– Люблю повеселиться, особенно поесть, – хмыкнула сова, – Памфилий о твоих планах знает?
– Так звал же, ещё прошлый год звал. Домовые от своих слов не отказываются.
На том и остановились. Правда, сыром и печеньем решили не ограничиваться. Не с пустыми руками же в гости отправляться. Сова насбивала кедровых шишек, невесть откуда выросших на ёлках вокруг полянки-портала, Симеон усердно их вычистил, орехи ссыпали в мешок, мешку приделали петлю, чтобы Сове удобно было тащить подарочек.
В лесу было хорошо. Белый снег не ограничился сугробами, он поселился и на ветвях деревьев, изогнувшихся арками до самой земли. На белом снегу отчетливо выделялись две цепочки следов, пересекавших полянку. Потом следы обрывались. Наворчавшись вволю, Сова велела Симеону забираться ей на спину и крепко держать мешок.
– Только молчи, – предупредила она. – Начнёшь верещать, пойдёшь пешком. Авось ко второму пришес… дню доберёшься.
Симеон и молчал. Одной лапкой держал мешок, другой зажимал себе рот. Идти пешком ему совсем не хотелось.
К вечеру просочились в магазин и отыскали уголок домового. Памфилий их ждал. Внутренности холодильника украсил еловой веткой и цветной мишурой, сам обрядился в новую рубаху, янтарного цвета, переливающуюся атласными бликами в свете диодного фонарика, поставленного вертикально на стол. Второй фонарик был закреплён липкой лентой под потолком.
– Как ты включаешь его? – поинтересовалась сова, – высоко же.
Памфилий довольно хмыкнул, достал из угла шампур, с усилием поднял вверх и ткнул в фонарик сбоку. Фонарик радостно зажёгся.
– Видишь, как ловко? – похвастался домовой.
На столе расположили угощение и пакет с молоком. Памфилий притащил стаканчики, поковырялся в углу и притащил к столу гусли.
– О как, – восхитилась сова, – ещё и музыка будет?
– Для дорогих гостей чего не сделать, – довольный домовой запустил пятерню в бороду, – давно я песен не пел.
Времени до полуночи оставалось часа три, когда в экс-холодильнике у Памфилия вдруг резко запахло какой-то дрянью. Глаза совы приобрели форму идеального круга с красной подсветкой, Симеон оглушительно зачихал и отчаянно начал тереть нос лапками, Памфилий изумлённо крякнул и выскользнул наружу.
Вернулся он быстро, борода стояла торчком, вид Памфилий имел донельзя огорчённый.
– Ну вот и попели песен, – буркнул он, – вечно эти люди всё наперекосяк сделают.
– Что случилось, – вопросила сова. Вышло у неё это басом, горло заложило, в магазине оставаться точно было нельзя.
– Праздники же, магазин закрыт. Эти умники вознамерились дезинфекцию провести, пока покупателей нет.
За время обитания в магазине, Памфилий понабрался новых слов и пользовался теперь ими уверенно, хоть и с важностью.
– И что теперь? – возопил трубным писком Симеон, поскольку нос у него заложило, – не будет у нас Нового Года? И песен не будет?
– Угомонись, – хором отозвались Памфилий с совой. А далее хор распался
– Вечно ты гоношишься; без хвоста, а суеты от тебя, как от трёх хвостатых будет, – это Памфилий.
– Сейчас придумаю что-нибудь. Как без песен обойтись? – это сова.
Симеон засопел обиженно, потом притих и только чихал, сбивая мыслительный совиный процесс, ибо чихание у мыша получалось лихо и непредсказуемо.
– Послушай, Симеон, – ты Анри только до электрички проводил?
– До дома, – радостно взвизгнул Симеон, – я же должен был до конца дослушать.
– Вот! – сова кивнула. – Вот и пошли к нему.
– А я? – вопросил Памфилий, – нам же людям нельзя показываться. А без меня песен вам не петь.
– Памфилий, вам же обычным людям показываться нельзя, а этот человек нашу речь понимает. Семечко съел – теперь и в трезвом виде понимает всё. Что на этот счёт в правилах записано?
– Про семечко ничего. Но если сам видит и слышит – значит, можно показываться. Яков же видел меня, не видел бы – не спас.
– Тогда торопиться нужно. Симеон дорогу покажет. Вдруг его дома не окажется, что делать тогда?
– Не будет дома – так ещё проще, – повеселел домовой. – Я сквозь стену пройду, форточку тебе открою, а Симеон и так дорогу найдёт.
– Ага, как в гостинице, – фыркнула сова.
Друзья покидали еду и молоко в мешок и быстро выскочили из ставшего вонючим магазина. Мешок понёс Памфилий, закинул его на плечо. Это ведь только с виду домовые мелкие, силы в них хватает. Шли быстро, почти бежали – время поджимало. Симеон забегал вперед и показывал дорогу, вставая на задние лапы и шевеля длинным носом.
Переулки, подворотни, дворы, снова переулки. Вот и дом в глубине сквера. Троица проскользнула в подъезд – спасибо домовому, открывшему изнутри домофон. Поднялись на нужный этаж по лестнице. Далее получилась пирамидка. Сова забралась на Памфилия, на голову совы вскарабкался Симеон. Потянулся лапкой к звонку и разочарованно закряхтел. До звонка оставалось ещё с пядь.
– И стоило огород городить? – поинтересовалась сова.
Стряхнула с себя Симеона и взлетела бесшумно к звонку, нажав кнопку клювом. За дверью раздалась переливчато-гнусная трель.
И больше ничего не раздалось. Троица переглянулась и изготовилась к штурму. Однако шаги всё-таки донеслись. Кто-то изнутри пытался рассмотреть в глазок площадку, потом открыл дверь.
– Сова! Надо же! Чудеса все-таки случаются в новогоднюю ночь! – Анри присел на корточки, пошатнувшись при этом, и протянул руку погладить птицу.
– Агащаз, – возмутилась сова, – может, ещё и целоваться полезешь? Нет, я тебя весьма рада видеть, но скажи сначала, ты один дома?
– Один, совсем один, – мрачно кивнул головой Анри, – с компьютером.
– Компьютер нам не помешает, – объявила сова. – Памфилий, выходи!
Домовой отделился от стенки.
– О как! – восхитился Анри – Я что, в сказку попал?
– В сказку ты давно попал, – ответила сова, – когда коньяк в городе Н. палёный купил. А это Памфилий, домовой, он настоящий.
– Анри, – не вставая с корточек, представился Анри, – человек. Так и будем на пороге стоять? Проходите, гости дорогие. Симеон, ты думаешь, я тебя не вижу или не запомнил? Что прячешься?
Симеон вылез из-за угла, выглядел он смущенным.
– И не сердишься? – тихо вопросил мыш.
– За сыр, что ли? Не сержусь, хотя спросить можно было. В следующий раз будь любезен в известность ставить о своих деяниях.
Симеон застенчиво кивнул и вошёл вместе с остальными. В квартире царила тишина. В коридоре свет Анри зажёг, в глубине квартиры мигала огоньками ёлка. Туда и пошли. Стол был придвинут к дивану. На столе почти пустая бутылка виски, пока ещё закрытая бутылка шампанского и коньяк. На тарелке нарезанный хлеб, открытая банка с икрой, масло. На углу светится серо-голубым экраном ноутбук изрядных размеров.
– И что это тут у тебя празднуется, – противным голосом поинтересовалась сова, – ты вообще в курсе, что Новый Год на носу?
– Так один я. Один. Мне перед кем тут выделываться? Мне закуски и выпивки должно было хватить, в духовке ещё курица стоит. На бутылке. Вы пришли – это просто чудо какое-то, но я об этом знать не мог.
– Теперь знаешь? – ещё более противным голосом спросила сова, – Давай скатерть стели, ещё тарелки доставай. Мы тут печенье принесли, орешки, сыр, – сова ехидно покосилась на Симеона и даже ухитрилась так щёлкнуть клювом, что Симеон заметно уменьшился в размерах.
Анри вздохнул и поплёлся в другую комнату добывать скатерть. Добывал он её долго. Троица успела переглянуться, перешептаться и к возвращению хозяина выстроиться в боевом порядке. После чего всё завертелось, как хорошо смазанная карусель. Стол приобрёл праздничный вид, ноутбук перекочевал на журнальный столик, ёлка, наоборот, переместилась в центр комнаты и замигала, кажется, гораздо активнее и ярче. Домовой прошмыгнул по углам, убежал, топоча на кухню, растеряв изрядную долю напускной солидности. На кухне что-то загремело, зашуршало, потом зашкворчало. Итогом всех этих звуков явилось возвращение Памфилия со сковородкой, на которой посреди румяных картошин возлежала, задрав лапки кверху, курица, покрытая ароматной корочкой. Всё это источало просто одуряющий аромат.
– Что значит хозяин, – восхитилась сова, – вот уж мастер так мастер. Памфилий, ты среди домовых генерал!
Памфилий расплылся в довольной улыбке, полез в мешок и выудил оттуда гусли.
А дальше были куранты, речь с экрана, которую особо никто и не слушал, пузырьки в четырёх бокалах – да-да, шампанского досталось всем, даже Симеон, встав на задние лапки, сумел отхлебнуть золотистого напитка и отчихивался потом добрых четверть часа. Песни под аккомпанемент гуслей, и не вовсе не «Мороз, мороз», а очень даже приятного репертуара. Развеселившийся и протрезвевший Анри, пытавшийся рассказать сове, как он дошёл до жизни такой. Сова отмахивалась, ворчала, слушала в пол уха, обещала прилететь снова, как только минутка свободная выдастся. Симеон, устроивший пляски на столе – вот уж он оказывался всегда шустрее всех.
И неожиданный звонок на мобильный, заставивший замолчать весь квартет.
Анри бросился к телефону, чуть не опрокинув свой бокал вместе со столом, увидел номер, побледнел и выскочил с телефоном в другую комнату. Говорил долго. Вернулся, словно бы просветлев лицом, но с печалью в глазах. Впрочем, печаль эту он так в глазах и оставил, старательно подпевая домовому, а то и начиная песни сам, заставляя Памфилия подбирать к ним мелодию. Оказалось, что под гусли прекрасно идет репертуар Хиля и Щербакова, а вот Медведев не пошел никак.
…И наступило утро. Утро нового года.
Об ушах, причёске и трудностях понимания
– И кто это тебя так? – восхитилась сова, разглядывая Анри.
– Впечатление хотел произвести, – буркнул тот, нервно проведя рукой по волосам.
– Произвёл? – с участливым ехидством поинтересовалась сова. – Какое, кстати, впечатление? Понравиться или чтобы больше не подходили?
– Нет, – ещё более мрачно ответил Анри.
– Почему? И что нет? – изумилась птица. – Такое сложно не заметить.
– Не пришла, – последовал краткий ответ.
– Ай-яй-яй, – сова прищёлкнула клювом. – А что так-то? Обещания выполнять надо. Даже тебе.
– Сам виноват. Ошибся. Никто никуда не собирался идти.
Сова ехидно заухала.
– Странные вы существа, люди. Сами себе придумывают, сами создают проблемы. Торопятся непонятно зачем. А тебе теперь с этой причёской минимум месяц ходить.
– Да отстань ты. И без того тошно. – Анри потянулся к бутылке.
– Давай я тебе расскажу про тебя. Кто-то (не будем когтём показывать, но это был ты, понятно даже ежу) вообразил себя неуязвимым. Да, в общем, и внушил, что ты такой. Неуязвимый в своём равнодушии. А всего навсего ты маленький мальчик, который никак не может распроститься со своими детскими страхами. И из страха быть брошенным, бросаешь сам. Бросаешь каждого, к кому начинаешь привязываться. Да, у тебя это называется принципами и объективностью, а они все сами виноваты. Кто в чём. Так?
– Они не виноваты, – ответил Анри. – Просто они не такие. Они ошибаются, делают глупости. Притворяются сначала лучше, чем на самом деле.
– Не притворяются, – вздохнула сова. – Они живые. И они люди. А идеальных людей, да ещё и идеальных по твоим канонам, не бывает. Потому либо принимать целиком, со всех сторон. Либо остаться одному и озлобляться на мир всё больше.
– Но она… Она… Зачем? Зачем было устраивать этот непонятный розыгрыш, да так, что я поверил?
– А ты уверен, что это был розыгрыш? Ты уверен, что ты не сам всё придумал, досказал, как и несколько лет назад, за неё то, что у неё и в мыслях не было?
– Уверен. Но как! В самом деле, словно эхо моих мыслей. Тут словечко, там полслова. Я и решил, что она придёт.
– И заранее встопорщился? Принял меры? Чтобы показать, что ты вовсе не герой? Да ты ведь давно это показал. Очень давно. Только тебя, вернее, тебе, прощали, прощали долго. Надеялись, что это временно, что герой вернется и плащ у него снова будет белым. Ты глаза вспомни при последней вашей встрече. Разве там обида была, или всё-таки снова прощение и принятие?
– Не было обиды, – кивнул Анри, темнея лицом.
– А теперь допрыгался. Теперь там уже уверились, в том, что герой не только не придёт, но и не было вовсе никакого героя. Как обычно, сам всё и разбил до донышка. Вот и живи теперь с этим, – сова запрыгала на одной ноге, тыча второй в направлении Анри, – пока волосы не отрастут. Но я к тебе не затем летела, чтобы наслаждаться прекрасным зрелищем. Дело есть.
– Какое дело?
– Про оживший памятник помнишь?
– Угу. Надо Артёма искать?
– Не туда думаешь. На постаменте снова какая-то ерунда началась. Теперь у того, настоящего памятника, кто-то уши до блеска начищает и плащ по-разному перекладывает. А плащ, вообще-то, литой, шевелиться не может, даже под звёздным ветром.
– А уши зачем? – изумился Анри.
– А я откуда знаю? Я их что ли чищу? Может, чтобы заметили неладное. Надо добираться туда и разбираться на месте. Поскольку я с людьми говорить не могу, говорить ты будешь. И не отсебятину, а то, что я тебе скажу. Авось разберемся.
На машине до городка добрались быстро. Отыскали гостиницу, заселились. Заселялся, конечно, Анри, сова удрала на подступах и вернулась только к ночи, неся в клюве клочок бумаги с криво нацарапанным адресом.
– Пошли, – потребовала она. – Сначала поешь, адрес вот, заодно и поговоришь с хозяйкой. А потом памятник покараулить можно будет.
Те самые котлеты тот самый гном, который, к слову, и доложил про уши и плащ, хвалил не зря. Восхитительные были котлеты. А к ним полагалась жареная с грибами картошка и большущая кружка обжигающего чая с лимоном. Сова сидела на спинке соседнего стула и наблюдала за обстановкой и беседой. Хозяйка, к сожалению, ничего не видела, не слышала, но сверкающие уши памятника заметила и она.
На воздух вышли в полночь. Осторожно подобрались к самому постаменту. Анри полез в портфель, достал оттуда туристический коврик и уселся на него. Сова уселась на Анри. Оба замерли, поглядывая на сверкающее в свете фонаря ухо памятника. Пару часов ничего не происходило. Потом постамент слегка тряхнуло, словно кто-то тяжёлый свалился на него сверху. И больше ничего. Потом сверху окатило жаркой волной, да так, что Анри, забыв о предосторожностях и премудростях шпионского дела, отпрыгнул в сторону, а сова взлетела вверх.
– Тебе что, совсем заняться нечем? – возмущённо крикнула сова с высоты.
Анри уже открыл рот, чтобы оправдаться, и тут понял, что не его спрашивают.
От памятника что-то зашипело и захрюкало, хрюканье перешло в не слишком внятное бормотание, в котором удалось разобрать, что делать в самом деле нечего, а тут хоть какое-то развлечение, да и вреда никому не причиняется.
– Вреда не причиняется? – возопила сова, – А уши зачем обсмактываешь? И на сколько тебе этой бронзы хватит ещё? Вот пустоголовое создание!
Сверху забулькало и захрюкало. В хрюканье Анри удалось разобрать жалобы на судьбу, сиротство и недоедание.
– Так, – заявила сова, спускаясь снова на плечо к Анри, – сейчас ты прекращаешь издеваться над памятником и топаешь за мной. А ты, – она обратилась к Анри, – отправишься в гостиницу и будешь меня ждать. Поскольку мы с этим ущербным смоком с крыльями, а ты без. Ясно?
– Но мне же интересно! – попробовал воспротивиться Анри.
– Интересно тебе было, когда ты стригся заковыристым образом. А здесь ты мне подчиняешься. Идёшь спать и ждёшь меня.
На том и расстались. Анри уныло потопал по пустым улицам, теряясь в догадках и в разочаровании.
В гостинице он допил коньяк, забрался в кровать и, как ни странно, заснул даже без сновидений. Под утро его разбудил стук в форточку. Анри вылез из-под одеяла, ёжась от холода и открыл окно. Довольная и грязная сова ввалилась в комнату.
– Отвела я его на свалку. Там машины, банки консервные – металла надолго хватит.
– Кто это был, – вяло спросонок поинтересовался Анри.
– Смок был. Хороший малыш. Повезёт – вырастет в дракона, пока так, жаба с крыльями и огнём из пасти. Но какой-то редкостной породы – металл ему для полного счастья требуется. Вот памятник себе по глупости и назначил в меню. А что там того металла в памятнике – на пару месяцев не хватит. Не мы бы с тобой – так бы лапы и протянул. А теперь будет экологию, – сова хихикнула, – поддерживать.