Белое пятно на кровати всколыхнулось, поменяло форму, зевнуло и ответило:
– Ты кто?
– Я Инна, твой новый друг, – дрогнувшим голосом произнесла девушка. – Меня прислала за тобой мама.
– Мама? Ты знаешь, где моя мама? – Пятно зашевелилось, спрыгнуло на пол и подбежало к девушке.
Девочка лет пяти в светлой ночной рубашке прижимала к себе плюшевого кота, её глазки поблескивали в темноте. Инна присела на корточки и дотронулась до детского личика – оно горело жизнью и остатками сна.
– София, надо как можно быстрее одеться и идти со мной. Я знаю, где твои мама и папа.
– Почему они оставили меня и не пришли за мной? – спросил вялый ото сна голосок.
– Так получилось, малышка. Они хотели, но им помешали, – последовал невразумительный ответ.
– Кто?
– Монстры. – Инна не придумала ничего лучше для объяснения. – Город захватили монстры и нам нужно спасаться от них. Где твоя одежда?
– Монстры? Они напали на маму и папу? – Голос девочки тут же усилился, сбросив остатки сна.
– Нет. С ними всё хорошо. Тсс! – Инна приложила пальцы к губам девочки. – Где твоя одежда?
Девочка взяла за руку Инну и подвела её к шкафу, в темноте было трудно разобрать, где что и как лежит, но фонарик снова выручил хозяйку. Наскоро одев и обув ребенка в тёплые вещи, девушка уже подвела девочку к выходу, но та вдруг заупрямилась, её любимая игрушка осталась на кровати в комнате. Пришлось вернуться.
София схватила своего плюшевого кота, и тут в комнате что-то перебежало из одного угла в другой.
– А это ещё что такое? – Инна испугалась.
– Это Мия, наша кошка, – пролепетал беспечный детский голосок.
– Только кошек не хватало сейчас. – Девушка сделала пару шагов в сторону угла, в котором затаилось животное. – София, дорогая, бери скорей своего котика и пошли отсюда.
Из тени выглянула кошачья голова и угрожающе зашипела, глаза сверкали красными опасными огоньками, было что-то ещё, что отпугнуло девушку, и она шарахнулась прочь от мрачного убежища животного. Фонарик, что всё это время надежно горел в руках хозяйки, неуверенно кинул сноп жёлтого света в темень угла и зацепил то существо, что угрожающе зашипело и алчно щёлкнуло клыками.
– Мать твою! – Только и вырвалось из уст Инны. – София, бежим!
Схватив девочку за куртку, девушка выволокла её из комнаты, захлопнув стеклянную дверь, и как раз вовремя. С внутренней стороны на рельефное стекло кидалось, шипя и воя то, что прежде было кошкой. Теперь это был облезлый, покрытый волдырями, с кровавыми глазами и пенно-кровяной пастью зверь. Безумие и жажда крови – всё, что увидела Инна в том углу, когда фонарик высветил новую Мию, а ещё, на краткий миг девушка уловила, как зажмурились глаза этого существа от яркого света. Вирус поражал не только людей, но и животных, теперь нужно было быть ещё осторожнее, ведь город кишел ими. Но также появилось и маленькое преимущество перед чудовищным врагом – свет!
– Что с Мией? Она хочет с нами? – Девочка подошла к двери и уже хотела открыть дверь.
– Нет, малышка! Не нужно этого делать. – Инна мягко остановила детскую ладошку. – Твоя Мия больна и может тебя укусить, и ты тоже заболеешь. Ты же не хочешь заболеть, правда?
– Неа. – Девочка замотала головой, обхваченной шапочкой, связанной из цветного мохера.
– И я не хочу. И Мия не хочет. Пойдём, тебя мама и папа ждут.
– Я хочу к маме! – София тут же забыла про кошку.
– Скоро ты их увидишь, обещаю, милая. Погоди, надо кое-что взять на кухне. Я мигом. Стой на месте и жди меня. – Наказала Инна девочке.
Девчушка послушно стояла там, где её оставили, когда Инна вернулась обратно, прихватив небольшой пакет, в котором лежало несколько кухонных ножей, спички и зажигалка.
– Держи, София, ты голодная. – Девушка протянула найденный в холодильнике кусок шоколадного бисквита, завёрнутый в фольгу. – Мы будем идти медленно, чтобы ты смогла нормально покушать.
Когда они выбрались из дома, то обертка от бисквита упокоилась на одной из ступенек подъезда. Девушка и её маленькая спутница растворились в темноте ближайшей улицы.
***
Пришлось сделать остановку в одном супермаркете, малышка устала идти, а нести её на себе было весьма тяжело, да и опасно, руки должны быть свободны и готовы к отражению любой атаки. В хаосе разбросанных тележек и корзин, продуктов и мусора они пробрались к кассе, за которой лежал труп девушки, бывшей работницы магазина, лоб мертвеца был раскурочен до мозга.
Инна подобрала с прилавка плитку шоколада, открыла и отдала девочке, а сама накидала в пакет несколько шоколадных батончиков, пачку сухарей, бутылку с водой, да блок батареек и, взяв Софию за руку, повела её по подсобной лестнице в подвал здания. За стеклом супермаркета зашаркали сутулые тени, необходимо было немедленно спрятаться.
Топор в левой руке, а в правой фонарик. Склад магазина был забит коробками в хаотичные ряды до самого потолка. Инну встретили узкие проходы в полчеловека, тишина и очередная темнота. Ручка Софии ухватила и сжала край куртки старшей спутницы.
– Инна, мне страшно. Темно, – задребезжал голосок девочки. – Я хочу к маме и папе.
– Тсс, София! – Фонарик замер у их ног. – Мы скоро к ним придём, но пока побудем здесь. Не бойся, я с тобой и никому тебя не дам в обиду. Только помолчи, пожалуйста, немножко, дорогая. Хорошо?
Малышка послушно закивала головой и откусила от таявшей в пальчиках плитки шоколада кусочек. Девушка подмигнула ей и прикоснулась пальцем к ее маленькому курносому носику, вызвав улыбку девчушки.
Где-то здесь должна была быть ещё одна дверь, кроме той, что вела наверх в торговый зал магазина. Инна осторожно двигалась меж коробочных гор, София, словно маленький хвостик, шагала позади, цепко держась за куртку девушки. Луч фонарика выхватывал всё новые повороты и углы подсобного лабиринта.
Внезапно где-то совсем рядом послышался чей-то плач и невнятный шум. Это здорово напугало Инну, что бы ни было за очередным поворотом коробок, а обороняться в такой тесноте было крайне неудобно, да и отвечала она теперь не только за себя. Плач стих и шорох тоже, но тот или те, кто нарушил тишину несколько секунд назад, никуда не делись, они затаились. И от этого волосы шевелились, и мурашки бегали по всему телу.
Ещё шаг, ещё бесшумный и вечный вдох-выдох, ещё удар сердца. Где же эта чёртова дверь?
Её ослепил мощный луч света, а затем внезапный и сильный удар вышиб топор из её рук. Она потянулась за револьвером, но грубый окрик остановил Инну:
– И не думай! Руки вверх, живо! – Мужской голос сталью прошил слух. – Дёрнешься, и пулю в лоб влеплю, будь здоров.
– Это они, Гарри? – За коробками пугливый голос женщины и снова чей-то плач.
– Нет, Лиза, это люди. Женщина и… кто это за тобой прячется? Пускай выйдет на свет!
София была напугана и вцепилась Инне в ноги, не желая выходить на жестокий яркий свет.
– Это девочка, я веду её к ее матери. Пожалуйста, дайте нам уйти, здесь должен быть выход, наверху мертвяки, – прикрывая глаза от яркого света, обратилась девушка к мужчине. – Нам туда нельзя.
– Странная у тебя девочка. А может она уже больная? – Мужчина продолжал держать их на мушке света.
– Я вам могу доказать, что она безвредна. Мертвяки не выносят света, он им причиняет боль. Смотрите. – Инна обратилась к девочке. – София, милая, покажи дяде, что ты не боишься света его фонарика. Ты же храбрая девочка. Он не причинит тебе вреда. Я же тебе обещала.
Девочка нехотя отпустила Инну и дала свету себя осмотреть.
– Ну и что это доказывает? – недоверчиво буркнул мужчина.
– А то, что мы здоровые, идиот! Перестань направлять на ребёнка ружьё сейчас же. – Не выдержала девушка.
– Дамочка, такой вот ребёнок на моих глазах напал и загрыз моего друга и напарника. Я никому не верю.
– Стой, Гарри! – За коробками послышался шорох, и женщина в распахнутом пальто и с грудным младенцем на руках показалась за спиной мужчины. – Я ей верю, убери ружьё. Это же ребёнок.
– Инна, мне страшно, я хочу к маме. – София была близка к слезам.
– Гарри. Убери фонарь от ребенка, ты её пугаешь! – настаивала женщина.
Жирный сноп света дрогнув перетёк на боковые коробки. Инна села на пол и обняла девочку, та прижалась и шмыгала носиком.
– Пусти, Гарри, я хочу поговорить, – обратилась женщина к своему спутнику.
– Ты их не знаешь, Лиза. Мало ли кто они. – Мужчина преградил ей проход. – Их может быть больше. Это может быть ловушка.
– Нас двое, – устало произнесла Инна. – Я и эта кроха. Мы чертовски устали, но нам ещё топать и топать до склада на севере города. Нам нужен другой выход отсюда. Вы знаете, где он?
– Лиза, стой! Я тебя предупредил. – Мужчина с ружьём сдался напору.
Женщина подошла вплотную к сидевшей на полу и облокотившейся спиной о коробки Инне. Младенец на руках, завёрнутый в тёплое ватное одеяльце, успокоился и что-то лепетал на своём юном языке.
– Её зовут София? А вас Инна, – осторожно начала беседу женщина.
– Всё верно. – Девушка вытирала бумажной салфеткой личико девочке, вымазанное шоколадом.
– Меня зовут Лиза, а он Гарри, мы познакомились утром в этом самом магазине, когда началось всё это. Я пришла с малышом за продуктами. Как всё банально. Не правда ли?
– Ну, как вам сказать…. – запнувшись, проговорила Инна. – Конец света всегда наступает незаметно, без помп и салютов. О нём не пишут в газетах, не кричат по радио и тем более не показывают по телевизору. Он наступает в одно прекрасное утро или ночь, входит в твой дом или город, как тихий незнакомец, приветливый и скромный с виду, а на поверку оказывается чокнутым психопатом и сумасшедшим убийцей. – Горечь в её голосе усилилась и переполнилась негодованием. – И ты ничего не можешь поделать, потому что тебя не подготовили, тебя не научили, тебе не сказали. Остаётся либо сдохнуть, покорно подставив горло, словно овца на скотобойне, либо бежать прочь, без оглядки. А другого варианта и нет. Вооружиться и убивать? Нападать в ответ? Смешно. Как может горсть людей убить Конец Света? Вдумайтесь? Это всё равно, что объявить войну природе, воздуху, вселенной. Мы песчинки в этой игре жизни. И лишь ей решать, кто выживет, а кто умрёт.
Она умолкла на секунду, а затем, глубоко вдохнув воздуха, договорила, сдобрив напоследок речь бравостью:
– Но я советую, всё-таки побарахтаться. Вдруг мы, как лягушки, взобьём масло на поверхности этого ада и сможем выбраться на безопасный кусок земли.
– Ты что, философ, мать твою? – оборвал её Гарри. – Какого чёрта, ты здесь тоску наводишь и страх? Без тебя тошно до чёртиков.
– Гарри! – Остановил его голос спутницы. – Она говорит то, на что у тебя и у меня духу не хватит. Нам надо выбираться отсюда. Мне нужно спасти своего сына. Вечно мы здесь не будем отсиживаться. Они доберутся сюда.
– Вы правы, я их видела у окон, – заметила Инна. – Боюсь, что они заметили свет моего фонарика. Как зовут вашего сына?
– Никита.
– Времени нет на любезности, – Гарри сухо прервал знакомство. – Раз они уже в здании, то скоро будут здесь. Слух и нюх у них просто на зависть. Я знаю, где дверь, идёмте. Быстрее!
Мужчина вновь поднял фонарь-прожектор на уровне груди и, высвечивая углы и узкую цепь поворотов, повёл за собой женщин.
Дверь пряталась за внушительной горой тяжеленных коробок, а когда к ней удалось подобраться, то на поверку она оказалась запертой.
– Гарри, я слышу с той стороны шум, они уже здесь, Гарри! – Инна показала в ту сторону темноты, что вела к подсобной лестнице. – Они скоро будут здесь. Топором я долго провожусь, у вас ружьё, стреляйте в замок.
– А как же твой револьвер? Может, из него пальнёшь по двери? – крикнул ей мужчина.
– Его от силы хватит на один выстрел, – ответила она, нервно целясь в дрожавшую темень. – Не лучший вариант использования на дверях.
Шум и возня в отдалении усилились, теперь не нужно было напрягать слух, чтобы расслышать хрипы и шарканья, где-то с грохотом упала первая коробочная гора. А за ней…. За ней, как карты, выстроенные в ряд, стали осыпаться остальные ряды, приближаясь к той самой заветной двери.
Мужчина прицелился и выстрелил, но замок лишь покорёжило, он устоял и зловеще поблескивал в издевательской ухмылке.
– Ещё, Гарри! Ну же! – Это уже Лиза вопила, сынишка разревелся у неё на руках, испуганный диким шумом, окружившим его со всех сторон. – Давай! Прицелься, как следует.
– Коробки нас раздавят сейчас! – закричала Инна, отодвигая Софию от дрожавших коробочных колонн.
Мужчина перезарядил оружие и вновь его направил на злобно ухмылявшийся замок двери. Инна заметила нечто ползущее к ним по узкой дорожке, она подтолкнула ближе к двери Софию, готовясь прикрывать малышку, топор и револьвер были наготове в руках. Ещё секунда и…
За спиной раздался оглушительный разряд грома, молния на сей раз сокрушила вредный замок и в двери, где ранее была ручка и прорезь для ключей, теперь зияла здоровенная дыра, дверь свободно открылась. Гарри вышел первым, за ним последовала Лиза с малышом, София следом, а Инна пятилась спиной. Слишком близко к ним подползало нечто мёртвое, но при этом слишком живое.
– Инна, ну же, давай, шевели ногами! – Гарри выглянул и снова пропал в темноте дверного проёма. – Сейчас коробки рухнут.
– Я успею, ребят, я успею.
Она знала, что не успеет, если не остановит то, что подбиралось быстрее падающих картонных башен. Она направила свет фонарика в темноту и выхватила зловещую тень, крадущуюся на полусогнутых лапах и оттого казавшуюся ползущей. Это было не человеческим остатком, хрипя и изрыгая кровь, к ней подкрадывалось то, что было прежде большой собакой. Лысая морда скалилась посеревшими клыками, мёртвые глаза струили кровяные слезы, а на пол стекала багровая слюна. Ранее густая и рыжая шерсть грязными клоками покрывала облезлое тело, сплошь усеянное гноящимися волдырями.
– У Мии появились друзья. А как тебя зовут, малыш? – успела проговорить Инна.
Вместо лая мёртвая собака захрипела и встала на лапы, она больше не таилась, она пошла в наступление. Инна выстрелила, но пуля вскользь черканула голову зверя, не навредив ему. Дохлая, но весьма проворная псина оторвалась от пола и прыгнула на девушку. Инна успела выставить перед собой топор, и собачьи зубы вцепились в древко. Жуткая кровавая морда была в нескольких сантиметрах от лица девушки, от животного исходил удушающий смрад разлагающегося тела и крови. Собака навалилась всем телом на жертву и пыталась добраться до её горла.
– Блин, ну ты долго ещё? – Это был Гарри, он вновь высунулся из-за двери. – Так вот из-за чего ты осталась! С собачкой не можешь расстаться. Сейчас я тебе помогу.
Вновь прогремел гром, молния вошла в голову зверя и опалила своим огненным шлейфом ресницы и брови девушки. Череп собаки разорвало, разметав в стороны ошмётки мозга, кусочки костей и кожи. Инна наконец-то смогла стряхнуть с себя грузное тело пса, лежавшего теперь недвижно и упокоившегося окончательно. В попытке стереть с лица кровяные сгустки, липкая вонючая смесь лишь больше размазывалась по коже, что вызвало в девушке новый приступ омерзения.
– Давай живее! – прикрикнул на неё Гарри. – Тебе особое приглашение, что ли выдать? Потом красоту наведёшь.
Только она переступила порог злосчастной двери, как волна разрушения добралась до ближайшей горы коробок и похоронила спасительный выход, капитально засыпав и преградив другим мертвякам путь.
За дверью оказался аварийный выход с лестницей на улицу, никаких замков на их пути более не возникло, как впрочем, и страшных животных. На выходе им встретилась парочка покусанных и хромавших мертвецов, но на сей раз топор не сплоховал, а честно выполнил свой долг.
Им чертовски везло, пока они перебегали с одной улицу на другую, уходя всё глубже на север Старого Города. Монстры им попадались редкими малыми группами, и Инна с Гарри вполне справлялись с ними.
Небо начинало светлеть, и темп увеличили. Скоро показались металлические крыши складов, а рядом с одним из ангаров стояла в утренней тишине машина с открытым верхом без людей. Инна подбежала к автомобилю и лихорадочно озиралась по сторонам, выискивая взглядом тех, кто её обещал ждать.
– Опаздываешь, Крутая Инна. – Голос Гали раздался из приоткрывшейся двери ангара. – Мы уж поспорили с Максом, что ты не дойдёшь. Он ни за что не хотел без тебя покидать этот чёртов городишко.
– А я не одна, – улыбнулась Инна. – Со мной София, Гарри, Лиза и Никита.
– Да ты ораву с собой притащила! Чёртова дура! – Без злобы с усмешкой показался Тим. – Ума ж у тебя хватило и… яиц.
– И я по тебе соскучилась, Тими, – ухмыльнулась девушка. – А где остальные?
– Мы здесь, – отозвался голос Макса.
За Максом следом в сумеречный воздух вышли родители Софии.
– Мама! Папа! – Девочка первой их увидела и бросилась к ним.
– Девочка моя! София! – У женщины подогнулись ноги, но муж её удержал, обхватив за талию. – Солнышко, ты жива! Ты с нами.
– Что дальше по программе, шеф? – Инна обратилась к Максу, сама она любовалась маленькой сценкой воссоединения трёх фигур.
– Надо трогать отсюда, пока открыта дорога на север, – сказал он. – Эти мясоеды скоро доберутся и сюда. Ты с нами?
– А как же остальные? В машине не хватит места на всех. И где Зоя? – Только сейчас Инна заметила отсутствие бледной девушки.
– Мы её потеряли, – глухо произнёс мужчина. – Сделали остановку около одного магазина, нас стали окружать эти твари, а Зоя вдруг очнулась и понеслась прочь из машины. Гали не успела её перехватить. Видимо это был шок. Она оказалась слаба.
Макс смотрел в южную сторону города.
– Вы попытались, Макс. Не вини себя. Но что делать с остальными?
– Есть ещё одна машина, складская. Там достаточно места остальным. И бензина хватит. Они могут уехать отсюда за нами следом, а после сами решат за себя, – сказал Макс и добавил чуть дрогнувшим голосом. – Но ты поедешь в нашей машине?
– Куда ж я от вас денусь, ребятки. К тому же у нас с Тими любовь. – Инна рассмеялась и мягко пожала тёплую и такую живую ладонь Макса. – Я с вами до конца.
Две машины на рассвете покинули Старый Город, выдвинувшись на север.
День сменил ночь.
… и пришёл он, конец из концов, великий апокалипсис, началась эра Ночи. Но день сменил ночь и привнёс со светом то, что нужнее всего было, что разгорелось из искры ночной звезды и дало ростки в сердцах отчаянных и смелых. Так родилась Надежда на возрождение, так сохранилась Вера в человека, так уцелела Любовь к ближнему. Аминь.
ОБОРОТНАЯ СТОРОНА СКАЗКИ
Дети, дети…. Как сейчас модно говорить – цветы жизни? Тьфу. Да бросьте вы! Плоды смерти, вот кто они. Это говорю вам я – Генриетта Доротея Вильд, та самая «злая ведьма», что построила Пряничный домик.
Сразу заявляю, что сказка, она на то и сказка, чтобы приврать и разукрасить историю в те тона, которые больше по вкусу рассказчику. А Вильгельм Гримм обладал поистине извращённым воображением и был тайным приверженцем и поклонником «Молота Ведьм». Этот молодой прощелыга, вёрткий и дотошливый до мелочей, знаете ли, слово в слово записал историю из моих уст, но счёл нужным перевернуть её верх ногами так, что задница стала передком, причем не лакомым, а тошным и смрадным. А его нагловатый и задиристый братец Якоб, этот туповатый и узколобый желчный пузырь, его нисколько не интересовала натура и жизнь истинных героев историй, поверьте, звон монет – вот весь предел, куда стремился он.
Теперь по прошествии уймы сотни лет я уже не могу более молчать и спокойно зреть, как вновь и вновь история моей далёкой жизни в вывернутом варианте впитывается новыми поколениями детей. А эти дети будут своим отпрыскам вторить эту ложь, дабы их дети отравляли поколение за поколением. И нет этому конца. Но я положу его, я всё расскажу, я открою наконец-то всю правду о двух якобы невинных детишках и одной коварной ведьме. Пора всем узнать истину о Пряничном Домике.
Да, я была с рождения необычна и отлична от других детей. Мой отец стал внебрачным сыном одной весьма знатной графини, избавившейся от плода порочной любви, сбагрив младенца в деревню соседнего графства. Эта «мамаша» никогда не видела и не справлялась о своём отпрыске, оно и понятно, ещё та была штучка. Мальчика усыновил и дал свою фамилию дровосек Патрик Вильд, седовласый, но ещё достаточно крепкий мужчина с огромным сердцем, которого не было у настоящих родителей младенца. Преславная Доротея, тихая и послушная во всём жена дровосека, сразу прикипела сердцем к малышу и не отдала бы его никому ни за какие сокровища мира. Были ли у них дети? О да! Целый выводок. Пять сыновей и шесть дочерей, младшей из которых исполнилось на ту пору пять лет. И не смотря ни на что, маленький Уильям, так нарекли мальчика, стал частью их большой, хоть и бедной, но дружной семьи.
Шли годы, Уил рос и мужал, перенимал от отца все тонкости древорубного мастерства и желал стать достойным приемником родителя на этой нелегкой стезе. Когда парнишке минул четырнадцатый год, в семье произошла трагедия – Патрик Вильд зашёл вглубь леса в поисках хороших деревьев и, увлёкшись, заблудился. Искали его неделю, но найти смогли лишь на вторую. К тому времени он был уже мёртв. Несчастный сидел, облокотившись спиной о ствол широченного необъятного дуба, а над головой его торчал топор, вонзённый им в тело дерева. Самую жуть представляло лицо дровосека – глаза, выпученные и округленные, казалось, выпадут из глазниц, а рот, искривлённый в судороге ужаса, продолжал безмолвно источать крик. «Его покарал дух леса за осквернение священного дуба», – так молвили тогда суеверные, крестившиеся всуе, люди. Патрика быстро и тихо похоронили, а место его занял старший сын Пётр.
Очень тосковал по отцу Уил, столько всего он не спросил у него и столько всего не сказал. И хоть меж братьями было согласие и крепкая дружба, но отца парнишке никто не мог заменить. Уильям стал часто замыкаться и уходить вглубь леса, ища ответы на один вопрос – что так сильно испугало отца, что его погубило?
Прошло полгода или чуть больше, наступил день пятнадцатого дня рождения Уильяма Вильда. Особых празднеств не было потому, как достаток в семье желал лучшего, но мать исхитрилась и сшила пареньку из припасённого, бог знает с каких времен, льняного лоскута добротную рубашку. Старший брат Пётр, уже знатный дровосек, вручил младшему братцу новенький, блестящий серебром на солнце топор. Дороже и значимее подарков для Уила не было, и радость осветила его лицо.
Но в полдень необъяснимый порыв и тревога потянули его вновь в лес, и он не в силах совладать с собой отправился в самую чащобу, не особо задумываясь, куда он идёт и зачем. Как потом мне рассказывал отец, некий ангельский голос звал его по имени, завораживал и очаровывал.
Перед глазами юного Уильяма мелькали узкие тропинки, проложенные лесными обитателями; деревья будто бы расступались сами собой перед юношей, пропуская его вперёд, а солнечный сноп света укладывался под ногами в прямую и верную дорогу, с которой свернуть не было ни сил, ни желания. Мой отец был околдован лесом.
Запыхавшийся Уил вышел на маленькую круглую полянку, окантованную массивными древними соснами. В ту пору стоял весенний месяц апрель, и на удивление поляна, избавившаяся от слоя зимнего снега, зеленела благодарной солнцу травой. Но чудом было вовсе не это, посреди той поляны рос, и казалось, протыкал небо своей густейшей кроной гигантский дуб. Уил сразу узнал тот самый дуб, под которым нашли его отца, юноша тоже участвовал в поисках заблудившегося дровосека, и хоть дорога к этой поляне забылась тогда сразу же по возвращении в деревню, но это древо намертво сидело в голове и навязчиво манило его всё это время. Разгадка была тут, на этой полянке у этого дуба.
След от топора на стволе древа успел затянуться, тонкий светлый шрам – всё, что осталось в память от рокового визита Патрика на эту поляну. Юноша не спеша обошёл дуб вокруг и когда он вернулся в исходную точку, то обнаружил, что уже не один в этом месте.
Боком к нему стояла юная девушка в ярких золотых одеждах и нежно, даже любовно касалась пальцами того места, куда вонзил некогда Патрик Вильд свой верный топор. Длинные до пят волосы незнакомки струились свободно по одеждам и отливали мёдом. Когда она повернула лицо в сторону Уила и посмотрела на него глазами такими же зелёными, как и трава на поляне, его сердце забилось так часто и сильно, и он испугался того, что грудь разорвётся, чтобы выпустить источник биения наружу. Белоликая и румяная, с ресницами и бровями медового цвета, а губами земляничного сока, она смотрела и улыбалась, зная, что бедный парень попал в её сети. То была не просто дева, то была лесная колдунья, дитя леса – безобидная для любой лесной твари и растения, безобидная для людей. То была моя мать.
«Здравствуй, Уильям. Я испугала тебя?» – спросила она юношу голоском, журчащим, как первый весенний ручей.
«Здравствуй, госпожа. Чего мне женщину бояться? Пришёл я с добром и не удумывал ничего дурного», – отвечал смиренно и величаво Уил.
«Ты так долго искал это место. Я знаю об этом, я следила за тобой. Зачем ты рвался сюда всей душой? Разве ты не ведаешь, что место это запретно для людей, тем более тех, кто идёт с оружием?» – Незнакомка строго и испытывающее смотрела на парня.
«Я не знал о том, что место сие запретно, топор этот, подарок брата, сегодня получил по случаю, но в ход его ещё не пускал», – говорил, немало смутившись, сын дровосека.
«Знаю, сегодня тебе исполнился пятнадцатый год, и ты стал взрослым. Подойди и прикоснись к следу, что оставил твой отец по глупости, которая и сгубила его. Ты поймёшь, что стало причиной, ты услышишь, прикоснись». – Девушка отошла в сторону, уступая место.
Юноша с волнением и дрожью встал на то место, где смерть настигла его бедного отца. Когда Уильям дотронулся ладонью до тонкой полоски шрама, то его обожгла острая боль, а кисть руки приросла к древней коре, и как ни старался напуганный парень оторваться от дерева, ничего не получалось. Боль становилась невыносимой, кора под ладонью засветилась и вспыхнула вместе с рукой. Пламя грозило переползти и захватить всё тело. За спиной Уила вновь раздался журчащий голос:
«Не бойся. Боль лишь проводник, тебе ничто не угрожает, пока я с тобой. Успокой свой разум и слушай. Слушай, что тебе расскажет дух леса».
Юноша послушался и как мог, покорился волшебному пламени дерева. Как только сын дровосека смирился, боль тут же покинула его тело, а огонь больше не обжигал. Уильям зрел, как пламя окутало дуб до небесной выси, но не причиняло вреда. То был не просто огонь, то был провожатый дух в канувшее прошлое, лишь сквозь него и мог увидеть юный Уил то событие, что стало роковым для его любимого отца.
Он увидел, как бродил истощённый и поникший дровосек по лесу, окончательно потеряв дорогу домой. Хмурый лес, готовившийся встретить зиму, не мог дать более-менее сносную пищу оголодавшему мужчине. Да, были коренья и шишки, в конце концов, голод подсказал, где и как нужно поработать руками, чтобы выкопать червяков. Но всё это было мелочью. При себе у дровосека не было огнива, чтобы добыть огонь и развести костёр, дабы согреться. А холод способен поселить в теле куда более страшное существо, чем голод. Отчаяние повергло Патрика Вильда на последний рывок. Дрожавший в лихорадке и на полушаге от безумия он вышел на полянку, в центре которой рос дуб-великан.
«Из-за тебя всё, проклятый!» – воскликнул несчастный дровосек. – «Ты завёл меня в эту глубь, дабы пропал я в безвестности. А я всего лишь искал деревья, чтобы заработать несколько монет и накормить свою семью».
Почему Патрик не рубил деревья ближе и зашёл в чащобу? Не из-за жадности, однозначно. Это был очень щедрый человек, и как я упоминала, с огромным сердцем. Не из-за азарта. Трезвый ум был его достоинством в любой ситуации. Тогда что? Закон. Да, да, в ту пору существовали законы, один глупее другого. То это не делай, то то. Местным указом графа, нет желания марать бумагу именем этого жадного крохобора, запрещалось вырубать деревья на много миль от начала лесополосы. Делалось это для того, чтобы этот дворянин мог вольготно охотиться в лесу, а без деревьев, понятное дело, нет леса. Что могло твориться там вдали, его не интересовало, пускай бы хоть всё сгорело дотла, но только не на положенных им милях. Нарушителя ждало суровое наказание – высечение розгами, месячное пребывание в стенах тюрьмы и огромный штраф в количество монет равнявшихся длине ствола срубленного дерева. Жестоко, чудовищно, если учесть, что за месяц вся семья в отсутствии кормильца могла пойти по миру, но чертовски эффективно. Вот, почему Патрик Вильд забрёл так далеко, он слишком любил семью, чтобы рисковать её благополучием.
И когда обессиленный дровосек увидел громадный дуб, сознание его заволоклось безумием, разум помутился, и место его заполнило единственное желание – уничтожить дуб. Конечно, это было нелепо и смехотворно идти с одним топором на гигантское многовековое дерево, но безумство обманывало дровосека, твердя, что он может срубить проклятый дуб и тем самым спастись.
Патрику удалось нанести своему воображаемому обидчику лишь один единственный удар, тот, что оставил после себя тонкий светлый рубец. Как только клин металла разорвал толстую мясистую кору дерева, из раны потекла кровь. Это напугало и отрезвило мужчину, и он попытался вытащить не так глубоко вошедший в древо топор. Но не тут-то было, орудие намертво вросло в тело дуба и не поддавалось обратно. А дерево, словно человек, стало издавать жуткий крик боли и ярости. Весь лес ожил – птицы поднялись в воздух и затмили солнечный свет, волки и лисы выли, их поддерживали остальные животные испуганными криками. Деревья, как живые люди, тянули ветви к тому, кто посмел поднять топор на их прародителя и хранителя леса.
Напуганный до смерти дровосек пятился и не мог уйти с поляны, он был в западне взбешённых сосен, негодующих и жаждущих расправы над ним. Тогда Патрик стал умолять дуб простить его и отпустить к семье, но ответом ему был громоподобный рёв исполина. А затем на поляне появилась дева в красных одеждах и она стала последним, что увидел в своей жизни злосчастный дровосек.
Пламя потухло, не оставив после себя ни уголька, ни дыма. Уильям глубоко потрясённый и дрожавший, как если бы сам чувствовал всё, что было с его отцом, смотрел на деву в золотых одеждах.
«Что его так напугало? Что он увидел?» – воскликнул юноша. – «Это же была ты тогда на поляне».
«Да, это была я», – спокойно отвечала дева. – «То, что увидел твой отец, не должен видеть ни один смертный. То есть истина, то есть смерть приходящая и уходящая. Он узрел себя таким, каким он стал для всего леса».