Яков неторопливо брёл по дороге, поглядывая на чахлые деревца по её краям. Ёлки были странные, таких он раньше не видел. Они чем-то напоминали покорёженные и общипанные кипарисы. Впрочем, попадались и нормальные сосны с янтарной корой – посреди полян, покрытых седым ягелем.
А вот сову Яков, разумеется, не услышал. Она бесшумно опустилась прямо у него перед носом на асфальт, похлопала крыльями, складывая их поудобнее, наклонила голову и уставилась на Якова жёлтыми круглыми глазами. В совином взгляде проглядывало нечто непонятное. Не то сочувствие, не то сожаление. А может быть, и сомнение, словно птица не знала, с чего начать разговор.
– Посмотрел, – вопросила сова, – как тебе смуглолицые?
– Опасные, – признался Яков, – но не сейчас. Словно кто на сворке держит.
– Правильно увидел, – сова кивнула, – пока придерживают их. Торопиться надо. Сейчас мы пойдём в одно место, потом к лабиринту. А там уж лабиринт доставит куда надо.
– И куда надо?
– Увидим.
Сова подвела Якова к норе под стволом старой берёзы.
– Монету дай.
Яков молча порылся в кармане, достал монету, протянул сове. Сова ухнула в чёрное отверстие. В глубине прошуршали камушки.
– Наверх не выйду, – раздался приглушённый голос, – спутнику твоему не покажусь.
– А с монетой что делать? – вопросила сова.
– В дыру кидай, я поймаю.
Сова подбросила монету лапой и поддала клювом. Вышло лихо, словно всю жизнь только этим и занималась. Звука падения ни сова, ни Яков не услышали. Значит, монету поймали.
– Дальше что делать? – поинтересовалась сова у наступившей тишины. – Вот так всегда. Монету забрал – и поминай, как звали.
– Ничего не всегда, – прошелестело из-под земли, – я же объяснил. Идите к лабиринту, станьте у левого входного камня, он вас и отправит к Сейд-ярву.
– А это точно туда? – уточнила сова. – Там Куйва?
– А где ещё? Сразу скалу и увидите, мимо пройти невозможно. Думать плохо про него нельзя – он обидчивый и всё слышит. Впрочем, любой бы на его месте обиделся, столько в скале сидеть. Остальное на месте поймёте. И что делать, и как делать. Я вам не советчик.
– А возвращаться как?
– Возвращаться? – под землёй зависла пауза, Антип явно возвращением гостей не заморачивался.
– Ну да. Или ты считаешь, что мы там и поляжем?
Пауза затянулась уже совсем неприлично.
– Вряд ли, – наконец откашлялся чахкли, – наверное, всё-таки выживете.
Яков присел на корточки, стараясь не пропустить ни одного звука. Под землёй шуршало и кряхтело. Потом чакхли сообщил:
– Там такой же лабиринт.
– Да, – ехидно отозвалась сова, – ты открыл нам глаза. И что?
– Ну и станете также. Наверное, сработает. Всё! Пора мне. И так наговорил с три короба, да и времени сколько потерял.
– Время, положим, твоё оплачено, – возразила сова, – и мне очень сильно кажется, что я тебе переплатила.
– Нет! – крикнул Антип, – всё честно!
В норе опять послышался шорох, словно камушки осыпаются. На этот раз Яков посреди каменного шороха услышал быстрые шлёпающие шаги. И всё стихло уже окончательно.
– Пошли, – сказала сова и вспорхнула на плечо Якова, – тут недалеко. Прямо. Потом за тем валуном налево.
За валуном в самом деле открылся вид на россыпь камней, уложенных в двойную петлю. Петля располагалась не на ровной земле – камни лежали словно бы на грядках. Между ними росли кустики травы и брусничника. Яков нашёл глазами левый камень, и начал спускаться к нему по невысокому склону. За плечом пошевелился меч. Ощутимо пошевелился, словно ожил.
Вот и камень. Сова покрепче вцепилась когтями в ткань куртки, Яков потянулся и вытащил из ножен клинок. Меч замерцал еле заметными синеватыми сполохами. Сполохи стекали с острия, пытаясь дотянуться до камня. Яков осторожно протянул руку с мечом, и как только кончик меча дотронулся до камня, всё закружилось в прохладном ветре, на какое-то время утратив пространство, время и направление.
Когда сова открыла глаза – то обнаружила себя на мягком зелёном ковре из мха. Справа негромко плескалась вода. Слева начинались кустики, а за кустиками вздымались к небу скалы. Впрочем, к небу – это было громко сказано, не такие уж большие были скалы. Однако примечательные: на склоне, обращенном к путешественникам, чёрные пятна явственно складывались в гигантскую человеческую фигуру. От скалы даже на таком расстоянии сове сразу стало не по себе. Тяжёлая бессильная и безысходная злоба наползала, как волны тёмной мутной воды, потом отступала и наползала снова. В этих волнах что-то чувствовалось ещё, сова напряглась, пытаясь разобраться. Ага, вот оно. Усталость и обида. И одиночество, такое же безысходное, как злоба.
Где же Яков? Сова завертела головой во все стороны. Вблизи Якова не было. Пришлось подниматься на крыло, чтобы разглядеть окрестности. Яков лежал ничком за валуном, покрытым зелёными и бурыми пятнами лишайников. Сова опустилась рядом с ним. Меч на месте, шляпа скатилась с головы в сторону, сове пришлось тащить её в клюве назад к хозяину.
– Эй, – тихонько позвала сова, – ты как?
Яков шевельнулся, повернул голову, посмотрел на сову. Вставать он почему-то не собирался.
– Плохое место, давит. Чернота и злоба.
– Встать можешь, – встревожилась сова, – или тебя совсем расплющило? Это Куйва проснуться пытается. Голову поверни в другую сторону – увидишь.
Яков приподнялся, повернул голову. Тихонько охнул, разглядев фигуру на скале. Рывком сел, упёрся взглядом в сову.
– Ты мне ничего рассказать не хочешь? Кто такой Куйва? И что мы-то тут делаем?
– Куйва? – сова поковырялась лапой во мхе, – э-э-э… Куйва по местным легендам – великан такой, военачальник чуди, доставший, э-э-э…, она поковыряла мох другой лапой, подбирая наиболее нейтральные слова, – лопарей до такой степени, что отчаянная молитва их была услышана богами. Их, конечно, богами. Вот боги и приложили. Молнией. И осталась от великана только тень на скале, как после ядерного взрыва. Про ядерный взрыв надо объяснять, а то могу? Или про мирный атом?
– Не увиливай, – Яков сделал строгое лицо, – дальше рассказывай.
– Дальше? На скале тень Куйвы, а в скале дух Куйвы остались. Здесь, у скалы нельзя шуметь, нельзя грязнить воду в озере. И нельзя ни говорить, ни думать плохо о Куйве. Иначе – беда. Рыбы не даст, нашлёт непогоду, не пустит в озеро, да и обратно может не выпустить.
– Рыба нам зачем?
– Зачем рыба? – сова похлопала круглыми глазами. – Есть рыбу можно. Я сырую, ты пожаришь вон на тех камнях. Ладно. Авось не обидится достопочтенный, – сова изобразила даже какое-то подобие книксена в сторону скалы, – Куйва. Разбудил его кто-то. Куйва голоден, он крови хочет. Вот смуглолицых и притянул сюда. Если начнётся война, хоть мелкая, хоть какая, польётся кровь. Напьётся Куйва крови – сможет из скалы выйти. Тень станет телом, дух освободится. Ну, а дальше даже говорить не буду, что произойти может. Уговорить его надо как-то на голодный желудок, или что там у тени, снова спать отправиться.
Яков задумался. Меч за спиной вибрировал, он чувствовал лопатками эту вибрацию. Но доставать клинок не торопился: как бы не испортить древним оружием ситуацию ещё больше. Волны злобы, идущие от Куйвы оглушали и накрывали, путая мысли. И если вот такое вырвется на свободу, то… А что, собственно, будет?
Яков напряг воображение. Представил себе ситуацию и усмехнулся.
– Пошли, – весело сказал он, – знаю я, как уговорить.
Вплотную к скале не подошли. Разговаривать, запрокинув голову, с расплывающимися вблизи пятнами, неинтересно. Вот так, чуть поодаль. Если уж мысли Куйва слышит, то голоса всяко разберёт.
– Куйва, – позвал его Яков, – что ты задумал?
В ответ клинок завибрировал сильнее, тяжёлая липкая тёмная волна накрыла с головой. И сквозь эту волну послышался тяжкий вздох.
А потом и у совы, и у Якова в головах зазвучал голос. Неожиданно высокий и надтреснутый, не великана, а сухопарого старца:
– Уничтожу!..
– Кого уничтожишь? – поинтересовался Яков. – Обидчиков твоих давно на свете нет.
– Лопарей проклятых…
– Уничтожишь, – согласился Яков, – даже не напрягаясь особо. Их вон полтора десятка сотен осталось, тебе, так понимаю, даже позавтракать не хватит.
– И других уничтожу… – голос не запнулся ни на секунду.
– Да? Других говоришь? А как?
– Проклятие Куйвы сильно и могуче. Воду отравлю, на целый десяток озёр хватит. Лук мой уцелел, он на пару вёрст бьёт без промаха, сам цель находит. За минуту целых три стрелы выпускает. Никто не спрячется.
– Так. Уже что-то. А стрелы какие к луку подходят?
– Есть у меня стрелы, – голос сделался озадаченным, – зачем спрашиваешь? Не украдёшь, этим луком только Куйва пользоваться может.
– Лук, значит? И десяток озёр. Слушай, а ты себе представляешь, как мир устроен?
– Вначале было яйцо, – доложил голос, – потом Великая Ель выросла из этого яйца. Половинка яйца стала небом, вторая половинка землёй. А скорлупа уберегает мир от внешних драконов и опаляющего света чёрной звезды. Мир так и называется: Мурр-манн, еловое яйцо.
– О как, – Яков присвистнул, такого варианта сотворения мира он ещё не слышал, – интересно. Но я тебя не о том спрашивал. О географии, вообще-то.
– Что такое география? – переспросил Куйва.
– Ты в мыслях только слова слышишь или и картинки видеть можешь?
– Куйва всё может и видеть, и слышать. Здесь от Куйвы не спрятаться.
– Тогда смотри.
Яков подошёл к самой скале, натащил веток можжевельника, соорудив себе нечто вроде лежанки или топчана. Уселся на неё, снял из-за плеча меч в ножнах, положил себе на колени, и прислонился спиной к скале, закрыв глаза.
Сова угнездилась рядом, ещё и крылом прикрыла меч. И тоже прикрыла глаза, сосредотачиваясь. Мысли читать она не умела, могла увидеть только тени от этих мыслей – эхо настроения думающего.
Яков с закрытыми глазами просидел часа три. Сове даже вздремнуть удалось. Под прикрытыми веками носились оранжевые багровые блики, иногда всё заволакивало свинцовой пеленой, мелькали багровые и темно-зелёные сполохи и переливы.
– Теперь ты видел всё, – торжественно объявил Яков, – понравилось?
Голос Куйвы был растерян и уныл, злоба из него ушла, осталось только тоскливое непонимание происходящего:
– Но я не умею больше ничего. Только убивать.
– Но ты видел? Ты видел, что как только про тебя узнают, ты не проживёшь и одного лунного восхода. А узнают, Куйва. Что делать с теми, смуглолицыми, которых ты приволок в здешние края?
– Может, они уйдут? – неуверенно предположил голос, – Куйва их держать не будет больше.
– А обратно вернуть не сможешь?
– Совсем обратно не смогу. С места не Куйва их сорвал, мне не дотянуться туда.
– Ладно, – сжалился Яков, – ты их отсюда убери.
На дюжину вдохов дышать стало совсем легко, сове представилось, как тёмная волна меняет своё направление и мчится куда-то на юг. Потом тяжесть вернулась вместе с голосом:
– Куйва сделал, уйдут бе-жен-цы, – по слогам выговорил голос новое слово, – завтра никого не останется.
– Ты куда их отправил? – вопросил Яков.
– Тебе какая разница? – мрачно заметил Куйва, – здесь их не будет, мешать не будут.
– Куйва, а кто тебя разбудил? – поинтересовалась сова, – ты тоже видишь сны?
– Вижу, – печально подтвердил голос, – лучше бы не видел. После снов о великом прошлом проснуться пятном на скале – удовольствие сомнительное. Никто не будил, просыпаюсь иногда сам. А тут кровью далёкой запахло, вот и обрадовался. Рано обрадовался. Лучше уж в виде пятна на скале остаться, чем горсткой песка под ногами.
– Куйва, а Гиперборея была? – сова не была бы совой, если бы удержалась от этого вопроса.
Голос замолчал надолго. Даже пятно на скале поменяло яркость, словно выцвело. Уставший Яков, перестав церемониться, открыл свой рюкзак и вытащил оттуда тряпицу с тщательно завёрнутым салом и хлебом.
– Будешь, – предложил он сове, – или за леммингами полетишь?
– Какие лемминги, – удивилась сова, – до них ли сейчас? Буду, конечно.
Они дружно вгрызлись в ломти хлеба с салом, пользуясь затишьем и прекращением этой давящей волны.
– Была, – вдруг снова зазвучал голос, – в самом деле была. И тогда меня не Куйвой звали. А как – я не помню, совсем старый стал. На озеро посмотрите.
Сова с Яковом дружно оглянулись на позолоченную низким солнцем гладь Сейд-ярва.
– Видите?
У кромки берега, слева, перед неожиданно лохматыми в этих местах ёлками, темнело овальное пятно. С правого края в пятно заливалась вода. И если бы не этот изъян, контур овала был бы идеальным.
– Что это, – спросила сова.
– Там вход в убежище. Был. И убежище было, теперь ничего нет. Только сейды каменные остались. Вы, когда обратно соберётесь, не к лабиринту идите, а вон к тому сейду, что ближе всех к дыре.
– А что случилось с Гипербореей, – возбуждённо вопросила сова. Глаза у неё стали совсем круглые, и перья на макушке встопорщились от любопытства.
– А вот этого, женщина, я тебе не скажу.
– Женщина?! – возмутился Яков, – а говорил, что видишь всё.
– Вижу, – охотно согласился голос, – ты хочешь сказать, что это мужчина?
– Сова это, птица белая, полярная. Правда, разговаривает.
– Ну, вот я и говорю, – согласился голос и неожиданно зевнул. – Прощайте.
И всё стихло. Исчезла давящая волна. Остались тишина, лёгкий плеск воды и шелест листьев на деревьях.
Яков с совой доели немудрёный свой ужин. Затем Яков встал, оттащил от скалы ветки, раскидал их подальше. Нацепил обратно меч в ножнах. Подобрал с земли шляпу и аккуратно поместил её на голову.
– Молчит, – доложил он.
– Куйва? – уточнила сова. – Чувствую.
– И Куйва, и меч молчит. Успокоилось. Кажется, нам пора.
Сова взобралась на плечо Якова, этот способ передвижения ей очень понравился. И они двинулись по склону к сейду-порталу у Сейд-озера.
– Что ты ему рассказал, – спросила сова.
– Показал, – поправил её Яков, – историю за прошлый век показал. То, что помнил. Войны две последние, оружие, самолёты, танки, корабли, бомбы, пушки всякие. А то с луком воевать собрался…
Гном, котлеты и памятник
Маленький гном, сидевший на пне, грустно болтал ногой в зелёном башмаке с загнутым носом.
– Ничего не получается, – подытожил он, отвечая каким-то своим размышлениям.
– Ты о чём? – поинтересовалась сова.
Гном поднял на сову задумчивые глаза:
– Да всё о том же, о котлетах и памятниках.
– Памятник котлете поставить не получается? – спросила сова, – Вот не думала, что ты такой обжора.
– Я-то при чём? Мне одной котлеты на неделю хватит, человечьей, понятной дело. А гномьи – не то, не то.
– Тогда что у тебя не получается? Кому памятник? Откуда котлеты? Ты раз начал – говори, фантазия у меня буйная.
– Да уж в курсе, – гномик крякнул, спрыгивая с пенька. Подобрал свалившуюся шляпу и буркнул:
– Не буду ничего рассказывать. И так ничего не выходит, а ещё и ты ехидничаешь.
– Я? – сова похлопала жёлтыми глазами, – ничего подобного. Может, помогу чем. Запихнуть обратно, например, то, что не выходит. Или котлету съесть.
– Или на памятник нагадить, – гном явно был не в настроении. – Нет уж. Сам справлюсь. Или не справлюсь.
И исчез. Вот так взял – и провалился сквозь зелёный мох прямо там, где стоял.
Сова повертела головой, хмыкнула и отправилась в своё дупло. Размышлять над странным поведением старинного приятеля.
***
Месяца через полтора гном появился снова. Пряжки на башмаках блестели, шляпа была вычищена, но сам гном впечатление производил помятое и неухоженное. Стоял под дуплом, свистел, пока сова не выглянула наружу.
– И что за шум в такую рань? – поинтересовалась она, недовольно топорща перья. Ночь была ещё та, еда в лапы даваться не хотела, пищала и уворачивалась, да столько времени, что и ливень пошёл. В общем, день не задался с ночи. А тут ещё и мятый гном.
– Рассказать пришёл. Может, и вправду чего подскажешь.
– Что рассказать? – времени прошло изрядно, сова и думать забыла про прошлые гномьи слова.
– Про котлеты, – уточнил гном, – и памятник.
– Дозрел, – проворчала сова, – выкладывай. Сейчас только перья приглажу.
Повозившись в дупле, сова слетела наружу и уставилась на гнома.
– Пошли, – предложил гном, – не стоять же тут под деревом. У тебя даже пенька рядом нет.
Пришли они, разумеется, на ту самую прошлогоднюю делянку. В эту осень от былых странных растений там ничего не осталось. Зеленели остатки травы, торчало несколько вполне обычных сухих стеблей. Вокруг полянки хороводом стояли разлапистые мохнатые ели, под каждой из которых были уютные укрытия с сухой и тёплой подстилкой. Под одну из елей и умостились сова с гномом.
Гном покряхтел, устраиваясь поудобнее, стащил с головы свою шляпу-колпак, подтянул колени к острому подбородку. И начал рассказ.
Гномьи рассказы почти всегда занудны и неспешны. Вот и нынче он долго растекался мысленными кругами, рассказывая то о прелестях незаметного наблюдения за людьми, то о подсмотренном фрагменте чёрно-белого фильма про доблестного разведчика в фуражке с лакированным козырьком, то вспоминал, как несколько лет назад на блестящую пряжку своего пояса поймал жирного карася. Сова полуприкрыла глаза и терпеливо ждала. Перебивать и направлять гномьи мысли в нужное русло – себе дороже выйдет. А так, глядишь, что-то и выяснится в конце концов.
В конце концов и выяснилось. В маленьком городишке обнаружился маленький же домик, хозяйка которого совершенно потрясающе готовила. Кота, мышей и домового в том домике не было, сковородки и кастрюли с едой под замок не убирались, вот гном и приладился таскать некоторые доли приготовленных лакомств. Может, хозяйка и замечала недостачу, но виду не показывала.
– А памятник? – не вытерпела сова.
А памятник тоже нашёлся. Домик стоял у центральной площади городка, а на площади, понятное дело, стоял памятник. На высоком постаменте мужчина с поднятым подбородком, комкающий в одной руке кепку, другую руку держа в кармане.
– И чем он тебе помешал? – вопросила сова.
– Так меняться памятник начал! –растерянно сообщил гном.
– Котлетами? – съехидничала сова.
– И котлетами тоже, – голос у гнома стал совсем потерянный. – У него вместо кепки однажды котлета в руке оказалась. Та самая, вкусная. А мне и не досталось в тот раз ничего.
Дальше – больше. Памятник и позу сменил, и очки на носу появились. Да и лицо в один из дней словно оплыло, а потом оформилось совсем другим.
– Чертовщина какая-то, – подвёл итог гном. – Делать что-то надо.
– А я причем? – изумилась сова, – тебе котлеты, а мне-то с этой истории какая выгода?
Гном задумался. Так ничего и не придумав, пожал острыми плечами:
– Не к кому больше обратиться мне. А одному не справиться.
Сова вздохнула, почесала перья. Поскребла когтём затылок.
– Ну, что делать с тобой? Надо лететь на осмотр.
***
Осмотр прояснил немногое. На постаменте мужчина уже не стоял, а сидел в невесть откуда взявшемся кресле. И делал вид, что читает книгу с неразборчивым названием на обложке. На носу очки, короткая стрижка, пухлые губы.
Сова уселась статуе на плечо и почувствовала, как в глубине камня что-то передернулось. Памятник был не совсем каменный. Или совсем не каменный.
Сова потопталась на плече, уцепилась покрепче когтями, стараясь уловить новое шевеление внутри. Заглянула зачем-то в книгу, разумеется, каменный разворот был пуст, слетела на подлокотник кресла, перебралась на другое плечо. Подумала, закрыв жёлтые глаза.
И гаркнула памятнику в ухо из всех сил:
– Ты кто такой?
Книжка выпала из рук, и страницы, сразу став бумажными, зашелестели на ветру. Каменный гость от неожиданности подскочил с кресла и затряс головой, внезапно тоже перестав быть каменным.
– Услышал, значит, – удовлетворенно хмыкнула сова, перелетев на ветку ближайшего дерева. – Ну, что, драгоценнейший, раз рассекретился, давай признавайся, что за чёрт тебя сюда принёс?
Бывший памятник возмущённо воззрился на сову:
– А тебя какой чёрт принёс? В ухо орёшь, не даешь почитать спокойно.
Сова слетела с дерева и подобралась к упавшей книге.
– Читаем, говоришь? И кого, хотелось бы знать? Ого, – сова подавилась на полуслове. – Ничего себе, интересы у тебя.
У подножия памятника валялся детектив в мягкой аляповатой обложке. Одной из тех писательниц, кои строчат книжки по весу, а не по содержимому.
– Да, это потеря, конечно. От такого чтения отвлекать никак нельзя. Так всё-таки, что ты тут делаешь, почему в таком непотребном виде и зачем свергнул хозяина постамента? Кстати, дел ты его куда?
– Да никуда я его не девал. Сам исчез. Со мной тоже неладно. Раз уж ты такая умная, почему не заметила? Думаешь, такое уж удовольствие сидеть тут, спасибо, хоть кресло подогнали, на ветру да на холоде.
– Так кто ты такой вообще? Не встречала этаких памятников ещё.
Бывший памятник развёл руками.
– Человек, как видишь.
– Не вижу, – живо возразила сова. – Человеки каменными не прикидываются.
– Значит, был человеком. Заболел. Умер, наверное, не помню ничего. Больница, палата, белый свет в глаза – и вот я здесь. В одной руке котлета, вкусная, кстати. Другая в кармане. Шевелиться трудно, но можно, словно сквозь кисель продавливаешься. А потом кресло появилось. И книжка эта.
– Вопрос следующий. Откуда ты?
Лже-памятник назвал город. Название было знакомо, сова почесала под крылом, вспоминая, где это находится.
– Ну, тебя и занесло, однако! На другом конце материка практически. Значит, на самом деле там тебя больше нет. А родня осталась?
– Нет. Не было у меня родных.
– Вот, уже зацепка. Значит, не просто наугад кто-то пальцем ткнул. Там не хватятся, значит, здесь зачем-то нужен. Правда, толку пока от тебя – разве что котлеты подъесть. А и вправду, чем питаешься?
– Ничем. Голода нет.
– С постамента слезть сможешь?
Лже-памятник осторожно присел, с удивлённой благодарностью посмотрел на сову:
– Двигаться могу, – обрадовано произнёс он, – почти без киселя. Слушай, а может, ты в другое ухо гаркнешь?
– Не буду, – проворчала сова, – ясно же, что второй раз не сработает. Теперь слезай и гимнастикой займись. А там и бегом по утрам. Вот жители обрадуются.
Человек послушал сову в точности. Слез и начал приседания, старательно вытягивая перед собой руки.
– Вот ты даёшь, – восхитилась сова, – ты и раньше такой исполнительный был?
– Не помню, – подумав и закончив приседания, ответил мужчина, – наверное, надо и для мозгов гимнастику сделать.
– Мы забыли о следующем вопросе. Как тебя зовут?
Человек подумал. Недолго думал, отметила про себя сова, значит, память не отняли.
– Артём. Отчество надо?
– Да и фамилия мне ни к чему, – заявила сова, – мне обращаться к тебе надо как-то.
– А тебя как зовут?
– А меня не зовут обычно, – сова почему-то развеселилась, – обычно я сама в ухо ору. Знаешь, Артём, давай-ка мы с этой площади уйдём. Полагаю, что прежний хозяин постамента не дождётся никак нашего ухода.
Пятница в командировке
Анри проснулся от грохота, отнюдь не музыкального.
Во сне был рояль, на котором Анри наяривал польку.
– Соскользнула, – успел подумать Анри, ужаснувшись в последний миг перед пробуждением метаморфозе оной в Даму Пик.
Наяву рояля, разумеется, никакого не было, да и быть не могло. Грохот исходил от внезапно сломавшихся ножек письменного стола. Стол, к счастью, оставался девственно чист, поэтому лишь карта уезда соскользнула с одного гвоздя и повисла совершенно сюрреалистическим образом на цветастых гостиничных обоях.
Анри уставился на часы. До будильника оставалось самое подлое время – 26 минут. Приходилось вставать, разбираться со столом и администратором и отправляться по делам. Несколько утешало, что наступила пятница, несколько огорчало, что в чужом городе. То есть плюс на минус, в целом, вопреки всей арифметике, друг друга уравновешивали в ноль.
Анри подошёл к неудачной замене рояля. У подломившихся ножек валялся какой-то тёмный комок. Анри потыкал туда ногой, выпихнув комок на освещённое место. И зажал себе рот рукой, обнаружив у своей ноги мелкую бесхвостую крысу. Пасть у крысы оставалась открытой – зашибло неудачницу бесповоротно, из пасти торчали острые зубы. Анри наклонился к столу – так и есть, ножки оказались подточены коварным проходимцем.
Размышляя над странностями наступившего дня, Анри привёл себя в порядок и спустился к администратору. Мадам подниматься наверх для освидетельствования категорически отказалась, обосновав отказ многочисленными фобиями. Но обещала прислать плотника, который просто обязан был и починить стол, и убрать дохлую тварь.
На этом простились. Анри отправился по своим командировочным делам, в суете забыв и про стол, и про крысу, и, с особым цинизмом, про пугливую администраторшу. Вернулся к вечеру. В гостинице за стойкой сидела уже мадам другая, раза в два уже утренней. Тщательно вглядевшись в командировочного, мадам возмущённо сообщила, что с утра надо смотреть внимательнее, то бишь накануне не злоупотреблять, поскольку плотник обшарил всю комнату – никаких зверей, ни в каком виде, даже тараканов, не обнаружилось. Стол, правда, плотник починил и долго удивлялся острозубости – тут застоечная мадам преехиднейше ухмыльнулась – уважаемого гостя…
Усмешечку Анри проигнорировал. В портфеле тихо пробулькивала бутылка – пятница же. Анри поднялся в номер.
Плотник постарался: взамен двух сгрызенных ножек косо прилепил целую доску, возвращающую стол к горизонтали. В номере было тихо и пахло зимой из чуть приоткрытого окна.
Анри открыл портфель, водрузил на стол ноутбук и бутылку. За два выходных дня надо было произвести все расчёты, в понедельник согласовать с местным начальством, получить подписи и свалить на родину. Выходные летели псу под хвост, но работа есть работа, не привыкать.
Анри работал, не забывая подливать в стакан. Дагестанский коньяк из местного супермаркета оказался на удивление настоящим. Время летело вместе с цифрами и резко затормозило к полуночи.
Анри протёр уставшие глаза, потянулся. Встал из-за стола, потянулся с наслаждением ещё раз, вспомнив о домашних гантелях. Выглянул в окно. За окном светил фонарь, и в его свете плавно опускались на землю редкие снежинки. В городке царила тишина. Впрочем, гостиница находилась на самой окраине, случайные гуляки туда просто не заглядывали.
Спать!
***
Проснулся Анри посреди ночи от голосов в номере. Тихо полежал, прислушиваясь.
– Вот скажи мне, что ты тут делаешь? – голос был занудно-скрипучий, но явно женский.
– Так ты посмотри, кайф какой! – ответствовал тоненький голосок. – Перегрызу сейчас ещё две ножки – и бабах! И снова человек проснётся. Снова будет сон с явью путать. Весело, да?
– Симеон, ты совсем дурак? – устало вопросил тот же женский голос. – В прошлый раз у тебя полхвоста не было, теперь уже вообще хомяком щеголяешь. Тебе какой прок от этого бабаха?
– Весело, – Симеон явно утрачивал уверенность в завтрашнем дне.
– А ты видишь, что у человека ноутбук на столе лежит? Разобьётся же, вся работа под твой потерянный хвост. Тоже весело? Эх, зря я тебя тогда не съела, Симеон…
Анри осторожно приоткрыл глаза, стараясь не шевелиться. И ничего не увидел. По-прежнему светил фонарь в окно, по-прежнему на столе поблёскивала бутылка с толикой коньяка на дне. Вот только форточка была открыта настежь.
Анри резко сел в кровати. По полу шарахнулись тени, но некоторые не успели. Маленькая тень залетела под кровать и там осталась, шумно сопя. Тень большая никуда не делась. Анри осторожно протянул руку к лампочке, злясь на свой страх. Дёрнул, зажёг. На полу сидела большая белая сова и таращила круглые жёлтые глазищи. Сова?! А разговаривал тогда кто?
– Глазам больно, между прочим, – сообщила белая птица, не отводя взгляда. – Эй, ты что меня слышишь, что ли?
Анри закивал головой, голос ему повиноваться отказался.
– Везёт же мне, – меланхолично проворчала сова, – то Яков, то ты. Этак сама с собой разговаривать перестанешь, ненароком подслушает кто. Симеон, вылезай, пакостник, – сова наклонила голову к подкроватному пространству, – говорила же тебе. На наших, считай, замахнулся.
– На кого это на наших? – хрипло вопросил Анри. – Я тут вообще-то проездом. Вот расчёт сдам и уеду.
– Уедешь, – флегматично кивнула сова, – кто тебе мешает? Я так вообще не знаю, на кой ляд ты мне сподобился. Но вот тебе, пожалуйста, – и сова нервно подёргала левой лапой.
– Что такое? – Анри отбросил одеяло, собираясь встать. Голова был звонкая, совершенно без мыслей. Говорящая птица, какой-то неведомый Симеон, а ещё коньяк притворялся достойным. Впрочем, какая уже теперь разница?
– Такое, – проворчала сова, – думаешь, прям все так и слышат, о чём сова с мышем толкуют? А раз слышишь – значит, из наших…э-э-э… непростых. Шумеров в роду не было?
– К-кого? Откуда мне знать, ты ещё про допотопные времена поспрашивай, – Анри незаметно для себя попал в тон к сове, уже не удивляясь ничему. – Греки были, на четверть я грек. И что?
– Греки тоже сойдут, – кивнула сова тяжёлой головой. – Слушай, а может, поможешь? Но тогда спать немедленно и сны смотреть, какие покажут. И без роялей всяких.
Сова вспорхнула на стол, подняла крылья и протянула их к Анри. Мягкая сила толкнула командировочного обратно в кровать, прижала к подушкам, и последнее, что он услышал, мерный шорох перьев, словно по бумаге.
***
Когда Анри открыл глаза, за окном было светло. Сон про человека-памятник помнился ярко, со всеми подробностями. Вот только что делать с этим сном – Анри понятия не имел. Как кино показали, первую серию.
При дневном свете вчерашняя беседа с говорящей совой выглядела тоже кино.
– А, может, приснилось и это, – малодушно подумал Анри. Но убедить себя не удалось. Пришлось вставать, ставить чайник, завтракать и приступать снова к расчётам.
Вечером закончено было всё, то есть в воскресенье можно было осматривать окрестности, надеясь отыскать там хоть мало-мальские достопримечательности, сидеть в интернете, читать давно начатую книжку и грезить о возвращении.
И тут в окно постучали.
– Здравствуйте вам, – проворчал Анри, открывая окно, – продолжаем разговор?