XV
Через три дня из Калабрии вернулась Джоконда. Она все время хлопотала на кухне, придумывая всевозможные кушанья: креветки в винном соусе по-сицилийски, медовые груши в горьком шоколаде, ароматные фаршированные баклажаны. Но Чефа даже не притронулась к еде.
– Синьора! Почему вы не едите? Это же так вкусно!
– Мне не хочется.
– Девочка моя, попробуйте! Пальчики оближешь!
Джоконда поднесла свое блюдо прямо ей под нос. Запах сыра и баклажан шибанул так, что Чефу тотчас же вывернуло наизнанку.
– Святые Угодники! Что с вами?
– Прости, Джоконда, меня последнее время тошнит от еды.
– И давно?
– Недели две.
– Santa Maria! Да вы беременны!
– Беременна?
Эти слова прозвучали как гром.
– Да, конечно! Поверьте мне. Уж в этих делах я разбираюсь. Вам надо сходить в больницу.
Чефу прошиб холодный пот. Она встала из-за стола.
– Я, пожалуй, пойду к себе.
Девушка сидела на своей кровати, устремив взгляд в одну точку и положив руку на живот. Она не знала, радоваться ей или нет.
Беременна. Ну да, конечно. Чувствую, что так оно и есть. Но… мы с Джиджи не были близки уже долгое время. Тогда… Этот ребенок…
В голове мелькнула мысль, как разряд молнии. В эту минуту ее затошнило и она рванула в ванную.
На другой день Чефа отправилась к врачу. Это был самый волнительный день в ее жизни. Невозможно описать это состояние! Спустя какое-то время, она уже летела домой, не видя под собой земли. Глаза ее горели.
Однако, зайдя в дом, она увидела в зале Ульриха.
Его волосы торчали в разные стороны, как патлы. И весь он был, мягко говоря, странным.
– Что ты здесь забыл? И как ты вообще сюда попал?
– Дверь была открыта. Я зашел. Я подумал, может с тобой что-то случилось?
– Что могло случиться?
– Ну же, куколка моя, не злись. А где Джоконда?
– Она на рынке. Что с твоими волосами?
– Не спал. Я принес тебе кое-что.
Ульрих развернул коричневый конверт. В нем были шелковые чулки.
– Давай сюда свою ножку.
– Ты напугал меня!
– Ну прости, прости! Я не думал, что карлики такие страшные… Давай, садись.
Не совсем понимая, что происходит, Чефа села на кровать и протянула Ульриху свою ногу.
Скорые пальцы карлика быстро побежали по маленькой стопочке Чефы. Они шулудили по ее пяточке, носочку, искусно натягивая на острые коленочки шелковые чулки.
Это были тончайшие, прозрачные, словно сотканные из воздушного золота, чулки с жемчужным отливом.
Девушка погладила кружево.
– У меня никогда не было такого роскошного белья! Ты волшебник!
– Это «Кожа Ангела». Я выплетал их всю ночь. Для тебя. Ты напоила меня вдохновением…
Он погладил Чефу по коленке. Потом поцеловал ее.
– М м м… Ты хитрец! Ты знаешь, как я люблю твои руки, Ульрих… Да. Твои руки… Когда ты гладишь меня …Вот так, как сейчас… Твои губы…
– Что-что? Моя маленькая птичка о чем-то курлычет? Мм? Ну потерпи, сейчас я дам тебе сладкую вафельку… Да… да… Знаю! У птички уже бегут слюнки! Сейчас… сейчас… Белочка дождется свой орешек… Да а а…
– Что? Что ты там делаешь?
– Где моя свинка? Мм? Свинка тоже любит вишенку. У меня есть спелая вишенка… Огро о о мная…
– Ульрих! Прекрати. Какая свинка?
– Грязная… Ненасытная…
Ульрих высунул свой длинный язык и провел им по ляжке Чефы.
– Ты вспотела. Может, побалуемся?
– Знаешь… Я сегодня не могу. Джильберто сейчас в больнице.
– Он заболел? Просквозило в замке?
– У него ангина. Разве он не говорил сегодня с тобой на эту тему? Он сказал, ты в курсе.
– Он со мной? Про свою ангину? Что-то не припомню.
– Да он еле дышит. Разве ты не заметил, он весь зеленый.
– Зеленый?…
Услышав это слово, Ульрих просиял от радости.
– Джиджи сейчас вернется. Какое-то время он будет дома. Нам лучше пока не встречаться.
– Мы можем встречаться в другом месте.
– Нет.
– Это что значит??
– Ульрих… Я… Нам надо расстаться.
– Да? Мм. Почему ты любишь причинять боль? Ты получаешь удовольствие, когда у меня душа сворачивается в комок? Твои слова обжигают. Они сверлят мне сердце. Дробят! У меня разрыв вот здесь, в груди! Запуском нервы расшатала!
Чефа подняла на него свои глаза: огромные, холодные, как у стрекозы.
– Я люблю тебя, Ульрих.
– Это ты сейчас репетируешь сцены из спектакля? Но что-то я не вижу зрителей. Потому что театр твой – дешевый! Ты как-то быстро меняешь декорации. Теперь я все понял! Ты последнее время как-то странно улыбаешься мне… Да… Ты может и улыбаешься, но через минуту ломаешь человеку…
– Ульрих, послушай…
– Я слышу. Да. Но чтобы познать, что такое любовь, надо страдать. А есть ли у тебя сердце? У тебя оно колотится, кровь качает, однако – сердце ли это, или просто мышечный мешочек? А – а, да – а. Я понял… Ну конечно! Зачем тебе чулочник?!
– Послушай…
– Не трать время. Ты думаешь, я тебя люблю? Да я видеть тебя не могу! Всю душу мне вытрепала! Хватит с меня!
– Ульрих! Я…
Ульрих хлопнул дверью и ушел.
XVI
– Чефа, малышка! Я хотел бы тебя попросить съездить в Лондон – отвезти заказ. Сможешь?
– Конечно, лисенок! Ты был в больнице? Что сказали врачи?
– Острая ангина. Вот, выписали какие-то пилюли. И горло надо полоскать. Еще постельный режим. Ладно, поваляюсь пока дома. Джоконда обо мне позаботится.
Джильберто второй день не вставал с постели. Сильно болело горло и он с трудом глотал. Его страшно лихорадило и он то и дело бредил, обливаясь горячим потом. По ночам его мучили кошмары и он в испуге просыпался от собственного крика. Все это его просто измотало и источило силы. Лежа под пуховым одеялом он ощущал крайнюю усталость.
Собрав свои ослабшие ноги и сунув их в расшитые бисером златотканые тапочки, он медленно пошаркал на кухню, что бы хоть что-нибудь перекусить. Джоконда готовила цыпленка в грибном соусе.
– А-а! синьор Джильберто! Как ваше здоровье? Чефа еще в Лондоне?
– Да. Она должна вернуться завтра к вечеру.
– Вы случайно не видели Пио? Я его не могу найти.
– Нет, не видел. Кстати, он мне тоже нужен. Пойду его посмотрю. Заодно подышу воздухом. Я хотел попросить Пио, чтобы он почистил лед на ступеньках. Шею можно свернуть!
Джильберто надел теплый халат, взял фонарик и пошел в новое крыло, с задней части дома, где жил Пио.
Джильберто постучал в дверь садовника, но ему не открыли. Тогда он дернул за ручку двери. Дверь была закрыта на замок. «Куда же он подевался?»
Вокруг стояла густая, зловещая тишина. Эта тишина не понравилась Джильберто сразу: с той самой минуты, как он оказался на этом острове.
Вдруг ему показалось, что кто-то проскользнул вдоль стены замка и будто растворился в кромешной тьме. Он окликнул его:
– Пио!
Но никто не отозвался. Тогда он включил фонарик и пошел в ту сторону, куда только что нырнула тень. Когда он подошел к тому месту, то увидел каменную лестницу. Она была очень крутая и вела глубоко под землю.
Джильберто стал тихо спускаться по этой лестнице, которой казалось, нет конца. Она словно тонула под фундаментом замка. Ее стоптанные, кривые ступени окунались все глубже и глубже, пока не уперлись в маленькую дверь. Джильберто открыл трухлявую дверь и понял, что попал в какой-то затхлый, гнилой подвал.
Никогда бы не догадался, что в замке есть подобные двери. Почему Джоконда не говорила мне о них?
Беглым взглядом он осмотрел этот таинственный подвал и увидел струйку света, которая пробивалась с потолка, подобно лучу. Подойдя поближе, он обнаружил лестницу, о наличии которой даже не подозревал. Деревянная лестница спускалась в подвал откуда-то сверху.
Пио? Он пошел туда? Но зачем? Что это за лестница?
– Пио!
Тишина. Джильберто решил подняться.
Лестница вела его высоко на чердак. Он крался по этой лестнице осторожно, как вор, прислушиваясь к тишине. Но ничего не было слышно. Дойдя до какой-то двери, Джильберто увидел еще одну странную лестницу, очень узкую и черную, которая вела опять вниз.
Какой-то дьявольский лабиринт! Две лестницы с разных сторон ведут к одной загадочной двери… Чердачная дверь! Наверное, она скрывает какую-то ужасную тайну! А я просто жуть как люблю ужасные тайны! Ку-ку! Тетя Альба! Вы здесь? Как мило!
Из-под двери пробивался слабый свет. Джильберто прижался к ней ухом. Там играла какая-то музыка, похожая на мелодию музыкальной шкатулки. Затем она как будто заглохла и за дверью послышались чьи-то шаги. Пио? Джильберто спокойно открыл дверь.
Перед ним предстала жуткая картина.
С высокого потолка чердачной комнаты до самого пола опускались трехъярусные люстры из кремового фарфора с человеческий рост. На каждом ярусе горели толстые свечи и горячий воск, похожий на жидкую карамель, непрерывным потоком выливался из них прямо на пол. Свечи мягко освещали комнату. Пышная барочная лепнина потолка напоминала свадебный торт. Но что это?
Под потолком целыми связками висели, нанизанные на ржавые крючки, кукольные головы с пустыми глазницами. Вылитые из белоснежного фарфора, хрупкие головы постукивали друг об дружку и звенели. Прямо посередине комнаты на грубом деревянном столе лежали кукольные части тела. Фарфоровые куклы? Вдоль правой стены на старинных шкафах нежно – голубого цвета бесконечным строем стояли готовые куклы божественной красоты.
Все они были одеты в роскошный туалет из шелкового кружева. Жемчужные волосы украшали их кругленькие головки. Но… Их лица… Они напоминали ему…
Что за… Кто это…?? Чья это комната, черт возьми?!
Рядом со шкафом на золотом столике стояла антикварная кукла. Из ее живота выплывала колыбельная.
Заводная кукла?..
– Кто здесь?
Вдруг в самом конце чердака скрипнула обшарпанная дверь и зловеще приоткрылась.
– Пио! Это ты?
Сердце Джильберто бешено колотилось. В нарастающем ужасе он начал приближаться к маленькой дверце. Помедлив перед дверью, будто находясь на пороге тайны, (а он так трепетно любил их еще с детства), он дрожащей рукой резко открыл дверь.
В черном дверном проеме стоял карлик.
– Боже, Ульрих! Что ты здесь делаешь?
Джильберто заметил зажатую в кулаке карлика деревянную коклюшку. И его лицо… Оно свернулось в дикой злобе, словно вышло из кислоты.
– Ульрих?! Может, ты объяснишь мне, что все это значит?
В эту минуту рука карлика широким и мощным взмахом рванула вверх и нанесла Джильберто первый роковой удар – прямо в пупок. От резкой боли тот загнулся в три погибели. Второй удар не заставил себя ждать. Он последовал моментально – в шею. Тонкое острие коклюшки мягко вошло в шею Джильберто, как в масло.
Теплая волна крови потекла по руке карлика…
Через минуту Джильберто уже лежал на полу в липкой луже, беспомощный и бледный, изрыгая сгустки крови.
Когда дело было сделано, убийца сел на труп и спокойно закурил. Его лицо разгладилось в благодарном триумфе, как будто он только что зарубил курицу.
На праздничный бульон.
XVII
На следующий день приехала Чефа.
– С приездом, синьора Барбони! Вы как раз к ужину.
– Добрый вечер, Джоконда! Как дела?
– Синьор Джильберто не пришел сегодня к завтраку и до сих пор его не было. Вчера вечером он отправился к Пио. Я рано легла спать и не заметила, как он вернулся. Неужели он утром куда-то ушел?
– Может, в больницу?
– Почему он мне ничего не сказал? Он всегда завтракает со мной. Сейчас уже восемь вечера.
– Ну, давайте подождем.
– На фабрике его тоже не было.
– А Ульрих был на работе?
– Да, конечно.
– Я так сильно устала. Хочу немного отдохнуть. Может, Джильберто скоро появится.
– И где можно так долго пропадать? Он же болен! Oh Dio… Oh Dio… Синьора, вы так бледны. Как же вы ляжете спать голодная?
– Я часик посплю. Потом встану, поем.
– Ну, смотрите сами.
Чефа лежала в постели с открытыми глазами. Она только и думала о таинственном исчезновении Джильберто. Это ее возмутило.
Вообще то, в последнее время у Джильберто вошло в привычку исчезать из дома с утра пораньше, никого при этом не предупредив. Он не утруждал себя сказать Чефе два слова, куда он направился. Он мог ночью ни с того ни с сего соскочить с постели и побежать на фабрику, после чего внезапно появиться. При этом он весь дрожал и трясся, как осиновый лист. Такое странное поведение Джильберто наводило Чефу на мысль – а здоров ли он?
Сейчас она так устала, что ей не особо хотелось разгадывать его глупости. И если честно, то ее мысли были вовсе не о нем. Она думала о Ульрихе.
Она вспоминала их последнюю встречу и поняла, как сильно скучает по нему. Ей не терпелось его увидеть. Вся возбужденная, она хотела было уже встать и пойти на фабрику, но вспомнила, что уже очень поздно.
Укутавшись с головой в одеяло, оставив только кнопку усеянного веснушками носа, она закрыла глаза. Однако она еще долго металась по кровати, пытаясь уснуть. В конце концов, она задремала.
Неожиданно в дверь ее спальни решительно постучали.
– Синьора Барбони!
– Да, Джоконда, я не сплю, заходи, пожалуйста!
– Простите, что на ночь глядя…
– Нашелся Джильберто?
– К сожалению, нет. Но, синьора, считаю нужным сказать вам это сейчас.
– Да, да! Что случилось?
– Семь минут назад Пио зашел в Беседку и обнаружил там настоящий бедлам! Елка как-то странно покосилась набекрень. Елочные игрушки брошены на пол, будто в агонии. На елке царит хаос. Уцелевшие игрушки торчат вкривь-вкось и сикось-накось. Santa Maria! Вы не знаете, что бы это значило?
– Нет. Я не заходила в Беседку. А где Пио?
– Он сейчас в Беседке, ждет вас. С вашего позволения, он хочет снять игрушки. По правде говоря, на дворе почти март. Не пора ли их убрать? Такое чувство, что ты в сумасшедшем доме. Конечно, разумнее было бы дождаться утра, чтобы всем этим заняться, но тут такое дело… Я бы не потревожила вас, если бы не елка. С ней что-то неладное, синьора.
– Да, Джоконда. Я сейчас же оденусь и подойду.
Чефа пришла в Беседку. Возле можжевельника, исполнявшего роль Новогодней елки, стояла Джоконда и собирала игрушки. Рядом, с маленькой лопаткой в руках, стоял Пио.
– А, синьора! Взгляните сюда. Мне это совсем не нравится. Такое чувство, что ее хотели вырвать.
– Вырвать? Но кому это надо?
– Не знаю. Видите, елка повалилась на бок и ее корни вышли наружу. Словно кто-то копался в земле. Так дело не пойдет. Елка погибнет. Надо ее выровнять. Не хотелось бы оставлять это до завтра. Пожалуйста, снимите игрушки.
Чефа аккуратно сняла игрушки и положила в коробку. Затем Пио взял свою лопатку и воткнул ее в землю. Железный черенок лопатки уперся во что-то твердое.
– Что за черт! Лопата не хочет заходить в землю. Что-то мешает. Однако, смотрите, земля очень рыхлая. Говорю вам, все выглядит так, как будто ее вспахали. Неделю назад я поливал елку. Земля была крепко утрамбована.
Пио схватил лопату и начал энергично подкапывать корни. И тут он наткнулся на какой-то острый предмет.
– Смотрите, в земле что-то есть.
Джоконда и Чефа дружно склонились над Пио. Своими квадратными руками он принялся расчищать землю: осторожно, слой за слоем, чтобы не повредить обнаруженный в земле предмет. Еще и еще немного. Пока на поверхность земли не вышла какая-то интересная палочка.
– Что это?
– Коклюшка!
Пио попробовал ее вытащить, но она не поддавалась.
– Странно. Она не дается. Та-ак!
Засучив повыше рукава, Пио с жаром бросился откапывать коклюшку. Подождите… Вот так… сейчас…
– Господи!
Пио резко разогнулся, словно внутри него была пружина: из под земли на него смотрели чьи-то глаза, залитые черной кровью. Глаза были открыты, но не видели ничего.
– Святой Микеле! Здесь чье-то лицо!
Осторожно, одной рукой, Пио начал высвобождать лицо из земли. Рыхлая земля как будто оседала внутрь.
Еще чуть-чуть… И Пио выкопал голову… Джильберто!
– Джильберто???!!
Лицо Джоконды сделалось белым, как саван. Кучерявые волосы Пио распрямились от ужаса: в грязную, заляпанную сгустками крови, шею Джильберто, была воткнута коклюшка.
Чефа стояла, как вкопанная. Сейчас ей хотелось верить, что это сон.
Сложив свои руки в молитве, Джоконда зашептала шелестящим голосом в крепко сжатые ладони что-то непонятное. Затем она наклонилась над головой Джильберто, чтобы внимательно рассмотреть коклюшку.
– Это коклюшка Ульриха.
– С чего вы это взяли?
– Они у него с вензелями. Смотрите, вот здесь: UA и рядом корона.
Пио посмотрел внимательно.
– А что значит «А»?
– Не знаю. Фамилия поди его на А. Но я точно знаю его коклюшки. Он делает их из этого можжевельника и всегда подписывает. Они все именные.
Пио выпрямился.
– Девочки! Ничего не трогайте! Надо вызвать полицию. Это убийство.
XVIII
События этой ночи потрясли девушку.
Ульрих – убийца? Но зачем ему эта кровавая расправа?
В ее голове, словно в адской карусели, крутились страшные картины.
На следующий день после случившегося, в дом постучали. Чефа открыла дверь.
– Добрый вечер. Вы Чефа Барбони?
– Да.
– Мои искренние соболезнования. Меня зовут Лодовико Фонтана. Детектив из отдела по борьбе с преступностью. Мы можем поговорить?
– Да, проходите.
– Я расследую обстоятельства убийства вашего мужа. Итак, в вашем доме произошло крайне жестокое, я бы сказал, зверское, убийство. Как вы уже сказали, в день убийства вы находились в Англии.
– Я была в Лондоне.
– Хорощо. Мы еще раз проверим ваше алиби. Сейчас подозреваемый пока один. Это мастер чулочной фабрики… кружевник… э…
– Ульрих?
– Да. Ульрих. Его коклюшки были варварски воткнуты в тело вашего мужа. Надо же, прямо в пупок! Какой изощренный садизм! Калигула бы содрогнулся!
– Моего мужа убил Ульрих?
– В настоящее время он арестован и находится в следственном изоляторе. Свою вину он отрицает. Клянется, что его подставили. Действительно, все выглядит довольно странно. Он даже не взял на себя труд замести следы преступления! Так уж хотел убить… По видимому, убийца находился в критической точке своего безумия. Чефа, скажите, какие отношения связывают вас с Ульрихом?
– В каком смысле?
– Ну… У вас были с ним близкие отношения?
– Почему вы так решили?
– Я так не решил. Я просто спрашиваю. Простите, но вас несколько раз видели вместе.
– Но он же работает на нашей фабрике. Это естественно, когда люди общаются.
– И все таки я вынужден повторить вопрос. Какого рода отношения связывали вас и Ульриха?
– Дружеские.
– Тогда зачем вам нужно было тайно встречаться? Ульриха неоднократно видели в вашем доме. И именно тогда, когда мужа не было дома. Чефа, поверьте, что бы вы сейчас не сказали, это не будет предано огласки. Но от вас сейчас многое зависит. В конце концов судьба Ульриха.
– Это не Ульрих. Он очень добрый человек. Он не убийца. Нет!
– Поймите, я просто хочу кое-что выяснить. Мне надо понять, каков мотив преступления. Можно предположить, что это как-то связано с наследством. Ваш муж ведь совсем недавно получил наследство. Огромное состояние. А наследство, как вы сами понимаете – это тяжкое бремя. Это испытание. Не каждому оно по силам. И, осмелюсь вам заметить, опираясь на свой жизненный опыт – где наследство, там всегда резня. Однако эту версию я исключаю. Этот… Ульрих… этот… карлик не имеет к замку никакого отношения. У меня напрашивается другая версия…
– Какая?
– Ревность.
– Ревность?
– Ну да. К примеру, вам наскучила слишком пресная еда и вы захотели добавить в нее экзотические пряности. Но, добавляя такие пикантные специи в блюдо, нужно быть очень осторожным… Можно легко переборщить…
– Да. Я поняла к чему вы клоните. Но в таком случае ревновать должен муж. Убивают любовников, а не наоборот.
– Н..да? Что – то в камере я не заметил Бельмондо… Знаете, если бы я был карликом, а у меня была бы такая роскошная любовница, я бы убил вашего мужа. Из ревности.
– Ульрих не смог бы этого сделать…
– По видимому, вы плохо разбираетесь в людях. Знаете, кое-кто высказал свои подозрения…
– Какие подозрения?
– Вы не похожи на убитую горем вдову.
– Я держусь из последних сил!
– Да? Выглядите вы чудесно.
– Каждый переживает горе по-своему. Кому интересны мои стенания? Вы сказали – ревность? Это так странно… Совсем недавно Джильберто рассказал мне про девушку… Ее выловили в канале… В Венеции. Любовник разрубил ее на куски, приревновав к мужу… Вы думаете… это… Простите, но мне как-то нехорошо. Мы можем отложить наш разговор?
– Хорошо. Встретимся позже.
Ульрих убил Джильберто? Но зачем? Ей было неприятно думать об этом. Она не хотела в это верить. Измученная своими разгадками, Чефа прилегла на кровать. Свернувшись калачиком, девушка подумала, что сможет забыться сном. Утро вечера мудренее. Но ей не спалось. За окном завывал ветер. Она почему-то вспомнила слова Джильберто: «Я мечтаю о длинном кашне. Здесь очень сильные ветра». Сквозь поток бессвязных мыслей, она услышала чье-то слабое дыхание на той стороне кровати, где когда-то спал ее муж.
Набравшись смелости, она повернула голову в левую сторону. На кровати лежал Джильберто. Сердце Чефы ушло в пятки.
– Что ты здесь делаешь?
Окровавленный рот Джильберто прошипел одно лишь слово:
«Че е рда а а к…»
Парализованной от безумного страха рукой, она ударила по лицу Джильберто. Ты не настоящий! Уходи! Призрак тут же распался.
Это просто видение… просто видение…
Обессиленная от страха, вся в поту, Чефа, собравшись духом, соскочила с кровати. Ей было так страшно, что уже не страшно.
Чердак! Что это значит? Чердак…
Я должна. Должна…
Чефа взяла фонарик и отправилась на третий этаж. Подойдя к лестнице, где умерла Альба, она остановилась.
Я должна это сделать. Это не Ульрих!… Не Ульрих…
Она осторожно покралась по черным, гнилым ступеням. Деревянные ступени, на которые она только что ступала, скрипели, и создавалось впечатление, что за ней кто-то идет по пятам.
Это всего лишь ступени… Старые ступени…
Лестница закончилась и девушка увидела дверь.
Однако от этой двери вниз спускалась еще одна лестница.
Чефа решительно дернула ручку двери и та спокойно отворилась. В комнате было темно. Выключателя здесь не было, лишь три огромные люстры с потухшими свечами. Пройдя через всю комнату, в конце она обнаружила необычную дверь. Она была разрисована и отличалась от всех дверей своими размерами.
Какая маленькая дверь. Как в кукольном домике!
Девушка подошла поближе. Дверь была как бы утоплена внутрь и слегка приоткрытой.
Шагнув в эту дверь, Чефа почувствовала, что находится в тесной, но очень уютной комнатке. Она подняла над собой фонарик, чтобы осветить комнату. А вот и выключатель. Чефа щелкнула кнопкой старинного, заросшего краской выключателя. В комнате зажегся свет.
Боже! Да это же детская комната!
Посередине комнаты стояла детская золотая карета.
Какая роскошная карета! Сказочная…
По всему полу валялись старые игрушки: солдаты-марионетки, безглазые куколки, штопанная обезьяна.
К правой стене прижались две железные кроватки.
Внутри каждой кроватки стояли крошечные голубые ботиночки.
Чьи это кроватки?
В углу комнаты чернел деревянный шкафчик в форме виолончели. На нем пылилась какая-то коробка. Чефа взяла ее в руки и открыла крышку. Внутри коробки, на пожелтевшей вате, лежали елочные игрушки. Стеклянный зайчик. Гороховый стручок. Чефа аккуратно выложила игрушки на стол.
…«Что-то синее, что-то подаренное…»
Сердце сжалось у нее в груди.
Тревожная догадка сверлила ей мозг.
И тут, на столе она увидела чей-то портрет в черной бархатной раме. Девушка взглянула на портрет. На потускневшей фотографии у Новогодней елки сидела графиня Альба. Она держала на коленях двух мальчиков. Это были близнецы. Празднично одетые, с пышными бантами-бабочками в горошек. На фотографии размытыми чернилами было написано:
Графиня Альба Альдеморо
Уго Альдеморо Ульрих Альдеморо
1941… год
*** РОЖДЕСТВО ***
на память любимым сыновьям от мамы
Мамы? Ульрих сын графини Альдеморо?
Чефа мешком села на стул. У нее был шок.
Уго и Ульрих Альдеморо… Значит их двое…
…«Уго! Его зовут Уго. Я его знаю»…
Чефа встала со стула, судорожно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Ее взгляд метался по комнате.
Это комната мальчиков. Господи! Графиня прятала их на чердаке? Но зачем?
Чефа вновь и вновь смотрела на фотографию, и бережно гладила ее рукой.
Близнецы… Карлики… Значит… тогда, на фабрике был Уго!
Постой… Или… О, боже!… Кто же тогда… А может они…
У нее закружилась голова. Ее страшно затошнило – то ли от жуткого потрясения, то ли от того, что она ждала ребенка. Ребенка от Ульриха. Она трепетно обняла свой живот: «Потерпи, малыш, все будет хорошо…» Леденящий ужас застыл прямо в груди… Ей стало вдруг все понятно. Тот, кто убил Джильберто, убил и графиню – свою мать. Но кто? И кто из них сейчас в тюрьме…
Пытаясь справиться с тошнотой, она облокотилась о стол. На столе лежал журнал. На обложке журнала красовалась фотография: Альба бережно прижимает к сердцу два кружевных конверта, перевязанных голубой лентой. Фотография и текст страницы были сильно затерты. Было видно, что эту страницу часто перечитывали. На ней было написано:
«17 октября 1937… года в Венеции, в больнице Св. Рафаиле, у графини Альбы Альдеморо родились близнецы. Мальчикам дали имена – Ульрих и Уго.
Счастливый отец близнецов – немецкий аристократ из Лондона Отто Кёне…
Состоится ли свадьба графини Альбы Альдеморо и Отто Кёне? Мы будем следить за событиями.»
… – У тебя имя не итальянского происхождения…
… — Оно переводится как богатый…
… – Но ты не похож на богача…
Ульрих наследник империи Альдеморо… Так же как и Уго. Но, если в тюрьме все-таки Ульрих, где же тогда Уго?
В комнате стояла звенящая тишина. Было лишь слышно, как с прогнившего потолка капает вода.
Чефа догадалась, что все это время Ульрих жил здесь, в своем родном доме, на этом чердаке, в той комнате, где нет выключателя. А поднимался он сюда по второй, потайной лестнице. Поэтому его никто не видел. На этом же чердаке прошло его детство. Его и Уго.
Вдруг гробовую тишину детской комнаты прервала музыка, похожая на музыкальную шкатулку. Та самая, которую она уже слышала в замке.
Чефа медленно повернула голову назад.
На полу, у самой двери, стояла фарфоровая кукла. Из ее пупка лилась колыбельная: «Баю бай, мой мальчик, баю бай!»
– Кто здесь?
Дверные петли заскрипели и дверь в комнату закрылась. За дверью стоял карлик. В правой руке он сжимал коклюшку.
– Уго?…
В этот самый момент за окнами послышался вой полицейской сирены…
ДВА ГОДА СПУСТЯ
Лето.
Чефа сидит на полянке возле дома. Рядом счастливый Ульрих играет с маленьким сыном.