Зловредная снегурочка
– Удивляюсь я современным нравам, – улыбаясь, сказала она. – Нет бы, сначала гостью в дом пригласить, чаем угостить, предложить полистать альбом с фотокарточками или телевизор включить, а уже потом бытовой прозой заниматься. Зачем? Пусть гостья на холодке померзнет. Ох, в этом весь Антоська Заречный. – Девушка хихикнула и представилась: – Зоя, соседка Антоськина.
– А я Лина.
Элеонора под взглядом новой знакомой потупилась и зачем-то шаркнула ножкой. Смотреть в лучистые глаза Зои, не выдавая удивления, замешанного на восхищении, оказалось трудно. Высокая, стройная, легкая, тянущаяся вверх и потрясающе красивая; казалось, что на поверхности земли Зою удерживают лишь ботинки и рюкзак. Иссиня черная тугая коса перекинута за плечо, личико белое, необыкновенно яркие голубые глаза… и вся Зоя была похожа на снегурочку, существо прекрасное, но, безусловно, нереальное. Сходство с внучкой зимнего деда усиливала и облачение девушки: шапочка, курточка, меховые варежки, брючки, рюкзачок и ботики – всё белое.
Лина даже закрыла глаза, испытывая неловкость за свой простенький серенький наряд. Вещи, приобретенные на рынке и в магазинчике «Секонд-хенд» не радовали утонченностью модели и не претендовали на эксклюзивность, к тому же глубокий капюшон куртки-пуховика всё время норовил съехать на переносицу, и Линочка чувствовала себя неловко.
– Ой! – воскликнул Антон и виновато посмотрел на подругу. – Зоя права. Я что-то не подумал. Ты, наверное, проголодалась и устала? Ах, я растяпа!
Лина в ответ покачала головой. На самом деле ей очень хотелось поскорее попасть в дом Антона, выпить горячего кофе и забыть о Зое, как о наваждении. А Зоя разглядывала Линочку, но не с деревенским простодушным любопытством, а с долей грусти и разочарования: так опытный оценщик смотрит на стеклянную безделушку, которую принесли в ломбард под видом фамильного бриллианта.
– А ты, Антоська, – насмешливо обратилась Зоя, переводя взгляд на Антона, – продолжаешь заниматься благотворительностью? Благородство в наше время – дело невыгодное. Хочешь стать удачливым и успешным, так держись ближе к тем, кто дружит с успехом и удачей, а ты всё горемык от житейских невзгод спасаешь.
«В периоды сложных эмоциональных состояний, человек становится очень уязвим. Слова, взгляды, неосторожное замечание или молчание могут восприниматься необоснованно болезненно. Поэтому близкие люди должны приложить максимум усилий и терпения».
От слов Зои душа Линочки сжалась в комочек, заледенела от обиды и сдавила холодом сердце. Ну, почему так бывает: стоит только почувствовать себя не абстрактным существом, а живой и, возможно, интересной личностью, как тут же появляется тот, кто непременно постарается сделать из тебя образец неполноценности? Вот сейчас Зоя парой легких фраз поставила всё на свои места, определив Линочку в статус горемык. Лина пропустила болезненный удар по самолюбию и задумалась.
– А что такого? – удивился Антон, не замечая застывшего выражения на лице гостьи. – В жизни всякое случается.
– Да ладно, Антоська, – рассмеялась Зоя. – Я тебе просто завидую, ты умеешь находить общий язык с пожилыми, а я их боюсь.
Щеки Линочки вспыхнули от возмущения. Конечно, Зое только восемнадцать и Лина по сравнению с юной красавицей выглядит не столь свежо и бодро, но вот так запросто угодить в категорию пожилых она не согласна.
– Пока! – Зоя махнула рукой Антону, подмигнула Линочке и бодро зашагала по тропинке к автобусной остановке.
Юная, прекрасная, воздушная и уверенная в себе девушка, у которой наверняка все хорошо. С такой-то внешностью разве может быть что-то плохо? Элеонора вздохнула.
«Не старайтесь быть идеальными или сравнивать себя с теми, кто вам кажется более успешным или привлекательным. Вы не знаете их проблем».
Обида отпускала постепенно, а когда окончательно разжала когтистые жестокие лапы и выпустила испуганное сердце, по телу разлилось живительное тепло. Оказывается, красавица Зоя вовсе не намеревалась обижать Линочку, и во всем виноваты тетки-опекунши, взрастившие не только Лину, но и ее комплексы.
– Зойка почему-то придумала, будто боится бабушку Избачиху, – объяснял Антон, с нетерпением наблюдая за тем, как гостья нарезает вишневый рулет. – А мне жалко старушку, да и дружба у нас с ней давняя. Каждое утро я навещаю ее, а вечером привожу продукты. У нас такой тайный уговор: если утром…
Как оказалось, утренние часы в Беседино насыщены событиями и, несмотря на вполне городские условия, местные жители сохранили старые традиции. Даже москвичи-зимородки переняли привычку рано вставать, хотя это давно уже утратило практический смысл: никто не держал коров, требующих утренней дойки и кормления, не было необходимости топить печи, ставить опару на хлеб, спускаться в зимние погреба, ходить к колодцу за водой – всё в прошлом, но привычки оказались сильнее.
– Это, знаешь, генетика. Просыпаюсь в половине шестого, – сообщил Заречный, – готовлю омлет или яичницу, пью кофе на террасе, читаю газеты, смотрю в окно – одним словом, наслаждаюсь жизнью, а заодно, проверяю, всё ли в порядке у бабушки Избачихи. У нас с ней тайный уговор: если утром шторки на окнах в избе старушки раздернуты, значит, всё в порядке, можно спокойно завтракать. Если задернуты, значит, приболела, требуется помощь. Но такого еще не бывало, Избачиха на удивление крепкая бабулька, фору молодым даст.
Внутреннее убранство дома Заречного напоминало городскую квартиру: две комнаты, кухня-чулан, душевая кабина, центральное отопление, стандартная мебель – ничего уникального, кроме печки-голландки, выкрашенной серебрянкой. Всё скромно, без претензий, вполне удобно, но немного не уютно. Сразу видно, что здесь живёт холостяк: ни миленьких безделушек, ни цветочков, ни фотографий в рамочках; на окнах вместо штор – жалюзи, вместо обеденного стола – компьютерный, диван и кресла больше соответствовали офисному стилю, нежели домашнему, на подоконниках и полках лежали кипы газет.
– А где же книги? – удивилась Лина, вспомнив о том, с каким упоением Тошка зачитывался романами Вальтера Скотта, Диккенса, Лондона, Дюма.
– Здесь, – Тошка указал на компьютер. – А еще в электронной читалке. Пойдём-ка на террасу, я там обычно трапезничаю.
Терраска представляла собой небольшое, вытянутое вагончиком, помещение с двумя окнами, занавешенными вышитыми короткими шторками. В простенке между окон стоял круглый стол, накрытый клетчатой клеёнкой, у стола – четыре стула с гибкими спинками и мягким подголовником.
– Это, – Антон кивнул на стулья и рассмеялся, – мне в прошлом году в качестве премии выписали. Что-то не шла у нас торговля, вот и нашли способ поощрить неходовым товаром. Они удобные, эргономичные, но страшненькие.
Заречный говорил, а Лина слушала, пила сладкий кофе с рулетом и улыбалась. Как хорошо здесь, на террасе, спокойно и дремотно. Линочка смотрела в окно и думала, что Беседино – милое простое село, где так приятно укрыться от городской реальности, забыть о работе, о тетках-опекуншах и обо всех неприятностях, вместе взятых. Даже о сером человеке можно не вспоминать.
Сонное зимнее солнце, заглядывая сквозь вышитые шторы, заполняло террасу нежно-фиолетовым светом, придавая предметам прозрачность и легкость. Старая книжная этажерка у двери, старенький диван у стены, стол, стулья, Антон – всё казалось нереальным, светлым, невесомым, да и сама Линочка почувствовала себя легкой, счастливой и умиротворенной.
Вдруг в проеме двери показался силуэт человека в балахоне. Лина пыталась сказать Антону, предупредить, но он лишь качал головой, не понимая ее. На плечи навалился ледяной ужас, она вздрогнула, хотела закричать, но не смогла и крепко зажмурила глаза, а когда открыла, то увидела перед собой улыбающееся спокойное лицо Антона.
– Ого, похоже, кто-то устал. Это кислород так действует. Что же ты не сказала, что хочешь спать?
Даже теперь, очнувшись от внезапного забытья, Лина не могла отогнать ужасный морок. Серая фигура стояла на пороге и уже не пыталась притворяться бесплотным видением, она была настоящей, материальной и не собиралась таять, как подобает сотканным из фантазий видениям.
Избачиха
– А декабрь-то совсем разомлел, – произнес трескучим голосом устрашающий призрак и, переступив через порог, вошел в террасу.
– Любовь Никаноровна! – воскликнул Антон и, подскочив со стула, резво подбежал к мороку, успев шепнуть: – Избачиха.
Назвать ее старухой у Линочки не повернулся бы язык. Да и на морок при ближайшем рассмотрении Любовь Никаноровна совсем не была похожа. Выше среднего роста, крепкого телосложения, лет шестидесяти с небольшим. Голову женщины венчала меховая шапка-боярка, широкое длинное пальто, отороченное снизу мехом, делало её похожей на неизвестный или забытый персонаж зимней сказки. Серые валенки и длинная трость-посох довершали образ.
Антон помог новой гостье освободиться от длинного пальто, усадил за стол и ушел за новой порцией кофе.
– Мы живём в глухом захолустье, – низким голосом заговорила Любовь Никаноровна, глядя в пространство поверх головы Лины, – и, конечно, новые люди вызывают живой интерес. С тех пор, как бабка Антона умерла, – Избачиха размашисто перекрестилась, едва не смахнув со стола блюдо с рулетом, – мне не доводилось наблюдать в этом доме гостей. Вы, как я понимаю, девушка городская? Сельской жизни не знаете?
Кожа на лице Любови Никаноровны ровная, натянутая и только веки тяжелы и морщинисты, а взгляд напряженный и остекленевший.
– Наклонись-ка, ближе, милочка, – грубоватым шепотом произнесла странная женщина и, схватив послушную Лину за плечо, в самое ухо произнесла: – Возвращайся в город, а не то…
– Вот и кофе! – Антон поставил бокал из темного стекла перед Любовью Никаноровной и подмигнул Линочке.
– Я слышу, – вновь заговорила Избачиха, выпустив Лину из крепкого захвата, – машина твоя подъехала. Ждала тебя, ждала – нет. Забеспокоилась, мало ли что случилось. А ты, детка, значит, невеста Антона нашего? – Никаноровна прищурила глаза и посмотрела прямо на Лину тяжелым взглядом.
У девушки замерло сердце, она так разволновалась, словно от мнения пожилой женщины зависело будущее, возникло странное желание понравиться ей во что бы то ни стало.
– Ватрушки попробуйте, рулетик, – заворковала Элеонора, пытаясь подражать теплому голосу одной из своих опекунш.
Избачиха прищурилась еще сильнее и покачала головой.
– Вижу я плохо, детка, но думаю, человек ты не пустой, не из глупеньких да брехливых. Из чьих ты? Что у тебя за семья? Где трудишься или учишься где? Сказывай, детка, мне, старухе, всё любопытно знать. Уважь старость, потешь душу новостями.
Линочка сначала осторожно, а затем всё смелее и смелее, стала рассказывать о себе, о том, как сиротой осталась, о тетках-опекуншах, о сложностях жизни, о своей невезучести; как на духу призналась в страхе перед маленькими поселениями, поскольку не понаслышке знает, какие существа водятся в тихом омуте и, как просто попасть в переплет событий.
Избачиха слушала внимательно, кивала, иногда улыбалась, иногда хмурилась и качала головой, вздыхала, шевелила бровями, но не перебивала. Один раз Линочке показалось, будто в глазах Любови Никаноровны блеснул огонь, однако, тяжелые веки снова сомкнулись и пламя азартного интереса погасло. Избачиха долго молчала, упираясь подбородком в круглый набалдашник длинной трости, больше похожей на посох.
– Хороша ли ты лицом? – неожиданно спросила Любовь Никаноровна. – Я способна видеть силуэты, различать формы, если они в движении, некоторые цвета, если они яркие, но мелочей разглядеть не могу.
– Линочка у нас красавица, – ответил Антон, заметив растерянность Лины. – Скромна, мила, умна и очень любит смущаться. Вообще-то, мы друзья.
Бледные губы Избачихи слегка дрогнули, изображая улыбку. Выпив кофе, Любовь Никаноровна засобиралась домой. Антон вызвался её проводить, пообещав вернуться минут через десять. Линочка убрала со стола посуду и, проходя мимо двери, ведущей в сени, услышала скрипучий голос Избачихи, строго выговаривающей что-то Антону. Подслушивать желания не возникло, и не упади с плеча кухонное полотенце, Лина прошла бы мимо.
– Хорошая девушка, – услышала Линочка, – спокойная, не вертушка, не ветреница. Умом, конечно, не блещет, эрудиции я не заметила, но оно для домашнего обихода и хорошо. Антоша, не обижайся, но ты тоже не Энштейн. А для счастья нужно немного: правильно оценить себя и найти в пару себе ровню. Не скандальная, без претензий, совсем не эта мамзелька-карамелька Зойка. Давеча, сквозь зубы поздоровалась и мимо – шасть. Хотела я у нее про мать, про Валентину, спросить, да куда там, мелькнула и растаяла белым туманом, дылда. Не знаешь, как Валентина-то? Совсем разумочка лишилась, сбрешила головушкой после смерти мужа. Знаки на заборе начертала, в Москву бежать собралась, глупая, думает от зла упасется. Поговорил бы ты, Антошенька, с Валентиной или с Зойкой-карамелькой, по-доброму, по-соседски, пусть вернут то, что забрали, иначе никаким способом лихо не отвадят от себя. Жалко их, дурех, пропадут ведь почем зря.
– Я говорил, – тихо ответил Антон. – Но они не понимают, о чем речь.
– Бестолковые! – зло и тонко воскликнула Избачиха. – А ты еще раз поговори. Зойка видела твою невесту?
– Видела, но Лина мне вовсе не…
– Вот и славно. Невесту свою зря не пугай, она, вишь, боится загадок да переплетений, а в Беседино их целый лабиринт. Хочется мне, Антоша, – голос Избачихи стал глуше, – до центра этого лабиринта добраться и зло одолеть. Только боюсь, не одна я в центр попасть мечтаю, кто-то меня обгоняет. Не лихо ли само со мной состязается? Невесту свою напрасно ты сюда привёз.
– Линке угрожает опасность, – ответил Заречный. – Я смогу её защитить.
– Славный ты парень, Антошенька, – вздохнув, сказала Любовь Никаноровна. – Только от счастьица таким мало достается.
Лина не расслышала ответ Антона, голоса удалялись и звучали все тише и тише, пока вовсе не умолкли. Все-таки, не зря красавица Зоя побаивалась Избачиху: странная она. Упоминание о Зое, вызвало тупую тянущую боль в сердце – обида; не острая и возмущенная, а давящая, тоскливая, принуждающая к покорному осознанию своей никчемности.
«Если вы чувствуете приближение скверного настроения и знаете причину, вдохните глубоко, медленно выдохните и попытайтесь эту причину сформулировать по-иному, немного поиграв с синонимами и определениями».
Да что это? Лина сделала глубокий вдох, задержала дыхание, медленно выдохнула и, вскинув голову, постаралась улыбнуться. Всё отлично! Глупыми мыслями, дурными воспоминаниями, необоснованными страхами и комплексами можно запросто загнать себя в темноту и совершенно утратить жизненные ориентиры. Проблема вовсе не в посторонних людях, а в ней самой.
Расставив посуду на полке, Лина подошла к большому зеркалу, висевшему на стене, и долго смотрела на своё отражение. Маленькая, худенькая, серенькая, в свои двадцать пять похожа на подростка… нет, не так! Она хрупкая, изящная, платиновая и очень юная, но уже не глупенькая. Да, она хорошо выглядит для своих лет! Снова вспомнилась Зоя, и улыбка на лице Лины погасла. Вот, если бы не встреча с Зоей, настроение было бы отличное, надо было этой девчонке всё испортить. Красивая она! Да еще Избачиха подлила полынной горечи в душу.
Антон вернулся, и они проговорили о том, о сем до самого вечера. Линочка попыталась было узнать, отчего Зоя недолюбливает Избачиху, но молодой человек махнул рукой и принялся рассуждать о социуме малого пространства, где взаимоотношения складываются странно, и объяснить их можно только заглянув в далекое прошлое прежних поколений.
Лина понимала, что Антон уходит от прямого ответа и это вынужденное умничанье, и разговор на заданную тему не доставляют молодому человеку удовольствия; он был натянут, как струна и явно опасался сказать лишнее, тщательно подбирая слова. И только, когда стал рассказывать истории из старой жизни поселка, расслабился и повеселел.
Выяснилось, что Избачиха получила прозвище с рождения, поскольку мать ее звалась в народе Избачихой и бабка и, возможно, прабабка. Кто-то из предков оказался грамотным и его, после революции, определили работать в избе-читальне, с тех времен всех его потомков нарекают в народе Избачами.
А родовая ветка красавицы Зои, по материнскому древу, получила уличную фамилию Чмаровы. Это потому, что жили праотцы небогато, зачмарено. Есть в селе семьи Мушликовых, Порькиных, Кусленковых, конечно, по паспорту фамилии у них другие, но в поселке их так, по-уличному, и кличут.
– После войны, – объяснил Антон, – когда ценился каждый колосок в поле, грызуны считались злейшими врагами колхозного хозяйства. Спасались от такой напасти жесткими методами: заливали водой норки, хватали выскакивающих зверьков и… ну, скажем так, умерщвляли. Затем отрезали хвостик и предъявляли в качестве документа на поощрение за работу. Чем больше хвостов, тем значительнее вознаграждение. Особенно преуспели в таком деле малые ребятишки Ивонины. Семья осталась без отца, а выживать-то надо. Вот мальцы и старались. Младший – не знаю, как его звали, заливал норки, а, когда суслик появлялся, кричал старшему брату Сашке: «Шашка, Шашка, мушлик! Мушлик!»
У Захаровых история более давняя и веселая. Захаровы из зажиточных, до революции считались крепкой семьей, двулошадной, одна лошадка – для выезда в город «на ярманку», другая – рабочая. Выйдет, бывало, старший Захаров из избы и кричит на всю улицу, чтобы слышно было каждому: «Порька! Порька, запрягай лошадь. На ярманку поедем за конфектами. Пыстрей, пыстрей пеги, лотырь этакий». Так с тех пор и кличут Захаровых Порькиными.
А семья Кусленковых получила фамилию по причине неосмотрительности: козленок со двора убежал, и один из малых ребят ротозейного семейства метался по деревне и причитал: «Куслёнок убёг. Куслёнка не видели?».
– Давно уже ушли в небытие первые Мушликовы, Порькины и прочие, а фамилии существуют, история дышит, живая, настоящая. Так Избачиха говорит. Я плохо рассказываю, а вот Избачиху заслушаться можно. Она такие сказки знает, что ни в одной книжке не прочитать: и о том, как Иван-мороз свататься приезжал, и про мертвую невесту, и о свадьбе ведьмака, о зеленом мельнике, про охотника в островах, о треклятой карти… не, – на последнем названии Изачихиных сказок Антон заикнулся и, нахмурившись, быстро добавил, что сказок много, а жизнь одна.
Сказок Лине сейчас хотелось меньше всего, поэтому, когда Антон предложил прогуляться перед ужином и сном, она обрадовано согласилась.
Воздух в посёлке был необычайно легким и немного колким от морозца, от земли и деревьев исходил аромат зимы, пусть без снега, но в ожидании его; щеки зарумянились, глаза заблестели, Линочка ощутила в себе силы и желание пробежаться по хрусткой тропке вдоль забора.
Здесь, в Беседино, события, приключившиеся в городе, казались Линочке далекими и незначительными, а серый человек представлялся всего лишь плодом фантазии.
– Спорим, я первая добегу до соседского дома? – Лина поддела Заречного плечом и они, подпрыгивая, словно озорные «куслята», побежали наперегонки, не успев обговорить условия спора.
Однако Антон, и Линочка оказались не лучшими бегунами. Они быстро выдохлись и, добежав до цели, остановились, переводя дыхание и тихо посмеиваясь над своим ребячеством. В окне дома, за плотной шторой, мелькнул силуэт.
Ночь неспокойная
– Это Зоя? – спросила Линочка и прыснула в кулачок, вспомнив уличную фамилию мамзельки-карамельки. Воздух, насыщенный кислородом, опьянял: всё грезилось легким и веселым.
– Нет, это Валентина, ее мать. Зойка по пятницам у подруги ночует, а возвращается первым рейсом, надолго в городе не остается, за матерью присматривать надо. Она, в смысле, Валентина, женщина с фантазиями. Сама видишь, – Антон указал на забор, расписанный рунами.
– Что дурного в фантазиях? – пожала плечами Лина. – Они спасают от скуки. Ты же сам любишь сказки.
– Не знаю. – Антон стал серьезным и вздохнул. – Понимаешь, сказки – это нечто абстрактное, вреда не приносящее, а фантазии могут стать губительными. Она сама себя ими калечит. Хорошо, если Зое удастся увезти мать в Москву, а там подлечить ее. – Антон повертел пальцем у виска, давая понять, какого рода недуг одолевает Валентину.
Всё началось после смерти мужа Валентины, Неона Аскольдова, то есть, Худова Николая Степановича. Художники, как понимал Антон, люди, наделенные болезненным воображением, и общаться с ними опасно, поскольку фантазии могут быть заразными, судя по поведению Валентины Ивановны. Аскольдов, по предположениям Заречного, со своим художественным бредом справлялся с помощью холстов и красок, оставляя образы, рожденные фантазией в сюжетах на полотне, а Валентина Ивановна – педиатр в детской поликлинике, и сбрасывать заразу иллюзий, не умела.
– Опасные микробы воображения копятся и плавят мозги, порождают галлюцинации и ведут человека к гибели. Вот, например, всем известно, – повествовал Антон, – что после наступления сумерек в баню не ходят, поскольку дед-банник готовится других гостей встречать, а после двенадцати часов и вовсе к бане подходить опасно – нечистым это место считается. Так Избачиха говорит. А на самом деле – всё просто и объяснимо: у хорошего хозяина к двенадцати часам банька-то уже выстывает. В общем, как-то раз тетя Валя, закрутившись по хозяйству, прозевала банное время и решила принять гигиенические процедуры в час ночи. Поздно протопила баню… Понятно, устала женщина, сон одолевает, решила быстренько, на скорую руку, ополоснуться, и на боковую. Поторопилась, не досмотрела, забыла заслонку открыть и едва не угорела. Согласись, ничего сказочного.
Хорошо, Избачиха с утра усмотрела, что в окнах свет ночью горел, и пошла взглянуть, что за оказия такая. Не знаю, может быть, у Валентины Ивановны из-за переизбытка угарного газа в мозгах необратимые изменения начались, только стала она заговариваться немного. Тетя Валя всех убеждает, что пыталась из бани вырваться, но дверь была приперта чем-то. Говорит, хотела окно высадить, но не получилось, силы не хватало. И в окно, кстати, будто бы видела призрак. Конечно, угар начал действовать, ведь, дверь-то никто не подпирал. Кому такое в голову взбредет? А Валентину спасло то, что она лежала на полу и дышала воздухом сквозь щель в двери.
На этом злоключения несчастной не закончились, и каждый случай Валентина приписывала козням некой тени, преследующей её. Однажды она едва не удавилась веревкой, натягивая ее на рогатины, чтобы развесить белье для просушки.
– Я думаю, – Антон бросил взгляд на Лину, на окно, снова на Лину, – она просто запуталась в длинной веревке, накинула ее себе на шею, дернула с силой и едва не убила себя. В другой день, чуть в Анюткином пруду не утопилась. Хотя, какой пруд, так лягушатник, и воды там воробью по щиколотку, но Валентина Ивановна умудрилась воды нахлебаться. Ну, а что удивительного? День выдался жаркий, душный, она от жары сомлела, потеряла сознание, упала в пруд.
– Почему не подключили полицию? – спросила Лина. – Что, если всё это не случайность?
Вопрос прозвучал глупо. Понятно, что Антон видит причины всего случившегося в нездоровье Валентины и вмешательство посторонней силы исключает. Разумнее было бы не воспринимать несчастья незнакомой женщины всерьез и согласиться с мнением Антона. В конце концов, какое ей, Линочке, дело до чужих фантазий и болезней? И все же, знай она заранее о происходящих в Беседино странностях, предпочла бы провести рождественские каникулы дома, в городе. Не хватало еще оказаться в эпицентре таинственных событий, которых следует избегать и опасаться, как урагана, способного разрушить надежды на будущее.
Тайны только кажутся притягательными, похожими на полотно, сотканное из золотой парчи, скрывающей под собой нечто заветное, а на деле оказываются рваной мешковиной, закрывающей чьи-то нечистые помыслы.
– Полицию? – удивился Антон. – С какой стати полиция станет выслушивать бред начинающей сумасшедшей? Валентина сама виновата в своих бедах, придумала какую-то злобную тень, чтобы переложить ответственность на неё. Это психология, а не криминал.
– А Зоя, как относится к происходящему?
– Собирается в Москву, я уже говорил. Что Зоя? Зоя прекрасно понимает: матери необходима в лучшем случае смена обстановки. Зоя давно намеревалась перебраться в столицу, но Валентина противилась, считала, что город больших возможностей сломает девочку. А получилось, что сломалась сама Валентина Ивановна, и без участия Москвы. То, чего мы боимся, то, чаще всего, и происходит.
В словах Антона была логика, здравый смысл и успокаивающая душу уверенность, но недавно полученный жизненный опыт мешал Линочке воспринимать события в предложенном Антоном варианте. Тайны, даже чужие, пугали. Причина такого страха таилась в событиях минувшей осени, и она еще не совсем отошла от проклятия Дьяка Лютого, навсегда утратив то, что могло бы стать большим счастьем.
Надо перестать думать о прошлом, начать жизнь с чистого листа, отодвинуть пережитое, отмахнуться от призраков и шагать дальше. Жизнь продолжается!
«Если ваше дурное настроение связано с прошлым, постарайтесь отпустить былое. Представьте прошлое в виде белой птицы, томящейся в клетке. Распахните дверцу и позвольте птице обрести свободу. А вас ждут новые люди и новый мир».
Лина решила больше не вникать в проблемы Валентины Ивановны и не расспрашивать о них Антона: глупо и невоспитанно совать нос в чужие дела, особенно, если они тебя совершенно не касаются.
«На новом месте, приснись, жених, невесте». Линочка бормотала фразу и сладко позевывала, призывая сон, но уснуть долго не удавалось. Лина встала с кровати и, накинув на плечи одеяло, подошла к окну.
Завораживающая картина: темная улица, свет одинокого фонаря, блестящая корочка наледи на озябшей земле, остекленевшие кусты крыжовника, крадущаяся вдоль забора тень… Тень!
Линочка больно стукнулась лбом об оконный переплет, стараясь удостовериться, что увиденное не ночная греза. Тень двигалась медленно, крадучись. Лина быстро натянула на себя джинсы, свитер и вышла из спальни, намереваясь разбудить Антона и рассказать ему об увиденном. Дверь в комнату Антона была не заперта, молодой человек мирно спал, свернувшись калачиком на диване, и тихо посапывал.
Лине стало неловко. Зачем тревожить человека? Объяснение займет много времени: пока Тошка стряхнет остатки сна, пока поймёт положение вещей, пока примет решение – пройдет время, а Тень ждать не станет. Может быть, оставить всё, как есть, лечь спать и ждать развития событий? Вероятнее всего, ничего не произойдет.
А если произойдет? Если несчастная Валентина Ивановна, сейчас нуждается в помощи? Если Валентине угрожает опасность и Линочка, зная, вернее, угадывая это, позволяет злу совершить гнусное дело?
На сборы ушло не более минуты. Лина, чтобы не оставлять дверь дома открытой, воспользовалась окном своей спаленки.
Оказавшись на улице, окутанная темнотой и холодом, девушка растерялась. Тень исчезла, тонкий ледок под ногами, предательски хрустел. Как же так получается: хочешь спокойно провести ночь, делаешь всё возможное и получаешь отрицательный результат? А всего-то надо было оставаться в постели и ждать сна, не выглядывая в окно. Не вернуться ли?
Линочка старалась идти бесшумно, скользящим шагом и на полусогнутых, она внимательно прислушивалась к шорохам и звукам, до рези в глазах вглядывалась во тьму, но ничего не слышала и не видела. Главное – держаться ближе к забору, так получается тише и не так страшно.
Лина обогнула дом, прошла, цепляясь за штакетник, до огорода и остановилась. Дальше, как она успела понять из дневной экскурсии, раскинулось поле с частными наделами, которые раньше назывались усадами, а теперь вольницами дачников. За огородами темнота казалась густой, сплошной и бескрайней, как отчаяние.
Линочка остановилась, раздумывая над дальнейшими действиями. Тихий шорох, шепот, чей-то вздох, движение воздуха. Тьма вздулась и отделила от себя движущийся и бормочущий сгусток.
Девушка вжалась в забор, уступая узкую тропку порождению тьмы. Тень медленно, не оглядываясь, прошествовала мимо, постукивая по наледи длинным посохом.
Избачиха! Неужели пожилая женщина страдает лунатизмом? Скорее всего, бессонница бедняжке докучает. Не окликнуть ли? Не решилась, да и силы внезапно закончились, остро, до ломоты в суставах, захотелось спать. Лина ощутила спокойствие и легкость, она-то готовилась к встрече с мистическим ужасом, а встретила Избачиху, совершающую прогулку.
Возможно, для поселка такие променады не совсем обычное дело, но польза от ночного похода большая, особенно для тех, кто страдает бессонницей. Остаток ночи Лина проспала крепко и без сновидений.