Кофе для Яны

Она поняла, что она больше уже не Яна. Она – кто-то другой. Нервически в груди подскочило сердце. «Получилось», – подумала она, словно знала, что должно было получиться. Словно бы ранее уже получалось.

Она знала, что это – ее дом, она там живет. Она рассматривала ромашку и свои руки, которые были уже не ее руки, а руки какой-то женщины – красные, натруженные, исцарапанные, с обломанными ногтями. Дышать было тяжело, больно, по щекам катились теплые слезы градом; как во сне, она ощущала, как они катятся по носу и крупными каплями падают ей на юбку.

Из дома раздавались крики, рыдания, и чей-то громкий, визгливый вскрик выделялся и снова терялся в общем хоре отчаяния. Яна сосредоточилась на воспоминаниях этой женщины, которые пришли сами, незвано, нахлынули на нее, задушили своим обилием, неделикатно заполонили голову и все вокруг. Они были густы, путаны, образны. Это были обрывочные картинки из жизни, эмоции, оглушившие ее своей силой и прямотой, потом они отхлынули, словно бы уложившись в голове и никого больше не трогая. Яна поняла, что руки принадлежат простой крестьянской женщине. Сегодня ночью у нее умер муж. Пару дней назад он полез зачем-то на крышу, не удержался, упал и очень сильно ударился головой и спиной. Его принесли домой. Все видели, что исход предрешен и никто не пытался даже его лечить. Смерть была тихая и предсказуемая. В голове обладательницы рук была грусть и растерянность, страх за собственное будущее, которое раньше было таким ясным, день за днем, теперь приобрело размытые очертания.

Детей у нее не было. Теперь было страшно оставаться в этом доме, где никто ее не любил, и еще страшнее возвращаться в родительский дом, в котором она не была уже много лет. Неизвестно, живы ли родители, ждут ли ее. Где-то далеко, за спинами других, маячила мысль – а не утопиться ли? Все равно непонятно, к чему ты теперь, для чего… Яна постаралась прогнать ее, затолкать обратно, за спины, но мысль не хотела уходить, а словно бы наоборот, почувствовав, что ее заметили, полезла вперед.

Тогда Яна попыталась придумать, как еще можно поступить, что же делать, постаралась привлечь мысль о том, что выйти замуж вторично было бы неплохим выходом, но почувствовала, как женщине стало стыдно при этом, как снова обильно покатились слезы по ее носу, щекам.

Тогда Яна снова принялась рассматривать ромашку, лежащую у нее на коленях. Она стряхнула муравья, тот упал ей на юбку, барахтаясь, и снова торопливо побежал по своим делам. Тогда Яна уцепилась за эту мысль. Необязательно сейчас что-то решать. Жизнь покажет, как оно там образуется. Люди умирают, хорошие и плохие, живым надо держаться, ради памяти этих людей, хотя бы. И следовать своей судьбе. Она останется помогать свекрови следить за хозяйством, любит-не любит – какой прок? Одна та не справится.

Теперь горе нахлынуло, вышло на передний план, позволило себе охватить все существо этой женщины, она нырнула в это горе и расслабилась в нем. Но Яна поняла, что это хорошее чувство, правильное, оно должно развеяться именно так, его нельзя прятать.

В этот момент картинка стала таять, пейзаж превратился в образы, Яна почувствовала снова себя самой собой, сидящей в кресле, руки ее безвольно свисали с подлокотников. Это были опять ее руки, красивые, молодые, без мозолей и царапин, с аккуратным маникюром и обручальным кольцом. Голова кружилась, ее подташнивало, в груди тяжелым грузом ощущалось не успевшее растаять чужое горе, щеки горели.

В этот момент в комнату вошел Герман, улыбаясь, чуть покачиваясь на носках. Он принес стакан воды, который Яна с благодарностью жадно выпила.

– Яна, спасибо. Здорово получилось.

– Что это было? Гипноз?

– Это был тест, вы его прошли. Правда, чуть не угробили бедную женщину, предложив ей утопиться, но вовремя спохватились. Импровизация с муравьем была на высоте!

– Какая импровизация? Это была настоящая женщина? Кто она? Почему я была ей?

– Давайте обсудим это. Вы все равно сейчас не поймете.

– Расскажите так, чтобы я поняла.

– Это был тренажер. Не настоящий человек. Но в дальнейшем это должны быть настоящие люди, конечно. На тренажере дается задача, вы должны ее распознать и решить, что человеку делать. Помочь справиться с ситуацией. Почему я сказал, что вы ее чуть не угробили? Мысли о самоубийстве подспудно присущи любому человеку при наступлении беды, горестных событий, смерти близких. Чаще всего это мысль фоновая, проходящая, но вы, акцентируя внимание на ней, выдвинули ее вперед, и она могла стать доминирующей. Однако, вы с честью вышли из ситуации. Ваш муравей отвлек и спас ситуацию.

Герман помог Яне подняться и пригласил в переговорную, для подписания договора о сотрудничестве.

Переговорная была оформлена еще роскошнее, чем все предыдущие помещения. Яна не знала, что это за архитектурный стиль, но от пола до потолка все было покрыто кружевной разноцветной лепкой, высокие трехметровые двери давили и звали одновременно войти, в центре стоял огромный помпезный стол, украшенный золотой росписью.

За столом сидел Герман и еще несколько человек. Все они держали в руках какие-то устройства и бумаги.

– Меня зовут Татьяна Степановна, – обратилась к ней высокая осанистая женщина средних лет. В руках у нее была огромная пачка бумаг. – Я директор этого института. Герман Юрьевич сказал, что вы будете участвовать в его исследованиях.

Яна рассмотрела Татьяну Степановну. Та была слегка полновата, на ней было длинное широкое темно-синее платье, очень стильное, которое украшала огромная яркая брошь в виде павлина, с блестками и перьями. Лицо у нее было привлекательное, располагающее, улыбчивое.

– Если вы соглашаетесь участвовать в исследованиях, необходимо подписать договор.

В Яне боролись страх и любопытство. Ей ужасно хотелось узнать обо всем, что происходит в этом институте, хотелось почувствовать себя частью важного дела, а больше всего хотелось почувствовать еще раз то ощущение цельности, которое охватило ее, когда она надела приборы-браслеты, там, в лаборатории.

– Могу я ознакомиться с документами? – спросила она, чтобы не молчать, – она хотела сказать это деловито, сухо, отчетливо, но получилось как-то робко и с надрывом.

Документ был небольшой. Там очень конкретно и пугающе говорилось о том, что ни при каких обстоятельствах ей нельзя разглашать ничего из того, что происходит в лаборатории. Ни слова. Это была главная его идея. Был указан срок – 5 месяцев, но в случае удачно проведенных экспериментов этот срок может быть продлен.

Еще ниже была прописана сумма, которая предлагалась в качестве вознаграждения за участие в разработке. Сумма складывалась из нескольких цифр – в случае удачи или неудачи в исследовании, в случае непредвиденного преждевременного закрытия эксперимента, но даже самая маленькая из них была настолько впечатляюща, что в момент решила все вопросы.

Все вокруг теперь показалось не таким промаслено-противно-дорогим, а очень даже симпатичным.

Яна подписала остальные бумаги, практически не читая.

По дороге домой Яне было и тревожно, и приятно. Приятно, что у нее получилось – непонятно что и зачем. Она, однако, чувствовала, что именно теперь сможет, наверное, стать полезной хоть кому-то, хоть для чего-то. Тревожно, что она пообещала никому ничего не рассказывать, а она не привыкла скрывать и обманывать. От этого внутри живота сидел маленький жучок, он подтачивал ее изнутри, вызывал сомнения, говорил, что зря она не поделилась с Сашкой своей новостью раньше.

Но – у нее была уважительная причина – за последние две недели ей так и не удалось ни разу с ним нормально поговорить. Вечерами он все больше отсутствовал, ночевать приходил, но всегда очень поздно, а когда появлялся раньше, это всегда было так неожиданно, так набегами, что она совершенно терялась и не успевала собраться с мыслями нормально, чтобы поговорить, рассказать ему о чем-то, а он и не спрашивал. Он настолько был глубоко в своих мыслях и делах, что хоть они и жили вместе, в одной квартире, и вроде достаточно мирно и дружно, между ними вырос словно злобный темный лес. Настолько плотный, что в нем не было места ни для разговоров, ни для шуток, даже совместные воспоминания были словно запакованы в коробки и убраны в бабушкин шкаф. Наверное, их можно было бы достать, но не было для этого подходящего повода, а просто так разбазаривать не хотелось. Сашка стал другим. Красивый, немного располневший, солидный, – от угловатого смешливого железного дровосека не осталось и следа, взгляд преисполнился достоинства и больше не спешил проникнуть в душу.

Яна подумала, что же именно раньше ее в нем привлекало. Сначала как в друге, а потом как в муже, – ему всегда было все интересно, он вникал часто даже в те дела, которые она бы не стала рассказывать, но он угадывал, обсуждал, шутил, и делал любую серьезную и глубокую тему легкой до безобразия. Это не делало ее менее важной, это лишало ее той закрытости, что порой мешает нам решать сложные вопросы. Все проблемы быстро решались, если обсудить их с Сашкой.

Но последние годы он все меньше и меньше шел на контакт, – не то, чтобы не о чем стало с ним говорить, а так выглядело, что вроде как некогда и незачем. Он глубоко увлекся историей, почему-то особенно 19 века. В свободное от работы время он силился разгадать предпосылки возникновения революции 17 года, которых с каждым днем раскапывал все больше и больше.

Поначалу он делился с Яной своими открытиями, но ей часто было стыдно от того, что нечего сказать, нечем оппонировать. Она как-то показала ему бабушкину перчатку и альбом, он впечатлился, стал расспрашивать, но про бабушку Яна знала очень мало. Ей даже почему-то показалось, что Сашка знает куда больше, хоть и задает вопросы ей. Это было обидно просто до слез, и она свернула эти расспросы. Со временем все меньше и меньше они говорили, и вдруг Яна с грустью поняла, что мужу и ее лучшему другу с ней катастрофически неинтересно. Она, наверное, поглупела, погрязла в какой-то ежедневной рутине, которая, хоть и не стоит ничего, а сильно затягивает и не дает времени на саморазвитие. Саморазвитие – это то, что Сашка уважал в людях больше всего, как это она не разглядела раньше! Само это слово ее раздражало, она была воспитана в правилах, что нечего засорять время отбросами ненужных идей. Его надо посвящать семье. И вот так получилось, что без этих отбросов семьи, вроде как, и не существовало больше.

В квартире было прохладно и немного пахло пылью. В старых квартирах, где старинные вещи понемногу превращаются в антиквариат, всегда пахнет пылью, как ни убирай. Словно они и есть эта сама пыль, сохранившая пока осмысленную форму. Каждый раз, приходя домой, Яна еле подавляла желание взяться за тряпку. Она мыла полы и протирала все полки почти каждый день, стирала или сдавала в химчистку мамины тяжелые портьеры каждые три месяца, но этот запах, такой знакомый и душный, не исчезал. Особенно тяжел он был после возвращения из отпуска, с дачи, он бил в нос первые две минуты, словно всколыхнувшись от прихода гостей, а потом мирно засыпал и не ощущался больше, пока не уйдешь на улицу и не вернешься снова.

Яне было грустно, но уже не так тревожно. Сашку ждать не приходилось – он сегодня до полуночи точно не придет, и Яна, заварив себе чай, уселась на диван, не включая свет, и уставилась в темноту, перебирая сегодняшние события. То, что она пережила, находясь в темной комнате, впечатлило ее неимоверно. Она только сейчас поняла, насколько сильно оно ее впечатлило, хотя днем казалось, что самое значительное событие минувших перемен – подписание контракта на работу.

Нет. Эта женщина… Что-то в ней было не так, Яна точно знала, но также точно знала, что именно она помогла ей вырулить мысленно на тот путь, который она избрала. Та была на распутье, теперь распутья нет. Вот что имел в виду Герман, когда говорил про перекрестки? Правда, потом он сказал, что придумал эту терминологию на ходу, но эта его неожиданная импровизация показалась ей вдруг удивительно точной и правдивой. Вот жизненный путь. Вот сложная ситуация, развилка. Куда идти, кто подскажет? И как мы выбираем себе дорогу?

Яне представился комичный маленький человечек с бородой, который сидит в голове и управляет нашими решениями с помощью маленьких рычагов. Выходило, что любое наше решение может быть не нашим, если и правда кто-то может вот так просто влезть в голову и помочь разобраться с мыслями?

Глава 9 Иронька

Вдруг раздался телефонный звонок. Так неожиданно, что Яна подскочила на месте – так она погрузилась, оказывается, в свои мысли. Досадно вздохнув, она потянулась к телефону и просияла. Это была Иронька, та самая, которая ее стригла и с которой они так славно недавно провели в кофейне целый вечер. После этого вечера Яне показалось что она почти влюбилась в нее, так гармонично все в ней было, так непринужденно и приятно прошел вечер, разговор и вообще все. Ужасно хотелось повторить, но она как будто стеснялась даже ей позвонить, так страшно было потерять эту еще не начавшуюся дружбу, что страшно было лишний раз показаться навязчивой, надоедливой, скучной. И вот – звонок. Это было к счастью.

– Привет, дорогая! Ужасно рада тебя слышать!

– И я тебя, Яночка! Как дела твои?

– Хорошо, как обычно, без изменений, – впервые соврала Яна. – Как твои?

– Мои прекрасно! Если есть время, я как раз недалеко от твоего дома, можно заскочить?

– Да, конечно, буду очень рада тебе. Правда, я не ждала гостей и особенно нечем угощать, есть только вчерашний гороховый суп.

– Отлично, я обожаю гороховый суп! Я принесу еще чего-нибудь к чаю, и мы не пропадем!

Они распрощались, и Яна побежала приводить свою чистую квартиру в порядок. Разогрела суп, поставила чайник, протерла стол в гостиной, включила уютный торшер. «К чаю» у Ироньки оказались с собой две бутылки вина и кусок какого-то странного сыра, на который Яна смотрела с опаской. Она не была дремучей настолько, чтобы не знать о вонючих сырах, но ни разу не возникало желания попробовать, и тем более купить нечто, после чего квартиру нужно срочно проветривать. Как и зачем это едят, она даже не задумывалась. Однако, есть ее никто не заставлял, и они уютно расположились за столом, с бокалами, печенюшками и сыром, который пах вроде уже и не так противно.

После пяти минут простого банального разговора и пары глотков вина Иронька застрекотала:

– Яна, есть такая, такая новость!!!– Иронька округлила глаза заговорщически, словно и впрямь Яна готова была упасть от ее новостей и взглядом ее необходимо было предусмотрительно приковать в стулу, – Есть новости про нашу общую знакомую, – Иронька красиво прищелкнула пальцами в воздухе, – Марину! Вспоминали ее с тобой три дня назад, и вот встречаю на улице. Строгая такая, красивая, с новой прической. Она мне рассказала, что разводится и у нее новая любовь.

– Расстрою тебя, – извиняясь, улыбнулась Яна, – я в курсе, в пятницу встретила тут ее неподалеку. Она сына к бабушке отвезла и отрывается. Мужика нашла какого-то. Неожиданно, но, наверное, своевременно? Пора заняться собой слегка?

– Давай посмотрим, кто?

В ВК они быстро отыскали профиль сияющей Маринки – от слез и обид на лице не было и следа – с фотографий смотрела и улыбалась влюбленная уверенная в себе красивая женщина. Она смотрела сквозь экран объектива куда-то, на кого-то, кто ее вдохновлял. Полистав фотографии, коих за последнюю неделю было немало, они наткнулись и на фотографию мужчины со строгим взглядом, красивого, модного, которого Яна видела, как раз тогда, в уличном кафе, у Невы.

В жизни он не был таким красавцем, как на фото, но Яна тогда и не рассмотрела его толком. Он был черноволос, в меру накачан, слегка улыбался, но глаза смотрели как-то странно и невесело. Возможно, он просто был напряжен, когда его снимали. На вид ему было лет 35-40.

Девчонки зашли в его профиль и стали листать там фотографии. Он явно много путешествовал, интересовался литературой и живописью – в его профиле было много подписок на арт-салоны, фотографий с выставок современного и классического искусства, многие были на религиозные темы, немного странные, но в религии что Яна, что Иронька, понимали слабо и пролистали эти фотографии мимо. Ни одной фотографии с женщиной у него выложено не было, словно бы он не хотел выставлять свою личную жизнь напоказ. Либо не придавал этой части жизни того значения, которое обычно придают ей другие люди.

В шапке его профиля была ссылка на организацию с грозным названием «Дети орла». Яна нажала на иконку и увидела множество фотографий с различных мероприятий, где люди – как она увидела, одни и те же – видимо, регулярно собирались вместе и устраивали тематические вечеринки – пели, играли в настольные игры, разговаривали. Все были веселы, красивы, несколько раз на фото мелькал и Роман, но словно бы случайно. Яне показалось странным название для тематических вечеринок, но и тематические вечеринки сами по себе были для нее странными. Вроде секты.

– Странный какой-то парень. – недоумевала Яна.

– Да не странный. Самодостаточный, одинокий. Баб своих не афиширует, значит, они для него явление временное. Но для Маринки это сейчас то, что нужно.

Дальше Иронька рассказала о том, познакомилась с прекрасным мужчиной, у знакомых на дне рождения, – он умный, прекрасный, веселый, состоятельный! – какой-то слишком идеальный…

– А главное знаешь, он такой обходительный, так умеет ухаживать. Я от этих отношений просто летаю. Вот мы с тобой встретились, я с ним только познакомилась, еще никому и не рассказывала, потому что значения не придавала. А теперь я понимаю, что это мой человек, совсем мой. Он мне звонит каждый день, иногда по нескольку раз. А потом пишет сообщения, просто сводящие меня с ума!! Он как будто все про меня знает, он любит именно то, что люблю я, мне иногда даже страшно становится, словно бы это не человек, а робот какой-то, который специально прилетел с другой планеты, чтобы стать моей половинкой. Он мне позвонит, и я потом о нем думаю целый день. Или до времени следующего звонка. Такое бывает, а?

Яна задумалась. Кто она такая, чтобы знать, как ответить на этот вопрос? Эксперт в любви? Эксперт в том, как оно бывает? Первая мысль была почему-то именно о том, что так не бывает, что есть какой-то подвох. Но она прогнала ее, приняв за зависть.

– Я очень рада за тебя. Наверное, бывает. А тебя что-то смущает?

– Ну, он почти ничего о себе не рассказывает. Обычно только спрашивает. Иногда я словно бы на допросе. И я ничего о нем не знаю. А когда спрашиваю, он улыбается, и смотрит на меня так пристально, как…. – Иронька мечтательно посмотрела в потолок, не в силах подобрать слово, и немного покраснела.

«хищник», – взорвалось ответное слово в голове у Яны. Но она, конечно же, не стала его озвучивать.

– Как Микки Рурк на Ким Бессинджер в 9 с половиной недель! Это так… – Иронька покраснела и обе девушки засмеялись в голос.

Прошло всего несколько дней, как Яна узнала о весьма пространной теории энергообмена и баланса взаимодействий. Теория показалась Яне интересной, и она часто думала о ней, мысленно развивая и применяя для разных ситуаций. Теория описывала, что все мы, общаясь, находясь на любом уровне отношений, берем и отдаем примерно в одинаковой пропорции. А когда он, этот энергообмен, становится неравномерным, если кто-то взял больше, чем отдал, начинаются колебания и нарушения. В ситуации с Ирой она видела, что подруга готова отдать всю себя, сколько есть, и даже больше. Яна почему-то ясно видела эту картину, даже как-то образно – словно к Ироньке подключили шланг от пылесоса и выкачивают целительную энергию. Но ведь энергия – это ресурс, который надо пополнять. И рано или поздно он иссякает. Как вино в бокале. Как сон. Как жизнь. Когда наступит усталость, начнется прозрение. Или не начнется. Тогда беда.

Но говорить об этом образе влюбленной подруге Яна сочла несвоевременным. Тем более что уж кем-кем, а экспертом в отношениях она точно не была.

Глава 10 Увольнение

Сашку Яна так и не дождалась. Проводила Ироньку и легла спать.

От вечера, проведенного в болтовне с Иронькой, осталось ощущение приятной наполненности души, эмоций, чужих впечатлений, которыми поделились с ней, и она досыта наелась ими. Она думала о завтрашнем дне, сколько всего теперь предстоит и ей – возможно, более важного, более полного, чем многим, тем, кто банально влюблялся, сроил карьеру, путешествовал. Яне предстояло познать себя, а это куда важнее, когда находишься в ссоре с собой. Сегодняшний день и вечер начали этот процесс примирения.

Сквозь сон она слышала, как хлопнула входная дверь, как шумно раздевался Сашка в прихожей, – видимо, в надежде, что она не спит, хотел таким образом позвать ее встретить его, но одеяло лежало на ее боку таким прохладным легким грузом, из открытой форточки тянуло запахом скошенного газона, и она уже начала проваливаться в небытие – не было уже сил отказываться от этой неги ощущения себя между сном и явью, – Яна подумала, какое наслаждение осознанно погружаться в сон, когда хочется спать, и с этой мыслью уснула.

Утром нужно было встать как можно раньше, чтобы успеть заскочить на свою успевшую стать бывшей работу, подать заявление, обо всем договориться, и вовремя успеть в институт …

Войдя в офис, она тут же оказалась погруженной в привычную суету бессмысленно бродящих вокруг тебя людей. Рабочий день только начался, и сотрудники суетились вокруг своих столов, кто-то копошился в бумагах, кто-то бегал от одного стола к другому – так деловито, словно решал вопросы государственной важности.

Недавно Яна прочитала интересную статью про муравьев. В ней говорилось, что ученые, решив исследовать их поведение, помечали особи разными цветами и отслеживали, кто чем занимается. Обнаружился интересный факт – трудятся из них и делают что-то действительно полезное процентов двадцать, остальные просто носятся, создавая имитацию деятельности, бестолково путаясь и мешая этим 20 процентам трудиться. Особенно это проявляется, если ткнуть в муравейник палкой, например, – кто трудился, посуетятся несколько секунд, и торопливо, но спокойно принимаются за дело. А бездельники начинают в панике носиться из стороны в сторону.

Офис – как муравейник. Яна знала, что через час где-то все уляжется, все будут сидеть спокойненько за своими компьютерами – строчить кто что, кто документы, кто сообщения в соцсетях. Но пока царил творческий хаос и шум.

Яна подошла к Елене Петровне, вручила ей заявление на увольнение и клятвенно пообещала положенные ей две недели отработки помогать по срочным, незакрытым ей вопросам дистанционно. Они обе знали, что никогда никаких подобных вопросов не возникнет, но отработать было положено, а отрабатывать Яна не хотела.

Она вообще вот так сейчас, видя все это со стороны, не могла понять, как она терпела себя здесь столько времени, она почувствовала себя в курятнике, причем не курицей, а уткой, попавший сюда по ошибке – ей казалось, что она настолько не вписывается здесь ни во что, что это просто удивительно, как ее вообще могли принять на работу? Она почувствовала себя островком спокойствия в бурлящей пучине бессмыслицы, бежать отсюда со всех ног было единственной мыслью, но Яна, с достоинством оглядев своих бывших коллег, спокойно и красиво развернулась, вышла из офиса и медленно пошла в сторону выхода, купаясь в упоительном ощущении от мысли, что она здесь в последний раз. Ну кто вот мог подумать раньше, что будет именно так? И никто ее не окликнул и ни о чем не спросил.