История пятнадцатая. Ежики и прекрасная любовь
Самое лучшее в бассейне – идти из бассейна домой. В самом бассейне Вальке не нравилось. Там был страшный поднырок и она не могла решиться туда проплыть, поэтому приходилось в одном купальнике бежать вокруг и заходить в воду с улицы. Бассейн был открытый. От тела шёл пар и руки покрывались пупырышными мурашками, и ноги тоже, и даже щёки.
А вот Катька подныривала и потому ждала её уже в воде, необыкновенно довольная своей смелостью.
Потом все занимались у бортика и это было ещё ничего, а вот после нужно было выходить на глубину и там плыть. Валька плыть боялась. Ей казалось, что со дна поднимется чудовище и схватит её за голую ногу. Поэтому она отчаянно колотила ногами и руками по воде вразнобой, чтобы его отогнать. Чудовище, видимо, пугалось, но тренер был Валькой недоволен и делал разные замечания о том, как надо двигаться. У Катьки дела были лучше, и она уже плавала неровным кролем, погружая в воду лицо и делая правильные выдохи и вдохи, а Валька всё барахталась не известным никому стилем и никак не могла начать правильно дышать.
Зато после занятий можно было встать на колени на узкую деревянную лавку и засунуть голову в сушилку, похожую на космический корабль, а оттуда разговаривать громким голосом. После сушилки все волосы вставали дыбом и трудно было уместить их в шапку, эффект от сушки у Вальки был умопомрачительный. Катька сушила заплетённую косу, чтоб не запутать волосы, и это было скучно.
Уже высохшие и одетые, они обязательно покупали бутерброды в буфете, как требовал Катькин папа.
– Потраченную энергию надо восполнять, – утверждал он всякий раз, выдавая девочкам деньги на бутерброды.
Бутерброды были с колбасой в крупную жирку, которую Валька методично выковыривала, и получалась колбаса в дырку, которую она ела с удовольствием. Потом они, наконец, отправлялись домой.
Дорога от метро до дома была самой лучшей частью маршрута. Они брали спрятанные в тайном месте засохшие палочки-былинки и срывали с лопуха колючие шарики. Считалось что это «Ёжики» и их нужно обязательно довести от метро до подъезда, палкой подталкивая вперёд, так, чтобы они не скатились ни разу с дорожки. Конечно, игра шла наперегонки, но уже только в конце. Зато до того можно было идти спокойно, вести своего Ежа и рассказывать про него всякие истории.
– Знаешь, мой сегодня что-то ленится, – говорит Валька, аккуратно поправляя траекторию колючки.
– А почему ты так решила? – спрашивает Катька, отправляя своего Ёжика вперёд ударом гольфиста.
– Видишь, все время норовит на газон закатиться и отдохнуть. Он вчера был в гостях у мышек, и они его там перекормили сластями.
– А почему они не позвали моего? – спрашивает Катька.
– Они звали, но твой спал. А у мышек был неожиданный приём и все должны были явиться в вечерних нарядах.
– Здорово! Вот жалко, что мой проспал всё, – вздыхает Катька, принимая объяснения Вальки, ведь вчера она как раз ходила к стоматологу.
– А в чём была мышь-хозяйка?
Катька любит Валькины рассказы про мышей и всегда подбадривает её своими вопросами.
– На ней было настоящее бальное платье, – фантазирует Валька. – Знаешь, такое розовое с пышной юбкой. А по розовому тончайшему муслину узор из маленьких вышитых ластиков, помнишь, как у Наташки в новом пенале, что ей папа привёз недавно.
– Ооо! – восторженно шепчет Катька. – Они такие красивые!
– Да! А на ногах у неё были туфельки из прозрачной резины с искорками, как сапоги у дуры-Вички, только туфельками сделанные.
– Ооо! А сумочка?
– Сумочка в виде ягоды, а на голове шляпка с вуалью. Мышка позвала в гости подруг, и они ели пирожные из маленьких корзиночек. Вот к ним-то и приходил мой Ёж. Он так любит эти пирожные, что съел целых сто штук.
Валька уверена, что сто пирожных, даже совсем крохотных, вполне могли быть причиной сегодняшней ленивости её Ежа.
Беседуя, девочки приближаются к знаменитым «Синим балкам» – это на самом деле старые металлические держатели для бельевых верёвок, но название «Синие балки» им подходит куда больше.
Отсюда, собственно, начинается сама гонка. И по негласным правилам, она начинается без объявления. Каждая торопится и ведёт своего Ежа максимально прямо, но он не должен соскочить с асфальта, иначе он выбывает из игры. Сосредоточенно прокатить колючий шарик прямо, налево, направо вдоль пресловутой трансформаторной будки, ещё раз направо и лихо вбросить его к подъезду.
В конечном итоге чаще приходит первым Катькин Ёж, вот как сейчас, но Валька не особо расстроена. Гонки для неё не главное, а Катьке нравится, что она тут первая.
Пока Катька исполняет победную ритуальную пляску, Валька прячет палочки-поводыри в кустах и неожиданно прерывает блаженное торжество подруги вопросом:
– Катька, а ты целовалась уже?
– С кем?
– Ну с мальчиком, конечно!
– Нет. А ты?
– Да. Во-первых, с Петькой…
– Ну и как?
– Мокро.
– А ещё?
– Ну, с Петькой больше никак, а вот с Тимофеем…
– С каким тааа-кииим Тимофеем? – нараспев дразнится Катька.
– С таакииим…, таакииим, – в тон ей отвечает Валька. – Это на даче летом было…
– Что-то ты не рассказывала мне раньше ни про какого Ти-мо-фе-я, – с сомнением в голосе произносит подруга.
– Я всё написала в своем дневнике.
– Ну, тогда дай прочесть.
– Это же личное!
– А ты загни те странички, которые совсем личные, и всё равно дай.
– Ладно, так и быть, я загну и дам, только уже завтра. Ну, пока, – Валька взмахивает рукой и уходит. Она медленно открывает деревянную дверь подъезда и вплывает внутрь.
Вся ее медлительность испаряется в момент и через две ступени она взлетает на третий этаж. Открывает дверь, сбрасывает куртку и шапочку на пол и спешно несётся к письменному столу, где лежит толстая тетрадь с нарисованной обложкой. На обложке изображена палуба корабля с алыми парусами, в центре этой палубы бочка, на ней сидит в лихой позе стройная, как тростинка, девушка с золотыми волосами, вокруг неё выстроились разные юноши: один играет на гитаре, у второго шпага в руках, у третьего книга и он явно что-то собирается прочесть вслух, возможно, стихи, четвёртый с палитрой и кистями намерен рисовать портрет Златовласой красавицы. Сходство героини с Валькой определенно присутствует, а черты Петьки если не очевидны, то угадываются в одном из почитателей, другие кавалеры неизвестны.
Валька раскрывает дневник посередине и раскрепляет его. Затем вынимает те несколько страниц, на которых описаны события этой осени и вставляет пустые клетчатые листы в летний период. Довольная своей работой, она зажимает скрепки обратно и без промедления начинает писать на этих чистых листах.
Уже пришла с работы мама и что-то жарит на кухне, а Валька все еще сидит за столом и пишет, не отрываясь. Перед ней на столе множество вырванных исписанных и измятых листков, и тут же свежие, ещё нетронутые. Кругом валяются карандаши, цветные ручки и раскрашенные листочки с текстовыми комментариями. «Когда Тимофей подошел ко мне и положил руки на плечи, я замерла и сердце мое затрепетало в груди, как маленькая птичка…», – строчит Валька и тут же делает зарисовку на следующем листке. Две фигуры в ночи приникли друг к другу у старой полуразрушенной стены из камней, оплетённых диким вьюном. Рисунок она тщательно загибает. «Прижавшись к нему щекой, я прошептала тихонько, что никогда, никогда не знала большего счастья и хотела бы продлить эти минуты вечно. Не знаю, слышал ли он меня, но сердца наши стучали в этот миг, как одно».
Валька с упоением ставит точку в виде сердечка и мечтательно поднимает глаза к полке с книгами, где выстроились в ряды толстые тома её любимых романов про любовь.
Марион Уэдд выехала на прогулку и обронила в аллее перчатку, а отважный Уолкер поднял и сохранил на шляпе. Завистник Робладдо пытается соблазнить Марион и украсть её любовь, уничтожить её возлюбленного и её саму, но она, прекрасная и нежная, жертвует всем, она готова на любые лишения, чтобы спасти любимого, и, конечно же, спасает его. Так бы сделала и сама Валька.
Свой первый роман про любовь Валька прочла ещё тогда, когда в первый класс только собиралась, но тогда она ещё маленькая была, поэтому теперь те же книги были полны для неё совсем новых впечатлений. Этим летом она прочитала их заново по три раза каждую.
Всякий раз по дороге с дачи до Москвы и обратно она прижимала лицо к окну и смотрела, не отрываясь, на мелькающие за окнами пригородной электрички домики, поля и рощицы, и представляла, как там рядом с поездом скачет красивая дама в амазонке и шляпе с вуалью. Её густые золотые волосы треплет ветер, когда она проносится рядом с Валькой и улыбается ей своей невообразимо прекрасной улыбкой.
– Что ты там разглядываешь за окном, Валя? – спрашивает, бывало, удивлённо бабушка.
– Там она скачет, – восторженно шепчет Валька. – Бабуль, там я скачу, ты понимаешь, там я?
– Ну, скачи, скачи, – кивает бабушка и больше Вальку не дергаёт.
– Удобно с таким ребёнком на даче и в дороге, – делится бабушка с соседкой по сиденью, которая внимательно наблюдает со своего места за бабушкой и Валькой. – Либо читает, либо по саду ходит, либо вот смотрит в окно и не капризничает, не шумит, фантазирует.
– Уж не знаю, может лучше, чтоб шумела? – ворчит соседка. – Блаженная у вас девка-то, вон, лицо какое, будто она там видит кого-то.
– Так, наверное, видит, может, там и есть кто, просто нам больше не видно, – сердито отбривает соседку бабушка и замолкает, наблюдая за Валькой.
Валька рисует в дневнике прекрасную всадницу и тоже складывает листок специально для Катьки, чтоб она как бы не смотрела, или чтоб посмотрела тайком.
– Валя, иди ужинать! – врывается в комнату мамин голос.
Валька вздрагивает, резко встаёт и захлопывает дневник.
– Мам, а выдумывать плохо? – спрашивает Валька уже в кухне, ковыряясь в макаронах по-флотски.
– Нет, Валя, выдумывать хорошо, врать плохо, – спокойно отвечает мама. – А почему ты спрашиваешь?
– Да так… Просто…
На следующее утро Катька уже ждет Вальку у Синих балок. Прохаживаясь вдоль них, она зябко кутается в курточку на «рыбьем меху» и натягивает шапочку поплотнее на уши.
– Ну что? Принесла? – кричит она ещё издали, заприметив идущую подругу.
– Принесла, – Валька достает из портфеля и протягивает ей дневник. – Только ты обещала то, что загнуто, не читать, – она отдаёт подруге дневник, аккуратно обёрнутый в тёмную обложку от учебника, так что цветной картинки, украшающей его, не видно.
– Ладно, не буду, – бурчит Катька и прячет дневник к себе в сумку.
Этим же днём на всех школьных переменках Катька стоит, отвернувшись к окну, и самозабвенно читает Валькин дневник, отгибая каждую сложенную страничку.
Валька ходит в стороне одна, не подходя к подруге близко, в странном волнении поглядывая на неё издали.
Она видит, как разворачивает Катька её специально сложенные листы, но не говорит ни слова возражения, ведь прекрасно знала, что именно эти секретные странички и будет прочитаны первыми, поэтому вчера именно их она переписывала особенно тщательно.
– Что это у вас тут происходит? – спрашивает любопытный Петька, с видимым беспокойством уже давно наблюдающий эту сценку.
– Ничего, отстань, не спрашивай, – отмахивается Валька от друга и отходит от него в другой конец рекреации, чтобы снова там ходить из угла в угол.
Петька пожимает плечами и ретируется от греха подальше. Такую Вальку он побаивается.
Наконец на последней перемене Катька дочитывает всё и закрывает дневник. Она оборачивается и смотрит в Валькину сторону. Валька тут же подходит.
– Дааа, вот это роман… – восторженно тянет Катька. – А где он сейчас, Тимофей?
– Он уехал навсегда. Нас разлучили трагические обстоятельства.
– Ааа, ну… Жаль, такая любовь…. Ты, прямо, как героиня!
– Ты так считаешь?
– Уверена, – кивает сдержанно Катька и, ни слова больше не произнося, уходит в класс.
Домой после школы Катя уходит одна.
– Вы что, поссорились? – спрашивает Петька, провожая Вальку до подъезда.
– Нет, – отвечает Валька кратко.
– Из-за какой-то писанины у вас целая драма, – удивляется Петька.
– Ты слово новое выучил, что ли? – ехидничает Валька нарочно, чтобы отбить у Петьки охоту расспрашивать.
– Зря ты, Валька, так, – обижается мальчик. – Не понимаю я ваших секретов.
Петька отдаёт ей портфель и уходит, не прощаясь.
Вечером на кухне Катька сидит перед чистой тетрадкой в клетку, рядом на столе без обложки лежит Валькин дневник и вокруг него разбросаны измятые бумажки с неуклюжими зарисовками. Катькин папа хлопочет у плиты.
– Пап, ты не мог бы мне помочь? – сердито отодвигая от себя комки изрисованной бумаги, просит Катя.
– В чём, Катя?
– Мне надо нарисовать лошадь и всадницу.
– Зачем?
– Чтоб Валька не думала, что у неё одной может быть прекрасная любовь!
– А, ну конечно, не у неё одной! А что, лошадь и всадница – это показатель прекрасной любви? – пытается отшутиться Аркадий.
Катя со слезами, дрожащими на кончиках ресниц, молча комкает очередной неудачный эскиз. Поняв, что шутка остаётся непонятой, Аркадий отвлекается от кастрюли и с удивлением смотрит на дочь и творческий беспорядок вокруг неё. Его взгляд выхватывает расстроенное лицо дочери, измятые рисунки и красивый Валькин дневник.
– Это Валькин рисунок, да? – спрашивает он уже серьёзно и мягко.
– Да, – кивает Катька. – А внутри такая красивая история, – печально констатирует она.
– А у меня не получается! – Катя в сильнейшем разочаровании сметает рукой свои рисунки на пол.
– Ну не расстраивайся так, давай нарисуем вместе.
Аркадий откладывает в сторону шумовку, которой он вылавливал пену из куриного бульона, и присаживается рядом с дочерью.
– У тебя тоже будет своя история и своя любовь, и свой сказочный принц, обязательно будет!
– Ну смотри, вот лошадь, – он берёт карандаш и неуверенно начинает рисовать лошадиную морду.
– Сейчас и всадницу сообразим, – обещает он.
– А историю ты напишешь сама, скоро напишешь, только немного ещё подрастёшь и появится у тебя своя собственная прекрасная любовь.