Глава 15
Она не признавалась в этом до конца даже самой себе, но чёртова газета выбила её из колеи. Всё похороненное, но не упокоившееся, поднялось из глубин души мутным осадком, заставляя вновь и вновь возвращаться мыслями к той давней истории. Не то чтобы эти мысли когда-то по-настоящему оставляли её в покое, но она хотя бы научилась предсказывать их появление. Всё было просто – они возникали в её голове в самые счастливые моменты, чтобы напомнить, кем она была на самом деле.
Кто бы ни прислал ей эту газету – а выбор потенциальных адресантов был не так уж велик, – добился своего. Катерина не понимала, почему это произошло именно сейчас, но зато было ясно, почему она в принципе её получила.
Если копнуть совсем глубоко, то дело было, конечно, в её характере и желании идти наперекор всему. По правде говоря, эту черту в себе Катерина очень даже любила. Ещё в юности она прекрасно видела, что её мать была из тех, кто беспокоился о мнении соседей куда больше, чем о мнении близких. Поэтому Катерина всегда восхищалась отцом – ядовитым, язвительным – он был её кумиром. Она помнила, когда первый раз решила, что будет похожа на него и считала, что выбранная линия поведения помогла ей проплыть сквозь жизненные невзгоды, не заработав лишних морщин.
Несмотря на протесты матери, которая считала, что дочке негоже выходить за человека из «простой семьи», а нужно тянуться к свету интеллигенции и строить карьеру, раз уж она выбилась из посёлка в город, она вышла замуж в восемнадцать. Закусив удила, сделала всё по обычной схеме – назло родительнице. Быстро создала новую ячейку общества и намеревалась доказать окружающим – а может быть, просто себе самой, – что можно успеть везде и всюду. И судьба приняла её вызов.
Беременность оказалась для неё неожиданным сюрпризом. Катерина осознавала, какие именно действия привели к такому результату, но всё равно была слегка обескуражена. Она, конечно, справилась, и спустя годы воспоминания о тех временах казались ей даже приятными, но тогда ей было очень тяжело. Она сидела с тетрадкой на коленях и младенцем у груди – бесконечные строчки лекций, бесконечная ночь, бесконечная усталость, когда ты разрываешься от того, что во имя материнства хочешь обнять тёплого малыша и заснуть, и не можешь этого сделать во имя себя.
Жалела ли она, что вышла замуж так рано? О, да. Была одна оговорка – у всех матерей есть такая оговорка, она подходит для разных случаев: неудачного брака, удачного брака, раннего, позднего, – если эти дороги вели к встрече с её ребёнком, то оно того стоило.
И всё же она тогда думала, что если убрать из этой истории сына – представить, что он появился бы такой, как есть, в любом случае, при любых обстоятельствах, то она жалела. Она не плакала – вот ещё, глупости! – это злость выливалась из её глаз по ночам, и она кусала подушку, чтобы не издать лишнего звука.
Что, если бы она не поторопилась с замужеством? Может быть, она бы больше путешествовала. Уехала бы жить в другой город, ей ведь ничего не стоило уехать работать даже на Север или Дальний Восток – она была охоча до опыта. Может быть, покорила бы столицу, может быть, покоряла бы мужские сердца. Она бы жила, и перед ней были бы открыты все возможности, бесконечное море, бесконечное небо и она, сильная, молодая, способная на всё.
А потом Стёпа умер и, отнюдь, легче не стало. Помимо волнений, соответствующих случаю, она испытывала вину за свои мысли – за то, что была недостаточно с ним счастлива – с хорошим, надёжным человеком, за то, что и горевать-то толком не могла. Она тогда не знала, что с чувством вины ей предстоит жить много лет, и она научится это делать виртуозно – так, чтобы никто из окружающих не подозревал, что у неё есть совесть или душа.
Но душа у неё имелась, и именно благодаря этому она не стала никому ничего говорить о той газете. Она всё решит сама, просто пока было непонятно, что именно нужно было решать. Все размышления заводили её в тупик, но её личная удача заключалась в том, что всегда имелись проблемы, на которые она могла отвлечься.
Например, на сына, который стоял перед ней во дворе больницы, сложив руки в карманы, и, судя по недовольно сморщенному лицу, отказывался принимать её потребность в никотине. Катерина помахала рукой, отгоняя полупрозрачные струйки в сторону от него.
– Ты, сынок, никак бредишь, – заключила она, – всё это время мы изо всех сил старались, чтобы Маша всё вспомнила, а теперь ты хочешь, чтобы она чего-то не вспомнила?
Василий вздохнул, устало потёр глаза.
– Я просто уточняю, может ли быть так, что она вспомнила, как это объяснить, общую канву жизни, а некоторые события не вспомнила вообще?
– Какие? – Катерина нахмурилась, разглядывая его.
– Я не могу тебе сказать.
– Ладно, – она подавила раздражённый вздох – вот так всегда, информацию из него приходится вытягивать клещами, – какого плана события-то? Радостные? Печальные? Травмирующие?
– Не радостные, – обтекаемо ответил он.
– Всё может быть. А ты боишься, что она что-то вспомнила и не говорит?
– Нет. Я бы не хотел, чтобы она вспоминала. По крайней мере, пока.
И вот они снова вернулись к началу, диалог можно было начинать заново. Катерина на секунду прикрыла глаза.
– Она скорее всего вспомнит, что бы там ни было, и ты не сможешь этому помешать, – ровным голосом сказала она, делая очередную затяжку, – так что, если это что-то тяжёлое, то тебе лучше подготовить почву. А ещё подумай, так ли тебе нужно, чтобы она не вспоминала? Будет ли это честно по отношению к ней?
«О чём вообще речь? Они кого-то убили и закопали? В деле всё-таки замешан любовник? Или любовница?» – Катерина покосилась на сына и покачала головой. Он мучился из-за дурацкой записки, а тут целая любовница! Он бы тогда не то что бессонницу заработал от стресса, его бы, наверное, хватил какой-то удар от такого нарушения собственных нравственных норм. Но что-то у них всё же произошло, раз уж он отчаялся до такой степени, что пришёл к матери за советом. Но она, как обычно, не в силах была ему помочь.
– Ты сейчас домой?
– Нет, мне нужно дописать истории.
Катерина взглянула на часы. Однако домой он не торопился. Уже был вечер, и когда он позвонил ей и попросил о встрече, она как раз направлялась в сторону стоянки для персонала.
– Маша дома одна? – осторожно спросила Катерина, – У неё всё хорошо?
– Я звонил ей только что. Всё нормально.
Он отвёл глаза.
«Ясно. Ничего нормального там нет. Может, он по своей благородной дури рассказал ей про записку и теперь мучается? С него станется».
– Если устанешь говорить загадками и держать всё в себе, то я буду рада, – она затушила сигарету о край мусорки, – поговорим предметно – может быть, так я буду более полезна.
– Нет, спасибо, мама, ты мне и так очень помогла. Я побегу.
Он поцеловал её в щёку и ушёл по дорожке в сторону детского корпуса. Вот и всё, весь разговор. Несмотря на его слова, Катерина чувствовала себя несколько бесполезной. Она ничего не понимала, и это ей совсем не нравилось.
«С другой стороны, это и не моё дело, что там у них происходит, – подумала она, – главное, говорить себе это почаще».
Из-за всех этих непредвиденных задержек Катерина сбилась с идеально выверенного графика и попала в огромную пробку. Она сидела, барабаня пальцем по рулю, и размышляла о том, что нужно было менять машину на другую, с автоматической коробкой передач. Дорога была с уклоном, и трогаться в горку, чтобы проехать всего несколько метров, ей надоело.
Ей вообще не нравилась эта машина – слишком женская. Когда он подарил её, она изобразила очень неправдоподобный восторг, внутри кипя от возмущения – как он мог подумать, что ей понравится что-то такое стереотипное! А потом она заметила искры веселья, прыгающие в его глазах, и поняла, что он сделал это нарочно, чтобы подразнить её.
На самом деле, Катерина очень редко ездила за рулём сама. Каждое утро в семь тридцать он лично ждал её во дворе. Говорил, что без инъекции её яда не продержится до вечера. Он, в принципе, много чего говорил. Кому-то казался грубоватым, кому-то – непонятным… Но только не ей. Она знала, что слова ничего не значат. А значат только лишние – совсем не лишние – полчаса вместе каждое утро.
Но его эта машина уже тоже не очень-то устраивала – он что-то говорил про боковые подушки безопасности и про какие-то шторки. Он волновался, зная её стиль вождения: чересчур резкий, по его мнению.
Ворчала из-за машины Катерина только под настроение. В конце концов, этого он и добивался. Чаще всего ей было всё равно – обычное средство передвижения. Она снисходительно думала, что уж в этом она может ему уступить: хочется ему, чтобы она каталась на красной малолитражке – бога ради, ей не жалко. Совсем не тот вопрос, из-за которого она будет вставать в позу.
Плюсом её дамской машинки было то, что места для парковки она требовала немного, а в их городе было столько автомобилей, будто водителем был каждый житель, включая дряхлых стариков и младенцев. Поэтому, в очередной раз уместившись на небольшом клочке свободного пространства во дворе своего дома, Катерина довольно улыбнулась. В зеркале заднего вида был виден только её лоб с тонкими заломами, которые так же тонко намекали ей, что уколы красоты пора было повторять.
Катерина достала телефон из сумки и набрала номер своего косметолога. Придерживая трубку плечом, она вышла из машины и закрыла дверь.
– Что, только на следующей неделе? – недовольно протянула она, распахивая дверь небольшого магазинчика около её дома. На звук её голоса обернулось несколько покупателей, среди которых она узнала соседа по подъезду. Она кивнула ему и прошла к ящикам с овощами, – Ну, хорошо. Записывай, приду.
Закончив говорить, она раздражённо сунула телефон в сумку. Ей совершенно не хотелось никуда ехать на следующей неделе, учитывая, что где-то в эти дни должен был вернуться он.
Она покидала в корзину всё, что ей было нужно, и подошла к кассе. Сосед оказался в очереди прямо за ней. Краем глаза она заметила у него в руках стеклянную бутылку. Стараясь откровенно не разглядывать его покупки, она быстро оплатила товары и только тогда как бы невзначай кинула взгляд на поллитровку в его руках.
«Водка. Всё-таки пьёт, – в душе поднялась брезгливая жалость, – жаль, нормальный был мужик». Она давно уже заметила, как он изменился. Раньше бодрый и активный, в последнее время он стал выглядеть всё более потрёпанным и неухоженным. Она понятия не имела, что у него случилось – близко с ним не общалась, даже имя его не назвала бы, да и не интересовалась никогда. Честно говоря, ей своих проблем было достаточно. Единственное, что её волновало – это то, что у него была огромная овчарка, и он выгуливал её без намордника. «Страшно представить, что может случиться, сорвись эта псина с поводка пьяного хозяина, – Катерина вышла из магазина и посмотрела налево, где, привязанная к изгороди, смирно сидела собака соседа, – я просто надеюсь, что она дрессированная».
В почтовый ящик Катерина теперь заглядывала с опаской. Сегодня никаких сюрпризов, к счастью, не было. Значит, можно было выдохнуть. Значит, можно было один вечер не барахтаться в собственных воспоминаниях и спокойно отдохнуть.
Хотя, конечно, у неё всё равно не получится.
Глава 16
Ничего на свои места вставать не хотело. У Маши было ощущение, словно она вытряхнула идеально сложенные детали из коробки, а обратно они почему-то уже не помещались. Василий старался как можно больше времени проводить на работе. Каждое утро они пересекались взглядами, и она видела, что ему хочется подойти к ней. Но он, конечно же, этого не делал – поддерживал глупый статус-кво, обозначенный Машей.
Она и сама была не рада. Его явно что-то беспокоило, и пару раз он будто хотел начать разговор, но так и не решался. Он ушёл в себя, закрылся – и это было настолько на него не похоже, что она не могла спокойно спать. Впрочем, тяжёлые сны мучили не только её. Однажды ночью она проснулась от того, что Василий прижал её к себе, стискивая руками до боли. Он шептал ей что-то, и из этого полусонного бреда она поняла – ему снилось, что она снова исчезла. В тот момент она сдалась, обхватила его губы своими, успокаивая, лаская. Невозможно было остановиться. Невозможно разделиться.
Утром они вели себя как ни в чём не бывало. Обсудили дождь, сочными струями смывавший постылую грязь, приносящий облегчение. Поговорили о планах на день. Оба пришли к безмолвному соглашению: то, что происходит ночью, в ночи же и умирает. Правда утра заключалась в том, что ничего не изменилось.
Эта двойственность её убивала. Невозможно было находиться рядом с ним, не касаясь, не думая о его губах и руках. Невозможно было смотреть на его уставший, потухший взор. Но ещё невозможно было закрыть глаза на историю с запиской. Забавно – на человека, кто постоянно подводит тебя, ты начинаешь смотреть снисходительно – мол, такова его природа, что поделать. Если человек тебе врёт – ты просто ему больше не веришь. А если оступается человек, не дававший повода в себе усомниться, это кажется трагедией, ложкой дёгтя, пятном на солнце…
И Маша мучилась, маялась, стараясь заполнить длинные дни делами.
Она стала много рисовать, и неожиданно это принесло ей некоторое успокоение. Она могла начать рисовать с утра и очнуться уже ближе к обеду, не думая о проблемах, не размышляя. Ей даже стало всё равно, насколько хорошо у неё получается. Она рисовала потому, что ей так хотелось, и вовсе не обязательно, чтобы из-под её кисти выходили шедевры.
Ей только жаль было потерянного времени, хотя она и понимала, почему так долго откладывала это занятие. Она просто слушалась мать, которая считала всё это чепухой. Слушалась несмотря на то, что та давно исчезла из её жизни, несмотря на то, что та сама не соблюдала свои постулаты – все те слова о долге и обязанностях оказались пустыми, ведь она ушла, наплевав на всё, спустя месяц после того, как их произнесла. А Маша отложила все мечты на будущее, лишь потом уже осознав, что во взрослой жизни свободного времени почти не бывает.
Зато сейчас времени у неё было достаточно, и она больше не собиралась терять его попусту. Она нашла какие-то курсы в интернете и каждый день пыталась совершенствоваться, старательно отмахиваясь от мыслей о том, что у неё нет таланта, что уже поздно и что всё равно это ни к чему не приведёт, потому что очень скоро ей придётся выйти на работу.
Если единственный смысл её рисования заключался в том, чтобы забыть о проблемах, она будет рисовать.
***
– Ну, вот так, примерно здесь он и был припаркован, – Маша махнула рукой, очерчивая пространство перед собой.
День стоял, надо сказать, апрельский. Только апрель может подарить надежду, раздеть до футболок и тонких курток, заставить расправить плечи и поднять голову, а потом швырнуть в радостное лицо пригоршню колючего снега. Иными словами, наступил холодный фронт. Маша мёрзла в тонком плаще, но дело нужно было сделать.
– Так, – пробормотал Саша, – я так понимаю, камеры ресторана сюда не достают.
– Я так понимаю, их никто не проверял, – нахмурилась Маша, – что мы вообще делаем, в чём смысл?
– Пойдём в машину, – Саша засунул руки в карманы, – я замёрз как собака!
Тепло салона благодатно влияло на настроение Маши. Она даже сняла плащ и кинула на заднее сиденье.
– Смысл в том, – сказал Саша, – что у меня есть в полиции знакомый, который может помочь.
– Ну, так пусть помогает! – пожала Маша плечами, – Мы-то что можем сделать?
– Да ладно тебе, это прикольно! – Саша слегка ткнул её кулаком, – Ты что, детективов не читала?
– А тебе что, приключений мало? – сердито сказала Маша, потирая плечо, – Потому что мне – более чем достаточно!
– Какая же ты гунда, – закатил глаза Саша, заводя мотор.
– Такого слова даже нет!
– Конечно, есть. Гунда – тот, кто гундит.
Он переставил машину на место, указанное Машей.
– Ну, кажется, у меня есть причины… – начала было она обиженно.
– Ой, да ладно! – фыркнул Саша, – Причины есть у всех и всегда. Главное – твоё отношение к ситуации!
Маша молчала, не желая признавать его правоту. Они медленно двинулись с парковки. Дорогу Маша помнила лишь частично, и они ехали практически наугад. Ресторан находился на окраине города, и некоторое время вдоль проезжей части им попадались только нежилые здания. Наконец, они въехали в спальный район.
– Это провал, – разочарованно протянула Маша, глядя на ряды абсолютно одинаковых домов.
– Пожалуй, соглашусь, – Саша сбавил скорость, оглядывая окрестности, – давай прокатимся всё равно?
Маша кивнула. Они кружили по району ещё, наверное, около получаса, непонятно на что надеясь.
– Как они тут вообще не путаются, – возмущался Саша, – как так можно жить?
– Ну, не все же наследники богатых родителей, чтобы жить в таком доме, как у тебя, – ехидно сказала Маша.
– Ах, какие мы умные, – скорчился Саша, – у меня, конечно, был хороший старт, но…
– Тихо! – Маша что-то заметила у входа в магазин, – Давай туда, аккуратно!
Саша медленно поехал вперёд, а Маша сползла по сиденью вниз, не отрывая взгляда от женской фигуры в конце улицы. На ней был пиджак с модной бахромой.
– Не может быть, – прошептала Маша, – это же…
Анна вышла из магазина и направилась в сторону одного из домов. Маша, путаясь в ремне, выпрыгнула из машины и побежала за ней. Ветер задувал за ворот тонкой блузки, она слышала, как Саша кричал что-то ей вслед, но не отводила взгляда от медленно движущейся фигуры впереди себя. Анна кинула взгляд через плечо и зашагала быстрее. Маше повезло, что она не начала бежать. Быстро сократив расстояние между ними, она вцепилась в рукав модного пиджака. Девушка резко обернулась.
– Что вам надо? – взвизгнула она. Несколько долгих мгновений Маша вглядывалась в её лицо, не веря своим глазам. Она отдёрнула руку.
– И..извините, – пробормотала она и тяжёло опёрлась на колени, еле дыша сквозь острую боль в боку, – обозналась.
– Истеричка! – подытожила девушка, которая определённо не была Анной. Одарив Машу и подбежавшего Сашу презрительным взглядом, она поспешила удалиться от них на максимально возможное расстояние.
– Ты чего, совсем с дубу рухнула? – Саша схватил её за плечо, – Ты знаешь, что после травм головы дают освобождение от физкультуры? Эй, ты живая?
– Думала… это Анна, – показала Маша пальцем, не в состоянии выровнять дыхание.
– Нельзя же так бросаться, – махнул рукой Саша, – тем более, сама подумай, каковы шансы её встретить?
Маша наконец смогла разогнуться и огляделась по сторонам.
– Пойдём заглянем в тот двор, вдруг нам повезёт, – она направилась было в сторону одного из домов, но Саша придержал её за локоть.
– Стоять! А ну, быстро в машину! Ты же голая почти, заболеешь!
– А кто говорил про приключения? – возмутилась Маша, выхватывая у него руку, – Я тебя не узнаю!
– Это я тебя не узнаю! Что ты так взвинтилась?
– Да потому что они разрушили мою жизнь! – получился почти крик. Это было настолько несвойственно для Маши, что Саша вздрогнул.
– Маш, ты чего? Всё же поправимо…
– Ничего не поправимо! – перебила она его, сжимая руки в кулаки, – Ничего уже не будет как прежде! Даже если и будет что-то хорошее, оно будет отравлено этим всем, понимаешь ты или нет? – она смотрела на Сашу, тяжело дыша.
– У вас что-то с Васей не так? – тихо спросил он.
Маша махнула рукой, обхватывая себя за плечи.
– Пойдём в машину, я замёрзла…
***
В итоге она, конечно, заболела. Простуда обернулась благостной передышкой – больше не нужно было изображать отчуждение, мучительно размышляя, какой урон нанесёт утреннее «привет» её гордости. Она просто лежала с температурой, он просто был рядом, жалел её, гладил своими волшебными руками.
В воскресенье вечером Маша поняла, что пора было возвращаться в реальность. Ей позвонила начальница.
– Не бери, – посоветовал Василий, заглянувший в комнату – он окопался за столом в гостиной, разгребая какие-то бумажки, – выходной же.
Но Маша со вздохом приняла звонок.
– Стрельцова, завтра нужно выйти в офис, – с ходу напала на неё Альбина Борисовна.
– Я болею, – поджала губы Маша. Она чувствовала дикую слабость и ломоту во всём теле, и голос начальницы отдавался в голове набатом. Надо отметить, это раздражало.
– Да-да, больничный на месяц, слышала, – отмахнулась начальница, – но этот месяц скоро закончится, и уже пора вливаться в работу…
– Вы не поняли, я прямо сейчас лежу с температурой.
– Ну, сейчас лежи, конечно, воскресенье же, – великодушно разрешила ей Альбина Борисовна, – а завтра выходи, я тебе сейчас скажу, какие таблеточки можно…
– Спасибо, конечно, но…
– Никаких но, Стрельцова! Мы и так уже держим тебе место второй месяц! Это невозможно!
– Вы правы, – тихо ответила Маша, – невозможно. Невозможно работать с вами больше.
– Что ты хочешь этим…
– Я выйду на следующей неделе, но только чтобы написать заявление об увольнении, – быстро, чтобы не передумать, Маша сбросила вызов. Сердце билось так же сильно, как во время жара. Она подняла глаза на Василия, который всё это время стоял у двери.
– Мышка, ты потрясающая! – сказал он улыбаясь.
– Я, кажется, сделала большую глупость, – пробормотала она, – не знаю, что на меня…
– Даже не думай! – он подскочил к кровати и выхватил телефон у неё из рук.
– Отдай, пожалуйста, – устало сказала Маша.
Ей совсем не хотелось с ним спорить. Василий нахмурился, почувствовав холодок между ними. Конечно, она выздоравливала, а значит, всё возвращалось на круги своя. Он молча положил телефон на тумбочку, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.
Маша начальнице так и не позвонила.