– Вам следует прислушиваться к мнению специалистов, – слегка растягивая слова, произнес он. Я открыла глаза: Алькальд сидел за столом, не выказывая никакого интереса ко мне, заполнял бумаги. Я затихла. Прошло около часа, но он так и не взглянул на меня.

Я начинала нервничать. Вчерашняя «процедура» почти убедила меня в её безобидности для меня, я почувствовала себя в относительной безопасности, а теперь что-то шло не так. Я не понимала: как должна реагировать, что должна сделать?

Наконец, он вышел из-за стола и медленно подошел ко мне. Настольная лампа освещала его жесткое лицо. Он некоторое время смотрел на меня, потом, будто размышляя о чём-то, спросил:

– Вера, вы скучаете по мужу? Сестре? Матери?

Я округлила глаза:

– Вы меня отпустите?!

– Пока я только спросил, скучаете ли Вы по ним? – он явно вёл к чему-то, но я не понимала, что именно ему нужно.

– Скучаю, да, – Я выжидательно смотрела на него.

– Испытываете ли вы тоску по близким? Может, гнев? Можете что-нибудь мне рассказать про вашу сестру, например?

– Зачем? – я почувствовала, как накатывают слезы, но держалась.

– Мы с Вами вчера решили, что постараемся стать «друзьями», помните? А у друзей принято делиться личными переживаниями, разве не так?

– Но меня похитили, держите за забором, никуда не пускаете! А теперь хотите знать о моей семье? – я совершенно не понимала, к чему этот разговор, но голос уже дрожал.

– Рассказывайте, Вера, у нас вся ночь впереди, – Алькальд встал за моей спиной.

Я выдавила несколько общих фраз и заревела. В этот момент почувствовала сильную боль прямо в центре груди, она поднималась и уходила куда-то вовне. Я постаралась взять себя в руки, подышать, успокоиться, но услышала строгий голос за спиной:

– Даже не думайте останавливаться, рассказывайте дальше!

– Моя сестра замечательная, – рыдала я, – Она моя лучшая подруга. А сейчас ей ещё хуже, чем мне, потому что она не знает где я, что со мной… Мой любимый, наверное, с ума уже сошел! А я ничего не могу сделать, чтобы дать ему хоть какой-то знак, что я здесь, что я жива! Моя мама… мама, у неё больное сердце…она может не перенести моего исчезновения…

Я плакала и плакала, жаловалась и опять лила слезы. Когда я немного успокаивалась, Алькальд задавал спокойным ровным тоном вопрос, уточняя что-то из моих сбивчивых завываний, и моя истерика продолжалась. Боль в груди была нестерпимой и мне начало казаться, что я больше не вынесу.

Спустя бесконечное для меня время, Алькальд подошел к телефону и вызвал охрану, чтобы меня проводили в машину. Я сидела измотанная, изможденная, обессиленная. Внутри меня, казалось, была зияющая пустота, в самом сердце. Я поднялась со стула и поплелась к двери.

Алькальд же напротив, был весел и что-то напевал себе под нос. Увидев мой недоумевающий затравленный взгляд, он с удовольствием объяснил:

– Понимаете ли, дорогая, энергия может быть как положительная, так и негативная. Положительная обладает большим потенциалом, поэтому она для меня является наиболее желательной. Но не обязательно. От негативной энергии, от ваших страданий, я тоже способен получать своё «питание». Какой именно способ мы с Вами выберем решать Вам. Поэтому когда Вам рекомендуют заниматься тем, чем я скажу, надевать то, что я скажу, думать, что я скажу, Вам лучше подчиниться. Тогда наше взаимодействие будет взаимно приятным. Если же Вы и дальше будете провоцировать сотрудников лагеря на пособничество вашему побегу, наше общение будет недолгим и, поверьте, очень неприятным для вас!

Дверь перед моим носом захлопнулась, и солдат с непроницаемым лицом проводил меня, подгоняя автоматом, к выходу из части.

Глава 11

Я сидела в своём комфортабельном VIP-домике и механически ела яичницу, которую заботливо принесла мне из столовой Лена. За время моего отсутствия девушка привела жильё в порядок: блестели окна и натертый пол, на столе появилась кружевная скатерть и ваза с полевыми цветами, солнечный свет через узорчатые тюлевые занавески образовывал на полу и части стены причудливые узоры.

Жить не хотелось. В голове снова и снова звучал наш ночной разговор с Алькальдом: «Как Вы познакомились с мужем? Куда ездили отдыхать с сестрой? Как первый раз поругались с мамой? Что муж подарил на годовщину свадьбы? Какое Ваше платье любит одалживать сестра? Как мама называла Вас в детстве?» и далее, далее. Пока боль утраты моей нормальной жизни не затопила мой разум, не накрыла меня многометровой толщей безнадежности моего положения, моей зависимости от чужой воли и непонятных мне обстоятельств. Слёз больше не было. Они закончились около четырех часов утра. Мне казалось, что всё во мне пусто. Было безразлично кто я, где, зачем.

Лена заботливо уложила меня на свежее бельё и укрыла пледом. Я закрыла опухшие глаза и, в надежде больше никогда не проснуться, упала в черноту.

Проснулась я уже вечером. Как в первый раз меня трясла за плечо Нина. Я несколько секунд смотрела на неё, не понимая: где я и что со мной происходит. Медленно села на кровати. Голова раскалывалась. Нина протянула мне стакан с молоком. В ответ я только покачала головой. Она настойчиво сунула его мне в руку:

– Выпей. Там спазмолитик. Полегчает.

– Мне не "полегчает" – мои слова звучали как в гробнице.

– Выпей это сейчас. Потом в столовую. Потом приводи себя в порядок, да не спорь с Тамарой в этот раз.

Я не шелохнулась. Так и сидела со стаканом молока в руке.

Нина присела рядом:

– Собираться пора, через два часа машина.

Мне показалось, что голос её немного смягчился. Она сидела уставшая, смотрела в пол, думала о чём-то тяжелом.

– Ты не местная, верно? – я внимательно смотрела, как буравятся складки на её лице, – Ты оттуда, откуда я? Я почти не дышала. Повисла тишина.

– Что? А нет, – Нина будто вернулась из забытья, – Я из Норильска.

– Из нашего? – Я дернула её за рукав, чуть не расплескав молоко.

– Из нашего, из нашего – Она поднялась и пошла к выходу.

– Подожди! Я должна попасть домой! Расскажи мне, скажи всё, что знаешь, подожди же! Стой! – я ринулась за ней.

На пороге сидела Лена и штопала какую-то вещь. Она удивленно посмотрела на Нину, торопливо удаляющуюся по тропинке, и на меня, скачущую за ней.

В зарослях, которые отделяли моё «имение» от остального лагеря, Нина повернулась:

– Ну что ты расшумелась! Я не могу тебе ничего рассказывать. Нас всех накажут, понимаешь ты. Не только тебя, меня…всех!

– Убьют? Ну и пусть! – воинственно негодовала я, – Вы все боитесь, а мне нечего бояться!

Нина остановилась:

– Пей молоко!

Я только тут заметила, что до сих пор держу его в руке. Залпом выпила кисловатое молоко с горьким привкусом лекарств. И испытующе посмотрела на неё, но Нина снова вернулась в свою «раковину»:

– Тебе пора приходить в себя. Заберу тебя из флигеля через полтора часа. Поторопись!

– Я никуда не поеду!

– Конечно, поедешь! Поедешь, – Она твердо смотрела в упор, жестоко, непримиримо.

– Тебе что с того? За свою шкуру переживаешь? Сколько ты здесь десять, двадцать лет? Многих провожала и встречала, значит, знаешь, что со мной будут делать? Рассказывай!

– Ты поедешь, – она повернулась и, как ни в чём не бывало, пошла к баракам, где высокая полная женщина развешивала на веревках бельё.

Я немного потопталась на месте, показывая свою решимость больше никогда не отправляться в гарнизон, и отправилась к Маргарите. Маргарита сидела в кресле в углу комнаты, поэтому, когда я вошла, увидела её не сразу. Она видимо не была удивлена моим визитом:

– Вера, добрый вечер, как поживаете? – любезным, но равнодушным тоном поинтересовалась она, вглядываясь в меня пытливым взглядом.

– Я никуда не поеду больше! Вы меня не заставите! – я решила начать сразу с главного.

– О, банально, банально. Интересно услышу ли я от Вас что-то оригинальное? – она перешла за свой рабочий стол и жестом указала мне на стул перед ней, но я не двинулась с места.

– Вы, Вера, довольно упрямый человек. Даже после того, как Вам объяснили, что домой Вы не отправитесь и бесполезно заводить об этом разговор, Вы продолжаете упорствовать в своих нелепых притязаниях изменить заведенный здесь порядок. Порядок, между прочим, который существует не одно десятилетие. Вы полагаете, что оказались в уникальной ситуации? Это не так. До Вас тут побывало множество женщин, которые вступали с Алькальдом в «донорские» отношения. Начало было всегда одинаковым, все почти вели себя и поступали как Вы, Вера. Однако бывает у таких отношений конец и он различен. Об этом Вы не должны забывать.

– Если Вы о смерти, мне всё равно! – Я не хотела так быстро сдаваться.

– Нет, что Вы, об этом нет речи. Но ехать, безусловно, придётся. Сегодня, завтра и до тех пор, пока Ваша энергия нужна. Смысл Вашего пребывания здесь в этом. В этом Ваша сила, Ваша ценность.

– Если я не буду «донором», я стану не нужна?

Маргарита утвердительно кивнула.

– Вот я и не еду! Не собираюсь быть «дойной коровой»!

– Боюсь, так не получится. Ваше добровольное желание приветствуется, но совершенно не обязательно. Вчерашняя встреча должна была Вам это продемонстрировать. Будет сегодня как вчера или будет хуже, или будет лучше – решение за Вами.

Я молчала. Отчетливо вспомнился мягкий мешок с трупом, на котором я приехала в лагерь впервые. Меня замутило. Вернуться домой – моя цель, но я не достигну её, если не научусь играть по местным правилам, не буду умнее. С потолка за нашей беседой с интересом наблюдал глаз видеокамеры.

Я развернулась и, хлопнув дверью, пошла в столовую.

– Вот и умница, – вслед мне удовлетворенно заключила Маргарита.

Алла Семёновна нервничала, ходила по крыльцу столовой широкими шагами и время от времени потирала своё запястье с металлическим браслетом. Когда я подошла, она коршуном налетела на меня:

– Что же Вы, звездочка моя, так не торопитесь? Время почти вышло! Тамара Вас обыскалась!

С этими словами она почти силой впихнула меня за стол.

Во флигеле Тамары царил страшный беспорядок: на полу, столах, на открытых дверках шкафов висели отрезы ткани, бальные платья, боа всевозможных оттенков, платки, парики и чёрт знает что ещё.

– Тамара, я пришла, – позвала я куда-то в глубину комнаты.

В ответ на это зашевелилась одна из куч на полу и оттуда вся красная от усердия вылезла стилист, гордо протягивая мне нежно-сиреневое платье в пол.

– Вот, – победоносно проговорила она, – Знала, что оно где-то здесь! Одевай скорее, времени у нас в обрез!

Я безропотно пошла переодеваться, чем немало её удивила. Она рассчитывала на долгое противостояние и, не встретив его, облегченно заметила:

– А если так, то, пожалуй, даже успеем.

К назначенному времени я была накрашена, волосы уложены волнами, платье сидело великолепно, несмотря на недостатки фигуры. Нина кивнула мне и повела к воротам.

– Нина, мне страшно. Что будет сегодня? – я решила, во что бы то ни стало, разговорить её, переманить на свою сторону. Именно она должна знать то, что поможет мне выбраться отсюда.

Нина шла к воротам лагеря, освещая путь фонарём, молчала. Когда оставалось несколько метров до выхода, она немного замедлила шаг и еле слышно проговорила:

– Теперь, когда ты поняла, что нужно быть умнее, будет легче. Всем.

Глава 12

– Как Вы считаете, Вера, сколько мне лет? – Алькальд самодовольно курил, наблюдая, как я усаживаюсь на стул в тесном шелковом платье. Он был в прекрасном расположении духа. «Может это оттого, что я сделала, как ему было нужно? Угодила?», – подумала я и от мысли, что приходится приспосабливаться к воле местного диктатора, стало тошно.

– Не знаю, пятьдесят семь? – без особого любопытства предположила я.

Он весело рассмеялся:

– Мне, представьте, сто восемьдесят три года! А выгляжу я отлично и чувствую себя превосходно!

Я подумала, что моё предположение о вампирах не было такой уж нелепицей, но виду не подала.

– Вы говорили, я могу спрашивать? – я решила воспользоваться ситуацией и разведать информацию.

– Можете спрашивать, о чём хотите, почти обо всём! – Он сделал широкий приглашающий мах рукой.

– Ваш мир: он существует параллельно с нашим, на Земле? Вы люди вообще?

– Порадую Вас: никакой мистики! Вы до сих пор на своей, то есть нашей общей планете. Наш мир, ваш, ещё тысячи миров существуют одновременно во всех пространствах и временах. Это похоже на слоеный пирог с множеством слоев-миров. Миры могут соседствовать, взаимопроникать, даже воевать друг с другом, а могут никогда не встретиться и, не предполагая друг друга, существовать миллиарды лет. Мы люди, которые сначала преодолели возрастной порог в сто лет, потом в сто пятьдесят, а когда поняли, что жизнь можно питать подходящими источниками «тонкой энергии», стали жить бесконечно долго. Разумеется, не все, а лишь те, кто может позволить себе эти источники энергии.

С этими словами он многозначительно склонил голову, давая понять, что его «батарейка» сейчас сидит нарядная и ждёт, когда ей воспользуются.

– Вы проникаете в наш мир, крадете людей и питаетесь. У нас пропадают люди, дети, их ищут и не находят, а они здесь?

– Не всегда. Многие у вас пропадают по другим, совершенно тривиальным причинам. Детей мы не берём вовсе, потому, как объяснить, что от них нужно удается не всегда, да и энергия их, хоть и мощная, но недолговечная. Многие годы упорного труда по добыче тонкой энергии показали, что лучшие «доноры» – это молодые женщины без детей, ещё лучше незамужние. Я не согласен, что мы что-то «крадем, воруем, похищаем». Это не верное выражение. Мы просто берем необходимое, как вы берете у курицы яйца. Ничего личного.

Я содрогнулась от того, что у детей тоже когда-то высасывали энергию. Он затушил сигарету:

– На сегодня хватит. Давайте преступим.

Он встал за моей спиной, я закрыла глаза. Моя энергия перетекала от меня к Алькальду тонким светлым потоком, который имел нежно сиреневый оттенок. Я думала, что это мне снится, но, когда открыла глаза, увидела этот свет и свечение наяву.

– Об этом сиянии шла речь? – спросила я.

Алькальд втянул последние лучи света и кивнул:

– Вы будете скоро видеть свечение так же четко, как это видим мы. Это происходит со всеми. Энергия будет доступна вашему зрению. На самом деле и в вашем мире Вы можете наблюдать сияние или ауру людей, только Вы не так смотрите. Здесь всё иначе. Здесь мы в первую очередь видим Ваше сияние и уже только после этого самого человека. Сияние может рассказать о человеке гораздо больше, чем любые слова или факты. Вот увидите, Вера, Вам у нас понравится.

«Точно, нет», – подумала я, – «как может нравиться быть дойной коровой?»

– Вы нашли путь в наш мир случайно? Как вы попадаете к нам? – я старалась, чтобы голос звучал как можно более непринужденно, но сердце отчаянно забилось.

Алькальд внимательно посмотрел на меня, усмехнулся, и стало понятно, что он разгадал «мой интерес» в сегодняшней беседе: за кучей вопросов скрыть желание выяснить, как отсюда попасть домой.

Он прошелся широкими шагами к окну и открыл его. В комнату ворвался прохладный свежий воздух.

– Вы хотите знать, как мы нашли Вас, Вера? Как Вас принесло к нам? Не так ли? Я не боюсь Вам ответить и вот почему: это не изменит Вашего положения. Это знание не позволит Вам выйти из под моего влияния. Это ничем Вам не поможет, а может даже навредит. Но если Вы настаиваете… – Он смерил меня взглядом полным превосходства.

– Извольте. Мы нашли ваш мир НЕ случайно. Центр долго занимался подбором подходящих для нашего «питания» миров. За сотни лет было совершено много ошибок, пока мы, наконец, не поняли, что в людях вашего слоя мира энергия может вырабатываться более высокого уровня, чем в других. Для каждого мира есть «ключ». Это какой-либо природный элемент, минерал, вещество, с помощью которого можно открывать и закрывать «двери» между мирами. Ваш мир долго оставался неприступен, так как «ключом» оказался камень, который не встречается у нас. Но мы получили его, открыв тем самым самую питательную «дверь».

Алькальд посмотрел мне в глаза и с особым нажимом произнес:

– Вход в Ваш мир, Вера, под надежной защитой. Только несколько человек имеют право открывать «двери».

– Какой же это камень? – я небрежно откинула волосы со лба.

– Вы наивно полагаете, что я Вам скажу, где «ключ»? – по Алькальду было видно, что эта игра кота с мышью его забавляет.

– Меня привез Марат. Значит, он может открывать «дверь», – я усиленно пыталась вспомнить, тот момент, когда мой мир исчез для меня. Что он делал и как? У него был дурацкий плащ и часы на руке. Из гранита. Я так обрадовалась, что вспомнила, что выдохнула: «Это гранит!» до того, как сообразила, что делать этого не следовало. Я прикусила язык и взглянула на Алькальда.

Он раздражённо прошел мимо и сел за стол:

– Как я уже сказал, эта информация Вам ничего не даст, Вера. Уезжайте. Вечером жду Вас и, надеюсь, на этот раз обойдемся без бесполезных расспросов!

Машина везла меня в лагерь. Я смотрела на себя в зеркало заднего вида и пыталась увидеть хоть малейшее свечение. Ничего. Может оттого, что моим светом был полон кто-то другой? Тот, кто многие десятилетия живет за счёт чужой энергии.

Глава 13

Когда я выспалась и позавтракала, ко мне с визитом внезапно нагрянула сама Маргарита. Она была в строгом деловом костюме и пенсне, что делало её похожей на учительницу из классического пансиона для девочек девятнадцатого века.

Она постояла в дверях, оглядывая комнату и, игнорируя моё присутствие, обратилась к Лене, которая на вытяжку стояла на веранде:

– Сегодня принесут мольберт, масляные краски и проигрыватель. Она должна не менее двух часов рисовать под классическую музыку. Всё понятно?

Лена кивнула и понеслась исполнять поручение.

Я презрительно фыркнула:

– Как Вы это устроите? Я не умею рисовать. От слова «Совсем». Да и классическая музыка – унылая и скучная. Можно мне «Земфиру», ну или попсовый сборник «Сто лучших хитов «Европы плюс»?

Маргарита нахмурилась:

– Вам не нужно уметь рисовать или любить классику. Вам нужно её слушать два часа, во время которых Ваше тело будет наносить краску на холст. Это всё.

Она развернулась на каблуках и удалилась.

– А если я не буду?! – вдогонку заорала я.

– Про «не буду» у Вас уже, как мне кажется, был опыт. Не будем его повторять, – последовал сухой ответ.

Лена принесла всё необходимое для моего «занятия». Она включила Шостаковича (я бы никогда этого не узнала, не будь на пластинке написано имя великого композитора) и разложила принадлежности для моей первой в жизни картины. Я хотела было покрыть матом все эти приготовления, но она умоляюще посмотрела на меня и кивнула на часы: время пошло.

Некоторое время я слушала музыку и смотрела на белый лист. Потом в голову пришла идея: я взяла густую красную краску и размашисто во весь лист написала: «Идите на Х…!!!» Посмотрела на своё творчество – напоминало лозунги времен гражданской войны начала двадцатого века: большие кривые буквы, отражающие самую актуальную проблему. Я поменяла лист и с большим энтузиазмом черной краской намалевала рожу, очень походящую на черта. Дорисовав рога, копыта и пенсне, подписала «Маргарита – коза!». Оценив по достоинству и это произведение, упала на диван отдохнуть под очередную мелодию с пластинки. Классика и впрямь раздражала. Хотелось тишины. Тут меня пронзила мысль, от которой я соскочила и, проверив, нет ли кого за дверью, ринулась обратно к мольберту. На чистом листе я попыталась изобразить те часы без циферблата, гранитный «ключ», которым Марат ночью открывал «дверь» в этот ужасный мир там, на набережной. Я нарисовала несколько вариантов, и последний был, вроде бы, похож на то, что было на его руке. «Вот что мне нужно! Вот что я должна достать! Что там говорила Маргарита: проси всего, что захочешь, только «материального». Отлично! Это, пожалуй, единственная материальная вещь, которую я действительно хочу здесь получить и я обязательно придумаю как!». В эту минуту на крыльце послышались шаги. Я торопливо замазала все мои эскизы гранитных «ключей» непроницаемой чёрной краской.

Заглянула Лена, удивленно захлопала ресницами: я стояла вся вымазанная краской с взъерошенными волосами и дикими глазами, а на всю комнату гремела «Пятая симфония».

– Вам пора. Вас Тамара ждёт, – робко проговорила она.

Размашисто шагая по направлению к флигелю, где мне приготовят очередной вечерний «образ», я размышляла, как бы мне выведать больше информации о механизме проникновения этих существ в наш мир. Они приходят и похищают людей. Это должно прекратиться. Впервые за последние сутки во мне кипела энергия, появился план: первое – добыть гранитный ключ; второе – выяснить, как с его помощью открывать «двери» в мой мир; третье – сбежать отсюда и вернуться домой. Всё просто и невыполнимо одновременно, по крайней мере, Алькальд твердо в этом убеждён. То, что он не верит в реальность этого плана, мне только на руку: не будет ожидать, что это случится на самом деле. Но нужно быть осторожной.

Я постучала, внутри никого не было. Флигель пустовал, музыка тоже была выключена. На вешалке увидела небесно-голубое платье в пол, на столе записку: «Вера надень сегодня это». Я переоделась и сама отправилась к КПП (Нины тоже нигде не было видно). Заодно решила проверить: смогу ли я выйти за ограду лагеря через проходную без провожатых.

В сумерках я добрела до ворот. Высокий металлический забор без выступов, по верху ещё метр штырей с колючей проволокой. Перелезть или перепрыгнуть невозможно. Ворота заперты изнутри на цепи и большой навесной замок. Значит, выход только через проходную. Я зашла в небольшое помещение. Два мужчины с автоматами строго уставились на меня, но не сдвинулись с места.

– Где это ты сегодня свою провожатую оставила? Без неё не выпущу, – голос мужчины звучал строго, но без угрозы.

– Я сама не знаю, где она. Думаю, из-за неё опаздывать не стоит? Алькальд ведь не любит ждать?

Второй охранник выглянул за ворота: машина уже ждала. Сердце моё забилось сильнее: получится выйти одной или нет? Я двинулась вперед.

– Не спеши, – второй охранник включил рацию и что-то пробормотал, какие-то позывные. В ответ тоже что-то невнятно пробубнили. Он мотнул мне головой в сторону выхода.

Я села в машину и победно улыбнулась: выйти одной можно, главное, отвлечь Нину, чтобы она не смогла меня проводить. Интересно, охранники одни и те же? Или посменно? С кем были переговоры по рации?

Внезапно я осеклась. Перед КПП кроме моего автомобиля стоял знакомый фургон, на котором меня привезли в лагерь первый раз. Его двери были распахнуты, внутри никого не было. Я замерла и вжалась в сиденье. Моя машина стояла на месте, будто чего–то ждала.

– Ну, поехали уже, поехали! – зашипела я на невидимого водителя, но мотор не завелся. Я с досады пнула переднее сиденье, но ничего не изменилось.

За воротами в лагере послышался шум. Через проходную проследовала сопровождаемая Ниной пестро одетая и ярко накрашенная толпа из дюжины девиц. Я не была уверена те же это женщины, что ехали в фургоне первый раз или другие. В лагере все ходили в серых хозяйственных платьях, а теперь это были разряженные в пух и прах куртизанки с париками и боа, отправляющиеся на «работу». Некоторые женщины шли молча, другие хрипло переговаривались, третьи визгливо хохотали. Все погрузились в фургон.

Моя машина ожила и двинулась за фургоном в сторону казарм, где предстояло провести всю ночь. Я решила, что этому не бывать.