Уроки химии

Они направляются в гостиницу. Входят в метро на Anvers и проезжают несколько остановок до Jacques Bonsergent, смеясь и обсуждая, действительно ли фамилия этого парня – Bonsergent – переводится с французского как «добрый сержант».

На ресепшене гостиницы Юля предоставляет своему спутнику самому договариваться с дежурной, и несколько фраз по-французски, приправленные, кажется, двадцатиевровой купюрой, решают дело. Они поднимаются в Юлин номер. Себастиан осматривается одобрительно: скромно, но со вкусом. Юля демонстрирует крохотный балкончик, на котором по утрам пьет кофе, при том припомнив, что жёнушки русских нуворишей, кажется, называют такие балкончики в своих квартирах и особняках «французскими». Вот только французы не подозревают о существовании такого наименования.

Юля не кидается в объятия Себастиана, напротив – ведёт себя спокойно и по-будничному. Предлагает ему пойти в душ, но он отказывается с улыбкой: «Мне не нужен душ, я чистый». Тогда она говорит, что сама-то как раз очень нуждается в душе – целый день на ногах. Она возвращается из ванной, облаченная в шёлковый халатик. Себастиан лежит на кровати тоже ещё одетый, перелистывает её книги. «Собор Парижской Богоматери» на русском, так что ему неинтересен, в путеводителе хотя бы можно посмотреть картинки, наконец – «Любовник леди Чаттерлей», его Юля читает в подлиннике.

– Кажется, это очень эротическое произведение?

– Да, пожалуй. Я прочла примерно половину, мне нравится. Кроме того, читая этот роман, я практикуюсь в английском.

Себастиан откладывает книги обратно на тумбочку. Юля ложится рядом, не дотронувшись до него. Она как будто наблюдает за ним и собой со стороны. Страсти, что бушевала в те две ночи их первой встречи в Эрандле, она не чувствует. Юля всё ещё находится во власти своего уязвлённого самолюбия.

Поняв, что она не станет его целовать и раздевать, Себастиан встает с постели и начинает раздеваться сам. Он старается казаться спокойным, но Юлю не обманешь. Возбуждение вдруг передается и ей, а Себастиан бросается на постель рядом, быстро освобождает её тело из шелков и накрывает своим…

Если предыдущими ночами, там, в английском Эрандле, они много говорили о своих супругах, то лейтмотивом этой парижской ночи стали дети. Их сыновья, оказывается, доставляют своим родителям похожие хлопоты, несмотря на разницу в возрасте: и тот, и другой ненавидят учебу в школе. Так же точно, как Юля своих детей, Себастиан обожает сына, хотя видится с ним лишь раза два в месяц: отправляется поездом из Лондона в Брюссель каждый второй уикэнд и проводит выходные в доме, где живет его бывшая жена со своими родителями.

– Как зовут твоего сына?

– Йохан.

– Значит, вместе взятые, ваши имена составляют имя знаменитого композитора Иоганна Себастиана Баха? – Юля улыбается в темноте от удовольствия, которое доставляет ей звучание этого великого имени, частично состоящего и из имени её любовника.

– Да, действительно! Я никогда об этом не думал, – он смеётся и обнимает её крепче.

– Дети – это самое лучшее, что есть в нашей жизни, как бы банально это ни звучало. Мне бы очень хотелось, чтобы и у тебя, и у твоего сына всегда всё было хорошо.

– Да, мне бы тоже очень этого хотелось. И мне бы хотелось иметь ещё детей.

– А у твоей жены есть другой мужчина – муж или любовник?

– Не знаю наверняка, но не думаю.

– Тогда почему ты не попытаешься восстановить отношения? Пойми, мать твоего ребёнка – это, как ни крути, самая близкая тебе женщина, ближе не будет.

– Не думаю, что она согласится.

– Глупый. Давай я тебя научу. Купи и подари ей… ну, огромную корзину – сто или триста – роз! Если не подействует сразу, через некоторое время процедуру повтори.

Они снова смеются. Потом он говорит серьёзно и даже немного устало:

– Нет, это всё вода, текущая под мостом («No, I call it: water under the bridge»), вряд ли мы когда-нибудь снова сможем быть вместе.

Юля не желает показать ему, как хорошо понимает то, о чём он говорит, и как верит в то, что он прав. К сожалению, так действительно часто случается в семейных отношениях: water under the bridge, и вот уже назад дороги нет. Безопаснее не продолжать начатый разговор. Говорить серьёзно тяжело, а шутить не о чем. И она надолго замолкает, думая о своём.

Через какое-то время Себастиан нарушает молчание:

– Джулия, а ты согласилась бы родить мне ребёнка? Девочку?

Юля внутренне напрягается, хотя и старается скрыть свое замешательство. Он уколол её в самое незащищённое место. Всегда, когда какой-либо мужчина, даже гипотетически, смотрел на неё как на возможную мать его ребёнка, это полностью её вырубало, лишало силы воли и контроля над собой и ситуацией. Такое вот у Юли свойство: подобным образом заданный вопрос о ребёнке – откровение для неё более сильное, чем предложение выйти замуж, чем признание в любви.

Достаточно вспомнить, что именно после того, как Алёша признался, что хотел бы иметь от неё много детей, она действительно по-настоящему влюбилась в него и впервые увидела в этом человеке реального кандидата в свои мужья.

Итак, вопрос был задан, и он требовал честного ответа. И Юля, наконец, сказала:

– Нет, не согласилась бы.

– Почему? – он ждал объяснения, казалось бы, очевидного.

– Потому что тогда тебе было бы очень тяжко: по чётным выходным ты ездил бы в Брюссель видеться с сыном, а по нечётным – летал бы в Москву на встречу с дочкой.

Утром она проснулась раньше Себастиана, чему немало способствовала временнấя разница: Юлины биологические часы продолжали «тикать» на два часа раньше французских, его – на час отставали. Она смотрела на своего спящего любовника в задумчивости.

В отличие от первых дней знакомства, когда всё происходящее было для Юли словно в тумане, в эту парижскую встречу она полностью владела собой. И хотела бы потерять голову, да не могла.

После того, что произошло между двумя этими встречами, после всех этих полётов на крыльях любви, сменившихся разочарованием и «жёсткой посадкой», она не могла себе позволить снова расслабиться и поплыть по течению. По крайней мере с ним, с Себастианом. Ведь если он подвёл и разочаровал её однажды, он может сделать это снова и снова. Юля не могла заставить себя дать ему второй шанс, хотя заметим, справедливости ради, что Себастиан просто мирно сопел рядом и даже и не помышлял о том, чтобы вымаливать у неё какой-то там второй шанс.

И что это было бы – этот «второй шанс»? Просто её любовь, вновь расчищенное для него место в её сердце? Но в таком случае она не могла дать второй шанс и самой себе: её жизнь уже однажды, всего несколько месяцев назад, чуть было не покатилась под откос из-за влюблённости в него, когда она так остро тосковала после своего возвращения из Эрандла.

Да и полно, был ли то Себастиан – тот человек, в которого она тогда так безумно влюбилась? Или она себе его просто выдумала? Может быть, мужчина, носящий это имя и мирно спящий рядом, просто случайно оказался в нужное время и в нужном месте, когда Юле пришла пора влюбиться и всё в ней было готово для чудесного превращения, для вспышки, для невероятной по силе химической реакции? Нет, теперь, когда она только-только начала выкарабкиваться, обретать равновесие, снова броситься в пучину чувств и мечтаний было бы непозволительной роскошью.

Между тем, Юля также начала осознавать, что Себастиан был не таким уж и искусным любовником. Например, за всё время, что они были вместе, он ни разу не целовал её всю целиком, от головы до ног. И если в их первые две ночи, полгода назад, она, будучи в почти бессознательном состоянии, просто не заметила этого, то в прошлую ночь от её внимания не ускользнула некоторая неопытность Себастиана в сексуальных делах. Это открытие тем более обескураживало её, учитывая, что Лёшка, муж, всегда был изумительным любовником.

Впрочем, этот недостаток в Себастиане во многом искупался каким-то животным влечением его к Юле, чего она не могла до конца постичь, но что, по всей видимости, как раз и привязывало её к нему. Себастиан, по неведомым для неё причинам, возможно – в силу влияния той же химии, страстно хотел её, хотел почти беспрерывно. Это было видно по всему – по тому, что он бормотал во время их занятий любовью, как прикасался к ней, как смотрел, да – чёрт возьми – это просто-таки было очевидно!

Себастиан проснулся, они снова занялись любовью, а потом засобирались в путь. Так же удачно, как и вчера с приходом обоих их поездов на Гар-дю-Нор, сегодня сложилось расписание их совместного отъезда из Парижа. Себастиан мог проводить Юлю в Шарль-де-Голль, и у него еще оставалось достаточно времени, чтобы успеть на лондонский экспресс.

Когда он вышел из ванной, Юля была полностью одета, осталось лишь натянуть на ноги ажурные чулки. Надо ли уточнять, что чулки были оставлены напоследок именно для того, чтобы быть надетыми при Себастиане. Проходя мимо неё к своему саквояжу, чтобы сложить бритвенный прибор, он как бы в задумчивости провёл рукой по всей длине её ноги в чулке, опиравшейся на край кровати. Юля сделала вид, что её это не трогает.

Себастиан неожиданно вынул из своего саквояжа довольно увесистую – профессиональную – фотокамеру: «Смотри, что я привез, думал, пофотографирую…» Юля снова сыграла в дурочку, как будто не поняла, что или кого именно он собирался фотографировать: «Ну что же ты? Мог бы вчера сфотографировать ночной Париж или Сакре-Кёр. Забыл, что взял её с собой?»

Он секунду колебался, попросить ли ему разрешения сфотографировать её, но Юля намеренно сделала бесстрастное лицо и, закончив натягивать чулки, одёрнула юбку перед зеркалом. Да-да, она будет мстить до конца, хотя бы и своими собственными методами. Он не решился что-либо сказать и, постояв немного с камерой в руках, убрал её в свой модный кожаный саквояж.

Завтракали в элегантном ресторанчике в аэропорту. Себастиан был предупредителен и даже разыскал и поторопил официанта, когда оказалось, что Юля может не дождаться своего кофе, так как объявили посадку на московский рейс.

Прощаясь, они не могли нацеловаться и наобниматься. Со стороны они, наверное, казались счастливейшими из смертных. Она сказала ему: «Это часто бывает – люди целуются у всех на глазах, и окружающие им завидуют, но только не я. Никогда не завидую парочкам, целующимся на людях, потому что понимаю: чаще всего это влюблённые, которые надолго расстаются, а может – студенты или, напротив, женатые любовники, которым негде встречаться».

Вспоминаю ситуации, когда я сама страстно целовалась с кем-то из мужчин на глазах у зевак. Как правило, я не была в те моменты вполне счастлива, ибо чаще всего за этими поцелуями должно было последовать мучительное расставание. Поэтому когда я вижу страстно целующиеся на людях парочки, я обычно их жалею: если бы у них была возможность утолить свое влечение друг к другу наедине, они бы с радостью ею воспользовались, а уж потом просто шли бы, весело болтая и держась за руки.

А еще Юля подумала с грустью, но Себастиану не сказала, что иногда, даже когда сама уезжаешь, – чувствуешь, будто бы на самом деле оставляют тебя, а не ты оставляешь кого-то. Вот и сейчас: улетала она, он её провожал, а чувство у неё было такое, словно бы это он был УХОДЯЩИМ, а она – ОСТАЮЩЕЙСЯ.

На прощание вдруг начали выяснять, у кого и когда день рождения. Оказалось, что числа их дней рождения совпадают, правда, располагаясь в году почти противоположным образом: она родилась 2-го февраля, а он – 2-го августа.

Юля спросила:

– Ты Лев или Рак по гороскопу?

Он ответил, самодовольно подбоченясь:

– Конечно, Лев. Разве не видно?

Подумала: ох уж эти мне европейцы с их искусством презентации, нет! – самопрезентации, нет! лучше – саморисования. Вечно делают из мухи слона, из работы – «стратегический план», а из себя – льва. Нашим бы русским мужикам хоть половину той самовлюбленности и… ох, расхватали бы американки и европейки и оставшихся.

Приземлившись в Москве и включив мобильный, Юля обнаружила смс-ку, в которой Себастиан благодарил её «за волшебный вечер и потрясающую ночь в Париже».

***

Через несколько недель в московском метро прогремели взрывы, и немедленно на Юлин мобильный прилетело взволнованное сообщение от Себастиана: «Я слышал, в Москве были взрывы. С тобой и твоими близкими все в порядке?» Она сообщила ему, что, действительно, взрывы были на её ветке, но на полчаса раньше того времени, когда она обычно ездит на работу. «Слава Богу! Пожалуйста, будь осторожна», – ответил он. Конечно, это были во многом дежурные фразы хорошо воспитанного европейца, но все равно Юля была тронута.

Встреча третья, Корнуолл

Прошел год с того дня, когда Юля и Себастиан впервые познакомились, и полгода с момента их встречи в Париже. Приближался октябрь, и на горизонте снова замаячила ставшая для Юли традиционной конференция в Эрандле, Западный Сассекс. Недели за две до начала конференции она неожиданно получила смс-ку от Себастиана, интересовавшегося, не собирается ли она участвовать. Да, был её ответ, и он тут же предложил провести вместе уикенд перед конференцией. В душе у Юли что-то дрогнуло, и она согласилась.

Кратко посовещавшись посредством тех же смс-ок, они решили арендовать машину и отправиться в Корнуолл. Собственно, это была идея Себастиана. Ну а поскольку Юля никогда не была на Корнуэльском полуострове и рассчитывала на новые впечатления и (конечно же!) на новые тарелки, то с готовностью поддержала его предложение.

По составленному плану, она должна была приехать в Лондон в четверг на неделе, предшествующей конференции. Само официальное мероприятие начиналось в понедельник. Себастиан великодушно согласился взять пятницу в счет отпуска, чтобы они могли выехать раньше и подольше насладиться обществом друг друга. Вообще, Юля заметила, что это всегда больная тема для европейцев – их отпуск. Они трясутся над каждым днем: похоже, у них ежегодные отпуска гораздо короче, чем у россиян. Так что она весьма высоко оценила принесенную Себастианом «жертву».

Себастиан взял на себя хлопоты по организации всей поездки. Он предложил сходить в кино или хороший ресторан в день Юлиного приезда. Но она «подняла планку» и контр-предложила Covent Garden. В тот день давали «Тоску» Пуччини, и Юля заранее убедилась в наличии билетов. Себастиан, кажется, немного удивился её капризу, но забронировал и выкупил билеты. Восьмой ряд партера, отличные места! А на выходные он предложил арендовать для них коттедж в сельской местности – идея, которая Юле очень понравилась!

Всё время, остававшееся до их встречи в Лондоне, они без конца обменивались смс-ками, которые день ото дня приобретали всё более откровенный и даже эротический характер. Заметно было, что Себастиан с нетерпением ждёт их встречи, и его нетерпение передавалось Юле.

Впрочем, это не помешало ей в какой-то момент припомнить ему их «невстречу» в феврале и немного пошантажировать его тем, что вот, дескать, сейчас возьму, да и отменю всю затею. С Юлиной стороны это была лишь шутка, но её любовник, похоже, всерьёз обеспокоился такой перспективой и просил её не расстраивать его и приехать, как было оговорено. И она, действительно, в конце концов сменила притворный гнев на милость и решила расслабиться, отпустить старые обиды и вволю насладиться предстоящим общением с Себастианом, тем более что как мужчина он продолжал будить в ней самые страстные желания.

Между прочим, в ходе одной из таких «перестрелок» смс-ками Себастиан заручился Юлиным согласием на то, чтобы он, когда они встретятся, смог фотографировать её обнажённой.

***

В дни перед отъездом в Лондон, в предвкушении нового любовного приключения, Юля уже летала сама по себе, безо всякого самолёта! Как же ей нужны были эти приключения! Она, право, так устала от рабочих и семейных хлопот! Хотелось расслабиться, положиться на партнёра, следовать за ним, чувствовать себя ведомой, а не ведущей.

Впрочем, два обстоятельства несколько омрачали её радостное настроение. Во-первых, с наступлением нового учебного года Ваня объявил, что больше не будет ходить на занятия бальными танцами, поскольку не справляется с нагрузкой в лицее. Ведь на одну только дорогу до лицея и обратно приходится тратить в день по два-два с половиной часа, – вполне обоснованно аргументировал он. Созданный Юлей идеальный портрет её сына начал давать трещину, но, стиснув зубы, она согласилась с Ваниными доводами. Надо было правильно расставлять приоритеты, а учёба в лицее была безусловным приоритетом. Выделяемый сыну еженедельный бюджет при этом не пострадал – пусть мальчик питается и живет в своё удовольствие, лишь бы учился.

Второе неприятное обстоятельство – это был хмурый Лёшкин вид в дни перед Юлиным отъездом. Ещё бы, – смекала она с легкой издёвочкой, – каково это, оставаться «за старшего» целую неделю? Будить, кормить и одевать детей по утрам, проверять – хотя бы номинально – домашние задания, укладывать спать, следить за наличием продуктов в холодильнике, наконец. И это ещё при том, что Юлина мама будет регулярно приходить, чтобы водить девчонок в школу и на дополнительные занятия, а пока они в школе – готовить! «Снова все основные заботы на женских плечах, – мысленно сокрушалась Юля, – теперь на бабушкиных».

Вечером перед Юлиным отъездом, когда дети уснули и она тоже уже улеглась в кровать, Лёшка вошёл в спальню, приблизился к ней и произнес с видимым усилием:

– Ну что, едешь развлекаться? Тебя назад-то ждать?

Ого! Похоже, его хмурый вид на протяжении всех последних дней объяснялся не боязнью родительских обязанностей, а совсем другими причинами. Не иначе он ознакомился с их с Себастианом смс-перепиской. Вот это дела!

Под ложечкой у Юли тревожно засосало, но внеше она оставалась спокойной:

– Лёш, что за бред? Ты прекрасно знаешь, что я еду на конференцию. Это моя работа! Мне что – дома сидеть взаперти, как в гареме? Но деньги при этом зарабатывать, да?

– Знаем мы твои конференции, – был его ответ. – Там же красное белье – это обязательная униформа, как же без него?

Юля была еще более неприятно удивлена. Оказывается, от Лёшки не укрылось содержимое её чемодана. Или же он, чего доброго, вообще нарочно в него заглянул и проштудировал все её вещи, из которых некоторые, действительно, могли вызвать серьезные подозрения.

Вообще, непохоже было на Алексея. Юле казалось, что ему вообще всё равно, в какие командировки она ездит, чем там занимается. Их с Лёшкой интимные отношения оставались и прекрасными, и регулярными, что, по Юлиному мнению, должно было полностью устранять любые поводы для подозрений. Но чего только не сделает ревнующий мужчина! Даже возьмёт твой телефон (который ты не очень-то и прятала – вроде незачем было!) и прочтет твою переписку, либо же заглянет в чемодан с твоими личными вещами.

Кстати, что именно Лёшка выяснил, – содержимое переписки или содержимое чемодана (или вообще что-то иное?), – составляло важный вопрос, ответа на который у Юли не было. А ведь от ответа на этот вопрос зависела стратегия защиты, ну, то есть, стратегия её вранья, чего уж там? Но раз не было полной ясности, в чём именно оправдываться, то она и не оправдывалась, а просто приняла надутый вид, отвернулась в другую сторону от по-прежнему стоящего в изножье кровати мужа и замерла, притворяясь, что спит.

Алексей включил бра над комодом и чем-то методично зашуршал. Юля поняла, почуствовала, что он собирает вещи. В этот момент она серьёзно испугалась. Она никак не ожидала, что он может уйти из дома из-за такой ерунды, как её командировочные шашни – ну право, ерунда же! Особенно теперь, когда былое чувство острой влюблённости в Себастиана было пережито, переварено, исчерпано, завершено.

Не было никаких причин им с Лёшкой расставаться сейчас, по крайней мере – с Юлиной стороны не было. Она любила мужа, а не какого-то чужого другого. Ну а отношения с Себастианом – это было совсем иное чувство: игра, забава, развлечение, приключение!

Лёшка, по всей видимости, закончил собирать сумку и вышел из спальни, плотно затворив за собой дверь. Юля повернулась, не зная, зачем, – может быть, чтобы убедиться, что Лёшки нет в комнате, или увидеть развал его вещей возле платяного шкафа. В комнате было всё, как всегда, дверцы шкафа аккуратно притворены, и всё же не оставалось сомнений, что он собирал вещи. Она лежала и думала: «Неужели это всё? Неужели так бесславно заканчивается наша счастливая семейная жизнь? И что же теперь делать? Как всё будет с детьми? И как мне поступать завтра – уезжать или не уезжать?»

Так прошло минут двадцать, и вдруг дверь в спальню отворилась. Вошел Лёшка, подошел быстро к кровати, опустился на краешек, наклонился и обнял её. «Юлька, ну что ты со мной делаешь? Я же просто не могу от тебя уйти!». Она вдруг громко разрыдалась, всё напряжение этого вечера выплеснулось из неё. Вскочила и обняла своего Алёшу, прижалась к нему: «Господи, я так тебя люблю! Зачем, зачем тебе уходить? Никаких любовников у меня нет и не будет, мне так хорошо с тобой! Ну съезжу я на эту чёртову конференцию и вернусь, и все будет хорошо!»

Они были так увлечены переживаниями этого позднего часа и бурным, эмоциональным примирением, что оба вздрогнули, когда по коридору мимо приоткрытой двери спальни проскользнула тень. Лёшка вскочил и направился к двери. А, это Ваня проснулся. Сын пробормотал: «Я в туалет», а Юля, сморкаясь после своих рыданий и подавляя финальные всхлипы, тихонько, чтобы не напугать его, отозвалась: «Давай, иди быстренько, и в постель».

В ту ночь они с Лёшкой так сладко уснули, обняв друг друга! Перед тем, как заснуть, Юля мысленно дала себе слово, что предстоящая поездка к Себастиану будет последней, прощальной.

***

Прилетев в Лондон в четверг в полдень, она оставила свой чемодан в камере хранения на Victoria Station и отправилась гулять по городу. Торопиться было некуда: гостиницы она не бронировала, поскольку вечером после театра они должны были отправиться домой к Себастиану, однако сам он пока был на работе. Впрочем, его смс-ки следовали за Юлей по пятам: «Ты приземлилась?» – «Да» – «Где ты сейчас?» – «В Челси» – «Чем занимаешься?» – «Хожу по магазинам» – «А сейчас?» – «Still shopping ».

Стояла прекрасная, теплая и солнечная октябрьская погода, и Юле доставляло особенное удовольствие осознание того, что в рабочий день и на фоне спешащих по своим делам жителей мегаполиса она может себе позволить прогуливаться, не торопясь и почти бесцельно, в ожидании романтической встречи.

Была, впрочем, и иная, не связанная с Себастианом, причина, по которой настроение Юлино в тот день было особенно приподнятым. Еще в Шереметьево, до посадки в самолёт, её застал телефонный звонок брата. Макс сообщил, что произошло с нетерпением ожидавшееся всеми счастливое событие: у него и его жены родилась дочка, третий по счёту ребёнок в семье. И малышка, и её мама чувствовали себя хорошо, и это снимало определённое напряжение, подспудно преследовавшее в последние дни всех членов Юлиной большой семьи, ожидавших разрешения со дня на день.

И вот сейчас Юля гуляла по маленьким изысканным бутикам зажиточного Челси, не торопясь выбирала чепчики и платьишки для своей новорождённой племяшки и вспоминала тот день почти десять лет назад – морозный январский день – когда у неё самой родились две дочки-близняшки. И как тогда она, Юля, сама ещё почти девчонка в свои двадцать семь, но уже мама троих детей, с робостью заглядывала в их будущее и беспокоилась о том, справятся ли они с Лёшкой с предстоящими им трудностями, смогут ли дать детям всё то, что так хочется им дать, – любовь, моральную поддержку, да и материальную тоже.

Но вот же – не прошло и десяти лет, а многие страхи и заботы остались позади, и две умницы и красавицы каждый вечер выбегают встречать своих маму и папу поцелуями, как только те появляются в дверях. А их старший брат стал совсем взрослым, хотя и не перестаёт подкидывать родителям трудноразрешимые, а подчас – и вовсе неразрешимые педагогические головоломки.

Вот такие мысли и воспоминания нахлынули на Юлю, когда после походов по магазинам она присела отдохнуть на скамейку на набережной Темзы. До встречи с Себастианом в районе рынка Ковент-Гарден оставалось ещё полтора часа. Позвонил на мобильный кто-то из клиентов, и она с легкостью и даже каким-то легкомыслием в пару минут разрулила его сложную проблему – это вам не детей воспитывать! Или просто такой это был у Юли удачный день.

Несмотря на то, что целый день проболталась без дела, на встречу к Себастиану у Королевской оперы Ковент-Гарден она опаздывала. На выходе из подземки Covent Garden station снова, как и в Париже на Гар-дю-Нор, ещё издали заметила его высокую прямую фигуру и, как и в прошлый раз, удивилась тому, что выглядит он старше, чем она ожидала. Но эта мысль только на секунду мелькнула в голове. Себастиан тоже увидел её издали, поспешил навстречу, поцеловал, забрал пакеты с покупками.

Вот так, Юля – в дорожной одежде, а Себастиан – в слегка помятом повседневном офисном костюме и с бумажными пакетами в руках, они и вплыли, в потоке других посетителей, под стеклянную арку в просторное фойе Королевской оперы. В гардеробе, не очень востребованном в этот теплый октябрьский вечер, им удалось сбагрить свои пакеты. Бинокли им на их восьмом ряду были не нужны.

Уже не успевая взять по бокалу шампанского, а лишь купив быстренько программку у стоящих тут же нарядных дежурных, начали протискиваться к своим местам в зале. Во всей этой суете им едва удалось обменяться несколькими дежурными фразами, что было и к лучшему: разговоры «по существу» сразу как-то не клеились, даже трудно было вот так сходу придумать тему. Но, слава Богу, зазвучала увертюра. Юля с Себастианом сцепились пальцами рук и устремили взгляд на сцену.

На сцене внешне всё было так, как Юля любит. Никакого авангарда – ни Боже мой! – ни в декорациях, ни в костюмах, никаких оголённых торсов или модернистских решений. Настоящая классическая опера, настоящая Италия начала 19-го века. По антуражу, но не по накалу страстей.

Во время всего первого акта Юля чувствовала, что исполнители не добирают по эмоциональности. В антракте, когда они с Себастианом вышли в фойе и она развернула программку, то не без удивления увидела, что чуть ли не половина исполнительского состава – это были артисты-славяне. Елена Стихина в партии Тоски, Алексей Маркин в партии Скарпиа, коварного шефа полиции. Этого было достаточно, чтобы ей с гордостью похвастаться перед Себастианом своими талантливыми соотечественниками. Но сама она была не удовлетворена их исполнительским искусством, если и не как знаток, то всё-таки как человек, часто посещающий классические музыкальные постановки. Россиянам, думала Юля, вполне по силам было бы передать итальянские страсти.

Впрочем, в третьем акте солисты частично реабилитировались, и сцена смерти Тоски, узнавшей о кончине её возлюбленного Каварадосси (его партию чудесно исполнял настоящий итальянец!), была очень сильной и захватила и Юлю, и даже, кажется, Себастиана, хотя на протяжении всех предыдущых актов он взирал на это оперное шоу с весьма флегматичным и даже отстранённым видом. Юле даже показалось, что её спутника гораздо больше заинтересовали индивидуальные электронные дисплеи, размещённые перед каждым зрителем, на которых можно было выбрать язык перевода текста оперы, в оригинале исполняемой на итальянском.

После спектакля они заполучили обратно свои бумажные пакеты и отправились ужинать. По Юлиному пожеланию выбор был сделан в пользу японской кухни. Себастиан как раз знал занятный японский ресторанчик, располагавшийся неподалеку, в котором повара не только готовили блюда на открытом огне прямо на глазах у изумленной публики, но еще и успевали во время своей стряпни играть и жонглировать всем, что попадалось под руку, –и продуктами, и кухонной утварью. И даже предлагали поучаствовать в этих цирковых номерах посетителям. Впрочем, сама Юля вынуждена была отклонить подобное предложение: ей было предложено пожонглировать сырыми яйцами. К её удивлению, Себастиан попросил для себя приборы вместо палочек.

Завершив свой весёлый ужин уже близко к полуночи, они отправились на Victoria Station. Там они забрали Юлин чемодан из камеры хранения и сели в поезд на Бромли (Bromley), южный пригород Лондона, где Себастиан снимал целый дом в кондоминимуме.

Сойдя с железнодорожной платформы, они неторопливо шагали по пустынным улицам спящего городка. Юлин чемодан монотонно постукивал колёсиками по булыжной мостовой. В своей зажиточной флегматичности Бромли был похож на десятки других провинциальных европейских местечек, и Юля заметила вслух, что начиная с какого-то момента все вновь посещаемые города начинают напоминать виденные ранее, так же как и все новые мужчины нет-нет, да и воскресят в памяти черты тех, кто когда-то раньше проходил через твою жизнь. Она не стремилась обидеть Себастиана этим своим наблюдением. Так же как и не задумалась над тем, что мужчинам с определенного момента все встреченные ими женщины, наверное, тоже должны напоминать персонажей из их, мужчин, прошлой жизни.

Жилище Себастиана представляло собой узкую трехэтажную секцию с отдельным входом в довольно большом по размеру современном таунхаусе, полукругом огибающем внутренний двор и, в свою очередь, окружённом изящной кованой металлической оградой. В её воротах стоял замок с дистанционным управлением. Квартира была просторной, с одной-двумя спальнями на каждом из трёх этажей, не считая гостиной, кухни и других помещений. Впрочем, было заметно, что многие из этих комнат остаются нежилыми.

Они поднялись на третий этаж в спальню. Комплименты Юлиному дорожному костюму не помешали Себастиану в две минуты освободить её от оного, и, не позволив ей даже принять душ, он повалил её на постель, покрывая страстными поцелуями её лицо, шею и грудь…

Ночью Себастиан продолжал крепко обнимать Юлю, прижимать к себе, его руки блуждали по её телу. Он словно не верил, что рядом с ним лежит живая обнажённая женщина, и даже во сне искал тому подтверждения. Она же, перевозбуждённая, спала плохо, чувствуя и отзываясь на каждое его движение, каждое объятие. В комнате было довольно прохладно, Юля то и дело вынуждена была натягивать на себя одеяло. И только пышущее жаром тело Себастиана, постоянно стремящееся максимально увеличить площадь их взаимного соприкосновения, не давало ей окончательно замерзнуть.

В какой-то момент прильнув к нему, Юля почувствовала, что царапает его щёку своей серёжкой. И тогда она, в полусне и не размыкая глаз, сняла обе серёжки и положила их куда-то рядом с кроватью, но куда – так и осталось для неё загадкой, поскольку на следующее утро она не смогла их нигде найти, как ни старалась. Так и остались лежать в каком-то укромном месте в спальне Себастиана две её «счастливые» серебряные серёжки, которые Юля еще в институте любила надевать на экзамены, потому что верила, что они приносят удачу.