ухода той женщины-монстра, которая впоследствии за неведомые заслуги заняла пост министра здравоохранения, они выхаживали несчастных, истерзанных концлагерными порядками, забитых гомосапчиков. Получив в резюме отметку об участии в благотворительности, Каони уволился, не проработав и полугода. Он даже не предупредил заранее, а просто за завтраком поставил ее перед фактом, что на работу поедут разными путями: она ― к своим «обезьянкам», а он ― к какому-то мелкому политику. Обидевшись на бойфренда, она все же попросила начальницу попридержать место на случай, если тот передумает. Азиатский Союз ― не американская лотократия с ее быстро меняющимся политическим ландшафтом, здесь правят неумирающие старики, которые просто так насиженных тронов не сдают, и молодую политическую поросль прореживают тщательно. Парламентарным холуем Као понравилось работать больше, и он не вернулся. А потом они и вовсе расстались. Юмису продолжила работать в «Сапиенс Райтс Вотч», а у Каони дела пошли в гору благодаря его пробивному характеру, который оказался во сто крат сильнее консервативных традиций. Он мелькал в новостях в окружении финансистов, министров, серых кардиналов и членов совета директоров Корпоративной Республики. Был неоднократно застигнут папарацци в клубах, на яхтах и частных вечеринках в обществе красоток обоих полов. Впрочем, если верить слухам, похождения этого однолюба были подставными. Юмису чувствовала, что он любит ее, свою единственную геронтонетку. Она перестала читать новости, чтобы не терзаться свершениями бывшего. Находила успокоение в том, что останься она с Каони, ей отвели бы роль «стояльщицы за спиной». Такой расклад ее не устраивал. Она бросилась в корейскую прорубь, чтобы закалиться и достичь чего-то стоящего. Но не достигла. Фантазийные свершения разбились об объективную реальность, и вместо успеха она получила порцию унижений от безликих фигур, полуодушевленных существ, занятых бесконечной работой.

Мимо горюющей девушки, витающей в воспоминаниях, проходили безразличные люди. Зал ожидания то затихал, то по нему прокатывались волны пассажиров с прибывших рейсов. Юмису вновь представила красавца-блондина, чтобы отвлечься от сухонького Каони. Ее воображаемый любовник на коленях требовал дать шанс этому городу.

«Чего ты ждешь, милашка? ― спросила она у самой себя. ― Никто к тебе не подкатит. Сознайся, ты никому не нужна и бежать тебе некуда. Нечего придумывать терапевтических мессий. Хочешь плакать? Реви в подушку. Охота жаловаться ― жалуйся своему отражению. Но если хочешь чего-то достичь ― работай на износ! Вытаскивай себя из дерьма своими наманикюренными ручками ― и вперед! Как там говорится? Оплакивая свое поражение, ничего не изменишь».

Возвращаясь в отель, она обдумывала дальнейшие действия. Во всем можно разглядеть возможности, если смотреть непредвзято. Что-то обязательно подвернется, что-то наверняка придумается.

На ресепшен ее ждал сюрприз. Робот передал сверток, в котором она обнаружила украденный золотой браслет и косметику. Пищевой батончик не вернули.

– От родственника, ― пояснил работник отеля.

– Какого родственника? ― рассмеялась Юмису.

– Этого молодой человек не уточнял.

– Он соврал!

– Сомневаюсь, ― возразил андроид, ― мы умеем распознавать ложь.

«А вот и возможность!» ― отходя от стойки, прикинула она.

На следующий день Юмису отправилась на поиски мальчишки. Она приехала на остров Кымджонсан, славящийся пересохшими каскадами рисовых полей, и обошла его захолустья на северо-востоке ― идеальное место для беспризорников. Голая и безжизненная оконечность острова представляла собой последствия апокалипсиса. Заброшенные постройки, размытые дороги, покосившиеся столбы, гулкие колодцы теплотрасс, вывернутые из анатомированной земли трубы. Побережье было завалено серыми глыбами правильных форм, в которых угадывались дверные и оконные проемы. Вдоль береговой линии невиданные ржавеющие монстры разбросали свои лапы-конвейеры, а их дырявые желудки ― прогнившие элеваторы ― издавали голодное гудение при каждом порыве ветра. Механизированные чудища жадно тянулись транспортерными хоботами к мутной воде, будто хотели осушить целое море. Между огромных полуавтоматических челюстей застряла недожеванная строительная плита, поразившая Юмису каким-то многократным унынием.

– Руины старого Пусана. Ими завалено все дно залива. Сколько ни чистили, а меньше не стало, ― пояснил Сергей, заставив вздрогнуть Юмису своим неожиданным появлением. ― Те отмели вдали были чьими-то домами. Нашими домами. А на том пустыре был когда-то фильтрационный лагерь. Нынче тут и мотка колючей проволоки не сыщешь. Моих предков сгоняли сюда в бессчетном количестве. Они пили из луж и выковыривали корешки, лишь бы продержаться до депортации. Еще больший голод их ждал в бесплодных землях. Миллионы погибали от болезней, холода, жажды. Принудительные аборты тем редким женщинам, которым удавалось забеременеть.

– Мы поступали с вами подло, обвинили вас в подъеме уровня мирового океана, в уничтожении экологии. Мы прогнали вас в заброшенные земли и продолжаем притеснять. О геноциде, обо всей творящейся несправедливости я и хотела донести через просветительский форум. Ты был прав, им наплевать. В них нет ни стыда, ни жалости.

– А вы, дамочка, совестливая. Или явились за батончиком? Так он съеден. А ваши побрякушки я вернул. Они нам ни к чему, хотя бабушке понравились духи.

Юмису извлекла из сумочки «Морской поцелуй». Красивый пузырек исчез в бездонном кармане куртки. Отданный флакон благородной жидкости не сравнится с теми пафосными речами, листовками и призывами, на которые она распылялась полторы недели подряд, но зато это ничтожно маленькое благодеяние было вполне конкретное.

– Я работала в благотворительной миссии, и не понаслышке знакома с проблемами вашего социума. Знаешь, какой путь я прошла в этой корпоративной глухомани, сколько средств потратила на семинар для пустых кресел, по каким злачным переулкам шлялась, зазывая послушать о творящемся ужасе? Я проделала тяжелую работу не для того, чтобы отступить. Я хочу добиться их внимания, и сдается мне, у тебя есть кое-какие соображения, как этого достичь.

– Вам показалось, ― замялся он, и тут Юмису заподозрила его во вранье. Парень отвел хитрые глаза в сторону, неестественно прищурившись.

– Сирао, славный мой малыш, твоей бабушке нужны лекарства?

– Спасибо, конечно, но она здорова. И еду я умею добывать.

– Какой ты шустрый, ― она потянулась, чтобы погладить его по буйной шевелюре, но тот круто вывернулся.

– Недавно я потерял отца…

Не моргая, прослезившимися глазами, он завороженно смотрел на море. Ветер раздувал куртку, трепал ниспадающие на лоб космы.

– Я прекрасно понимаю, каково это, когда теряешь связи. Это как любимая кофточка, расходящаяся по швам. Бедный ребенок, совсем сирота… ― Юмису прервала затянувшуюся паузу, смахнув со щеки сердобольную слезинку.

– Не надо меня жалеть, я как-нибудь справлюсь. И я не сирота. Отец жив, просто он не с нами.

– Мужчины… Давно он бросил вас?

– Папа никогда бы так не поступил. Он пропал восемь дней назад. Моя вина, что не отговорил его. Ведь как чувствовал, что случится что-то плохое. Наверняка папа в тюрьме и дожидается депортации в какую-нибудь отдаленную резервацию. А там мы уже никогда не найдем друг друга. В общем, вы правы, я сирота. ― Сгорбив спину Сергей, уткнул лицо в рукав.

– Серагей, не расстраивайся. ― Юмису коснулась его предплечья. ― С тобой связывался уполномоченный по правам индивидов с архаичными биологическими потребностями?

– Я о таком даже не слышал, ― пробубнил он в плотную ткань.

– Дорогой мой, успокойся, такие случаи по моей специальности. Мы соберем пресс-конференцию и заявим на весь Союз о нарушениях твоих прав. Они обязаны были вручить протокол обвинения.

Сергей, открыв серьезное лицо, ровным голосом произнес:

– Дамочка, давайте распрощаемся. Мы не поняли друг друга.

Юмису растерянно захлопала ресницами, соображая, что сказала не так.