Уроки химии

Юля выскочила из такси, как ошпаренная, выхватила из багажника свой чемодан раньше, чем таксист успел ей помочь, и рванула в отель. В лобби она оставила чемодан под присмотром администратора, а сама полетела ко входу в конференц-зал, где Себастиан передавал ей флешку.

В коридорчике, ведущем к конференц-залу, стояло несколько низеньких столиков с расставленными вокруг них креслами и диванчиками. Юля бегло оглядела столики, заглянула под них. Флешки нигде не было. Ноги её подкосились, но они всё ещё были ей нужны. Она побежала на ресепшн и начала расспрашивать администратора, не находил ли кто и не передавал ли им маленькой чёрной флешки, которая была потеряна не далее как час тому назад в окрестностях конференц-зала. Администратор развел руками.

Медленно, теперь уже без особой надежды, а так, на всякий пожарный, Юля снова побрела по направлению к конференц-залу. Начала методично отодвигать кресло за креслом, диванчик за диванчиком. И – о чудо! «Господи, неужели ты услышал меня?!» – под одним из кресел, рядом с ножкой, лежала её флешечка, её дорогая, любимая флешечка! Никто не успел её обнаружить и подобрать!

Сияющая, как начищенный медный таз, Юля вернулась на ресепшн, подтвердила администратору, что флешка отыскалась, и попросила вызвать ей такси.

***

Смс-ка от Себастиана пришла только через несколько дней: «Ты мне звонила? У меня несколько пропущенных звонков от тебя». Неужели он не прослушал её голосовое сообщение?! Блин, если бы он знал! Но Юля ответила без лишних деталей: «Мне показалось, я потеряла флешку. Я звонила тебе, чтобы поинтересоваться, не осталась ли она у тебя. Однако потом флешка нашлась». Он ответил: «Я предупреждал, что это может закончиться плохо».

Вообще говоря, даже случайное попадание упомянутой флешки в чужие руки не нанесло бы ровным счётом никакого ущерба репутации Себастиана. На ней была всего пара его фото, вполне пристойных: он стоял один в волнах прибоя в закатанных по колено джинсах. В основном на флешке были Юлины фото, в одежде и без, действительно крайне опасные для её реноме. А также – несколько замечательных пейзажей, запечатлевших океанские и прибрежные ландшафты. Да еще портреты барсука.

То фото, где они с Себастианом были запечатлены в обнимку на пароме, он для неё не переписал. Вероятно, так он позаботился о смягчении тяжести возможных последствий на случай, если флешка вдруг попадет Лёшке в руки.

Ну что ещё добавить к рассказу об их третьей встрече, третьем уроке химии? Через пару недель после конференции от Себастиана пришла новая смс-ка: «Как ты?» – «Нормально. Много работы. Пытаюсь забыть Корнуолл» – «Но ты не должна забывать, ты должна помнить. Это был потрясающий ххх!»

«Дурак, – подумала она с грустной нежностью. – Кому чувства, а кому – просто потрясающий секс».

***

Да, стоит упомянуть вот ещё что.

После того, как по возвращении в Москву Юля отправила Себастиану фотографии и контактные детали Кати (он поблагодарил и выразил мнение, что её подруга, действительно, очень красива), она больше не смогла заставить себя поддерживать с Катей столь же тесные приятельские отношения, как раньше: настолько сильно Юля ревновала.

Их дружба, а скорее просто приятельство, постепенно сошла на нет. Только примерно через год они созвонились с Катюшей после довольно долгого молчания: Катя собиралась сменить работу и хотела посоветоваться с Юлей. В Москве стояло душное лето, дети были на даче, так что Юля располагала кучей времени.

Подруги встретились вечером после работы в Парке Горького. Немного поговорили о предмете встречи, а потом, как часто бывает у женщин, незаметно для самих себя перескочили на личные темы. Все Катины помыслы в тот момент были устремлены к её тогдашнему бойфренду – то ли немцу, то ли французу. По крайней мере, Юля уяснила для себя, что Катя не с Себастианом. Удалось ли им вообще связаться, а тем более встретиться, – этого Юля так и не узнала.

Ваня

По возвращении в Москву Юля почувствовала, что в атмосфере их семьи что-то незримо, но в то же время необратимо изменилось.

Во-первых, Лёшка стал всё время предлагать её встретить на машине – после работы, после встреч с подругами в кафе, из аэропорта по прилету из командировок. Это ни в коей мере не было Юле приятно, а напротив – раздражало. Она не могла отделаться от мысли, что муж ей не доверяет и пытается контролировать каждый её шаг. А ещё ей было обидно. «Почему же на протяжении многих предыдущих лет, когда я выходила на работу затемно и затемно возвращалась, на своих всегдашних каблуках и нагруженная сумкой с продуктами, почему тогда никто не думал, что можно и нужно проявить заботу и внимание, встретить, разгрузить?», – по-бабски бубнила она.

Юля отмахивалась от Лёшкиных предложений: «Отстань, мне ничего не нужно. Встречай и провожай детей. Можешь купить продукты, если хочешь, а меня встречать не надо». Он, кажется, воображал, что у неё есть другой мужчина (а другого мужчины-то и не было!) и смотрел на Юлю с подозрением и укором. «Хорошо ещё, – думала она, – что дети от всех этих негативных событий надёжно ограждены, ведь в семье нет ни громких скандалов, ни явных разговоров о разводе, ни раздела имущества или – упаси Боже! – раздела их самих, детей».

Но Юлины с Алексеем трения – это были мелочи по сравнению с гораздо более серьёзной проблемой, о которой им обоим приходилось волноваться. Проблема состояла в Ване и его катастрофически ухудшающихся делах в лицее.

Началось всё с химички, чей предмет никак нельзя было назвать профильным для физико-математического лицея, но которая – будучи подругой директрисы – по всей видимости, считала не матиматику, а именно химию царицей всех наук. Она даже круглым отличникам норовила выставить по своему предмету тройки, исключая лишь пару любимчиков, исправно посещавших её факультативы. А Ваньку, похоже, и вовсе невзлюбила, хотя, что там говорить, курс химии был не самым сложным из лицейских предметов.

Ваня так или иначе справлялся с большинством гораздо более серьезных, профильных предметов, а переломить предубеждение против него химички не мог. Поэтому к концу первой четверти встал вопрос сначала о пересдачах по химии, а в случае неуспеха – и о возможном отчислении из лицея. Отчисление из физико-математического лицея из-за химии! Поистине, «широко простирает химия руки свои в дела человеческие» (© М.В. Ломоносов).

Вообще, Юлю и саму уже начал порядком раздражать этот дурацкий лицей. Каждый преподаватель в нем считал себя и свой предмет пупом земли и, по-видимому, стремясь выполнить какие-то свои KPIs²⁰, требовал от несчастных школьников, чтобы те неизменно оставались после уроков, готовили какие-то дополнительные исследования или писали эссе, участвовали в олимпиадах и прочая и прочая.

Сидя на одном из родительских собраний, Юля старательно вела счёт требованиям учителей-предметников. К концу собрания оказалось, что все эти учителя вкупе считают обязательным посещение каждым из учеников не менее десятка факультативов в неделю, причем значительная часть этих занятий пересекалась друг с другом по времени. Иными словами, посещение учеником всех «условно обязательных» факультативов представлялось просто физически невозможным.

Когда родители школьников в полной растерянности расходились после этого родительского собрания, в класс вбежал взъерошенный физрук и затрещал: «Мамочки, мамочки, не расходимся! Я учитель физкультуры, задержался в параллельном классе. Прошу иметь в виду, по воскресеньям у нас – лисья охота! Сбор в 10 утра, у входа в школу. Одеваться легко, но тепло!»

Юля в изнеможении опустилась на подвернувшийся рядом стул. Она не очень представляла себе, что такое «лисья охота». Но лицей и впрямь располагался вблизи заповедного Лосиного острова, поэтому она живо представила себе Ваньку на беговых лыжах, без палок, но зато с ружьём в руках, целящегося в пробегающую мимо ярко-рыжую, на фоне голубого снега, лису. Примерно как в биатлоне, но плюс еще лиса.

Впрочем, забавного или смешного во всём этом было мало. Юля начала крепко сомневаться в том, что Ванино поступление в этот некогда вожделенный физмат-лицей было их правильным родительским решением.

В тот вечер Юля возвращалась домой после родительского собрания очень поздно. И неожиданно встретила двух Ваниных любимых тренеров по бальным танцам. Андрей Николаевич и Александр Андреевич, молодые симпатичные и весёлые ребята, два друга-соперника (европейская и латиноамериканская программы) возвращались со своих уроков, проходивших в клубе неподалеку. Юля остановилась поздороваться, а те, повторив уже ранее выраженные ими сожаления по поводу того, что Ване пришлось оставить бальные танцы, поинтересовались, удалось ли в результате наладить учебу в лицее.

Юля вздохнула:

– Ох, в лицее – полная засада. Вот как раз иду с родительского собрания, где для нас провели целую лекцию о том, как нашим детям учиться, как им учиться учиться…

– …И как не жениться, а всё время учиться, – закончил за неё Андрей Николаевич.

– Ага, что-то вроде этого, – невесело засмеялась Юля.

Она ещё немного постояла с Ваниными тренерами, обменялась с ними какими-то новостями и стала прощаться. Снова, как в старые добрые времена, Юля ощутила неизменно теплое, дружеское отношение к Ване и ко всей их семье со стороны этих двух молодых пареньков, влюблённых в свой красивый спорт. Это чувство так резко контрастировало с ранее сегодня испытанным ею ощущением холода и отстраненности, что веяли от Ваниных лицейских учителей! Те были сконцентрированы только на своих эгоистичных интересах и не замечали в детях не то что личностей, но и, кажется, даже просто людей.

Юля почувствовала свою вину за то, что так бездарно навязала Ване этот «лицей для одаренных», тогда как настоящие учителя, способные не только научить наукам и мастерству, но и привить гуманность и истинные жизненные ценности, такие учителя вдруг оказались вытесненными за пределы Ваниного жизненного периметра. «И уж тем более, какие из нас с Лёшкой учителя жизни для Ваньки!» – подумала Юля с горечью, открывая дверь их квартиры и предвкушая какие-нибудь очередные разборки.

Между тем, с Ваней начало твориться что-то неладное. Он стал сильно задерживаться по вечерам, якобы в лицее. Однако из разговоров с учителями вдруг выяснилось, что занятия он постоянно прогуливает. Возвращения домой становились все более и более поздними, и вот настали времена, когда Ваня начал позволять себе вообще не ночевать дома.

Карманные деньги сын забирал исправно, на что тратил – непонятно. Точнее, Юля боялась себе признаться, что деньги могут быть потрачены в том числе на сигареты, алкоголь или наркотики. Тем более, что на одном из очередных родительских собраний она, к ужасу своему, узнала, что наркотики и спайсы не обошли стороной их престижный лицей. Разговоры с сыном ни к чему не приводили, скандалы – тем более. В дополнение ко всему, в доме начали пропадать деньги, предназначенные на ежедневные расходы. Эти деньги всегда лежали свободно в условленном месте и никто и никогда в их семье не думал их прятать.

Ваню стали посещать подозрительные друзья, по внешнему виду – старше его самого. Обычно они не поднимались к ним домой, как это делали его однокашники, а звонили в домофон и просили позвать Ваню. Юля начала серьезно беспокоиться уже о безопасности двух Ваниных младших сестер. Хотя большую часть времени, пока они с Алексеем были на работе, за девочками присматривала бабушка, всё же нередко случались моменты, когда Ариша и Глаша оставались в квартире вдвоём или даже поодиночке. Каждый день, уходя на работу, Юля молилась Богу, чтобы никакие «друзья» случайно не ворвались сегодня в их дом в поисках денег, наркотиков или самого Вани.

Юлина жизнь превратилась в кошмар. Днём ей надо было интенсивно работать, ведь от профессиональных обязанностей её никто не освобождал. Ночами же она ждала, когда хлопнет входная дверь и в дом войдет Ваня, после чего временами она просто засыпала, успокоенная, что сын дома, а временами – выходила к нему и начинала нелёгкий разговор. Сын выглядел в такие минуты ужасно, с красными глазами и бледным отрешённым лицом, разговоры зачастую вели к скандалам.

Юля перебралась спать в комнату девочек и, чтобы хоть как-то заглушить свою непрекращающуюся боль за то, что происходило в их семье, и за то, что ещё могло произойти, начала читать им по вечерам.

Дочкам особенно понравился «Мартин Иден» Джека Лондона. Когда Юля дочитывала им окончание романа, обе девочки горько плакали. А сама Юля вдруг подумала, что уход из жизни – пожалуй, лучшее решение всех её проблем. По крайней мере не будет этой постоянной усталости и безысходности. Но она тут же отогнала от себя эту дикую мысль: дочки крепко держали Юлю на этой грешной земле со всеми её бедами и горестями.

Ещё только раз мысль о смерти промелькнула у Юли в голове. Как-то она возвращалась в Москву из командировки, и самолет попал в зону необычайно сильной турбулентности. Юля дремала в кресле под тёплым пледом, когда на пол посыпались одноразовые стаканчики, бутылки и даже, кажется, чемоданы. Некоторые пассажиры не удержались от громких возгласов. Ещё не до конца поняв, что в действительности происходит, Юля тут же подумала: «Господи, благодарю тебя! Наконец-то всё это кончится. Какое, в сущности, простое и лёгкое решение всех проблем!»

Но в этот момент где-то на передних рядах салона самолёта заплакал ребёнок, и Юля окончательно проснулась и пришла в себя: «Да что же я такое говорю?! Ну ты – ладно, но другие-то люди в чем виноваты?» Вскоре тряска прекратилась, пассажиры успокоились, затих детский плач, но она до самого приземления больше не уснула. Всё думала о том, что же такое происходит в их семье и что же именно они с Лёшкой сделали не так.

Никаких супружеских отношений в тот момент между Юлей и Алексеем не было. Они как-то сами иссякли, казались неуместными, что ли. Откровенно говоря, им с мужем было просто не до того. Что же касается Вани, то Лёшка как будто не понимал или не разделял Юлиных опасений. На её призывы вмешаться более активно и «поговорить с сыном по-мужски» он обычно отвечал:

– Ну что ты дёргаешься? Парень взрослеет.

– Алёша, неужели же ты не видишь? – мы теряем его! – причитала она.

– Ну я поговорю с Ванькой, но в целом, думаю, ничего страшного не происходит, – невозмутимо отвечал муж.

Юля не знала, что и думать. Неужели она действительно напрасно паникует и бесится, преувеличивая грозящие сыну опасности? Или Алексей просто откровенно отстраняется от всякой ответственности и «умывает руки»?

Юля никак не могла поверить, что складывающуюся с Ваней ситуацию можно назвать нормальной. И потому считала Алексея чуть ли не предателем. Но нет, для себя она не допускала и мысли о бездействии. Она понимала, что никогда не простит себе, если из-за её бездействия и равнодушия что-то непоправимое случится с кем-то из их детей. Тем не менее, Юлина паническая суета и её действия также не имели никаких положительных результатов, а отношения с сыном стремительно ухудшались.

Однажды Юля шла по переходу метро и вдруг заметила женщину и подростка – по-видимому, маму с сыном – примерно таких же возрастов, как и она сама с Ваней. Эти двое шагали рядом и громко и весело о чем-то разговаривали, время от времени пускаясь в хохот.

Юля неожиданно подумала, что вот ей-то уже никогда не придётся так идти рядом со своим сыном и радоваться простой болтовне с ним. Юле стало настолько горько от этого неожиданного открытия, что она отделилась от спешащего потока пассажиров, отошла в сторонку к стене перехода и заплакала навзрыд. Кто-то из прохожих пытался ей помочь, люди подходили и спрашивали, что случилось, но Юля не могла им объяснить, в чем её горе и как оно велико.

***

Да, кстати, на фоне всего происходящего отношения с Себастианом вообще как-то выветрились из Юлиной головы. Настолько, что, собираясь в командировку в Лондон на встречу с клиентом, она даже не удосужилась дать знать своему бывшему любовнику об этой поездке. Юле также была безразлична реакция Лёшки, когда тот узнал, что она летит в Лондон. В тот момент отношения лишь с одним мужчиной и судьба лишь его одного интересовали Юлю – отношения с сыном и его судьба.

Впрочем, визита в Лондон как такового почти и не случилось. По прилёту туда, едва успев расположиться в гостинице, Юля получила звонок от мамы, которая сообщила, что была у них дома и что Ваня находится в ужасном состоянии. Юля тут же, с извинениями и сбивчивыми объяснениями, в спешке отменила все дела, выехала в Хитроу и уже там поздним вечером купила билет на первый же доступный рейс в Москву, отправлявшийся на следующее утро.

Ночь Юля провела в аэропорту. В своем стильном красном пальто, она прикорнула прямо на полу в зале ожидания, поскольку подлокотники кресел для пассажиров в Хитроу не откидываются, а значит – нельзя организовать себе спальное место из нескольких сидений.

Рано утром Юлю разбудила небольшая компания подростков, слоняющихся по пока еще пустынному залу ожидания. Бледные, то ли обкуренные, то ли обколотые, они вызывали в Юле не чувство омерзения или страха, и лишь острое чувство жалости. В особенности один из них, чем-то неуловимо похожий на Ваньку. Они профланировали, неторопясь и вяло переговариваясь, куда-то мимо неё в сторону не открывшихся еще кафе и киосков, а Юля разрыдалась, глядя им вслед и гадая о том, каким она застанет в Москве Ваню. В этот ранний час она была одна в зале ожидания аэропорта, так что могла позволить себе рыдать, сколько ей вздумается. Никому она не мешала, и никто не собирался её успокаивать, как то было в московском метро.

Когда Юля вошла в квартиру, она первым делом прошла на кухню и увидела там свою маму. Бабушкино выражение лица было очень озабоченным. Она ничего не сказала Юле, только встала с табуретки, поцеловала дочь и показала глазами на дверь в гостиную.

Юля направилась туда. Ваня действительно находился в очень плохом состоянии. Прямо в своем замусоленном уличном худи, он лежал на диване, повернувшись лицом к стене. Волосы его были грязными и взъерошенными. Лица его Юля не видела, но весь вид сына немедленно напомнил ей того осоловевшего подростка, которого она видела утром в Хитроу.

Юля присела на краешек кровати и спросила:

– Сынок, что случилось?

Ваня молчал. Она наклонилась к нему, поцеловала в затылок и попыталась повернуть лицом к себе, но сын упорно отворачивался. Юля поняла, что сейчас ничего не добьётся от него. Она вздохнула, встала и вышла из комнаты. Взяла свой чемодан из прихожей, дотащила его до спальни, бросила там, не разбирая, а потом и сама легла на кровать и уткнулась глазами в потолок.

Но не прошло и минуты, как во входную дверь позвонили. Мама пошла открывать. Неожиданно Юля услышала голос Максима, своего брата и, по совместительству, Ваниного крёстного. Мама что-то негромко ответила ему и провела его к Юле в спальню. Он спросил, где Ваня. Юля ответила:

– В гостиной. Хочешь с ним поговорить? Наконец-то хоть кто-то поговорит с ним, как мужчина с мужчиной.

– Нет, – неожиданно ответил брат. – Я хочу поговорить с тобой.

Вид у Максима был угрюмый и даже какой-то воинственный, как показалось Юле. Он повернулся к бабушке, попросил её пока подождать на кухне, после чего вернулся в спальню, притворил дверь и присел на край Юлиной кровати.

«Ну вот, сейчас будет меня воспитывать и обвинять в том, что я плохая мать», – устало догадалась Юля и сразу же заняла защитную позицию.

– Ну да, конечно, все хотят поговорить со мной, но никто не хочет вразумить этого зарвавшегося поросёнка. Все, конечно, считают, что во всем я виновата. Да уж, я – плохая мать, я вечно работаю, вечно отсутствую, вечно по командировкам, не занимаюсь воспитанием детей, свалила всё на бабушек и дедушек. Ну а кто же будет работать, кто будет оплачивать им все эти школы, все эти клубы и секции, летние поездки, эти шмотки, наконец?! – О, Юлины аргументы были наготове, только тронь эту тему!

Но Максим перебил её, тихо и медленно, как будто тщательно обдумывая и взвешивая каждое слово:

– Юля, проблема не в том, что ты всё время работаешь. Проблема в том, что в вашей семье поселилась ложь.

– В смысле? – не поняла она.

– В вашей семье живёт ложь, – лишь повторил Максим и замолчал, хотя Юля ждала от брата продолжения, пояснения, каких-то подсказок.

Ничего не дождавшись, Юля начала говорить:

– Да, естественно, кругом враньё. У нас начали пропадать деньги. Ванька и сам пропадает неизвестно где, он не ходит в лицей. Да, он нам лжёт постоянно, мы это давно знаем, но что же делать? Мы…

Максим пересел на кровати поближе к Юле, накрыл её руку своей и сказал, снова не дослушав до конца её сбивчивую, но без пауз и запятых, речь.

– Юля, послушай меня, пожалуйста. Проблема не в том, что лжёт Ваня. Проблема в том, что лжёшь ты.

– Что?! – возмутилась она. – Что ты имеешь в виду? Да что ты такое говоришь, Макс, что ты…

– Юль, я не знаю, как тебе объяснить, но давай не будем играть в кошки-мышки. Я скажу тебе просто. У тебя есть мужчина.

Юля оторопела ещё больше:

– Какой ещё мужчина? Что ты несёшь?

– Ты изменяешь своему мужу, – наконец, выдавил из себя Максим.

– Послушай, – Юля попыталась собраться с мыслями. – Во-первых, это моё личное дело. Во-вторых, я не понимаю, какое всё это имеет отношение к Ване. В-третьих, я практически Лёшке не изменяю. Да, бывают всякие моменты, ну, с кем-то пофлиртую, но в общем и целом мы крепкая и дружная семья, мы…

– Юля, я не хочу ходить вокруг да около. Я был у ясновидящего.

Юля вытаращила глаза и словно бы онемела. Каждая новая фраза Максима вызывала в ней очередную бурю удивления, если не сказать – потрясения. Всё, происходящее сейчас между ними, было похоже на какую-то фантасмагорию, на театр абсурда, на страшный сон. У кого-кого он был? У ясновидящего?? Её абсолютно приземлённый брат был у какого-то ясновидящего??? Что за бред?!

– И он сказал мне, что у тебя есть другой мужчина, и что твой сын знает об этом, чувствует это, – продолжал Максим, и, немного помолчав, добавил. – С этим мужчиной вас связывает химия. И яблоко.

Юля окончательно потеряла дар речи, а Максим поднял на неё глаза и посмотрел со значением, словно он знал, какой эффект должны были произвести на Юлю его слова.

Наконец, Юля спросила, всё ещё не веря своим ушам:

– Что? Как ты сказал?

Максим встал с кровати. Спокойствие и сосредоточенность, кажется, оставили её брата, и вид у него был несколько растерянный, словно бы он в гостях по собственной неловкости разбил дорогую вазу хозяев.

– Слушай, я сам не очень-то всё понимаю. Не очень понимаю всё то, что говорю. Но ясновидящий… Поверь мне, он очень необычный человек, он у нас в бизнес-школе преподавал предмет такой, «Основы выживания»… Он, знаешь, давно занимается саморазвитием, там где-то, за пределами сознания… В общем, давай я не буду тебе всего рассказывать, но он, понимаешь, это человек, который знает, что говорит, ну то есть… Ладно, неважно. Я давно наблюдал за тем, что происходит с Ваней, но не знал, как ему и тебе помочь. И вот я договорился с этим человеком о встрече, и он сказал мне, что проблема кроется в тебе. А ещё он сказал, что если ты будешь отнекиваться, просто произнести эти слова: что вас с любовником связало яблоко и химия. И что тогда ты поверишь, что это серьёзно.

Все, сказанное Максимом, звучало настолько неправдоподобно, и в то же самое время настолько точно било «в яблочко» (в прямом и переносном смысле), что Юля несколько минут просто лежала в кровати, не двигаясь. Она чувствовала, как стены её спальни, да что там – стены всего её личного мира, рушатся, хотя и бесшумно. Произошедшее не поддавалось логическому объяснению, но секретный пароль прозвучал, и не было никакой возможности игнорировать этот посыл. Неужели же, действительно, она, Юля, во всем виновата? Не по мнению окружающих, а – по правде!

Максим тоже ничего не говорил, словно сам испугавшись эффекта, который произвел на его сестру произнесенный им секретный пароль. Он только снова присел на кровать рядом с Юлей и приобнял её за плечи.

Через несколько минут она пришла в себя и спросила изменившимся голосом, жалобно:

– Максимушка, но что же мне теперь делать?

– Юля, вам надо выгнать ложь из своего дома, – брат был неумолим.

Легко ему было говорить! А что конкретно это означает – выгнать ложь? «Может быть, выгнать меня?» – подумала Юля, и ей вдруг стало себя жалко.

– Послушай, но какие именно действия ты имеешь в виду?

– Я не знаю, как вы будете это делать, – сухо сказал Максим, и в голосе брата зазвучали привычные ей прагматичные нотки делового человека.

– Боже мой, ну что же нам теперь… Ну я… у меня уже нет другого мужчины, поверь! – залепетала Юля.

Он отрезал:

– Я не знаю, Юля, надо выгнать ложь.

– Но, послушай, даже если мы с Лёшкой сейчас, например, разведёмся, и я возьму девчонок и уйду с ними жить к родителям, то – пойдет ли Ваня со мной? И куда мы денем пианино? У родителей ведь нам всем будет тесно и…

Но Максим заладил, как попугай, точно это был ещё один, только ему известный, секретный пароль:

– Юля, я не знаю. Я знаю только, что вам нужно выгнать ложь из своего дома.

– Это то, что сказал тебе твой ясновидящий, да? А как нужно это сделать, он тебе не сообщил? – взбесилась Юля.

– Это сказал я, – спокойно ответил Максим, после чего встал и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь.

Юля снова упала на кровать, зарылась в подушки и заплакала.

Ваня до самого вечера продолжал лежать на диване в гостиной, отвернувшись к стене и почти не меняя положения. Юля иногда заглядывала к нему. Она слушала дыхание сына, чтобы убедиться, что он вообще жив. Это напомнило ей, как много лет назад она склонялась над коляской новорожденного малыша с той же целью – убедиться, что её Ванюшка дышит, что он просто спит. Тогда её страхи казались невинными и глупыми, а теперь… Юля горестно вздохнула.

Вечером, когда Алексей вернулся с работы, Юля сообщила ему, что им надо серьёзно поговорить. Они с мужем закрылись в спальне. Она сказала Алексею, что очень виновата перед ним и что она считает, что вся ситуация с сыном была спровоцирована её, Юлиным, поведением, и поэтому им надо развестись. Лёшка был немало удивлён такой постановкой вопроса, но тем не менее ответил, что если Юля этого хочет, то он не станет возражать. Он только спросил, с кем останутся дети.

Тогда Юля сказала:

– Пойдём скажем об этом Ваньке. Девчонки-то точно должны остаться со мной, все-таки – девочкам нужна мама, ну а Ванька уж должен решить сам.

Они вошли в гостиную, присели, Юля – к сыну на диван, а Алексей – в кресло рядом, и Юля произнесла:

– Сынок, мы с папой планируем развестись.

Ваня шевельнулся и глухо спросил:

– Почему?

Юля вдруг, неожиданно для себя самой, ответила ему словами Максима:

– Понимаешь, сынок, в нашем доме поселилась ложь. Из-за этого страдаем не только мы с папой, страдаете и вы. Но дальше не может, не должно так продолжаться. Мы по-прежнему будем общаться, дружить, встречаться всей семьей, но просто мы с папой больше не будем мужем и женой.

– А с кем останусь я? – казалось, услышанное не слишком удивило сына.

– Мы с девчонками пока переедем жить к бабушке с дедушкой, может быть со временем разменяем квартиру. Ты можешь жить с любым из нас – ты знаешь, что мы оба тебя любим, и бабушка с дедушкой тоже.

– Я не хочу, чтобы вы разводились.

– Но, сынок, ты же сам видишь, что нам трудно жить вместе, мы часто ссоримся. В том числе из-за тебя, хотя и не только из-за тебя. Жить вместе в таких обстоятельствах – значит, лгать друг другу.

И тут Ваня произнес тихо, но внятно, как будто ответ давно был у него готов:

– Тогда живите по отдельности, но здесь, дома. У нас полно места, много свободных комнат. Мне всё равно, спите вы вместе или нет, но я хочу, чтобы у меня были и мама, и папа.

Это был едва ли не первый раз за многие месяцы, когда Ваня признался, что он вообще чего-то хочет. Или, может быть, Юля и Алексей просто давно не обсуждали с сыном, чего он на самом деле хочет, а лишь сообщали ему, что он должен делать и чего от него ждут и хотят все остальные.

Итак, хотя Ваня и не поддержал выдвинутую его родителями, а точнее – единолично Юлей, идею развода, но всё же Юля окончательно переселилась из супружеской спальни в спальню дочерей.

***

Потянулись долгие тяжёлые месяцы, когда проблески взаимопонимания между родителями и сыном перемежались днями полного разлада.

Порой Ваня несколько дней вёл себя спокойно и выглядел уравновешенным. По видимости, ездил в лицей, делал уроки и жил обычной нормальной жизнью подростка. Но едва только Юля начинала питать слабую надежду на то, что все их беды остались позади, неизменно наступал срыв. Ваня вновь приходил домой бледный, грязный, смотрел на Юлю красными, ничего не видящими, пустыми и бессмысленными глазами, и ей становилось страшно. В такие моменты она понимала, что сын опять накурился или наглотался какой-то гадости.

Юля ничего не понимала в этих делах. Краснея и бледнея от стыда, накупила она в аптеке экспресс-тестов на наркотики. Ваня послушно писал в баночку, но тесты ничего не выявляли. Юле не пришлось долго сидеть в Интернете, чтобы выяснить, что аптечные тесты дают нейтральную реакцию на так называемые «спайсы» – синтетические наркотики в виде таблеток или курительных смесей. Она понимала, что сын и его неведомые друзья, по всей видимости, экспериментируют именно с этой дрянью.

Она бегала за сыном, в прострации фланирующим по квартире, и голосила:

– Ваня, Ванечка, сынок, как же ты не понимаешь! Ведь это же хи-ми-я! Это ужасные наркотики, настоящие наркотики! Боже мой, они же убьют тебя, или сделают больным, или идиотом!

Но Ваню, кажется, вся эта суета только забавляла. Иногда он реагировал на Юлины причитания, но реагировал странно. Например, мог выскочить из своей комнаты и начать радостно тараторить:

– Мам, ну чего ты так волнуешься! Никакой это не наркотик – ты попробуй сама, ты увидишь – это абсолютно безвредно, и тебе понравится. Нет никакого привыкания, не выдумывай. Нет, ты попробуй, ну правда – попробуй, я серьёзно!

Юля не понимала, шутит ли он в такие минуты или и вправду предлагает ей разделить с ним эту гадость. Для неё любые наркотики всегда были абсолютным табу, она даже и к таблеткам относилась с предубеждением. Поэтому Ванино предложение казалось ей пределом абсурда. Если он только был серьёзен, а не издевался над ней. Юле казалось, что она понемногу сходит с ума, или, может быть, – они оба с сыном.