– Жаль, что проснусь и ничего не вспомню, иначе рассказал бы Олегу. Может, хоть это взбодрило бы его. Ты… нам тебя не хватает, – скомканно, сухо, невпопад.
– Не отвлекайся, твоя защита лопается, – крикнула Злата.
И действительно, Эля уже еле сдерживала барьер. Нечто цокало, восхищаясь возможностями девушки. Она же не особо их осознавала, как всегда действуя по наитию.
– Мне тебя тоже не хватает, – крикнула она вслед исчезающему другу и его любимой.
Преграда не выдержала и лопнула, оставляя Нечто и Элю снова наедине со слепотой, ну а змейку, похоже, еще и с немотой.
У девушки как-то внезапно опустились руки, и хотя на душе потеплело от счастья друга хотя бы в мире снов, известие о болезни Олега ударило ее с силой под дых.
Нечто будто прочитало мысли.
– Я так понимаю, в придачу ко всему мы будем искать еще и панацею для твоего доктора.
– Я… Я не знаю, что делать, – как-то по-детски всхлипнула она и обхватила себя руками. – Сынок, Олег, а еще тебя нужно освободить из моих кошмаров.
– О-о-о! Прекрасно, что третий пункт ты теперь воспринимаешь как данность. Ну для начала давай вытащим нас отсюда, а то молчание твоей карманной гадюки меня нервирует.
– Как?
– Попробуем страх перебить временно другим страхом. Ты же материализовала здесь Злату, вот и впусти в этот сон что-нибудь, чего эта заменившая тебя дамочка боится.
– Что? Таракана? Крысу? Все женское население их боится.
– Далеко не все. Такие трусихи, как ты, не так часто встречаются. А эту особу, боюсь, такими банальностями не проймешь.
Эля думала недолго, ей все равно хотелось устроить для подсознания конкурентки маленький Армагеддон. И хотя она понимала, что неправа, что жена Олега и есть его истинная спутница по жизни, заботящаяся о нем, родившая ему детей, удержать себя не смогла.
– Ну здравствуй, его настоящее! – крикнула девушка в слепую пустоту. – Не хочешь ли поговорить с его прошлым?
Тишина, никакой реакции.
– Вяленько, – констатировало Нечто.
– Я – Эля. Олег рассказывал обо мне или ты сама все узнала?
– Не зацепило, добавь экспрессии, – хмыкнули из-за плеча.
– Я – та, кого он не сможет забыть никогда. Кого носит в сердце, несмотря на твое присутствие. Я всегда буду знать о нем на порядок больше, чем ты, даже если проживешь с ним не одно десятилетие, потому что я его часть, его половина.
– Поднажми!
Девушка уже сама была не рада тем словам, что срывались с губ, обжигая ее изнутри, тем, что раскрывали в ее душе доселе неизведанные темные глубины:
– Ты заменитель, суррогат, неудачная попытка заштопать дыру в сердце.
Голос сорвался от напряжения. Она не сразу поняла, что этот громоподобный звук, заполнявший все вокруг, вырвался из ее горла. Эля знала, что позже возненавидит себя за эту мерзкую сцену, но сейчас цель была достигнута.
На белом полотнище сна глаза наконец зафиксировали знакомый предмет. Эля стояла перед большим ничего не отражавшим зеркалом, но лишь поначалу. За преградой стекла что-то всколыхнулось, и проступило отражение, чужое отражение. Красивая незнакомка, этого у нее не смогли отнять даже хлопотные годы в роли жены и матери. Блестящие черные волосы в короткой стрижке, стройная фигура, умный пронзительный взгляд голубых глаз. Женщина была старше Эли лет на двадцать, но даже время не испортило ее, а казалось, добавило красоте необходимой завершенности.
Эля быстрым взглядом окинула свою неладную фигуру, запаянную в серебристый скафандр, и вновь испытала такое знакомое разочарование.
Женщина молча шагнула из зеркала и указала рукой куда-то вправо. Устремив взгляд в том направлении, Эля поникла еще больше. Там Олег, еще молодой, каким она его помнила, нагнувшись над столом, расписывался, а рядом, задевая его ноги, колыхался подол свадебного кружева. А дальше картинки замелькали, меняясь каждую минуту. Счастье в его глазах, а в руках только что родившиеся дочки. Семейные посиделки с гитарой, – оказывается, он прекрасно играет и поет. Походы в горы, поездки на отдых, его падения, взлеты, успехи – и везде она, она, она… Запах жасмина и голубые глаза.
Эля поникла, признавая правоту немой собеседницы, сдалась, сметенная подчистую ее тяжеловесными аргументами. Тем временем жена Олега снова шагнула в зеркало, и ее пристальный оценивающий взгляд стал разъедать Элин скафандр. Подняв перед собой руку, девушка изумленно увидела, как стремительно трансформируется ее внешность: удлиняются ногти, тоньше и изящнее становятся пальцы, кожа меняет оттенок. И лишь заметив, как Слипри на руке превращается в блестящее обручальное кольцо, она наконец поняла смысл происходившего.
А Нечто уже кричало о нем во все горло:
– Она поглощает, убивает тебя! Останови это.
Но как остановить то, что она все быстрее превращалась в отражавшуюся в зеркале жену Олега? Мелькнула даже крамольная мысль, что наконец она обретет потрясающую внешность, какую никогда не имела. Но как раз в тот момент, когда фиолетовые волосы с ожесточением трепетали, до последнего сопротивляясь превращению в черные, другая мысль отрезвила и вывела из ступора. Здесь битва шла уже не за Олега. Если она сейчас исчезнет, растворится в подсознании более сильной соперницы, что станет с ее маленьким ангелочком, с ее Эмилем?
Для начала вспомнила все то, что принадлежало лишь ей, что делало ее собой. Жаль, что не угадать, какой аромат сама источает, с его помощью было бы проще справиться с жасминовым цветением. Она закрыла глаза, и вокруг закружились слова друзей, знакомых, родителей, любимого.
Мечтательница, недалекая, своеобразная, вся в себе, наивная, неприспособленная к жизни, отстраненная, добрая, доверчивая, спонтанная, нелогичная, теплая, любимая…
А затем все эти черты заново направляла на себя, надевая, будто ношеную, но удобную и любимую одежду. Это отнимало массу сил, и на последнем свойстве она уже едва стояла на ногах. Как ни странно, Нечто поддержало ее.
Открыв глаза, заметила, как женщина в зазеркалье нахмурилась. Да уж, на эту мешанину Элиных черт не накладывался ее пахнущий цветением образ. Ну ни одного совпадения.
Но это еще был не конец сражения. Девушка собрала последние силы и швырнула в новую знакомую образ настоящего Олега, тот, что по крупицам собирала, тот, что прочувствовала до самых глубин. Неуверенный, стремительный, порывистый, изменчивый, страстный, вспыльчивый, упрямый, надежный, влюбленный. Никаких натянутых улыбок, никакого «должен» и «обязан». Только истинная суть, нутро, сердцевина. Она и сама не поняла, зачем сделала это, лишь неясное предчувствие необходимости придало ей сил.
Соперница в ярости стукнула по преграде, неспособная уже выйти наружу. А зеркало стекло под ноги расплавленной лужицей.
– Доброго тебе утра, – крикнула вслед таявшему сну Эля.
11
Девушка обессиленно уселась на странные, ничем не заканчивавшиеся ступеньки и, оглядевшись, поняла, что это всего-навсего трап к самолету. Вокруг распростерлась посадочная полоса аэродрома.
– А ты, похоже, отрастила зубки, – взвизгнула обретшая дар речи змейка, спрыгнув с пальца.
– Да что уж там, клыки, как у саблезубого тигра, – добавило Нечто.
– Свыкаюсь с гибким графиком катастроф, – промолвила девушка, и все трое облегченно засмеялись, не переставая при этом настороженно оглядываться по сторонам. Кто знает, что принесет очередной сон.
Но смех отдавался в Элиной груди небывалой болью. Сон избранницы Олега не просто освободил ее от наростов на глазах, но и скорректировал мировоззрение. Зазеркальная жена с высоты прожитых лет показала, насколько глупы и необоснованны притязания Эли на ее мужа. И девушке вдруг захотелось оборвать ту эфемерную нить, что все еще связывала ее с миром людей, ту, что тянулась к нему. Но проще решить, чем сделать, несмотря на кажущуюся тонкость, нить не поддавалась, не рвалась, и чем больше Эля ее дергала, тем больше запутывалась в ней, тем сильнее тонула в терпком запахе Олега. К тому же он нуждался в помощи, и отмахнуться от этого Эля не могла.
Где-то неподалеку взмыл в небо самолет, и окрыленная Слипри ринулась с ним знакомиться. При этом она ни на минуту не умолкала, продолжая рассыпать комплименты Элиным талантам. Ее визгливый голосок еще долго сотрясал воздух. А девушка подумала, что змейку не утомляет, а радует все это пестрое разнообразие событий и теперь от нее просто так не отделаешься.
От усталости она положила голову на ступеньки, а где-то повыше Нечто растеклось дымчатой лужицей.
– Послушай, как тебе это удается?
– Что?
– Протаскивать в одни сны персонажей из других, постоянно менять сценарии и даже победить хозяйку сновидения.
– Наверное, все дело в том, что я не знаю правил, не знаю, что здесь возможно, а что нет, и от этого внутри твердо уверена, что возможно все.
– А если серьезно, как ты смогла разделаться с ней? Она сильная, ты же едва не погибла.
Девушка протяжно вздохнула.
– Я – мать, и мой ребенок потерялся. Похоже, я «растерзаю» кого угодно, лишь бы мой малыш оказался в безопасности. Тебе, наверное, трудно понять, проще создать для тебя детеныша, но я больше не твой бог.
Нечто задумчиво молчало, то ли переваривало сказанное, то ли обдумывало, как затащить ее в очередной созданный ей же кошмар.
Самолеты взлетали и садились, и люди выпрыгивали из них прямо на лету, раскрывая в небе цветные зонтики, трап стоял никому не нужный, и уставших путников это устраивало. Они вяло наблюдали за происходившим, убедившись, что сон вполне для них безопасен, и лишь ждали его логического завершения. Идти сейчас куда-то категорически не хотелось.
– Смотри-ка, а этот мужчина решил не спускаться, а полетать.
– Надеюсь, ему не попадется на глаза пикирующая полоумная змея, а то еще шмякнется с испугу.
– Вряд ли, это же сон. Даже если мимо пролетит Эйфелева башня, он не слишком удивится.
– А если бы это был кошмар? – Эля растянулась на ступеньках, пытаясь привести мысли и чувства в порядок.
– О-о-о! Тут бесчисленное множество вариантов. В него бы, например, могла палить Царь-пушка, пытаясь сбить как неизвестный объект вражеской армии.
– Ну а если бы мой кошмар?
– Только не твой. Ты не умела летать во сне. Слишком много страхов, с такой ношей не подняться в воздух.
– Ну тебя же я научила летать.
– Меня ты научила преодолевать пространство наиболее подходящим для такого создания способом. Так что это не твоя заслуга, а единственный возможный вариант.
Эля помолчала, прежде чем озвучить следующий вопрос. Нечто наконец перестало реагировать на нее слишком резко, да и она сама очень уж сроднилась с этим сгустком черноты.
– А что будет дальше, когда я уничтожу все свои кошмары? Ты не боишься, что вместе с ними я уничтожу и тебя?
– О нет, даже не надейся. Свой родной кошмар я тебе не отдам. Он такой закоренелый и жуткий, что ты точно его не осилишь. К тому же я буду холить и лелеять его вечно, тщательно оберегая, прежде всего от тебя.
– О чем он?
– Не твоего ума дело! – привычно рявкнуло Нечто. – Лучше подумай, как попасть в твой следующий кошмар.
– Даже не собираюсь.
Фиолетовые пряди собрались на затылке в строгую ракушку. Эля попыталась их распустить, но они только больно хлестнули по рукам и сделали по-своему.
– Слипри, идем, – крикнула она, подымаясь.
Нечто заворчало что-то на пределе слышимости. Синее гибкое тельце замелькало перед глазами, забавно отдавая честь кончиком хвоста.
– На этот раз короткой дорогой.
Девушка присела на корточки, рассматривая покрытие взлетной полосы. А затем свободно просунула в него руку до локтя. Убедившись, что все именно так, как планировала, она погрузила в него ногу и зашла в асфальт, как в воду, сначала по пояс, затем по грудь.
Нечто и Слипри пребывали в немом шоке, наблюдая за ней. И очнулись, только когда скрывавшаяся в асфальте девушка протянула к ним руку.
– Быстрей! – крикнула Эля.
Слипри по привычке обернулась вокруг пальца проникавшей в следующий сон руки, а Нечто, недолго думая, окутало облачком единственное, что еще оставалось на поверхности, – голову девушки.
Эля не успела увидеть сон, в который вошла столь оригинальным способом. Дымчатый обруч обвил голову, и невообразимый холод стал проникать внутрь, казалось прямо насквозь в черепную коробку.
Тело девушки дернулось, заметалось, а затем, развивая немыслимую скорость, рвануло куда-то в неизвестном направлении. Хотя почему же в неизвестном? Нечто знало, куда оно несет растерявшуюся спутницу… В бездонный океан ее кошмаров.
Яркие краски со всех сторон напоминали «волны» северного сияния. Ни низа, ни верха, ни права, ни лева – какой-то сумбур и хаос.
А потом началась настоящая пытка. Круги ада обычно ждут после смерти?! Чушь, никого уже не удивишь после собственного ада, который каждый носит в себе.
Эля моментально приготовилась к подземельям, лабиринтам, страхам, слезам, но она явно недооценила свой личный ад. Восприятие еще пыталось уловить сюжеты и антураж сновидений, но очень быстро перестало справляться с поставленной задачей, поскольку разум полыхал от захлестнувших его эмоций. И каждая из них – не просто на грани, а за ее пределами, до боли, до крика, до хрипоты. Все, что коксовалось в подсознании долгие годы, постепенно, а затем все набирая и набирая скорость, погребало девушку под своими завалами.
Ненужность, никчемность и совершенное несоответствие людям, которые дали ей жизнь, – первый нокаут, от которого девушка не могла прийти в себя долго, а еще предстояло с этим как-то справиться, освободиться, – ледяной обруч внутри головы не давал вариантов. Не победишь – просто умрешь под гнетом непосильной для ребенка ноши. И не к кому обратиться, зачерпнуть чужой силы, уверенности. Слишком мало времени, нужно выискивать в себе то, что можно противопоставить. И она искала, скрутившись в тугой комок и пытаясь совладать с болью.
Да, нелюбимая и ненужная дочь, от этого уже никуда не деться. Но вот же щекочущий ноздри запах банановых оладий, которые так любит Эмиль, и привкус патоки на языке от того, как он все время льнет к маме и находит в ней необходимое тепло, и медовый аромат привязанности и любви сына, и тонкой ноткой запах ландышей, цветущих в ее ребенке от того, что она хорошая мать, может даже лучшая конкретно для него мать на свете. Вот оно – противопоставление, и достигнутый баланс не побеждает боль, нет, – он, скорее, ее отпускает на свободу. Но лишь для того, чтобы Нечто потащило ее за следующей порцией.
Не такая как все, не принимаемая ни одной детской компанией, не говоря уже о взрослых, пухлая, смешная, нелепая, не знающая, что хорошо, а что плохо, правильно и неправильно, и не потому, что не научили, а оттого, что не укладывается все это в ее голову, ну как ни верти. И детские слезы текут снова, вот только теперь по взрослым щекам, и хочется сказать что-нибудь умное и интересное, но откуда же взять, они ведь говорят, что она дура. И долго приходится искать, и боль практически ломает, выворачивает кости. И все не то, не то, все не подходит. И вся эта толпа вокруг все больше хохочет и тычет пальцами.
Но что это так приятно пахнет, оттуда, из-за их спин, издалека, на пределе чувствительности? Вот оно что, оказывается, именно так пахнет индивидуальность – перченым венгерским печеньем и сливочным сыром. Смешно, но это подарок от тех немногочисленных, но все же восхищенных ее работами клиентов, то, что когда-то уловила от них, но не восприняла всерьез.
Передышка в долю секунды, и снова в бой – безжалостный, убийственный, неравный, и все потому, что это не просто война, а война с самим собой.
С патологической нелюбовью Яна, пахнущей медицинской ватой, как еда на траурных столах, пришлось сражаться долго, поскольку цветастых кошмаров на эту тему всплывало великое множество. Ну и что с того? Зато как благоухает его дружба, словно первый весенний день, подсвеченный солнцем. Дружба даже после смерти, – вот где она горстями черпала оружие. Проливала дождем на свои же сновидения, чтобы смыть всю горечь до звенящей чистоты хрустальных бокалов.
Она давно потеряла счет раундам, которые все не прекращались, а только делали ее сильнее с каждой победой. Ее разум уже на автомате научился стряхивать с подсознания ненужный груз. Сколько кошмаров может увидеть человек за почти три десятка лет? Эля не бралась подсчитывать, ведь когда-то она видела и вполне миролюбивые сны.
И тут будто из-за угла выпрыгнуло оно – Безумие. К нему девушка не успела подготовиться. Оно обступило со всех сторон и стало засасывать в свои гнилостные глубины, но почему-то не ударяло в ноздри плесенью и тленом, как ожидалось, а благоухало совершенно непередаваемым букетом луговых трав. В нем смешалось что-то от вереска и мать-и-мачехи, лимонника и рододендрона, полевой ромашки и мелиссы.
И желание бороться покинуло. Все силы вдруг утекли в эти луга, в эти умиротворяющие чащи личностных никому не доступных ощущений. Страх подступавшего безумия породил множество ее кошмаров, и Нечто сдавливающим обручем требовало убить, изничтожить, развеять пеплом. Но она не могла. То, что человеческое общество загнало в четкие рамки ненормальности, было частью Эли, ее душой, сутью, эфиром. Она, как никогда, понимала, что убить это можно только вместе с ней самой.
И тогда она решилась убить сам страх казаться безумной. Нелегко пришлось. Страх был настойчивым и дурманящим, он выскальзывал из рук и норовил развеяться над миром снов и не только, и чем больше девушка собирала его отовсюду, тем глубже он въедался под кожу, в легкие, кровь.
Но тут на помощь пришла Слипри, ее хохот заполнил все пространство, шарахнув по барабанным перепонкам. Ни капли нормальности, ни толики сдержанности, ни грамма уравновешенности. Смех словно ударил в спину со всей силы, очищая легкие, показывая пример счастливого и ничем не ограниченного безумия, и на его фоне зазвучал все громче и громче девичий безумный крик. Эля больше не сдерживалась, как никогда не сдерживалась змейка, она выплескивала страх и загоняла его глубоко под землю, туда, где больше никто не найдет. Она закопала его там, рядом с каменной плитой, под которой навечно уснула Ира, ведь она так любила и так хотела видеть Элю нормальной.
А следом еще множество и множество страхов, неудовлетворенностей, потаенных желаний и нерастраченных эмоций. Некоторые уже получалось просто перешагивать, другим – долго и мучительно смотреть в глаза, деформируясь и меняясь под натиском этих ужасающих взглядов.
И вот она – смерть сестры, и очередная трансформация – одиночество. А следом неожиданное материнство, к которому не прилагалась, как у всех, подготовка длиною в девять месяцев. Но и с ними девушке удалось справиться, хотя на это, возможно, ушли годы скитаний по собственным кошмарам: отсутствие времени не давало ориентиров.
Краткая передышка, и самое ужасное поджидало впереди; видимо, Элин страх за сына Нечто приберегло на сладкое. Правда и ужас заключались в том, что этот страх был не только вечным спутником ее прошлого, но и неотъемлемой частью настоящего.
– Чего ты хочешь? – крикнула девушка, когда, разрываясь от боли на куски, поняла, что не выдерживает, не справляется. – Я не могу тебя освободить. Пока не найду его, эти сны останутся.
Но Нечто не желало слушать. Нет, ему не нравилось мучить, просто оно уже чувствовало вкус свободы и не могло вот так просто отпустить ее почти на финише.
Эле казалось, что бесконечные потоки слез уже давно вымыли глубокие канавы на ее щеках, что легкие разодраны в клочья, а разум – на грани коллапса. И ничего больше не осталось, только смерть, очередная. Но нет, было самое главное – сын – то, что ее держало, или то, за что она так упорно держалась, то, чего уж точно не будет в следующем посмертии, ее родной любимый мальчик, ее котеночек, солнышко и радость. Она вдруг поняла, что, несмотря на расстояния, отчетливо чувствует его. Он здесь, в этом мире, и она, черт возьми, никуда отсюда без него не уйдет.
И этот раунд резко закончился, кошмары, врезавшиеся в ее уверенность, просто исчезли, истаяли. Так легко.
Разгоряченная и раззадоренная, девушка тут же ухватилась за следующую безжалостную эмоцию, уже спешившую навстречу из очередного ее кошмара, но Нечто вдруг неимоверно сдавило голову, не позволяя не то что побороть – даже понять, что это было. И Эля благополучно потеряла сознание.
– Тьфу! Все веселье насмарку. А мы только начали развлекаться. – Широко улыбающаяся змея – не лучшее зрелище.
– Этого достаточно.
Нечто не просто радовалось, оно ликовало, все так удачно сложилось. Погружаясь в асфальт вместе с Элей, оно и не подозревало, что временно сольется с ней во что-то единое, позволяющее управлять, выискивать и проносить по кошмарам, которых, к слову сказать, теперь практически не осталось.
От знакомых голосов девушка быстро очнулась.
– Вот это аттракцион! – тараторили одновременно оба ее спутника.
– Как ощущения?
Первое желание придушить Нечто подавил здравый смысл.
– Потрясающая легкость, будто я сорвалась с цепей.
Если бы Нечто имело лицо, Эля поклялась бы, что «от уха до уха» – далеко не преувеличение.
– Ну пока, подруга!
– Что?.. – Эля растерянно затрясла головой на тающее облачко последнего из ее кошмаров. – Слипри, куда оно?
– Ха! Веселиться наконец-то без тебя.
Девушка закрыла глаза и безвольным киселем сползла на неопознанную поверхность под ногами. Перевести дух, а еще признаться себе в странном: она жалела об уходе Нечто. Привычка – великое дело. Зареветь от обиды – первое, что пришло в голову, но ее карманный кошмарик постарался на славу, в ней не осталось сейчас ни слезинки, только опустошенность и бессилие.
– А для этой штуки мы, наверное, вроде конфет, – донеслось обычное полоумное хихиканье, но ей даже думать не хотелось о том, где она теперь оказалась. Хотя ее обособленная шевелюра, почему-то мокрая и слипшаяся, настойчиво требовала обратить на себя внимание.
– Ну, открой глазки, – противненько заканючила змейка, для остроты ощущений ей явно не хватало Элиной осознанности. – Вот эти розовые пупырышки внизу и ворсинки впереди явно что-то напоминают.
– Отстань, мне наплевать, – еле промямлила девушка, хотя разум уже делал ставки на тему окружающего пространства и складывавшаяся в голове мозаика получалась так себе.
Еще и запах – ни дать ни взять мусорный контейнер. Но даже в таких условиях Эля не хотела открывать глаза. Ей требовалось собрать воедино себя новую, принять и поверить в те изменения, которые с ней произошли. Нет, она не только развеяла собственные кошмары и распрощалась с Нечто, она отпустила на свободу в первую очередь себя. И от этого мир и собственное место в нем стали более четкими, понятными. То, что доселе представлялось невероятно сложным, оказалось элементарным. Олег и его забавные девочки, жена, Ян, Лем, их любовь и судьбы – все будто на ладони. Вот с Эмилем сложнее – он персонаж снов, но она найдет его, найдет обязательно. А еще поможет Олегу, пока не стало слишком поздно. Вот только с чего начать, кто бы дал подсказку…
А потом эта штука вокруг задвигалась и подпрыгнула, будто бричка на проселке. Но девушка продолжала отлеживаться. И только когда ее слуха коснулось очередное «Будет здорово, если оно начнет нас пережевывать, а потом переваривать… бу-га-га», – захотелось вскочить, но не для разбирательства с новым сновидением, а чтобы схватить Слипри и выкинуть куда-нибудь подальше, за пределы слышимости.
Но для этого пришлось открыть глаза и начать действовать. М-да, в глотке какой-то громадной твари находиться не особо приятно, но совсем не страшно, темно вот только. Особенно данное положение выводило из себя Элины волосы, они оказались поборниками чистоты, а тонны слюней к этому не располагали.
Долго размышлять девушка не стала, она представила, что эта ходячая гора мышц только нарисована, причем не просто, а инеем на морозном стекле, и тщательно стерла ладонью преграду перед собой. Вышло все довольно легко, фантазия ей в помощь, и, схватив за хвост опешившую Слипри, Эля вывалилась сквозь проделанное отверстие к свету.
Но и тут задерживаться не имело смысла, где-то там уже некоторое время спал ее хирург, и не просто спал – мучился болезненным забытьем, а она это почувствовала…
– Здравствуй!
– Зачем пришла?
Его очертания, такие размытые, глаза едва узнавали, но зрение уже давно не служило ей единственным ориентиром.
– Свадебные платья снятся к беде. – Элин голос тише шепота, но и слова излишни, он бы понял даже ее молчание.
– Какая разница, главное, что это наша свадьба. Шумное веселье – как раз то, чего мне сейчас не хватает.
Он повернул голову, и девушку почти придавило тяжестью прожитых им лет. Внешность в снах осталась прежней, но вот взгляд…
– А почему в жерле вулкана?
– Хрен его знает, подсознание, мать его.
Под ногами огненными дорожками лава расчерчивала себе тысячи путей, но жарко стало скорее от его близости. А со всех сторон действительно слышались гул голосов, тосты, звон бокалов, крики «Горько!». Эля заозиралась, ища гостей странного события, но увидела только флешку, вставленную прямо в каменную стену вулкана и воспроизводившую соответствующие звуки.
– Я пришла тебе помочь.
– Тогда убей быстро и безболезненно. – Хрипловатый надломленный смех.
Она вдруг жутко испугалась, поняв, что может выполнить просьбу любимого человека. Тело без сознания едва ли проживет.
Они висели над раскаленной рекой, а вверху над головами виднелось небольшое отверстие в голубое небо, отсюда казавшееся нарисованным.
– Давай я предложу другой вариант.
– Нет уж, это мой сон, и варианты мои.
Эле вдруг стало радостно оттого, что он понятия не имеет, на что она здесь способна. Ну действительно, кто она такая, чтобы править его… его сценарий.
Она вздохнула и просто поплыла по течению сна, не меняя своего персонажа, не добавляя ему своеволия. Так хотел любимый.
Волосы оттягивали голову, их концы превратились в металл. Скафандр остался на ней, но теперь к нему булавками пришпилились куски белого кружева. Ступни терялись где-то в дыму вулкана, так что не понять, надеты ли на них классические белые лодочки, или нет.
Олег резко оказался рядом и, поддерживая ее затылок, самозабвенно впился губами в ее губы. Это был совсем другой поцелуй, другой Олег, не тот, что она помнила. Ну еще бы, между ними пролегло как минимум двадцать лет. Двадцать лет его опыта, о котором она сейчас не хотела думать, только наслаждаться.
Это был не просто поцелуй, – через его жаркие глубины в Элю проникали терабайты информации о любимом мужчине, о событиях жизни, мыслях, чувствах, желаниях. Все годы, разделившие их, все то, что она о нем не знала, передалось в мгновение ока от него к ней, как по высокоскоростной сети. И вместе с этим то, с чем он не мог справиться, даже будучи врачом с многолетней практикой, то, от чего его близкие приходили в ужас, о чем неосознанно догадывались любимые дочери, то, что убивало, от чего не было спасенья. Поняв все, хирург попытался оградить любимую от неугасающей боли, которую испытывал ежедневно, но обостренное восприятие девушки зацепило немалую порцию.
Все грандиозные планы по его спасению обратились прахом. И она делала единственное, что могла в этой ситуации, – самозабвенно целовалась, давая Олегу то, в чем он так нуждался, – себя. Это ведь их свадьба.
И они переместились в тот старый сон его дочери, где он сидел на троне посреди неувядающего сада. И Эля стала короной, венчающей его голову. Навсегда с ним, а мимо текли ее тысячелетия и его секунды. И не было на земле созданий счастливее.
На прощанье, предчувствуя вечную разлуку, она положила в подсознание Олега маленький подарок, крохотный шанс на будущее. Он смог когда-то подарить ей бессмертие, переместив в этот мир, но взамен все равно остался смертным, она не могла это победить, слишком многое зависело от других, но могла облегчить его боль. И возвращение в реальность оказалось для него счастливым, впервые за много лет.
А Эля двинулась вперед, не разбирая дороги, не отвечая на вопросы ничего не понявшей змейки. Ей просто хотелось уйти подальше, ведь на этот раз она потерпела сокрушительное поражение. Став почти всесильной в этом мире, она не могла спасти любимого от болезни и смерти, – мир людей, будь он проклят.
Она шла прямым тараном через сны, отрешенная, погруженная в горькие мысли, больше ничто не становилось ей препятствием. И только Слипри приходилось порой вытаскивать из неподвластных ей ситуаций.
Эля перестала прислушиваться к снам Олега, не шла на их зов, напротив, она всячески старалась обходить его, не травить душу себе и ему. Зато благодаря ее закладке дочки-близняшки теперь видели собственного папу с нового ракурса, они смотрели и находили то, что ранее было недоступно их пониманию. И девушка чувствовала это и даже сквозь тяжеловесную скорбь хранила искру надежды, понимая, что скорее всего этого мало, ох как мало.
12
Она шла за сыном, и хотя не могла чувствовать его так, как прирученные сны Олега, знала, что идет в верном направлении. Ну а тропа снов, как всегда, завораживала своей хаотичностью. Крики, брань, стенания, признания в любви, вожделение, страхи, боль замешивались на зрительных образах, иногда неожиданных, порою диких, но чаще всего просто нелогичных. А еще в ноздри ударяли тысячи ароматов в невозможных, а порою и зловонных сочетаниях. Чувствовала их только Эля, но что поделаешь, не каждое подсознание благоухает розами. Она привыкла, этот мир стал для нее родным.
Фиолетовая копна волос устало повисла и слегка трепыхалась в такт шагам. Слипри похихикивала, разговаривая сама с собой на разные голоса, и только за лопаткой пекло привыкшую к холоду кожу.
– Куда бежим? – истеричный возглас змейки вывел Элю из душевного ступора, и волосы хлестнули по лицу.
Вокруг все мелькало с огромной скоростью, так что разглядеть невозможно.
– Все туда же. А почему собственно бежим? И вовсе не…
И только тут девушка обратила внимание на то, что происходит. И в самом деле, о беге не могло быть и речи. Это она тянула окружающее пространство на себя, стоя на одном месте. И мир снов несся на небывалой скорости навстречу. Темп все нарастал, а девушка все никак не могла остановить это, а может не хотела, она ведь приближала ту часть мира, в которой завяз ее мальчик. Слипри уже кричала во всю глотку от мельтешения образов, слившихся в единую серую массу, а девушка, закрыв глаза, продолжала тянуть пространство, пропуская через себя. Но в таких поисках был и свой огромный минус: сквозь себя приходилось пропускать все эмоции спящих людей, словно нитями прошивающие сны, и неизвестно, во что бы превратилась переполненная ими Эля, если бы не врезалась во что-то странное, непроходимое.