Все мои дороги ведут к тебе. Книга вторая

В такие моменты Саша чувствовала себя особенно скверно. Ведь несмотря на то, что между ними с Андреем совсем не было встреч и их чувства будто становились все тише и глуше, Саша знала, что это только до поры до времени. Внутри нее горел костер, и она уже знала, к чему он мог привести. И только для того, чтобы быть ближе к Андрею, она приезжала в этот дом, хлопотала вместе с Глашей и заставляла себя быть милой и внимательной с Виктором, с досадой замечая, как он все смелее и смелее брал ее за руку, подносил к своим губам, пускал в ее сторону слишком красноречивые взгляды. В то же время искренняя радость в глазах Анисьи Викторовны, которая с такой любовью смотрела на нее и принимала ее всякий раз, убеждали Сашу, что она зашла слишком далеко и пути назад нет.

В один из морозных январских вечеров, когда Саша уже из сил выбилась, пытаясь растопить печь в своей комнатушке, в дверь постучали. Она невольно прислушалась, в надежде, что стук был не к ней. Но стук повторился. Отряхнув руки, перепачканные золой о висевшее рядом с печью полотенце, Саша поднялась, накидывая платок поверх домашней блузы с запахом, оправила теплую юбку и на ходу спросила:

– Кто там? – время было позднее, а в последние дни в доме появилось много новых жильцов, приехавших на заработки в Казань, что вызывало определенные опасения.

– Саша, добрый вечер, – услышала она голос Андрея, чувствуя, как ноги ее вмиг стали ватными.

Дрожащей рукой Саша отодвинула защелку и распахнула дверь, взволнованно теребя концы платка на груди.

Андрей стоял в темноте общего коридора. Его лица не было видно, лишь блестящие пуговицы форменной шинели военного училища поблескивали в свете лампы. Он сделал шаг вперед, заходя в ее комнату, держа фуражку и вглядываясь в Сашино лицо усталым, заметно осунувшимся лицом.

Она отступила назад, пропуская его, не в силах вымолвить ни слова. Сердце бешено чеканило в груди: он приехал!

– Добрый вечер, Саша, – повторил Андрей, входя и осматриваясь в ее комнате. – Простите за столь поздний визит… Нам нужно поговорить.

Саша закрыла дверь, невольно оглядывая свое жилье, стесняясь своей скромной обстановки и нечистых полов. При этом она то и дело вскидывала на Андрея глаза, не зная, куда деть руки, догадываясь, о чем он хочет поговорить. А потому стояла у плиты, продолжая теребить платок, и молчала.

– Наверное, я должен был это сделать намного раньше… – он осекся, не раздеваясь, взялся за спинку стула, который стоял за письменным столом. – Вы позволите?

Саша кивнула, чувствуя, как румянец выступил на ее щеках от волнения и смущения. Андрей сел спиной к ней, вертя в руках фуражку, очевидно, не зная, как начать.

– Хотите чаю? – тихо спросила Саша, взяв веник и пытаясь смести выпавшую золу и труху с дров в сторону, на самом деле так пытаясь отвлечься и взять себя в руки.

– Нет, – произнес Андрей. – Присядьте, прошу вас.

Саша отставила веник в угол и покорно села на кровать, невольно подумав, что так же пару недель назад они сидели в ее комнате с Шацким, а потом… Порывисто сглотнула. К чему было это воспоминание? Стало ужасно досадно на саму себя.

– Саша, послушайте, – начал Андрей, всматриваясь в ее лицо. Голос его был тих и тревожен. – Я не понимаю, зачем вы все это допустили? Зачем? Право слово, я вас не понимаю.

Она бегающими взволнованными глазами смотрела на него. Та нежность и любовь, которую, казалось, она загнала в угол своего сердца, вновь крошечными крылышками затрепыхалась в ней. О, если бы он позволил ей хоть изредка, по крупицам, словно крошечные жемчужинки собирать мгновения, проведенные с ним! О, если бы он решился и отдался бы с головой своим чувствам! Она бы упивалась своим грехом, своей запретной любовью, молилась бы о своем и о его прощении, но была бы счастлива! Совершенно счастлива! Если бы он только позволил ей быть с ним!

Сдавленно вздохнув, чувствуя, как опять безудержная лавина чувств охватывает ее, Саша отвела взгляд, опасаясь саму себя, продолжая взволнованно перебирать концы платка.

Тем временем Андрей откинулся на спинку стула, положив фуражку на стол. После паузы он вновь заговорил:

– Через пару дней вы поселитесь в моем доме. На что вы рассчитываете, Саша? Прошу вас, ответьте мне прямо. Надеюсь, вы не станете…

Она вскинула на него глаза и быстро покачала головой, сильно краснея.

– Нет, не волнуйтесь, не стану, – она отвернулась, чувствуя ком, подкативший к горлу.

– Зачем же? – он недоуменно смотрел на нее. – Вы ведь понимаете, что подразумевает замужество? – он внимательно и растерянно смотрел на нее. Краска заливала ее лицо. Да, она уже знала, что он имел в виду. – Виктор в вас по-настоящему влюблен, вы не можете этого не понимать. Как же?..

– Одно ваше слово может решить все, – прошептала она чуть слышно и посмотрела на него. Глаза ее с мольбой и надеждой вглядывались в его лицо. – Одно слово, и я откажусь от этой свадьбы…

– Откажетесь? – он в упор посмотрел на нее, нахмурившись. – Вы думаете, так можно? Отказаться сейчас, когда мой сын по уши влюблен в вас и ждет свадьбы? Когда моя бедная жена, возможно, впервые за много лет чувствует облегчение своей боли? Когда уже заказано ваше свадебное платье и прочее? – он мучительно закрыл глаза, видно, пытаясь взять себя в руки. – Вы не можете отказаться. Вы сами это допустили, Саша, я предупреждал вас.

Она в отчаянии встала и подошла к нему, замерев в паре шагов. Сложив руки на груди, почти умоляюще прошептала:

– Почему вы всегда думаете о других и никогда обо мне? – она еще ближе шагнула и робко положила руку на его плечо, быстро и взволнованно заговорив: – Вы ведь знаете, что я допустила это, чтобы быть ближе к вам. Да, это дурно, да, это неправильно, но вы давно могли это все прекратить… Стоило бы вам только захотеть, – она скользнула вниз и стала перед ним на колени, сложив руки на груди, умоляюще глядя на него снизу вверх. В своей домашней блузе с объемными рукавами и темно-серой узкой юбке, слегка выбившимися вдоль лица волосами она была отчаянно красива и тонка. Тень от темных ресниц делала ее глаза еще выразительнее. В них стояли слезы.

– Прошу вас, встаньте, – начал он сдавленно, пытаясь рукой поднять ее и тревожно глядя на нее. – Саша, я просил вас прекратить встречи с ним. Вместо этого… Господи, о чем я говорю?! – он отвернулся, закрывая лицо рукой. – Это полностью моя вина, это мой необдуманный приезд в Майское внушил вам, что может быть шанс. Конечно, я во всем виноват…

Сердце ее учащенно забилось в груди, разрываясь на части от его близости и от той безысходности, которая слышалась в его голосе. Как же хотелось, чтобы он решился, осмелился, доверился своим чувствам! Видя его нерешительность и сожаление, она вдруг поняла – это был ее единственный шанс изменить все! Прямо здесь и сейчас!

И Саша вдруг скинула платок, решительно развязала шнуровку на блузе и, распахнув ее полы, стремительно подалась вперед, обнаженной грудью коснувшись Андрея, и взволнованно заговорила:

– Ах, Андрей! Послушай свое сердце, не голову, а сердце, любимый! – стоя на коленях, она схватила его руки и прижала к своей груди, где так пронзительно билось ее сердце, чувствуя, как слезы побежали по щекам. Болезненная отчаянная решимость была в ее умоляющих глазах, когда судорожно и взволнованно она прошептала: – Не вини себя! Ведь ты любишь меня, а когда любишь, совершаешь самые безумные поступки. Я люблю тебя! Ты видишь, я на все готова ради тебя! Просто будь со мной. Я буду нежна и безропотна, я все для тебя сделаю, нет ничего, что бы я не могла сделать для тебя! Я стану твоей тенью, никто, никогда ничего о нас не узнает. Прошу тебя, одно слово… – она бросилась к нему, обхватывая руками его шею, прижалась обнаженным телом к грубому плотному сукну шинели, устремляя лицо к его лицу. Коснулась губами его губ, снова и снова. Его губы были так теплы! Она порывисто принялась его целовать, прижимаясь к нему, чувствуя, как его теплые пальцы неуверенно коснулись ее острых твердых сосков, и кипучая безудержная бездна, уже известная ей, забушевала вновь. Ей хотелось чувствовать вкус его губ, жар его поцелуев на своем теле, надеясь так вытеснить из памяти те, другие поцелуи и ласки, что сводили ее с ума по ночам!

– Что вы делаете со мной? – прошептал он у самого ее уха, с трудом сдерживая себя, не решаясь ее обнять. – Зачем вы испытываете меня?.. Саша, прошу вас! – он с силой сжал ее плечи и отнял от себя, не в силах смотреть на нее, полуобнаженную. – Вы сами не понимаете, что говорите и делаете. Остановитесь!

Она смотрела на него, разгоряченная, взволнованная, с растущей досадой чувствуя, как какая-то неодолимая сила удерживает его от нее. В отчаянии она снова попыталась прижаться к нему, упрямо цепляясь руками за его руки.

– Зачем вы сопротивляетесь? Ведь вы несчастны. Разве вы не хотите счастья? Почему вы не можете довериться своим чувствам? – глаза ее отчаянно блестели.

Андрей с силой удерживал ее за плечи, отстраняя от себя, и хмуро смотрел на нее.

– Вы не понимаете, Саша. Теперь уже ничего нельзя поменять. Поймите, мы не будем счастливы, я не буду счастлив, изменяя своей жене. И я…я не хочу обворовывать собственного сына!..

Она во все глаза смотрела на него, чувствуя, как противная мелкая дрожь начинает охватывать ее с ног до головы. С трудом смысл его слов доходил до нее.

– Зачем же вы пришли сюда сейчас?! Зачем, если «уже ничего нельзя поменять»?! – голос ее стал хрип и сдавлен. Она смотрела на него огромными глазами, чувствуя, как от отчаяния лицо ее искривила горечь и боль. – Зачем?

Он опустил глаза, нервно провел рукой по волосам, кое-где тронутым сединой. И заговорил:

– Простите меня, Саша. Я сам не знаю. Одна мысль, что вы это делаете из-за меня, сводит меня с ума. Но мысль, что я могу оступиться и переступить через все, во что я столько лет верил, еще невыносимее. Поймите, я не могу дать вам счастья. Я не могу поступиться своей честью и долгом перед семьей. Проще выстрелить себе в лоб, чем допустить это. Я должен был вам это сказать, – он с тоской посмотрел на нее и чуть сильнее сжал ее плечо. – Простите меня за все. Но вам не надо было приезжать в Казань. Не надо было!

– Вы дали мне эту надежду, – прошептала она сдавленно, дрожь в горле не давала говорить. – Я бросила все ради вас, я преодолела такой путь, добираясь сюда! День за днем я ждала вашей любви, или хотя бы возможности видеть вас. И сейчас, когда решается моя судьба, вы мне говорите, что все было зря, что мне не надо было приезжать?! Я пожертвовала всем ради вас, а вы не готовы пожертвовать ничем! Чтобы оказаться рядом с вами, мне пришлось лгать, изворачиваться, наплевать на приличия, бросить родителей! А вас волнует только то, что подумают другие?! – она блестящими глазами смотрела на него, вздрагивая и продолжая цепляться за его руки, пытаясь притянуть их к себе. И вдруг решительно произнесла, снова подаваясь вперед, целуя его руки и шепча: – Пусть так! Я готова, слышите? Я готова стать женой вашему сыну, только бы вы были рядом! Я не стану вас смущать и искать с вами тайных встреч. Я не хочу вашего падения! Я просто хочу знать: любите вы меня или нет? Ответьте! Честно и смело. Дайте мне эту надежду, и я все стерплю! – она в упор смотрела на него, чувствуя, как слезы потоком текут по щекам, при этом всматривалась в его лицо, желая заметить каждое движение мышц, чтобы ничто не ускользнуло от ее внимания.

– Честно и смело? – он устало вздохнул, уронив голову на руку, упершись о стол локтем. – Вы – отчаянно смелы, Саша. Но ваша решительность еще больше требует от меня осмотрительности. Есть много такого, что я не могу сделать, поймите. Я не смог признаться сыну, что мы с вами знакомы, потому что я не знал, как он это воспримет. Я не смог запретить ему встречаться с вами, видя, как он счастлив. Видит Бог, я пытался с ним поговорить, но я не смог. Видите ли, я много страданий принес своей семье. Я оставил жену с ребенком, уехав на Кавказ, почти и не видел, как рос сын. Я чувствую сильную вину перед ним. Как отец, я хочу ему счастья. Поймите… Я не могу пойти против правил и устоев. Как не смею снова давать вам надежду. Я уже стар, я почти полжизни прожил! Мне надо исправлять ошибки, а не совершать новые. Не мучьте меня. Единственное, что мне осталось, так это дожить с честью свой век…

– Зачем нужна эта честь, если вы несчастны?! – в отчаянии воскликнула она, снова вцепившись в его руку. – Разве достойно быть заложником своей горькой и жалкой судьбы?! Разве не нужно бороться с обстоятельствами и отстаивать свое право на счастье?! Ведь вот она я, здесь, рядом, люблю вас больше жизни! Любовь важнее всего, это единственное, за что стоит бороться!

Он усмехнулся, грустно и устало, невольно скользнув взглядом по ее красивой юной груди сквозь пальцы руки, которой держал наполовину седую голову.

– Вы слишком молоды, Саша, – произнес он снисходительно. – Есть обстоятельства, которые сильнее и важнее любви. Поймите, сломав все и причинив боль самым близким людям, я не обрету счастья, даже рядом с вами, – он слегка коснулся рукой ее волос и добавил, решительно поднимаясь: – Мне пора. Я готов принять вас в нашем доме как невесту моего сына. Пожалуй, это единственно возможный вариант в сложившихся обстоятельствах, – с этими словами он оправил шинель, надел фуражку, поднимая воротник, видя, как горько и слабо упали ее руки. Саша продолжала сидеть на коленях на холодном полу, в распахнутой блузе, умоляюще глядя на него сквозь слезы. – Мне очень жаль, Саша. До свидания.

Когда за ним закрылась дверь, она тяжело положила руки на стул и, уткнувшись в них лбом, тихо и беззвучно заплакала. Она совершенно не замечала того, что от холода ее пробивает мелкий озноб, а обнаженная кожа груди покрылась мелкими мурашками. Мысли ее были сбивчивы, путаны, лихорадочны. Она так ждала его приезд, но его слова приводили в отчаяние. На что ей было надеяться? Будет ли она хоть когда-нибудь счастлива?

И тут же слезы рекой текли по щекам от осознания того, что не было у нее морального права на счастье после того, что она натворила. Ведь в отличие от Андрея, она не смогла сохранить свою честь, поддавшись греху и страсти в объятиях Никиты! Никакие доводы в свою защиту не могли ее оправдать в своих собственных глазах. Снова это чувство вины расползалось в ней черной тоской. Могла ли она решиться и рассказать Андрею? Что могло изменить это признание? Ну, разве что навлечь на нее его презрение. Эту вину можно было только искупить. И она знала, как. Они все нуждаются в ней. Виктор к ней добр, заботлив, совершенно ничего не получая от нее взамен. А его мать – бедная, измученная несчастная женщина, будет по-настоящему рада счастью своего сына. Быть может, так она заслужит прощение со стороны Андрея? Она будет рядом, что бы ни случилось, испив сполна это наказание, и с достоинством пронесет свой крест. Так она смоет свой позор и грех…

+++++++

После крещенских праздников сыграли скромную и тихую свадьбу. Саша никого не стала приглашать, сославшись на долгую зимнюю дорогу. Конечно, ей хотелось увидеть и маму, и сестер, и братьев с отцом, но не по такому поводу. Признаваясь самой себе, Саша не хотела знакомить Виктора со своей семьей. Поэтому в письме она сообщила маме и отцу о своей свадьбе, сухо уточнив, что выходит замуж за «сына офицера, полковника А.Н.Бессонова», отлично понимая, что ее партия вряд ли отца устроит.

Венчались в заново отстроенной церкви Св. Великомученицы Варвары недалеко от военного гарнизона. Саша была рада тому, что выбор пал на эту скромную церковь. Помпезных торжеств и излишнего внимания не хотелось. В церкви было довольно холодно, отчего Саша куталась в кунью шубу и сквозь слезы через белую фату то и дело оборачивалась назад, глядя, как Глаша и Андрей с трудом удерживали немощную, но счастливую Анисью. Саша видела, как Андрей давал знаки священнику ускориться. Держа свечку, Саша украдкой смахивала слезы, стоя под образами, не замечая, как мягкий воск капал на руки в тонких кружевных перчатках. Душой она молилась о тихом семейном счастье, чувствуя, как сердце сжимается от тоски и отчаяния. Виктору соврала, что шубу послал ей отец.

Потом был скромный ужин дома, во время которого присутствовала только семья. Андрей был особенно молчалив, от этого за столом чувствовалось напряжение. И только Виктор говорил громче обычного, бросая на Сашу радостные и слишком откровенные взгляды. Он пил и старался шутить, не замечая царившего за столом настроения. Саша сидела бледна, чувствуя страшную неловкость от нахождения в этом доме. Андрей тайком поглядывал на них, и казался усталым и растерянным.

Ее жизнь своей рутиной и обыденностью сплелась в один длинный, бесконечный день. Оставив свою уютную комнатушку, Саша поселилась в тягостно тихом доме Бессоновых. Вставала с утра, вместе с мужем и Андреем завтракала под кудахтанье Глаши. Втроем уезжали из дома, оставив на целый день Анисью Викторовну одну. Саша выходила раньше всех возле дома Пашиевых, продолжая вести уроки, Андрей и Виктор ехали дальше. После уроков она все также шла на лекции в университет, а после – ее встречал теперь уже и ее фаэтон, возвращая в новый дом. С Андреем они практически не пересекались. Сидя в одном фаэтоне, Саша избегала смотреть на него. С того разговора в ее комнате они ни разу не говорили наедине, потому что Андрей предпочитал держаться в стороне. Он даже избегал обращаться к ней напрямую, если же возникала необходимость, то говорил либо Глаше, либо Виктору: «Передайте Александре Павловне, что завтра выезжаем раньше». Саша испытывала к нему щемящую тихую нежность, наблюдая за тем, как вечером он медленно проходил мимо их с Виктором спальни к своей дальней комнате. Он был рядом. Они жили теперь под одной крышей. Но Саше казалось, что теперь между ними была огромная пропасть.

Зато Виктор отныне вел себя, как муж. При встрече и на прощание целовал ее липкими губами, прижимая к себе. Она не противилась, только испытывала неловкость при Андрее, а потому старалась сделать это быстро или до того, как подняться в фаэтон. Говорить с Виктором особо было не о чем. Все темы, которые они обсуждали до свадьбы, словно были исчерпаны. Пару раз он высказывался против того, чтобы она продолжала давать уроки. На что Саша категорично заявила: нет. Ей была нужна практика в преподавании, да и находиться в убийственной тишине дома с умирающей свекровью все дни напролет было выше ее сил. Виктор был недоволен и продолжал настаивать. На этой почве она переставала ему отвечать, отворачивалась к стене. Он злился, покрывался пятнами и стремился взять ее каждую ночь, не особо церемонясь с ее желаниями. Саша пыталась избежать этой близости, придумывая разные отговорки, понимая всю неизбежность происходящего. Благо Виктор быстро выдыхался, а Саша отползала на край кровати, укрываясь одеялом, и удивлялась тому равнодушию, какое находило на нее вблизи мужа. Он ровным счетом не вызывал никакого волнения в ней. Глядя в ночное окно, прислушивалась к тишине своего нового дома. Как же в нем было тихо! Эта тишина порой изводила, от нее хотелось бежать прочь.

В середине февраля Саша поняла, что беременна. Судорожно высчитывая дни и перепроверяя саму себя, в панике поняла, что Виктор был не причем! И поначалу жутко испугалась. Странный жар охватил ее при этом, заставив щеки запылать румянцем. Все те переживания и чувства, которые она с таким трудом подавила в себе за это время, вспыхнули с новой силой. Что-то горячее разливалось внизу живота от мысли, что и не могло быть иначе, та ночь не могла пройти бесследно! Осознать и принять это открытие было не просто. Чувство вины за свой грех теперь боролось в ней с робкой нечаянной радостью. И вскоре страх и чувство вины отступили, уступая место новым чувствам и ощущениям. Понимая, что рано или поздно все и так заметят, она никому ничего не сказала, робко радуясь своей сокровенной тайне, в надежде на то, что и в ее жизни будет счастье. Но счастье другое – настоящее, безусловное. Тайком в темноте чужого пугающего дома она счастливо улыбалась сама себе, прижимая руки к животу. Лежа подальше от грузного тела мужа, Саша украдкой вспоминала ту ночь, чувствуя, как ладони ее влажнели, а внизу живота рождалось знакомое безудержное пламя. Спохватившись, пыталась представить на месте Шацкого Андрея, и в отчаянии зарывалась лицом в подушку, силясь подавить подступавшие слезы, сильнее поджимая к животу ноги, пытаясь унять внутреннюю бурю. И только нежнее прижимала руки к животу, замирая от мысли, что теперь она не одна, что внутри нее зарождалась жизнь.

++++

Весна пришла неожиданно, удивляя голубизной прозрачного неба, ярким мартовским солнцем и невероятно удлинившимся днем. Саша еще никогда в своей жизни не видела такой снежной и холодной зимы, а потому таяние снегов и ручьи грязной весенней воды по мостовым приводили ее то в восторг, то в полное отчаяние. Каша на дорогах, горы грязного запыленного снега, который таял стремительно, уменьшаясь в размерах прямо на глазах, от чего на улицах и не мощеных проулках возникала непроходимая грязь, заставляли горожан переобуваться в ичиги и высокие сапоги. Дороги раскисали под радостное пение птиц. Коляски, пролетки, автомобили и даже трамвайные вагоны застревали, жители возмущенно ругались, дворники отчаянно расчищали дороги, расталкивая снег по черной влажной земле, чтобы быстрее растаял. А небо становилось все голубее и голубее, солнце припекало не на шутку, вынуждая казанцев снимать свои зимние одежды и переоблачаться в весенние пальто-манто. Бульвары и парки наводнились гуляющими людьми, отогретыми теплым мартовским солнцем. Порой небо становилось свинцово-серым, проливаясь на дороги и дома тяжелым дождем, смывая остатки грязи и снега, вымывая засоренные канавы, наполняя сверх краев озера и речушки. Казанка стремительно поднималась из своих берегов, сливаясь на несколько недель с Волгой, затопляя низины, овраги, пристани. На блестяще-коричневых ветках набухала верба, возвещая своими нежными пушистыми почками приближавшуюся Пасху и окончательное пробуждение природы.

Живот рос медленно, для большинства людей и вовсе незаметно. Но Саше казалось, что он слишком велик. Ее некогда тоненькая талия все больше и больше раздавалась, живот округлился словно полная ладошка. И хотя окружающие ничего не замечали, Саша все равно стремилась затянуть талию в корсет, надевала объемные юбки, куталась в свободную шерстяную накидку. Особенно боялась выдать себя в университете, потому что видела, как неприязненно относились преподаватели к курсисткам в положении, откровенно говорили, что нужно выбирать: либо дети, либо обучение. Многие преподаватели придерживались мнения, что беременность и учеба несовместимы, а женщина, обремененная детьми, вообще неспособна учиться. Поэтому в университете Саша садилась на последние ряды, скрываясь за бесформенными длинными платками и накидками, всеми силами скрывая живот. Радовало то, что близилось окончание учебного года, а значит, надеялась она, когда уже нельзя его будет скрыть, учеба закончится, а там, в начале осени, уже и роды. Первыми догадались Света и Надя. Это произошло неожиданно, на третьем месяце, когда во время экскурсии по музею в одном из залов, где было слишком сильно натоплено, Саша потеряла сознание. Подруги подхватили ее под мышки, уведя подальше от глаз профессора в другой, более прохладный зал, пытаясь привести в чувства. Бледная и смущенная Саша готова была провалиться сквозь землю, в то время как Надя быстро обмахивала ее тетрадкой, а Света, озираясь на стоявших поодаль курсисток, тревожно спросила:

– Ты в порядке? Ты обедала сегодня?

Саша смущенно кивнула, потом отрицательно покачала головой, потом снова кивнула, пытаясь сбить подруг с толку, но было поздно. Света, рассудительная и более опытная, догадалась.

– Тебе надо быть осторожнее, моя дорогая, сама знаешь, что будет, если профессора узнают.

С этого времени они взяли Сашу под свою опеку.

Потом догадалась Глаша. Ее реакция была предсказуемой. Экономка провела свое расследование, обнаружив, что в течение пары месяцев нет красных цветов на Сашином белье. Зайдя к ней в комнату за очередной порцией грязного белья, Глаша заговорщически подмигнула Саше и радостно улыбнулась. Очевидно, сдержать эту радость было ей не по силам, потому что уже вечером Анисья Викторовна позвала Сашу к себе и, силясь сесть в подушках, взволнованно потянула к ней руки. Саша присела на край кровати, поправляя подушки свекрови и помогая ей приподняться. Свекровь бледной невесомой рукой едва пожала Сашину ладошку и тихо с усилием произнесла:

– Вот и дождалась! Спасибо тебе, дочка, этой радости я столько лет ждала.

Ее бледное исхудавшее лицо мучительно пыталось улыбнуться, губы были сини и очень тонки, распущенные висящие волосы еще сильнее старили ее. Но глаза ее сияли. Глядя на нее, Саша испытывала противоречивые чувства. Это была и жалость и тихая грусть. Вот уж как никому не пожелаешь прожить свою жизнь. Радость ее от ожидания внука или внучки была понятной и трогательной. Анисья цеплялась за любое проявление жизни, будь то любовь сына, его свадьба или рождение внука. И хоть тело ее было иссушено болезнью, душой она еще пыталась жить. Поняв, что свекровь говорит про ее беременность, Саша снова почувствовала укол совести. Но теперь она была обязана быть сильной, а потому решила, что от ее правды никому не будет лучше. Да и ее ребенок ни в чем не виноват. Эта правда просто ни к чему. Виктору она ни разу не отказала, а значит, у него не было оснований считать, что это не его ребенок. Поэтому Саша мягко пожала сухие ладони свекрови, принимая ее благодарность. И все же не в силах была посмотреть ей в глаза.

Виктор понял, что Саша беременна не сразу. Ни Глаша, ни свекровь, ни тем более Саша не говорили об этом, но, как это водится, стоит в женском сообществе появиться подобной тайне, как начинается странное действо. При появлении мужчин, будь то Виктор или Андрей, Анисья и Глаша многозначительно замолкали, переглядывались, обменивались загадочными улыбками и репликами, которые повергали в недоумение отца и сына, да и Сашу.

– Молодец, Витюша, брюшко замастерил…

Или:

– В мясном ларчике наше будущее растет…

Саша смущалась, краснела и отводила взгляд. Стоило ей появиться, как они обе принимались суетливо кудахтать, приглашая ее присесть поближе к камину, поудобнее подложить подушку под спину, без конца справлялись, как она себя чувствует, советовали больше петь любимых песен и держать ноги в тепле, но не перегревать. При этом Глаша поминутно говорила:

– На молодое ничего не захотелось?

Или:

– Может, мучки овсяной? Или укропчика?

Как наедине поясняла Глаша, от муки овсяной дите должно было родиться пригожим и беленьким, а от укропчика – с красивыми глазками. Саша, в душе посмеиваясь над этими суевериями, послушно кивала и выполняла все, что от нее требовали свекровь и помощница, дабы иметь в их лице заступниц.

Что же могли подумать мужчины, видя все это? Андрей вел себя совершенно безучастно с самого дня их свадьбы, стараясь вообще не пересекаться с Сашей. Поэтому трудно было понять, знал он о ее беременности или нет. И, по правде сказать, Саше всячески хотелось от него это скрыть. Виктор долгое время вообще ничего не замечал, не понимая и многозначительных намеков Глаши и матери. Наконец, понял, когда Саша стыдливо попросила его не наваливаться на нее сверху, отводя взгляд. Разгоряченный муж, пыхтя и краснея, сперва недоуменно посмотрел на нее. Саша лишь положила руку на довольно тугой, слегка округлившийся животик. Виктор задрал рубашку и несколько секунд всматривался в него, коснулся его рукой, вопросительно взглянул и, когда она кивнула, тяжело лег рядом.

– Когда? – спросил он, глядя на Сашу в сумраке комнаты, не решаясь продолжить начатое.

– Осенью, – прошептала Саша, чувствуя, что сердце начинает учащенно биться, боясь выдать свою тайну.

– Надо обратиться к врачу, все ли в порядке, – проронил он, переворачиваясь на другой бок и укрываясь одеялом.

– Все в порядке, – произнесла Саша, обхватив живот руками. – Я знаю, что все в порядке.

Слава богу, он не пытал ее расспросами, не уточнял, не пытался вывести на чистую воду. Значило ли это, что ему было все равно? Или он был уверен, что это его ребенок? Она не знала, как и всего, что было с ним связано. Удивительно, но став мужем и женой, они практически перестали общаться. В этом не было нужды. Ему были чужды ее желания, его совершенно не интересовали ее лекции или уроки. А ее совершенно не интересовал ни он, ни его завод. Говорили только о самом обыденном: погода, время, помощь Анисье Викторовне. Честно говоря, в этом был свой плюс. Он не лез к ней в душу, за что она уже была признательна. Весть о ребенке тем не прибавила.

Но Саше необходимо было общение. Но общение особого рода, которое вряд ли мог дать Виктор, Глаша или Анисья Викторовна. А потому она с особенным наслаждением вела уроки в доме Пашиевых, беседуя с детьми, присматриваясь к ним по-новому. А затем и с Ириной Маниловной. Беседы с ней были обо всем на свете, а не о беременности. Ей еще больше хотелось учиться, ощущая почти физическую потребность в общении, знаниях, в обмене мнениями. Правда, с наступлением беременности память стала подводить, и постоянно клонило в сон, но Саша нуждалась в пище для души, которую получала только во время лекций, экскурсий в музеи и на выставках. Катастрофически не хватало театра, но Виктор не любил театр, а походы с подругами не поощрял. Саша пыталась возмутиться, но он быстро напомнил ей, за чей счет она живет. И Саша споткнулась. Смерив его взглядом, она ничего не сказала, поняв в очередной раз, что между ними нет ничего общего, вдруг осознав, что была рада носить не его ребенка. В театр ходить перестала, но откладывая деньги за уроки, смогла к маю вернуть Никите большую часть долга. Не хотелось чувствовать себя должницей, тем более теперь.

4.3.

Когда окончательно ушел лед, и спала высокая вода, открылась навигация по Волге. Огромная река впечатляла своим размахом и блеском воды. Гудки пароходов и грузовых судов напоминали о доме, о Шоулане и Каспии. Порой вместе с Надей и Светой Саша отправлялась на шумную пристань и подолгу любовалась раскинувшейся рекой, кутаясь сильнее в теплую накидку от пронизывающего весеннего ветра.

Вначале апреля самым радостным событием для Саши стал приезд Оли. Ее приезда Саша ждала еще с осени, но Ольга смогла приехать только весной, узнав о ее беременности, бросила все свои дела, посчитав, что Саша сильно в ней нуждалась. И это была правда. Во-первых, Саша ужасно истосковалась, хоть Оля и писала ей частые и веселые письма, но хотелось живого общения, хотелось увидеть родного человека в огромной Казани, которая уже почти год была ее местом обитания. Саша хотела бы и маму повидать, и отца, и, конечно, Машу и братьев. Но об этом можно было только мечтать. Только сейчас, ожидая приезд Ольги, Саша со всей остротой почувствовала, как должно быть было одиноко маме в Майском, тоскуя по своим детям. Кроме того, Саше нужна была помощь в покупке кое-каких вещей, учитывая ее новое положение. Тратить средства Бессоновых ей было совестно, ходить по магазинам в таком интересном положении одной было неприличным, а с мужем делать это было крайне неловко. В итоге, получив Сашино письмо, Ольга с готовностью собралась в путь, радуясь тому, что в ней нуждались.