Доктор Харрис слишком поздно понял, что обидел её своими словами, и рванул за ней, перехватив её за руку у самого экипажа.
– Биатрис, прости меня. Сболтнул сдуру глупость.
– Да ладно, Джастин, ты мне за сегодняшний день столько гадостей наговорил. Одной больше, одной меньше.
– Ну прости, старого дурака, – он развернул её к себе, – Спасибо тебе, Биатрис, за всё. Я просто не могу поверить. Спасибо. Я как никто другой, знаю, чего тебе это стоило.
Он поднёс её руку к губам и поцеловал. От неожиданности Бетси замерла, а затем быстрым движением выдернула руку и невольно смутившись, ответила:
– Надеюсь, ты позаботишься о моей племяннице, – а потом, бросив беглый взгляд на молодых людей, быстро добавила, – Обо всех. Раз тебе больше заняться нечем. Не хотелось бы думать, что все мои труды были напрасны, – она попыталась скрыть неловкость.
– А ведь она тебе внучка? А, Биатрис?
– Джастин с улыбкой попытался заглянуть ей в глаза.
– Сам ты дед, – фыркнула Бетси.
– А совсем скоро она родит тебе правнука, – доктор уже вовсю веселился.
– Да иди ты к чёрту, Харрис, – она оттолкнула его, – Иди сам возись с этой мелюзгой, и пусть они тебе там рожают внуков, правнуков, а меня в это не втягивай.
Мистер Харрис быстро перехватил её руку и снова прижал к своим губам.
– Не злись. И правда спасибо. Спасибо, что решилась на это ради них, и, – он замялся, – и ради себя. И прости, если сегодня обидел тебя.
Бетси снова выдернула руку, развернулась и мгновенно скрылась в экипаже, тут же вынырнула обратно и впихнула ничего не понимающему доктору в руки мешки с монетами, бросила:
– Забирай. И проваливай. Как вы мне уже все надоели.
Доктор переводил непонимающий взгляд с денег на неё.
– Ну это, считай, её приданое. Когда-то я обещала её матери, и теперь моя совесть чиста. Часть правда пришлось сегодня отдать, искупая грехи вашего героя, но я думаю, того, что осталось, достаточно для того, чтобы она не чувствовала себя нищенкой без роду, без племени. И нечего на меня так таращится. Это её деньги. Я не подаю, – и переведя взгляд через плечо доктора, с усмешкой сказала, – Хотя, глядя на этих блаженных, думаю, что деньги им особо и не нужны, – а потом со вздохом добавила, – Не дай им наделать новых глупостей, если сможешь, конечно, – и устыдившись этих неожиданно вырвавшихся слов, она толкнула растерявшегося доктора, и кинув, – Всё, проваливай, – быстро скрылась в своём экипаже.
Доктор Харрис развернулся и отдав, не глядя Адларду деньги, наконец-то посмотрел на Двейна и Эбби и пошёл им навстречу.
Двейн смотрел ему прямо в глаза, наклонив голову набок и грустно улыбаясь. Доктор протянул ему руку, открывая ладонь, а Вей ответил рукопожатием. Доктор крепко сжал его ладонь, а потом за руку притянул Двейна к себе и обнял, похлопав по плечу:
– Мальчик мой, неужели это ты? Ты даже представить себе не можешь, какой ты везунчик. Как уж там сложились звёзды над твоей головой, я не знаю, но то, что ты сегодня получил лучший подарок судьбы, это я тебе могу сказать точно.
Парень уткнулся ему в плечо, пытаясь сдержать подступившие слёзы:
– Спасибо. Спасибо за всё. Даже не знаю, как выразить свою благодарность.
– Не надо. Я всё понимаю. И я очень рад за тебя, сынок, искренне рад, что всё так сложилось, – сердце доктора сжалось от неожиданно вырвавшегося обращения, опасаясь реакции парня.
Двейн, все так же уткнувшись ему в плечо, всхлипнул. Мистер Харрис молча похлопал его по спине, едва справляясь с охватившими его чувствами. Эбби бросилась доктору в объятия, плача и шепча:
– Спасибо. Спасибо. У нас получилось. Получилось. Мы спасли его. У нас получилось.
Мистер Харрис поднял глаза вверх, пытаясь сдержать подступившие слёзы. Сжимая в объятиях этих настрадавшихся, измученных, брошенных всеми детей, ему казалось, что сердце его сейчас остановится. Впервые за много лет он ощутил душевное тепло и чувства затопили его с головой, и чтобы не разрыдаться вместе с ними, он севшим, дрожащим от эмоций голосом сказал:
– Ну хватит, хватит уже. Развели сырость. А ещё будущие родители, называется. Хотите, чтобы ваш сын родился плаксой?
Двейн и Эбби одновременно подняли на него красные от слёз глаза.
– Сын? – спросил парень, – А откуда Вы знаете, что будет сын?
– Ну… – доктор выдержал паузу, – этот малый столько продержался и выжил вопреки всему, что если с таким характером родится девочка, то вы мои дорогие пропали. Хотя, – он обернулся на звук удалявшегося экипажа, – если она пойдёт в свою прабабку, то я уже ничему не удивлюсь, – он рассмеялся, сгребая их в свои объятия, и впервые за последние несколько дней счастливо вдохнув полной грудью. Эбби с Веем тоже засмеялись сквозь вновь подступившие слёзы.
– Ну всё. Пошли уже отсюда, – и поймав на себе две пары удивлённых глаз, продолжил, – Отдохнёте у меня, а потом поедем оформлять ваше наследство. Я же обещал помочь. Как вы думаете? Заслужил я несколько недель отдыха за пятнадцать лет практики?
Он подставил своё плечо Двейну. Парень с благодарностью опёрся на него, чувствуя, что силы его уже на исходе, и заковылял в сторону экипажа. Перехватив встревоженный взгляд девушки, доктор сказал:
– Надо будет тебя подлатать, что-то ты совсем расклеился. Не всё же время мы тебя будем на себе таскать.
– Я могу и сам, – обиженно пробурчал себе под нос Двейн, сделав попытку освободиться.
– Ладно, иди уже, герой, – доктор ласково потрепал его по волосам.
В ответ Двейн вымученно улыбнулся, молча ткнувшись в его плечо, выражая свою признательность.
***
Уезжая, Бетси зачем-то обернулась. Ведь знала, что не стоит этого делать, но не смогла устоять. Она увидела, как Джастин сжимал в своих объятиях эту непутёвую молодёжь. А они жались к нему, как маленькие дети, ища защиты и утешения.
«Кто он им? Только ли пережитые отчаяние, горе и страх толкнули их в его объятия? Или? Чем он заслужил это? Как тоже прожив жизнь, полную боли и отчаяния, он заслужил сейчас любовь и уважение этих двоих? Чем она хуже?» Последняя мысль застала её врасплох. «Да о чём я вообще? Не нужны мне все эти сопли и лишние проблемы. Или всё-таки нужны?»
Бетси не могла понять, что с ней сейчас творилось. Отчего так болело и ныло в груди? Почему ей было так плохо сейчас? И вдруг простая мысль возникла в её голове, расставив всё наконец по своим местам и заставив её разрыдаться: «Как бы я хотела сейчас стоять вместе с ними, обнявшись, утешая и ища утешения себе».
Бетси впервые за последние два десятка лет рыдала в голос, позволяя наконец своей душе очиститься и переродиться, оставив позади все страхи, тревоги, ненависть и злость, отчаяние и невыносимую боль. Вот только пожалеть и утешить её сейчас было некому. «Проклятый характер… проклятый….»
***
Двейн устало откинулся на спинку сиденья в экипаже и закрыл глаза. Его всё ещё била нервная дрожь и он никак не мог успокоиться. Эбби прижалась к его груди, слушая гулкие удары сердца. Она тоже всё ещё не могла поверить в то, что он наконец был рядом.
Двейн вдруг неожиданно выпрямился и начал сосредоточенно перебирать складки её платья. Эбби с недоумением и тревогой смотрела на него во все глаза. Не обращая на неё внимания, парень продолжал что-то нащупывать сквозь ткань, а потом облегчённо выдохнув, запустил руку в потайной карман её платья и что-то вытащил из него. Девушка, ничего не понимая, растерянно смотрела на него. Вей разжал руку и Эбби узнала кружевной платок. Она уже знала, что в нём, и прикрыв рот рукой, подняла на него полные слёз глаза и выдохнула:
– Я думала, что потеряла её тогда.
Двейн приоткрыл платок и молча протянул ей шпильку. Побледневшая девушка прошептала:
– Если бы только знал, сколько слёз я по ней выплакала. Как жалела, что не смогла сохранить.
Испугавшись её бледности, Вей быстро прошептал:
– Прости, детка. Тогда в тот день я положил её в карман твоего платья, зная, что ты точно его наденешь. А потом забыл про неё. Прости меня, – он нагнулся и поцеловал её ладошку.
Она нежно погладила его по волосам, а Двейн поднял на неё глаза и снова протянул ей свой подарок. Эбби аккуратно взяла шпильку и зажав в руке, прижала к груди. Парень вопросительно посмотрел на неё.
– Если у нас родится дочь, то я хочу передать её ей.
Двейн сгрёб её в охапку, прижимая к себе, и который раз за сегодняшний день поцеловал в макушку, а потом тихо прошептал:
– Эбби, давай пообещаем, что больше никогда не расстанемся. Знаю, что это глупо, но давай сейчас пообещаем друг другу.
– Обещаю, – она подняла на него влюблённые глаза, – Куда я без тебя?
– И я обещаю, что всегда буду рядом, – он нежно коснулся её губ, – и больше тебя никуда не отпущу.
Сидевший напротив них Джастин отвернулся к окну и грустно улыбнулся.
«Господи, какие они всё-таки ещё дети…»
***
Эбби колдовала на кухне. Ну как колдовала? Пыталась. Ей так хотелось приготовить что-нибудь очень вкусное для него, для всех. Но периодически подкатывавшая тошнота от вида некоторых продуктов мешала и отвлекала. Промучившись, Эбби в отчаянии уже была готова попросить о помощи у Адларда. Но тот как назло куда-то запропастился по поручению Джастина.
Доктор занимался Двейном, и девушка не хотела им мешать. Она так истосковалась по нему, но понимая, как он устал и измучился, она и всю эту готовку затеяла, чтобы отвлечься. Но сердце её трепетало и замирало только от одной мысли о нём. Отчаянно хотелось быть рядом, не отходить ни на шаг.
Она окончательно извелась и когда чуть не отрезала себе палец, тяжело вздохнула и наконец, отложила нож в сторону. И как только Эбби решила оставить эту безнадёжную затею, на кухне появился её спаситель. Вернулся Адлард. Быстро оглядев жалкие результаты её «готовки», привычными уверенными движениями засуетился на кухне. Девушка стояла, замерев в нерешительности, не зная, что ей делать. Адлард бросал на неё быстрые взгляды, загадочно как-то по-доброму улыбаясь. Эбби, не понимая в чём причина такого поведения всегда скупого на эмоции слуги, растерялась.
– Будут какие-нибудь пожелания на счёт ужина, Мисс Эбби?
Она тут же оживилась и начала, размахивая руками, рассказывать, что именно она хотела приготовить. Спустя время на кухне что-то зашипело и зашкварчало, наполняя её ароматом еды. Но, как только дело дошло до разделки мяса, Эбби мгновенно побледнела. Увидев это, Адлард наконец осторожно выпроводил её с кухни. Эбби была ему бесконечно благодарна.
В доме стояла тишина. Было только слышно, как в камине в гостиной потрескивали поленья. Эбби неслышно двинулась в сторону манящего тепла. Но только войдя в комнату, она замерла на пороге, увидев Двейна.
Он сидел в кресле у камина. Бледный, осунувшийся, он спал. Присев перевести дух после всех этих манипуляций доктора, он не заметил, как отключился. Огонь сделал своё дело, даря тепло, чувство покоя и уюта.
Эбби на дрожащих подгибающихся ногах прошла через комнату, не отрывая от него влюблённых глаз, а затем осторожно опустилась на пол у его ног. Её глаза оказались на уровне его руки, лежащей на колене. Костяшки пальцев были сбиты в кровь. Она осторожно еле касаясь провела дрожащими пальцами по ссадинам и поцеловав, тихо легла щекой на его руку и обхватив руками его колено, закрыла глаза и тихо заплакала. Слёзы текли, выпуская наружу весь ужас последних дней, заполняя её сердце любовью, жалостью, беспокойством, тревогой и безграничным счастьем, от того, что он жив, что он с ней, рядом. Она сидела, не смея пошевелиться.
Так её и застал доктор Харрис, замерев в дверях гостиной. Он растерялся от того, что стал невольным свидетелем этого душевного, трогательного и какого-то интимного проявления её чувств. Он ещё немного полюбовался этим, незаметно крадя несколько секунд их трогательного счастья. А потом, грустно улыбнувшись, тихо вышел, так и оставшись незамеченным, осторожно прикрыв за собой дверь.
Эбби казалось, что время остановилось. Ей было сейчас так хорошо, так спокойно, так правильно. Но девушка неожиданно отстранилась, как будто что-то вспомнив, она поднялась на ноги, сняла с шеи его крестик и осторожно наклонилась, стараясь, как можно аккуратнее одеть его ему на шею. И тут она встретилась взглядом с парой карих глаз, смотрящих на неё в упор с нежностью и любовью.
– И что это Вы такое делаете, мисс Уэлби? – спросил он, улыбаясь.
Девушка замерла от неожиданности, а потом всё также не отстраняясь, прошептала:
– Я… Я подумала, что… – а потом выдохнув, совсем тихо, – Я прошу, разреши мне сделать это. Так мне будет спокойнее. Пожалуйста…
Он молча нагнул голову, а она дрожащими руками одела ему на шею крестик его матери. Двейн поднял голову и взяв её руку в свою ладонь, приложил к губам. А потом неожиданно потянул девушку на себя. Она вскрикнула, и сама не поняла, как оказалась у него на коленях. Он смотрел на неё влюблёнными глазами и нежно провёл рукой по её щеке. Эбби умирала от нежности под этим взглядом, но тут же напряглась, вспомнив о его поломанных рёбрах, и попыталась отстраниться от него и встать. А Двейн, не разрывая взгляда, ещё теснее прижал её к себе.
– Тебе же больно?
– Если ты не перестанешь дёргаться и убегать, то да.
Она тут же замерла.
Двейн запустил руку в её локоны, притягивая её к себе, и нежно поцеловал. Поначалу трепетный и осторожный поцелуй быстро перерос с страстный и обжигающий. Он просто упивался сладостью, мягкостью и теплом её губ. А когда воздуха перестало хватать обоим, он отстранился со стоном, хрипло выдохнув:
– Эбби, этот поцелуй снился мне каждую ночь. Это правда не сон? Ты правда со мной?
Она молча кивнула, обнимая его за шею и прижимаясь к нему. Дыхание и сердцебиение сбилось у обоих. Немного успокоившись, Двейн тихо сказал:
– Эбби, прости меня. Прости за то, что нам пришлось всё это пережить. Прости, что не сумел предотвратить и позволил всему этому случиться в нашей жизни.
Она отстранилась и приложила палец к его губам.
– Не надо. Давай не будем больше это вспоминать.
Он поцеловал её пальчики и прижав её ладонь к своему сердцу и глядя в глаза, сказал:
– Детка, я хочу, чтобы ты знала, – он замолчал, пытаясь хоть немного успокоиться, – Ты знаешь, я так устал…
Она с тревогой удивлённо распахнула глаза.
– Я так устал терять и бояться. Всё. Я не хочу вспоминать прошлое и жить старыми обидами и страхами. Эбби малышка, я ведь поверил, что потерял тебя навсегда, и я правда думал, что никогда не увижу тебя, – из глаз его потекли слёзы, – Все эти дни я горел в своём аду, душа моя умирала в невыносимых муках, сгорая от чувства вины и горя.
Эбби вся трепетала в его руках, осторожно стирая слёзы с его лица.
– Я знаю. Я тоже… сердце моё умирало, не давая сделать вдох.
– Теперь я знаю, как это жить без тебя, – он уже не стеснялся своих слёз, – Нет, не жить, а медленно умирать.
Двейн замолчал, сглатывая слёзы, которые не давали ему говорить. Эбби прижалась к его груди и обнимая, тоже плакала. Гладя её по спине дрожащей рукой и успокаивая, он тихо шептал ей:
– Ты знаешь, любимая, как всё это не важно теперь. Всё, о чём мы спорили тогда. Так неважно и глупо. Я усвоил Его урок, усвоил навсегда. Это чудо, что мы выжили, что мы вместе. Он подарил нам шанс, – голос его дрожал и срывался, он прижимал её к себе всё крепче, – и я не смею просить у него, чего-то большего. Всё, что мог, Он мне уже подарил, показав, как это бесценно… Я так отчаянно, так сумасшедше люблю тебя. И отвоевав своё право на счастье, я так хочу быть любимым, быть нужным, быть счастливым. Эбби, любимая, я так хочу. Только вместе. Только с тобой я живу.
Она рыдала в его объятиях, еле слышно шепча в ответ:
– Я люблю тебя, родной… Так люблю…
Он приподнял её лицо, заставляя посмотреть себе в глаза.
– Я обещаю тебе, что больше никому тебя не отдам и никуда не отпущу. Ты только моя, слышишь, моя навсегда, и это не обсуждается. Твоё место только рядом со мной. Моя, – он смотрел на неё горящими глазами.
– Твоя, – обессиленно выдохнула она, – Навсегда, – и прижалась к его губам.
Они оба рыдали, уже не скрывая и не стесняясь своих слёз, отпуская наконец, весь кошмар и ужас последних дней, давая клятвы, успокаивая и утешая друг друга.
Отстранившись, Вей что-то достал из кармана. Второй дрожащей рукой он взял её трепещущую руку в свою. Поднял на ничего не понимающую девушку горящие глаза и сказал:
– Я сделаю всё, чтобы мы и наши дети были счастливы. Я обещаю, что мы проживём с тобой долгую и счастливую жизнь. Наша любовь даст нам силы забыть прошлое и уверенно идти по жизни рука об руку.
Он осторожно одел ей на палец изящное кольцо и прижал её руку к губам.
– Я обещаю…
Эбби смотрела на него полными слёз глазами, а потом нежно обхватила его лицо ладонями и тихо прошептала:
– Я верю. Мы, верим тебе. Я буду рядом. Я стану твоей силой. Я буду поддерживать тебя во всём. Теперь, только как ты скажешь, только с тобой, навсегда. Я люблю тебя. Теперь я тоже знаю, как это жить без тебя.
Спустя время она по-прежнему сидела у него на коленях, прижавшись к нему спиной. Он крепко обнимал её, положив свои ладони ей на живот. Они оба молча смотрели на огонь в камине красными от слёз глазами. Откровенные признания дались им тяжело. Сил сейчас осталось только на то, чтобы сидеть вот так в объятиях друг друга, залечивая любовью и заботой душевные раны и ставя «заплатки» на израненные сердца.
Двейн нежно погладил её живот и закрыв глаза, нежно прошептал ей на ухо:
– Спасибо тебе за всё.
Она накрыла его руки своими ладонями и тихо прошептала в ответ:
– Спасибо тебе.
Эпилог
Двейн Уэлби стоял у большого окна и практически остановившимся взглядом смотрел на пустую аллею своего поместья. С утра то выглядывало солнце, то снова начинал накрапывать мелкий дождь. Почти все краски схлынули с его лица, а руки дрожали. Чтобы скрыть это, он быстрым движением скрестил руки на груди, не отрывая взгляд от окна.
За его спиной в дальнем углу комнаты его четырёхлетний сынишка читал по слогам. Строгий женский голос иногда прерывал его, делая замечание. Малыш делал паузу, а потом соглашаясь с ошибкой, спокойно продолжал чтение. Родной голосок проникал прямо в душу Вея, согревая своим теплом, хотя она сейчас и рвалась на куски от страха и отчаяния.
Двейн и не заметил, как прошли эти пять с небольшим лет, которые они прожили в его родовом поместье. Все эти годы пролетели как один миг. Может, Эбби была права, и это потому, что он вернулся к своим корням, обрёл наконец принадлежащий ему по праву дом, или потому, что впервые в жизни у него была семья, с ним рядом были его родные и любимые.
Тогда, несколько лет назад они впервые приехали сюда в чужое и незнакомое им место. Наследство оформили быстро и без проблем. Куда труднее было завоевать уважение и доверие слуг, а затем и родовитых соседей. Огромный вклад в это внёс Джастин Харрис. Хороший доктор по соседству или в поместье – это невероятная роскошь. Первое время он часто к ним наведывался, а потом перед родами Эбби и вовсе перебрался на время. Роды были сложными, миниатюрная девушка с трудом произвела на свет крупного здорового малыша. Да, Джастин тогда оказался прав, у них действительно родился сын, наполнив их жизнь невероятным счастьем и радостью. Этот не по годам умный мальчик незаметно подчинил себе всю их жизнь. Так или иначе всё теперь вращалось вокруг него. Девида все обожали, а он уже умело этим пользовался. Смышленый и своенравный не по годам он уже умел настоять на своём. Единственным, кого он беспрекословно слушался был Двейн. Он, как и все обожал сынишку, но тот, как две капли воды похожий на него, испытывал перед отцом какое-то благоговейное уважение и трепет. Этот кроха так старался заслужить уважение и одобрение отца, и когда с лихвой получал их, то просто млел, пыхтя и краснея до самых ушей.
По правде сказать, был ещё один человек, которого он… с которым он не мог свободно спорить в свои четыре с половиной года и которого любил и уважал.
Вей устало улыбнулся. «Кто бы мог подумать, что именно этот человек будет играть в жизни их сына, да и во всей их жизни, такую важную роль». Но он уже давно перестал чему-то удивляться, а особенно поворотам и зигзагам собственной судьбы.
Доктор Харрис остался тогда присмотреть за слабой после тяжёлых родов Эбби. А когда она пошла на поправку и необходимости в его постоянном пребывании уже не было, Двейн без всяких долгих объяснений попросил его остаться с ними навсегда. Остаться ни как доктора или друга, а как члена семьи. Джастин был искренне тронут и не раздумывая сразу согласился. А потом, спустя время, также неожиданно и заметно волнуясь, Двейн попросил у доктора права называть его по имени и на «ты». А ещё в этот вечер он открыто признался, что уже давно относится к нему, как к отцу.
Глядя на капли дождя на стекле, Двейн снова еле заметно улыбнулся. Как Джастин тогда растерялся и растрогался, а на его глазах Двейн впервые увидел слёзы. Всегда такой выдержанный и спокойный в тот вечер он запаниковал. Вей признался ему, что никогда не знал своего отца и всю жизнь его ненавидел. И хотя сейчас они все жили в его поместье, именно такого отца, как мистер Харрис, он всегда хотел иметь. И что он сочтёт за честь, если такой человек как он, будет считать его своим сыном. Доктор был раздавлен этим признанием, но справившись с волнением, он тепло обнял парня и похлопав его по плечу, срывающимся голосом ответил, что тоже давно считает его своим сыном. С того вечера их отношения стали проще и ближе, как будто с них слетела вся лишняя шелуха условностей и предрассудков. Кроме того, Двейна тяготела роль хозяина поместья. Долгое время будучи по жизни одиночкой, он никак не мог заставить себя решать судьбы других людей, да и просто указывать каждый день, что им делать. Джастин же в силу возраста и характера легко со всем этим справлялся. Постепенно доктор взял почти все обязанности по управлению поместьем в свои руки. Двейн был за это ему безмерно благодарен, хотя он по-прежнему сам отлично вёл всю бухгалтерию и управлялся с финансами.
Но сегодня, в эту минуту, всё это было не важно. Сейчас в руках Джастина были жизни его Эбби и их ещё не рождённого ребёнка. Двейн знал, как ему сейчас нелегко. Однажды, выпив лишнего, доктор признался ему, что сложнее всего лечить близких и родных. Как невыносимо трудно в эти минуты быть только доктором и не дать эмоциям захлестнуть тебя. Но единственным человеком на земле, кому бы Двейн мог доверить жизни своих любимых, был их Джастин.
«Но почему так тихо?» – её крики сводили его с ума, но так он знал, что она жива. А эта гнетущая тишина лишала рассудка, разрывая своими безжалостными клещами его сердце на части. Двейну вдруг стало нечем дышать, он рванул ворот рубашки и со стоном опёрся рукой о стекло, а потом прижался к нему лбом и закрыл глаза. «Почему же так долго? Так невыносимо долго и тихо?» Двейн ощутил, как паника накрывает его с головой, поэтому, когда он почувствовал, как чья-то рука легла ему на плечо, он вздрогнул от неожиданности и напрягся всем телом.
– Да не изводись ты так. Смотреть страшно.
Двейн обернулся. Рядом с ним стояла Биатрис, тяжело опираясь на трость. Она ободряюще похлопала его по плечу:
– Всё будет хорошо. Ты же не хуже меня знаешь, какой наш Джастин умница. Он справится, и девочка наша справится, чего-чего, а упрямства ей не занимать.
– Да, в этом она вся в тебя, но этой маленькой девочке может не хватить сил.
Двейн устало провел рукой по лицу.
– Одно я знаю точно. Это будет наш последний ребёнок, больше этого я не переживу, – со стоном выдохнул он.
– Угу, – хмыкнула Биатрис.
Вдруг он неожиданно схватил её за руку и глядя с отчаянием прямо в глаза, выдохнул:
– Почему стало так тихо? Почему она больше не кричит?
Побледнев, он подался всем телом вперёд. Биатрис перехватила его.
– Сейчас тебе там точно делать нечего. Всё… Будет… Хорошо… И не смей больше думать о том, о чём ты подумал только что. Ты меня понял?
Двейн отвернулся к окну, пытаясь скрыть подступившие слёзы. Если бы он не знал её так близко и почти год они не жили под одной крышей, он бы точно засомневался, есть ли у неё вообще чувства.
И тут неожиданно к нему в руку осторожно протиснулась маленькая ладошка. Двейн на секунду закрыл глаза, стараясь успокоиться. Он напугал сына. Сделав глубокий вдох, он присел на корточки перед Девидом, а тот прижал свою вторую ладошку к его щеке:
– Папочка, не волнуйся. Там, у мамы в животике точно сидит девчонка. А дедушка Джастин говорит, что девчонки всегда долго собираются.
Двейн вздохнул и поцеловал сына в макушку.
– Нужно подождать, папа… А ещё, – мальчик бросил быстрый взгляд на Биатрис, – Мы с бабушкой Биатрис молились за маму и за ребёночка и за дедушку. Бабушка сказала, что Боженька обязательно им поможет и всё будет хорошо.
Двейн обернулся и через плечо посмотрел на Биатрис. Та отвела глаза в сторону, делая вид, что совсем не понимает о чём говорит этот ребёнок. Девид же потянул отца за ворот камзола, привлекая его внимание. И когда тот повернулся, прижался к нему и прошептал на самое ухо:
– Мы и за тебя молились, папочка… Бабушка сказала, что, – он на секунду задумался, вспоминая, – что… что… молитва ребёнка творит чудеса, – мальчик выдохнул, наконец-то выговорив то, что хотел.
Двейн отстранился и с любовью посмотрел на сына. Мальчик заговорщически покивал ему головой в подтверждение своих слов.
– Иди ко мне, мой замечательный умный мальчик, – Двейн подхватил сына на руки, обнимая, и поднялся на ноги.
Прижимая к себе сына, он в упор смотрел на Биатрис. Та бросила на него быстрый взгляд и пожала плечами. Двейн опустил глаза на её дрожащие руки, которыми она опиралась на трость. Перехватив его взгляд, она как можно спокойней сказала:
– Просто руки устали.
Не спуская сына с рук, Двейн сказал:
– Сынок, давай-ка поможем бабушке Биатрис присесть, а то нам достанется от деда.
Мальчик согласно закивал и заёрзал на руках у отца. Вей опустил его на пол. Девид тут же взял Биатрис за руку и потянул к дивану и с опаской посмотрев на дверь, тихо сказал:
– Бабушка, пошли, я тебе помогу, а то дед опять будет сердиться.
– Не так быстро мой мальчик, не так быстро, – а затем пробубнила себе под нос, – Сердится он будет, командир нашёлся.
Двейн задумчиво смотрел им в след.
Кто бы мог подумать ещё пять лет назад, что они не только будут жить под одной крышей с Биатрис, но и, что она станет членом их семьи. Однажды она спасла ему жизнь, подарив тогда бесценную возможность быть рядом с любимой женщиной и видеть, как растёт их сын.
***
С того дня, круто изменившего их судьбу, почти четыре года они ничего о ней не слышали. А однажды, они с Джастином отправились в город по делам и решили перекусить в трактире. Они крайне редко выбирались из поместья и уже успели отвыкнуть от этого бурлящего котла городской жизни. А передвигаться по городу с Джастином было невозможно. Каждый второй жаловался, как им всем не хватает такого хорошего доктора. Один доктор теперь не справлялся.
Вот и тогда, в тот день, сам хозяин трактира прислуживал им, угощая и снова заведя «старую песню», уговаривая доктора вернуться и сетуя на то, что с тех пор, как город наводнили молодые, да ушлые, порядка стало меньше, а вот во времена их молодости… Двейн слушал эти воспоминания в пол-уха, но когда его слух выхватил знакомое имя, он напрягся, и переведя взгляд на побледневшего Джастина, не сразу понял о чём речь. Хозяин трактира, найдя в их лице благодарных ничего не знающих слушателей, принялся в красках рассказывать, как ему до слёз жалко, что больше месяца назад сгорел лучший бордель в городе. С тех пор посетителей у него стало в разы меньше. Со слезами на глазах он жаловался, как ему жалко девочек Бетси, некоторые из которых покалечились и погибли при пожаре.
– А сама Бетси? – еле слышно выдохнул Джастин.
Хозяин трактира утёр скупую слезу и пожаловался:
– Да жива, вроде. Говорят, завалило её крышей. И вроде как ноги у неё отнялись. А кто говорит, что голову ей отшибло и она лежит без памяти. Кто что болтает. Я сам не видел.
Не сговариваясь Джастин и Двейн пулей вылетели тогда из трактира, оставив в недоумении его хозяина. Больше часа они метались по городу, пытаясь хотя бы что-то узнать о ней. Были на пепелище, но искать там было уже нечего. За всё это время оба не произнесли ни слова, боясь потерять надежду. И когда они приехали в городскую лечебницу, то уже почти отчаялись найти Биатрис.
Оказавшись в этом забытом богом заведении, Двейн почему-то вспомнил своё пребывание в тюрьме. Те же сырость, вонь и безнадёга. Со всего города сюда везли больных и увечных. Открытая под благим предлогом, городская лечебница постепенно превратилась в то место, куда свозили умирать тех, о ком некому было позаботиться. Поначалу ещё пытались отделять заразных от увечных. Но ни денег, ни рук не хватало, и всех стали укладывать в одну кучу. Только благодаря тому, что Джастин не раз бывал тут, они смогли хотя бы как-то ориентироваться в этих бесконечных лабиринтах. Ещё около часа они убили в пустую. Но всё-таки нашли её тогда. Брошенную, больную и никому не нужную.
Двейн, сразу растерявшись, оставил их тогда одних, дав возможность поговорить. Он никогда не расспрашивал Джастина о Биатрис. Эбби тогда всё рассказала ему о его чудесном спасении, и Двейн понимал, что этих двоих связывала крепкая многолетняя дружба, хотя никто из них в этом и не признавался. И когда спустя время, он увидел бледного и растерянного Джастина, который как-то спутанно объяснил ему, что она выгнала его, ругаясь и кидая в него всё, что попадало под руку, единственное, что тогда спросил Вей, – Можно ли её сейчас перевозить? – и получив в ответ растерянный кивок, ломанулся назад в лечебницу. Двейн до сих пор не знал, откуда у него тогда взялась эта смелость. Может, сразу понял, что по-другому не выйдет, но он и сейчас хорошо помнил, как Биатрис вырывалась и кричала тогда, пытаясь его ударить, пылая от стыда и смущения, и как ей казалось, унижения. Она билась с ним до последнего, когда Двейн молча подхватил её почти невесомую на руки и не обращая внимания на побои, понёс в их экипаж.
Ту дорогу домой он тоже отлично помнил. Двейн грустно улыбнулся. Джастин тогда так и не решился сесть к ним в экипаж, а примостился рядом с кучером, а Двейн оказался единственным свидетелем того, как Биатрис сначала металась и кричала, а потом затихла и тихо плакала, смотря остановившимся взглядом в окно. Двейн не трогал её и только молча следил, чтобы она не поранилась. Он как никто другой понимал, что это уязвлённая гордость рвала её душу на части, не давая дышать. Он так же, как и она привык рассчитывать по жизни только на себя, поэтому отлично знал, как тяжело попросить у кого-то помощи, как трудно кому-то довериться, а жалость, обращённая к тебе, убивает. Да, он хорошо всё это понимал, но получил от жизни слишком жестокий и дорогой урок.