Я – дерево, которое костёр

ночной город

 
Я люблю смотреть на город
Бесформенных линий, жёлтых огней,
Слушать психоделический шёпот
Провинциальных дождей.
 
 
Ночь гладит меня руками,
Шепчет губами молчание,
Ласкает дыханием прохлады
И ненавидит прощание.
 
 
Радуйтесь дети рассвета!
Меркните всякие звёзды!
Ещё так далеко до обеда,
Жемчужной росой точат розы.
 
 
Я распластался на крыше,
Люблю синеву провожать,
И уши мои что-то слышат,
Но я уже не замечаю.
 

весна

 
Она расплела свои косы,
Льда растопила печать,
И первые майские грозы
Ей стали салютовать.
 

приближение зимы

 
Ветер – кистень. Город – тюрьма.
В моё окно смотрит тусклый глаз фонаря,
Стёкла дрожат дробью дождя,
Осень терзает, терзает меня.
 
 
Зима на задворках. Скоро зима.
Город на приступ берут холода,
В остекленевшем квадрате окна
Кто-то узоры писал до утра.
 
 
А утром – зима! Здравствуй, Зима!
Дети кричали во все голоса,
Из снега лепили снежки, как смешки.
Ах, жуткое племя! Вершки-корешки.
 
 
А я – мрачный Ноябрь, я тут же забыт,
Мне больно, по мне не тоскуют навзрыд,
И плачут лишь те, чьей любви я стыжусь,
Принцессам, увы, в принцы я не гожусь.
 
 
Мне ставят на крылья среди светлых дней
Печать грязных луж, надоевших дождей,
Меня обвиняют в уныньи, смятеньи,
Что мне лишь бы спать и пребывать в сладкой лени.
 
 
А я больше не в силах, я падаю вниз,
Цепляюсь в падении за чей-то карниз,
Вишу, под ногами по прежнему люди,
Работают, плачут, едят с хреном студень.
 
 
Да здравствует смех! Я – поклонник печали,
Но впрочем печаль уже почти за плечами,
Я ожидаю морозов, я сижу у окна,
И в воспоминаниях осенняя мгла.
 

про влюблённость

 
Я люблю и пою: никогда о другом!
И не знаю, не знаю, что будет потом.
Я – прыщавый студент, я только такой,
Я новее всех прежних, повторяюсь, как их сон.
 
 
Не люби, не люби! Ещё рано, поспи!
Чей-то голос мне шепчет из-за двери.
Но попробуй теперь, когда вокруг всё в огне,
И пожарные хмуро дали волю воде.
 
 
Я стонал и кричал. Я пытался бежать.
Я сгорал от любви без конца и начал,
Я не выдержал мук, но они не прошли,
Ты сказала мне: доктор, сам себя излечи.
 

вьюга

 
Остервенело хлещет вьюга,
Меня пугая.
Не запугаешь,
Мчится с юга к нам птичья стая.
 

ожидания

 
Я ждал столько долго лета,
А летом был болен зимой,
И ночью я жаждал света,
А свет мне казался тюрьмой.
 
 
В тиши я взывал к звукам,
А в хаосе ждал тишину,
В лесу заплутал и аукал,
Нашёл выход и не хочу.
 
 
Всё жду на что-то надеясь,
Как пресыщенный принц,
Жду и это лелею,
Заранее падая ниц.
 
 
Теперь же не выкрашу лето
В радужные цвета.
В этом выхода нету,
Всё это ерунда.
 

мёртвое дерево самшит

 
Там, где растёт, мёртвое дерево самшит,
Дует ветер, и осень землю холодит.
Там я не был никогда, но скажу наверняка,
Небо там такое, как всегда.
 
 
Видел ты мёртвое дерево самшит?
Слышал ли, как оно шумит?
Знаю только лишь одно; слово стань, как серебро
И скажи, что днём там, как у нас светло.
 
 
Там, где растёт мёртвое дерево самшит,
Мир таким же затхлым запахом смердит,
Я пойду издалека, высохнет моя рука,
И в руке рассыплется клюка.
 
 
Здравствуй! Здравствуй, мёртвое дерево самшит!
Я пришёл, оно уже лежит,
Черви прячутся под ним, он убежище живым,
Посмотри, я стал совсем седым.
 
 
Знаешь ли из каких мы дыр?
Я ведь знал, как устроен мир.
Так зачем же я ушёл? Я гонялся и нашёл
В чаще леса мёртвое дерево самшит.
 

я не тот

 
Ты смотришь на меня с немым восторгом,
Ты думаешь, что я счастливей всех.
И я парю под облаками с гонгом
Под твой весёлый, лучезарный смех.
 
 
Ты думаешь, что я – источник мира,
Ты думаешь, что я сильнее всех.
И я бегу и под ногами лиры
Звенят, как твой солнцеподобный смех.
 
 
Ты веришь, что я – врач твоих болезней,
А если нет, ругаешь больше всех.
И провожает в мрак холодной бездны
Меня твой звонкий, золотистый смех.
 

уже пора

 
Уже пора. Пора. Пора прощаться.
И кто-то про себя подумал: «Хорошо!»
И кто-то плакать стал и огорчаться,
А я вдогонку напишу письмо.
 
 
Ну, здравствуй! здравствуй! Что же мне писать здесь?
Что жизнь скучна по странному теченью,
Что нужно очень-очень постараться,
Чтоб получить от жизни вдохновенье.
 
 
Что здесь тепло, но только трое суток,
Что я уснул, забыл и утонул
В природной лени и кормлю лишь уток,
Что ум мой, как строптивый мул.
 
 
Моё окно, моё окно – в Европу;
Другое украшают три трубы.
И скоро я пойду искать работу,
Чтоб добывать на жизнь себе гроши.
 
 
На этом всё! Без лести и сомнений
Пишу тебе невзрачное «пока!».
Мы встретимся. Не верь огню томлений,
Всё это ложь, обман и пустота.
 

длинное

 
Мой милый друг! мой дорогой читатель!
Позволь тебя иллюзией вскормить.
Пусть небольшой я в том изобретатель,
Но и напрасных слов не стану лить.
 
 
Бумага стерпит мой словесный выброс,
И муза дышит в росчерке пера,
Пусть тускло, некрасиво, пусть слегка на вырост,
Я в рифмы подбираю знакомые слова.
 
 
Я – не поэт, я – тень забытых снов,
Я – повелитель знаков, мастер волн,
Мне будто нравится всё снова, бесконечно снова,
Щенком игривым биться с рукой бога.
 
 
Я не научен этому в утробе,
Не накопил на мастерский словарь,
И лезу в муках, силы на исходе,
За нужным словом в свой пустой карман.
 
 
И нахожу! И это вдохновляет
Усталый мозг, как кислород огонь,
И сердце в такт рыбёшкой трепыхает,
Подпрыгнув серебром над блеском волн.
 
 
Все спят, а за окном уж солнце
Сияет свежевыбритой башкой,
И всё светлее за моим оконцем,
И воробьи чирикают наперебой.
 
 
А я усну невнятным сном совёнка
И буду прятаться от света под одеяло,
И проклинать соседского ребёнка,
И думать: как же всё меня достало!
 
 
Проснусь под вечер; свет сгорает в чёрный.
И день устал в задумчивых глазах,
И голос улиц бешено-моторный
Притворно засыпает на углах.
 
 
Как я люблю! Как я люблю с балкона
Смотреть на город спящий и пустой,
Как чья-то очень скорая работа
Вдруг разрезает тишину опасной бритвой.
 
 
Эй, спящий город! Я – твой повелитель!
Молчишь? Молчание значит «да».
Без возражений я свою обитель
Назвал двухкомнатным дворцом царя.
 
 
И я увенчиваю голову короной
И чашку с кофе скипетром держу,
И запрещаю своей царской волей
Все звуки громче шу-шу-шу.
 
 
Боитесь? Тишина повсюду?
Чтоб только не гневить царя?
Но вы меня, народ мой, не польстили,
Я – царь жестокий, честно говоря.
Свои владения я держу в мясистом,
Мозолистом и крепком кулаке,
И не позволю всяким анархистам
Свободно прыгать на одной ноге.
 
 
Я приучу всех к нудному режиму,
Работать, есть и спать – вот наша цель,
Вы все мои рабы, пока вы спите,
Вот вам моя тюрьма – постель.
 
 
Хотя быть может я – правитель добрый,
Не добрый даже, а правитель – разгильдяй,
Мне всё ровно какой я для народа,
И мне грозит революционный нагоняй.
 
 
Я так далёк от этих дел верховных
И не хочу сколачивать богатство,
Один как перст, не красный и не белый,
И дни мурлычат пьянством.
 
 
Меня гнетёт всечасно та же скука:
Куда деваться? Где найти покой?
Всё как обычно, как обычно мука.
И где найти движенье свежих струй?
 
 
Я маюсь, ежедневно маюсь,
Наверное, я и, правда, лоботряс,
Но от работы я всё так же маюсь,
Гнетёт меня и труд и праздный пляс.
 
 
Я привыкаю ко всему так быстро
И холодею, словно я – свинец,
И снова мне становится противно,
Как будто месяц ел я только холодец.
 
 
Мне говорят: «Терпи! Всё это возраст.»
Или: «Да ты неправильно живёшь!»
А мне так стыдно крикнуть во весь голос:
Да что ты во мне знаешь? Сам-то как живёшь?
 
 
Ты вырос, отучился и женился,
Работа, тёща и детишки на полу,
А я б твоей водою не напился
И не влюбился бы в твою жену.
 
 
Не обижайся, в этом мало злобы,
Я без насмешки, просто я другой,
Я не бросаю от незнанья кости,
Я не хочу жить только головой.
 
 
Мне скучно. Отчего? – Не знаю.
Хочу тебя иллюзией вскормить,
А сам я ею сыт, рыгаю
В окно, которое не смог открыть.
 
 
Мне бы влюбиться. Впрочем, я давно влюбился.
Открыть бы в ней не сети чёрных глаз,
А то, чего в себе я не добился,
Найти бы в ней заветный тайный лаз.
 
 
Блистай зарёй, красавица Востока!
Кастальских вод поверхность вам дарю!
Полярною звездой мерцают строки!
Благодарю! Я всех благодарю!
 
 
Опять движение! Мы поймали ветер!
Лети кораблик! Плещется волна.
Лицо свежее утра, весь я светел,
Я покоряю дни и провода.
 
 
И словно страшный сон: в нём море и корабль,
И я иду на этом корабле,
И туча, как свинцовый дирижабль,
Хлестнула молнией по мачте и корме.
 
 
Я тут же сдался, зазвенели стёкла
Моих исканий, планов и побед,
И позолота на боку поблекла,
И праздник жизни был сведён на нет.
 
 
А капитан сидел в своей каюте
И жёлтым ногтем зло чертил маршрут
На старой политической, но карте,
И оценил бокалом виски труд.
 
 
Корабль резал море длинной-длинной,
Местами рваной и зиззагом полосой,
И юнга из корзины с кислой миной
Кричал: «Братва! Пока что горизонт пустой.»
 
 
В него летели тухлые объедки,
И юнга, вытирая их со лба,
Бросал в ответ сидение табуретки,
За ней летела и подзорная труба.
 
 
Потом слезал и подбирал осколки,
Садился есть, нахмуренный и злой,
И, вытирая рот углом футболки,
Мирился до утра со всей братвой.
 
 
Ему вручали красную пилотку,
В стакане подавали крепкий чай,
И боцман говорил: «Пьём за Чукотку!»
А штурман возражал:
«Нет будем пить за музы хриплый лай!»
 
 
И юнга голосил: «Какие свиньи!
Зачем мне влили вместо чая ром?»
А лоцман спрашивал: «Кто это свиньи?»
И драка превращала всё в погром.
 
 
Ломалась мебель и хрустели кости,
На стол взбирались чьи-то башмаки,
И все кипели яростью и злостью,
Печатая друг другу синяки.
 
 
И ровно в полночь открывались двери,
В проёме появлялся капитан,
И все матросы с юнгой, словно звери,
Бросались на него, крича: «Таран!»
 
 
Но капитан был сделан не из слабых
Он гвозди гнул руками в кренделя,
Всех нападавших стиснув в мощных лапах
На палубу ступал и тру-ля-ля.
 
 
И новый день встречает, в море пенясь,
Синеет нескончаемая даль,
И солнце медленно, совсем не кренясь,
Вступает на небесный пьедестал.
 
 
Проснулась муза, словно птичка в клетке,
Забилась в ней, как травка на ветру,
И стала подбирать со дна объедки
И теребить гитарную струну.
 
 
Она запела страшно хриплым лаем
И трогала рукою восемь струн,
И начала с того, что все не знают,
И в этом её голос утонул.
 
 
Скрести сусеки с каждой новой рифмой,
В иллюзиях плескаться голышом,
Я не хочу, но жизнь однообразно тиха,
Пока я в ней богатство не нашёл.
 
 
Ведь жить в иллюзиях довольно интересно,
Не надо в буднях заедать себя,
И словно зуммер во всех трубках повсеместно
Не будет нудно жизнь сжигать меня.
 
 
Мой милый друг! Мой дорогой читатель!
Я буду жить в иллюзиях и снах,
Я начинаю жить, как реалист-мечтатель,
И буду взвешивать на призрачных весах.
 

хочу тайну

 
Там, где нет тайн, там мне неинтересно,
Там всё открыто было без меня,
Там всё и без меня уже известно,
Бесспорно, там умру со скуки я.
 
 
В моём окне большой простор для мысли,
Лишь скуку навевает свод проблем,
А фразы «как обычно», «как всегда» вчера прокисли,
Мой ум не терпит даже запах схем.
 
 
Но чувствую, как леность наступает,
И жизнь меня совсем не веселит,
И, кажется мне, тускло догорает
Передо мной её последний хит.
 
 
И я устану, сяду на скамейку,
И буду проводить на ней весь день,
И не хочу искать в стене лазейку,
В которую за мной не просочится лень.
 
 
Пойдём со мной, в тебе таится тайна,
Мне близок вкус твоих речей и снов,
Ты неизвестно словно слово «сплайна»,
Тебя я долго познавать готов.
 
 
Идём! Забудь дома-коробки
На берегу озёр моей реки,
Я разожгу огонь, и на двухместной лодке
Огню возить мы станем ветки и стволы.
 

житейское

 
Каждый хочет уюта,
Каждый хочет тепла,
Каждый хочет, чтобы рядом
Сладко спала жена.
Каждый хочет о войнах
Узнавать из газет,
Хотя лучше, когда
Этих войн совсем нет.
 

я однажды подумал

 
Я однажды подумал: мне б уехать с тобою
На хрустальной карете далеко-далеко,
Где прибрежные камни море гладит волнами
И лазурною пеной оживляет песок.
 
 
Я однажды подумал: ты – моя королева!
Я построю тебе самый лучший дворец!
Но ты лишь рассмеялась, почесала колено
И сказала: «Пойдём, доедим холодец».
 
 
Я однажды подумал: почему я так жалок?
Почему так бездарно я жгу свои дни?
Почему я на море не вижу русалок?
Почему я на небе не вижу звезды?
 
 
Я однажды подумал: моя ниша бесцветна,
Я – художник и должен раскрасить её.
Ты сказала сквозь сон: «У тебя едет крыша».
Я однажды подумал: Да к чему это всё?
 

усталость

 
Прости меня,
Но я не знаю, что писать,
Наверно, я устал
Иллюзии питать.
 

объяснение

 
Да не влюбляйся ты в меня!
Молчу. К тебе я равнодушен.
И не достоин буду я
Тебе быть самым лучшим мужем.
 
 
И не учи, и не учи
Меня любви своей вовек,
Ты ревностью свой ум погубишь,
А я такой же человек.
 
 
Мне трудно видеть твою боль
И твои ложные надежды,
И не нужна мне эта роль,
Мы не такие, как были прежде.
 
 
Мне нужно было бы замкнуться,
Чтоб не тревожить твоё сердце,
И на твой свет не обернуться,
Но я – не мастер, я – невежда.
 
 
Но я тогда был дилетантом,
Да и сейчас я не знаток,
Я праздничным лишь демонстрантом
Шагал по жизни, как уж мог.
 
 
И в своём марше я заметил,
Как ты в меня смогла влюбиться,
Как стала ты светлее света,
И я стал злиться.
 
 
И вот теперь и ты в обиде,
Твой ум, лицо, – всё выдаёт,
Ты вся как будто бы избита,
И столько вдруг ужасных слов.
 
 
Ты мне грозишь: «Наступит время,
Тебя отвергнет кто-нибудь,
И ты узнаешь столько боли,
Что не забудешь эту смерть».
 

поэт сам для себя

 
Она увидела в моей руке перо
И засмеялась, выдыхая шутку,
И прозвала за грустные стихи Пьеро
И посадила в клумбу.
 
 
Она смеётся, загубив последний
Ещё не давший плода стебелёк,
Как будто я бесчувственный и медный,
Как будто я – растёр – плевок.
 
 
Не убежать – навязчивые мысли,
Со всех сторон измена и сомненья,
Я струны рвал, теперь они провисли,
Их не настроить, им нужна любовь.
 

мой идеал

 
Ну, что в ней такого? Что?
А я дни напролёт думаю только о ней.
Из женщин мне больше не нужен никто,
Только она. Все мысли о ней.
 
 
Я иду по улице. Неужели она?
Ошибся!… Жаль!… Бывает.
А сердце от чувств качает так,
Что рванёт и заполыхает.
 
 
Я стою и смотрю на неё. Она – королева!
И об этом знаю не только я.
Она разговаривает с кем-то от меня слева
И не замечает меня.
 
 
Нет, заметила! Идёт ко мне. Улыбается.
Здравствуй! – Здравствуй! Знала бы, что я вложил в это слово,
Моя королева! На земле все люди влюбляются,
Но я готов умереть.
 
 
И я боюсь этой любви. Что в ней такого, в моей королеве?
Знает ли, какой разожгла огонь?
Узнает ли в этих словах себя?
Я надеюсь, что когда-нибудь покажу их ей.
 
 
И тогда она улыбнётся и станет любить меня дальше,
Я это знаю.
Не знаю до конца лишь одного.
Но дорогие вещи любят тишину.
 

про одну даму

 
Однажды я встретил увядшую даму Нади,
Она пригласила меня к ней в гости зайти,
Был выпит коньяк, был съеден салат,
Мы вышли освежиться на лоджию-сад.
 
 
И она рассказала мне историю растраченных чувств,
О первой любви, которой не понят было вкус,
О смене постелей – хронике юных забав.
О пятнах на платье, о тех, кто припрятан был в шкаф.
 
 
О том, что она превратилась в бесчувственный агрегат,
Что вместо ласки – зима, и вместо слов нежности – мат,
О том, что нет у любви ни радости, ни тепла,
О том, что она так несчастна, о том, что она так одна.
 
 
И теперь она понимает, что ей нужно было ждать,
Но ей так безумно хотелось в этом не опоздать,
И свет превратился в тень. У бабочки Нади
Куда-то пропали крылья, а других не найти.
 

выступление

 
Я поднимаю занавес. Тишина.
Секунда, другая… В зрительном зале тьма.
Ни шёпота, ни даже скрипа, ни шарканья ног,
Ни громких глотков пьющего жадно сок.
 
 
Минута, другая… Всё тишина.
Не доброе чувствует сердца тугая струна,
Ведь в зале даже не дышат и не сопят,
В зрительном зале, причмокивая, не спят.
 
 
Я зажигаю свет; все стрелы – в глаза,
Жмурюсь от боли, глаза будто жалит гюрза,
Потом привыкаю, смотрю жалкий, как трус,
А зрительный зал, зрительный зал пуст.
 

Из тетради №2 (21:37) 26 июня 1993 г. – (20:00) 23 мая 1994 г.

наша жизнь

 
В крупнопанельном замке
Жили я и соседи,
Смотрели сквозь окна-рамки,
Что делается на свете.
 
 
Пили, ели, женились,
Плакали, умирали
И те, кто только родились,
Их уже не вспоминали.
 
 
Лучше нам и не думать
О скорбях, болезнях и смерти,
Решили мы на досуге
Наивно, словно бы дети.
 

так начинались

 
Так начинались все войны:
Вчера было тише других,
И день был удивительно добрым,
И так было много живых.
 
 
Так начинались все беды,
Со спокойствия и тишины,
С того, что светлы так сонеты,
Что читали мы при свете луны.
 
 
Так разрастается чувство,
С мимолётной улыбки и слов,
С того, что становится пусто
Среди знакомых и снов.
 
 
Так начинаются строки
Самых красивых стихов,
Сначала невнятные слоги
И много бумажных комков.
 

и во сне холодна ко мне

 
Сегодня мне приснилась она,
Такая прекрасная и так холодна
К знакам внимания с моей стороны,
И снятся же, правда, такие ужасные сны.
 

соблазнители

 
Смотри, какой со мною по соседству растёт цветок!
Он весь таинственный и нежный, дружок,
Пышные и светлые наряды на нём,
Пойдём им полюбуемся поближе вдвоём.
 
 
Цветок, разреши тебя потрогать чуть-чуть,
Твой тонкий стебель, твои листья как-нибудь,
И аромат вдохнуть, и твой дурман,
Сорвать и выбросить, когда цветок завял.
 

жду

 
На берегу земля
Ждёт корабли зимы,
На берегу и я
Среди осенней мглы.
 
 
На берегу дожди
Стучатся в двери луж,
Дружок мой, потерпи
До первых зимних стуж.
 

Вот это ночь!

 
Вот это ночь! Сейчас я закричу!
От этих звёзд и тишины,
Но почему-то не пою,
И рта не открываю.
 

на балконе

 
Я сижу на балконе,
У меня под ногами
Протянулись дороги
Самых разных людей,
То туда, то сюда,
Днями и вечерами,
Я их всех узнаю,
Им бы быть веселей.
 

всю ночь писал стихи

 
Всю ночь писал стихи,
Под утро выдохся, как «пепси»,
Так выдыхаются французские духи
И всеми обожаемые песни.
 
 
И вот лежу теперь и не могу уснуть,
И в голове от радости усталость,
И в голове малиновые дни,
А может сны, а мира не осталось.
 

мои дни

 
Я просыпаюсь и встаю,
Я умываюсь и пою,
Я одеваюсь и иду,
Среди домов и лиц бреду.
 
 
Я то порывистый, то вялый,
То я угрюмый, то сияю,
Порой бегу, как спринтер, к людям,
Или контакт мой с ними труден.
 
 
То через силу я тружусь,
То с юмором за всё берусь,
И думаю лишь об одном.
Как бы не стать козлом.
 
 
Под вечер прихожу домой,
И редко нахожу покой.
Меня как будто прочитали,
Проснусь и всё начну сначала.
 

хотел утешить

 
Стоишь одна, перед тобой кружатся
В красивом вальсе триста нежных пар,
Тебе же оставляют любоваться
Своим весельем из угла.
 
 
Кто слышал, как ты пела, наряжаясь?
Кто подсмотрел, как ты с собой кружилась?
Надеждам сердца удивляясь,
Ты будто всё смотрела наперёд.
 
 
Но кавалеры видели иначе,
Летели стрелы, только не в неё,
Она ушла тайком куда-то, плача,
Кляня себя и лёд.
 
 
Ты смотришь в зеркало, глаза от слёз опухли,
Ты видишь смерть, отчаяние и боль.
Как будто зря всё и мечты погасли,
И к слову «вдруг» приравниваешь ноль.
 
 
Мне жаль тебя, ничем тут не поможешь,
Тебя я тоже не смогу любить.
И ты сказала, удивившись: «Ты причём тут?
Я без таких, как ты, умею жить».
 

всё ровно что-то не так

 
Вот входит вслед за победой победа,
И после веселья приходит печаль,
И Осень встаёт за спиной у Лета,
А потом рыдает и её становится жаль.
 
 
Я смотрю в окно, в нём терпимое утро.
Что принесёт мне сегодняшний день?
Мне и так хорошо и легко как будто,
Нет пустоты и, проснувшись, не лень.
 
 
Хотя кто-то настырно всё время приходит
И кого-то всегда приводит с собой,
И постоянно с собой что-то уносит,
Я заметил, что чаще всего покой.
 
 
А за ними кто-то на меня нападает,
Крепко хватая меня за грудки,
Поднимает, но вовсе не вверх, замирает
Между каплей веселья и ядом тоски.
 

не в моё сердце

 
Твои глаза прицеливаются в меня,
Твои глаза прицениваются ко мне,
Так зарождается Л. твоя,
Так образуются пустоты во мне.
 
 
Твои глаза прицеливаются в меня,
Твои глаза прицениваются ко мне,
Я не зажёг себя от тебя,
Не затаил огонь в себе.
 

у железной дороги

 
Звуки поездов – это песни странствий;
По ветвям дорог и мимо так похожих станций
Движутся вагоны, их ритмичный стук
Зовёт, зовёт, зовёт меня с собой.
 
 
Проносятся вагоны, мне оставляя ветер странствий,
И запах чёрных шпал, и пустоту в пространстве,
И кажется, что там, куда так мчится поезд,
Есть страны, о которых я мечтаю.
 

ночь

 
Месяц крылья резал облакам
острыми краями.
 
 
Облака туманом по земле
стелились слоями.
 
 
В молоке тумана лес стоял
до кореньев продрогший.
 
 
А в лесу звездой горел
костёр полуночный.
 

настроение

 
В небе ясном солнце светит,
В мире бродит призрак туч,
Ничего грустней на свете
Нет дождя свинцовых туч.
 
 
Ничего больней на свете
Нет отсутствия любви,
В небе чёрном звёзды светят,
И воркуют лунари.
 

утро субботы

 
Какой свободой утро дышит?
Два дня не будет слова «надо»,
И разум мой его не ищет,
И сердцу этого не надо.
 
 
Я ненавижу слово «надо»!
Люблю и не могу достичь «хочу».
Словом «надо» гонят стадо,
Я от бессилия хохочу.
 
 
Ведь завтра снова: надо, надо!
Я снова должен и обязан,
Два дня в неделю мне награда
За то, что пять дней был как связан.
 

приступы ностальгии

 
У памяти черты кривых зеркал,
Её забыть почти что невозможно.
Она похожа на чудесный карнавал?
Она многообразно сложна.
 
 
Но все находят в ней свой сладкий мир,
Он нравится всем покорёженным и битым,
Он украшает неприглядный быт квартир,
Который никогда не станет неизбитым.
 
 
И страшно потерять с прошедшим нить,
Она вдруг оживляет те же дни,
Что хочется вот так же интересно жить,
Как жили мы тогда, но всё исчезло в лет пыли.
 

я – рабочий

 
В промасленной и выцветшей спецовке,
Пропитанной бензином на столетья,
И равной в твёрдости мечу булатной ковки,
Откуда я пришёл такой, ответьте?
 
 
Пропахший краской, вымазанный мелом,
С причёской, затвердевшей от цемента,
С усталым, грязным, потным телом,
Я шёл, как вол, с рабочей смены.
 
 
Ни грамма мыслей в моей пыльной бестолковке,
Перед глазами лишь насущные «есть», «спать»,
Разбиты пальцы молотком, порезы от ножовки,
Но мне на это наплевать.
 
 
А дома я, довольный, лягу на диван,
И прямо на диване буду есть,
Я отдыхаю вечером, уставившись в экран,
Не спрашивая: туп я или нет?
 
 
Какие книги? В голове опилки!
А руки всё ещё строгают пол,
Я отказался от ножа и вилки,
Столовой ложкой ем тарелку макарон.
 
 
Как долго ошибался я в народе,
Какие рядом интересные ребята,
Я с ними вместе строю что-то вроде,
И лучше собеседников не надо.
 
 
Я успокоился. Мне жизнь ясна, как стол,
Всё просто в ней – работай и живи.
Я раньше строил странный частокол
Из разных «как?», «в чём смысл?» и «нет любви».
 
 
А оказалось просто: надо жить людём,
Женись, борись и нарасти детей,
Не думай слишком много ни о чём,
И как сказал поэт: побольше вбей гвоздей.