Куркиёка давно, с самого начала вторжения обосновался на чердаке. Туда чужие не заглядывали. С чердака их было плохо слышно и, главное, не видно, если лежать и смотреть в небо из чердачного окошка. Голодно было, конечно, но домовой ни единой крошки не взял бы от чужих. Он лежал себе и лежал, не замечая хода времени. Он больше ничего от жизни не хотел. Вспоминал свою семью и тех, кто жил до них, и тех, кто жил в доме ещё раньше. И тех, кто построил дом.
Чем дальше забирался в свою память куркиёка, показывая ему, Яше картинки прошлой, счастливой жизни, тем более смазанными представлялись они, как будто сквозь дымку. Эти картинки ускользали, заволакивались туманом, лица почти не различались. Отчётливым было лишь ощущение счастья, красоты природы, домашнего уюта, спокойствия, теплоты и любви этих людей далёкого и не очень далёкого прошлого. Куркиёка всё меньше прислушивался к тому, что происходит в доме, и всё глубже уходил в себя и свои воспоминания.
А в один прекрасный летний день чужаки вдруг собрали свои бумаги и вещи и уехали. Вскоре из леса вернулся одичавший кот, послонялся по комнатам, поморщился на чужой запах, помяукал, да и завалился спать в кресле-качалке. Куркиёка спустился к нему с чердака, прилёг рядом, пригрелся.
Так они и лежали, забытые и покинутые существа из бывшей жизни, в кресле-качалке, купленном хозяином на деревенской ярмарке в тот год, когда они с молодой хозяйкой ждали первенца. Хозяин любил в нём сидеть вечерами. Хозяйка укачивала детишек сидя в кресле, когда они, маленькие, бывало, плакали. Качание быстро их успокаивало. И старшая хозяйка посиживала в нём со своим вязанием. И старший хозяин. А потом и дети. Они так раскачивались, что не раз кувыркались вместе с креслом через спинку, к ужасу обеих хозяек. С годами обивка кресла поистёрлась, и старшая хозяйка связала на него удобный шерстяной чехол. И снова вся семья по очереди сидела в кресле и качалась.
За полгода пребывания в доме чужих чехол истрепался и перепачкался.
Да и вообще, дом был на себя не похож. Грязные полы, кое-как отмытая и сваленная вперемешку посуда, не застеленные кровати без подушек. Фанерка вместо выбитого стекла. Кот днём уходил в лес, а ночевать приходил домой. Ловил распоясавшихся мышей.
Новые чужие
А потом в дом въехали новые чужие – «он» и «она». Куркиёка снова спрятался на чердаке. Эти прибыли сюда жить. Привезли с собой какие-то тюки, разложили по шкафам свои тряпки. Эти не кричали. Разговаривали тихо и непонятно. «Она» растопила печку, и с кухни снова запахло едой. А «он» сразу отправился с топором в лес, привёз оттуда на чьей-то телеге несколько брёвен и стал их пилить, а затем колоть – дрова заготавливал. Куркиёка одобрил, что «он» не трогал старых берёз у дома, как это делали первые чужие.
Своей лошади с телегой у них не было, одалживали где-то. «Она» развела огород, это было сложно после разгрома, учинённого колёсами грязных машин. Дети у них были, двое.
Кот вернулся в дом. Одичавший, клочковатый. Новые чужие удивились, но не прогнали. Поняли, что это не пришлый, а самый что ни на есть местный, свой кот. А как кот поймал мышку, что возилась в углу по ночам и вечно что-то грызла, так «она» полюбила его как родного. Сами впроголодь жили, но кота подкармливала. За это куркиёка немного оттаял к ним, понял, что люди они добрые, хоть и всё равно чужие.
Однажды курикиёка нашёл за печкой блюдечко с молоком. Хотя, какое там, не с молоком, конечно, а с сухариками, разведёнными на воде. Откуда у них молоко, самим есть нечего. Так вот, как увидел куркиёка угощение, то ещё больше смягчился и даже съел несколько корочек из блюдечка. Потом в щёлочку видел, как новая хозяйка обрадовалась, что угощения убыло, усмехался. Но за хозяев он эту новую семью не признал. Чувствовал, что они сами не рады от того, что переехали сюда на чужбину.
Но в эти людские сложности куркиёка не вдавался. Сами устроили себе ужасную жизнь – то у них бубухи с дрожанием земли, то машины прямо в огороде, а в доме страшные чужие. Теперь эти новые чужие – славные, но всё равно чужие.
Куркиёка оставался верен своей семье, той, которая жила здесь когда-то и убежала от страшных бубухов и нашествия чужих.
«Он» затеял городить забор вдоль дороги. Сроду там заборов не было. А за сараем какие-то люди начали стройку, строили новый дом. Сосну срубили. Куркиёка даже не смотрел в ту сторону, чтобы не расстраиваться.
Где всю жизнь был лес, эти новые чужие стали строить новые дома. Расширили лесную дорогу, по ней забегали люди и заездили машины. Грязь, конечно, развели жуткую, но люди были весёлые, соседний дом строили добротно, куркиёка оставался на чердаке и иногда ел сухарики, которые оставляла ему «она».
«Она» постоянно стирала, младенчик у них народился. Пелёнки бесконечно сохли на верёвке, которую «он» протянул между соснами.
Хозяйское радио – так, оказывается, называлась музыкально-разговорная коробка – они тоже слушали. Это радио сначала погрузили в свою машину первые чужие, но главный велел вернуть его на место.
Повторилась та же история, что и в первый раз с радио: сначала люди слушали музыку, а потом всё больше разговоры. «Она» принималась плакать, а «он» хмурился. Наступила осень. Прошёл год с тех пор, как ушли хозяева и кончилась нормальная жизнь. Пелёнки переехали сохнуть в дом. Над дровяной плитой протянули несколько верёвок, и, когда её топили, пелёнки покачивались от тепла, поднимавшегося от плиты. Сохли быстро. Прошла зима. Дом за сараем достроили, куркиёка опять всё больше лежал на чердаке, глядя на верхушки сосен и скучал по своим. Он грустил, но чувствовал, что правильно сделал, что остался. Как бы дом в одиночку переживал нашествия всех этих чужих? А так хоть кто-то свой. Кот, конечно, не в счёт. С кота какой спрос – захотел пришёл, а захотел – убежал в лес на неделю. Пришла и кончилась весна, наступило лето, «она» вскопала и засеяла огород. Куркиёка одобрил, хорошо вскопала, аккуратные получились грядки. Вымыла окна, постирала занавески.
И вдруг… в одночасье связали свои тюки и уехали. За ними пришла машина. Уезжали с чем приехали, с теми же тюками. Плюс ещё младенчик. Хозяйского ничего не взяли.
Правда, «она» пол не успела помыть, но он у неё и так довольно чистый всегда был.
И в один прекрасный день… куркиёка подумал, что он повредился в уме от всего пережитого. На пороге стояла его семья. Но кого-то не хватало. Хозяина. Хозяина почему-то с ними не было. Обе хозяйки и старший хозяин были серьёзные и грустные. Глаза у них были какие-то потухшие. Хозяйки первым делом сели плакать. Дети побежали во двор, удивлялись произошедшим переменам. Куркиёка слез с чердака и немедленно занял своё законное место в чуланчике.
Без хозяина, конечно, жить было труднее, чем с ним. Соседи им помогали, новую корову привели. Коз больше не было, старые с хозяевами не вернулись. Вечерами хозяева опять слушали разговоры из этого своего радио. Выбросить бы его, все беды от этих разговоров.
Разговаривали тихо, хозяйки часто плакали по своим комнатам. Так и жили. Куркиёка маялся оттого, что с хозяевами неладно. Несколько раз сменились зима и лето. Дети подросли.
А однажды ранней весной хозяева опять выволокли свой сундук из чулана. Вымыли полы и прибрались в доме. И ушли, на этот раз уже навсегда. Увезли с собой всё, что поместилось на телегу. Куркиёку опять забыли позвать с собой. А он бы и не пошёл. Он решил остаться с домом. Раз уж жизнь больше не будет прежней, куркиёка не покинет свой чердак.
Яша замолк.
– Батюшки, что делается-то, – вздохнул Тюпа, – бедные, бедные люди, ишь как их мотает.
– Так и тебя помотало. И в твой дом чужие приходили.
– Да… – поморщился Тюпа. – Теперь уже, наверное, совсем никого нет в нашем доме. Зато теперь я с вами. А куркиёка так там и остался? А, ну да. А ещё кто чужой в дом пришёл? Или те опять вернулись?
– Те не вернулись. После их ухода куркиёка надолго впал в спячку, вот вроде как ты. А когда проснулся, в доме уже жили совсем другие люди.
Тюпины проделки
– Яша… пойдём на кухню, залезем в шкаф, пожуём что-нибудь. Ты мне только потом обязательно про куркиёку доскажи. Просто я не могу столько грустного сразу.
– А что тут грустного? Одни ушли, другие пришли. Лишь бы кормили и не обижали. И за хвост не тянули. И за лапы. И…
– Экий ты, Яша… Как всё просто у вас, у котов. Хвост, лапы. А мы, домовые, постоянство любим. Где завелись, чтобы там и жить. То есть так обычно должно быть. Сейчас сам видишь, как всё в мире перепуталось. Ох, Яша, Яша.
– Что ты ворчишь? Там у них дальше хорошо было. Ты что, обиделся? Ты плачешь?
Яша тронул Тюпу лапой.
– Я расстроился. Домовому такие перемены хозяев трудно переживать. Разбередил ты меня.
Тюпа поковылял к кухне. В полумраке коридора его было совсем не видно, но Яше это не мешало, он чувствовал присутствие Тюпы, даже если тот делался вовсе невидимым. Удивительное всё-таки существо этот Тюпа. Впрочем, он, кот, тоже непрост.
Распотрошили пакет с пряниками. Хозяин не обидится, он только смеётся Яшиным проделкам. То есть хозяин так думал, что это Яшины проделки, откуда ему было знать про Тюпу. А хозяйка поворчит и перестанет, сама же обгрызенные пряники Яше доедать положит. «Ах ты, хулиган такой, безобразие ходячее», – скажет.
– Ну, давай дальше рассказывай про новых куркиёкиных хозяев, – попросил Тюпа, когда друзья, подкрепившись пряниками, забрались на подоконник. За окном угасал пасмурный денёк, по небу летели низкие серые облака, в соседних домах одно за другим зажигались окошки.
– Не хозяев. Хозяевами он считал только тех, первых, и тех, кто были до них, давно-предавно. А как хозяева ушли, то куркиёка новых людей за хозяев не считал. Только дом охранял. Даже не столько охранял, сколько был его духом. Так понятно?
– Мне-то, конечно, понятно. А ты откуда такие слова знаешь?
– Не знаю. Само всплыло. Смотри, дождик начинается.
– Скоро наши придут.
И верно – за дверью послышались шаги, шуршание, голоса детей и хозяйки, в замке повернулся ключ. Тюпа мгновенно исчез, а Яша побежал прятаться, ждать, пока хозяйка из-за пряников не отворчится. Потом надо будет к ней прийти потереться и в глаза позаглядывать. И помурлыкать. Она от этого всегда добреет, всё прощает и чешет за ухом.
– Раздеваемся! Миша, варежки на батарею. Саша, руки мыть. Чьи штаны посреди коридора? Миша, с мылом руки мой. Не толкай Сашу! Ах ты, хулиган такой, безобразие ходячее! – это уже Яше.
Яша надёжно сидел под кроватью, ждал, когда хозяйка подобреет.
– Что у нас сегодня на ужин? – спросил Саша.
– Еда!
Почему-то хозяйка не любит этого вопроса. А Саша любит его задавать. Интересно же, к чему готовиться. Неужели так сложно ответить.
– Ну, маааам! Что на ужин?
– Дрова деревянные, – отвечает.
Саша обиделся и ушёл с кухни.
– И штаны переодень на домашние! – крикнула ему вслед хозяйка.
Он, конечно, не стал ничего переодевать. Пошёл запускать машинку. Саша уже привык к тому, что иногда его игрушки лежали немного не в том порядке, в каком он их оставил. То машинка переехала, то кубики не так составлены. Или какая-нибудь книжка открыта. А то пазл высыпан из коробки и даже частично собран. Как-то Саша спросил маму, не она ли играла в его игрушки. Мама сделала круглые глаза и сказала, что даже если бы вдруг ей в голову и пришла мысль поиграть, то она всё равно весь день на работе. И если бы у неё было свободное время дома, то она скорее книжку почитала бы или фильм посмотрела.
– И то если бы это время у меня осталось после всех уборок. Вон, пол неделю не мыт. Только в игрушки мне и играть, – засмеялась мама, – может, у нас завёлся домовой? Идите ручки мыть, приходите ужинать.
Насчёт домового хозяйка уже подозревала и раньше. В шутку, конечно. Мысль в многоэтажной новостройке странная, но в жизни чего только не бывает. Вон, на дачной веранде ведь у них иногда стучит кто-то, и они давно решили, что это домовой. Ещё при дедушке разные знакомые лазали, искали, что там может постукивать. Ничего не капало. Ничего не рассыхалось. А постукивало и постукивало. Да ещё и в разных местах потолка.
Но в дачном доме никакие вещи без спросу никогда не перемещались. Всё оставалось нетронутым, как оставляли, так и лежало.
Разве только если воры забирались. Такое редко, но случалось. Но так как ничего ценного в доме на зиму не оставляли, то воры только переворачивали в доме всё вверх дном и уходили. Хозяин потом менял сломанный хлипкий замок на веранде на очередной хлипкий замок. Прочного не ставили, чтобы воры всю дверь вместе с замком не вынесли – так ещё дедушка говорил.
И в предыдущей квартире не было такого, чтобы предметы перебегали с места на место. И Яша столько раз в шкаф с печеньем раньше не залезал.
Чаще всего странности происходили, когда она не успевала разобрать стирку и накапливалась огромная гора белья. Или когда дети неаккуратно расставляли обувь в прихожей. Бельё оказывалось примятым и разваленным, а обувь дети потом собирали изо всех углов. И если примятость белья можно было объяснить Яшей, то как многочисленные кроссовки за ночь расползались по дальним углам – этого никто объяснить не мог. Даже хозяин. А уж он-то знал всё на свете.
На кухне у хозяйки тоже не было идеального порядка, но там вещи не перепутывались и никуда не расползались. И так ей на этой кухне забот хватало. По-хорошему, конечно, она должна была Тюпе и пряничек положить и молочка налить, да где ей, неразумной, знать, как следует обращаться с домовым.
– Мааама, а можно я пойду в ванну? – спросил Миша.
– Я тоже хочу! – воскликнул Саша.
– Ребята, уже поздно. Пора чистить зубы и спать, а в ванную давайте завтра сразу после садика. И по одному. Миша первый, он первый придумал. А ты послезавтра.
– Нееет!
– Хочу сегодня!
– Всё, стоп! – повысила голос мама. – Начинается тихий семейный вечерок! Поели? Посмотрите на часы. Сейчас же чистить зубы, а то почитать не успеем. И со стола за собой уберите!
– Слышали, что мама сказала? – пришла поддержка от папы.
Дети поняли, что дальнейшие споры ни к чему хорошему не приведут. Пока мама убирала после ужина, а папа привинчивал отвалившийся карниз, они бесились в ванной, делая вид, что чистят зубы. Потом пришла мама, отобрала щётку у Миши, намазала её пастой и стала чистить ему зубы. Саше велела чистить над ванной и не пихаться. Саше было трудно не пихаться, потому что ровно перед маминым приходом его пихнул Миша, и ему необходимо было пихнуть брата в ответ. Но при маме пихать Мишу было опасно. А долго таить зло Саша не умел, и к концу чистки зубов он уже забыл о сдаче.
Умывшись и помывшись, дети переоделись в пижамы. Мама села читать. Сначала «Муху Цокотуху» для Миши, потом «Денискины рассказы» для Саши. В этот вечер они всё успели вовремя. У мамы на телефоне стоял вечерний сигнал, он обозначал, что пора гасить свет. Он прозвенел, мама дочитала рассказ и погасила свет. Миша попытался скандалить, чтобы мама полежала с ним. Мама сказала, что сейчас сама почистит зубы и умоется, и тогда уже придёт. И пошла разбирать бельё, которое после стирки лежало огромной лохматой стопкой. Потом пошла зарядить новую стирку на ночь. Потом наскоро протёрла пол на кухне, потому что он уже довольно сильно заляпался и явственно были видны пятна от чего-то пролившегося, причём даже не сегодня. И только после этого пошла чистить зубы.