Если человек выбрал другой путь, значит, он нуждался в переменах, значит, его что-то не устраивало в собственной жизни, значит, он хотел изменений, хотел что-то или кого-то заменить чем-то или кем-то, был готов к новому, а происходящее перестало его радовать, стало ненужным, чужим, больше не имело смысла.
Наверное, нужно уметь дорожить тем, что имеешь. Но люди устроены иначе – они скитаются в поисках новых ощущений, новых отношений, бывают часто не довольны тем, как живут, с кем живут. Но разве они не сами выбрали для себя такую жизнь? Кого винить, как не самих себя.
Что такое простое человеческое счастье? Оно может быть абсолютно разным. Но для каждого, в первую очередь, счастье – это когда тебя понимают. На банальном понимании строятся отношения. Любые отношения: с родными и близкими, с друзьями, с коллегами, с любимыми. Он был единственным человеком в моей жизни, которому мне не приходилось по сто раз снова и снова что-то объяснять, не приходилось разжевывать, не было необходимости оправдываться за те или иные совершенные мной действия, сказанные слова. Я не боялась показаться глупой, не боялась говорить открыто и честно, не боялась дурачиться и смеяться в голос, или, наоборот, плакать навзрыд. Он как будто уже заранее все знал: знал, какая я на самом деле и какой иногда могу с ним быть, просто потому, что доверяю ему больше, чем себе. Ему было не все равно, он оберегал меня, ценил… надеюсь, что любил и поэтому все мне прощал.
В тот вечер он знал, даже был уверен, что покорит меня снова. Ему это удалось.
Двое, юноша и девушка, стоят на берегу.
Но это уже совсем другая история.
Здравствуй и прощай
Дорога. Проселочная дорога, дальняя дорога, железная дорога, дорога домой… дорога длиною в жизнь.
Ночная Москва. Осень наступила внезапно, умывая улицы косым дождем и заставляя вечно куда-то спешащих прохожих открывать свои огромные разноцветные зонты, напоминающие шляпки грибов. Капли дождя ударялись о землю, сливаясь в лужи, на поверхности которых надувались и тут же лопались огромные пузыри.
Той осенью мы часто гуляли. Специально выбирали день и уезжали гулять в парк. У нас был наш любимый парк, мы провели там немало времени. По пути к парку мы покупали сладкий кофе в «Старбакс» и, держась за руки, шли молча до самого входа в парк, медленно потягивая обожаемый напиток. Парк находился чуть ли не в самом центре города, но был, тем не менее, немноголюдным и очень уютным. Там на пруду плавали и жили утки, а круглый год на сцене, расположенной в парке, разновозрастные пары танцевали фокстрот, буги-вуги, бачату и вальс. Интересно было наблюдать за парочками: может быть, они видели друг друга в первый раз, а танцевали так, будто были знакомы вечность.
Парк был наполнен ароматом осени. Листья при малейшем, пусть слабом, порыве ветра поднимались с земли и вальсировали, кружась, а затем медленно падали на пешеходные дорожки, застилая их немыслимой красоты желто-красным, цветным, узорным ковром.
Во время прогулок по парку мы успевали обсудить все: просмотренные за последнюю неделю фильмы, обновленные плейлисты в наших смартфонах и плеерах, книги, которые уже прочли или только собирались прочесть, проблемы, возникшие у общих знакомых, общих знакомых, планы на предстоящую зиму, нынешние и будущие достижения, «хвосты» в университете, студенческую жизнь (да, мы оба являлись студентами), завал на работе (и при этом оба работали), новые приобретения и покупки, и много-много не менее важных вещей – все это было про нас.
В тот вечер у нас не было планов, мы просто снова встретились, чтобы побыть вместе. На улице было еще довольно тепло, но по-осеннему свежо и сыро. Дождь временами накрапывал, но мы взяли с собой зонт, один на двоих, поэтому изменчивость погоды не пугала нас.
Как выяснилось, планов на вечер не было только у меня, а он уже все придумал. Я была уверена, что мы отправимся в парк, как обычно. Но его едва заметное легкое волнение подсказало мне, что концепция поменялась. Мы ехали совершенно в ином направлении, прочь из города.
Сейчас это особенно понимаешь – всегда должно быть интересно. С ним так и было – интересно. Все как в детстве, мы все родом из детства: новое – значит интересное. Новый день предполагает новые впечатления, новые переживания – все это неповторимо и жутко интересно. Уметь искренне удивляться и радоваться чему-то новому, радоваться мелочам – бесценно.
Когда мы остановились, он заглушил двигатель автомобиля, взял меня за руку и долго не отпускал. Мы оба молчали. Вечер был прохладным, редкие капли дождя рвано ударялись о лобовое стекло и медленно стекали вниз. Он закурил. В такую погоду я тоже люблю курить, но больше мне нравилось смотреть, как курит он: медленно затягиваясь, надолго, насколько это возможно, задерживая дым в легких, смакуя сигарету, наслаждаясь вкусом табака. Он предпочитал курить «Парламент», хотя признавался, что предпочел бы вовсе не курить, но не мог бросить.
Я сразу поняла, что рядом железная дорога – тот самый запах. Приятный, манящий, волшебный аромат, исходящий от шпал, навсегда сохраняется в памяти того, кто хоть раз бывал на вокзале. Здесь всегда особенно ощущаешь увлекающий, захватывающий дух путешествий, переездов, перемен. Это аромат детства – места, куда хочется вернуться, чтобы снова обрести то, что там когда-то оставил. На самом деле этот запах исходит от пропитки шпал креозотом. Это я где-то вычитала. Кажется, сегодня уже используют другие технологии для обработки шпал.
Мы бросили машину на стоянке и до станции шли уже пешком. Было многолюдно, несмотря на позднее время. Кто-то шел нам навстречу, кто-то бежал вслед за нами, спеша и обгоняя, боясь опоздать на последнюю, возможно, электричку и не доехать сегодня до дома.
Я редко ездила на электричке, некуда было. По городу я перемещалась на метро, пользовалась наземным транспортом, а получив права, я пересела на личный автомобиль. Ездила я на поездах на более дальние расстояния, в другие города, только случалось это нечасто. Но моя любовь к железной дороге объяснима: в течение семи лет, начиная с пятого класса, я ходила в школу, и, так сложилось, еще пять лет после, в институт, по маршруту, пролегающему через железнодорожные пути. Это был кратчайший и самый удобный путь. И мне нравился этот путь. Я никогда не боялась ходить через железную дорогу одна, даже поздним вечером, когда было уже совсем темно, или ранним зимним утром, когда город, укутанный в снежное одеяло, еще сладко дремал, постепенно пробуждаясь от сна под невнятный щебет замерзших от холода за ночь птиц. Я всегда радовалась, словно ребенок, прибывающему поезду, электричке. Все замирало во мне при виде приближающегося поезда. Хотелось, чтобы электропоезд проносился мимо меня медленнее, чтобы я могла детально изучить каждого, кто сидел в вагонах. Но это было невозможно. Лишь силуэты удавалось рассмотреть: тени, темные пятна – пассажиры.
Я не вспомню названия станции, сейчас это и не важно; пригородные станции очень похожи одна на другую. Я даже не спросила его тогда, почему мы приехали именно на эту станцию, и почему и зачем мы здесь. Я всегда ему доверяла, и тогда доверилась вновь.
Мы подошли к главному выходу со станции – небольшому одноэтажному зданию со стеклянными дверями, зашли и тут же вышли, поднялись по лестнице на бетонный мост, чтобы спуститься вниз уже с другой стороны и попасть на пути следования электропоездов.
Освещение станции было тусклым, фонари освещали лишь часть железнодорожных путей, рельсы просматривались на расстоянии приблизительно ста метров, дальше – кромешная тьма. Свет от фонарей рассеивался, преломляясь на путях. Железная дорога приобрела зеленовато-желтый оттенок: пути словно были покрыты налетом, напоминающим по структуре зернистый, сухой порошок; и металлический блеск – это свет так бликовал на лужах и мокром полотне дороги. Казалось, стая жуков-бронзовиков слетелась сюда и уселась на рельсы и шпалы, так часто это делают воробьи, рассевшись на линиях электропередач и чирикая. Высоковольтное электрическое напряжение свинцовой безнадежной шумовой завесой застыло в разряженном, свежем воздухе. На путях стояли вагоны и составы, но выглядели они брошенными и одинокими на фоне зеленой, местами медно-красного отлива, земли.
Аромат, исходящий от шпал, моросящий, делающий влажными наши лица дождь, послевкусие недавно выкуренной сигареты, тепло его дыхания, его особенный запах – все это для меня разом слилось в единый поток мельчайших устремленных частиц, образовало водоворот немыслимых ощущений и желаний.
У меня сохранилась фотография, сделанная им с того самого моста, на котором мы стояли так долго и так мало, чтобы успеть вдоволь насладиться друг другом и видом ночного пейзажа. На ней рельсы дорог, напоминающие издали лестницы, пересекались, при этом создавая неповторимую фантастическую композицию, и уходили в туманную, влекущую за собой неизвестность. Изумрудно-зеленый цвет дорог и желтые фонари-огоньки, черное ночное графитовое небо, усыпанное еле-заметными звездочками-точками – это все, что осталось мне на память о нем.
Фото хранится в моем телефоне. Я никогда не смотрю на него специально, лишь иногда натыкаюсь случайно, просматривая папку с фотографиями, если хочу удалить ненужные фотофайлы. Удалить это фото я не могу. Оно наполнено той непередаваемой, но, в тот момент, почти осязаемой безмятежностью, мягкостью.
Ощущение невыносимой грусти не покидает меня. Я скучаю. Я действительно скучаю по человеку, которого уже никогда не смогу вернуть. Когда я натыкаюсь на наши совместные фотографии, так или иначе хаотично разбросанные по гигабайтам виртуальной памяти, я понимаю, что виновата во всем сама, мне больше некого винить. Я сама сделала то, что сделала – сделала свой выбор.
Мы спустились на платформу. И тут я снова подумала, что о цели нашего приезда на станцию я до сих пор ничего не знаю.
На платформе мы были одни. Он снова закурил. Дождь усиливался, но это нас совершенно не беспокоило. Клубы табачного дыма, смешиваясь с теплыми парами выдыхаемого им воздуха, были настолько плотными по своей структуре, что на несколько секунд я переставала видеть что-либо вокруг.
Мы оба молча вглядывались в темноту, смотрели в одну сторону – на пустынные железные поперечные и продольные линии в ожидании электрички. Сигарета кончилась. Он вдруг обнял меня, встав сзади, так крепко, почти что схватил, насильно прижав к себе. Я растерялась сперва, но не шелохнулась, не успела и вздохнуть, замерла на мгновение и растворилась в его объятиях. Мурашки побежали по спине. Те незабываемые ощущения тепла и нежности, принятия и покорности, любви и понимания, погружения и полной отдачи живут во мне, они часто ассоциативно и рефлекторно вспыхивают в моем сознании. Он дышал спокойно, размеренно, дышал теплом. Мне передалось тогда его спокойствие, все вокруг будто бы замерло, исчезло. В тот момент на Земле не было никого, кроме нас. Мне кажется, я ни с кем таких чувств не испытывала, хотя была убеждена, что любила и влюблялась до встречи с ним ни раз. Все оказалось обманом… самообманом, фарсом.
Впереди замерцали огни. Слепящий, мощный, электрический свет юпитеров, скользя по рельсам, пронзая сумрак, освобождал станцию от покрова предстоящей ночи. Огромные, словно расширенные атропином, зрачки стеклянных фар медленно приближались к нам.
Это прибывал поезд. Мы наконец-то его дождались.
Какое-то время я еще не выпускала его теплые ладони из своих рук, и он не спешил убирать руки. Мы разнялись только тогда, когда поезд поравнялся с нами.
И тут, неожиданно для нас обоих, ни о чем не договариваясь, одновременно мы сделали то, чего никто из нас до этого никогда не делал. Мы оба стали размахивать руками, подпрыгивая на месте, таким образом, приветствуя прибывающий поезд, выкрикивая: «здравствуй!», «привет!», «как мы рады!».
Это была моя детская мечта. Все дети делают так, я уверена. Но я не делала так раньше, я, честно признаюсь, стеснялась. Я боялась то ли реакции пассажиров в поезде, то ли критикующих мои действия взглядов случайных прохожих.
Все произошло спонтанно и совершенно неосознанно, на уровне инстинктов, но он знал, что так случится. Он не мог этого не знать. Мы могли совершить что-то иное, нам могло прийти в голову что угодно, но то, что мы сделаем что-то вместе, что-то одинаковое и схожее, он точно знал. Мы очень похожи, и мысли наши об одном и том же, одни и те же. Цель того вечера была достигнута. Он хотел добиться именно этого. Он хотел показать мне, как два человека слышат друг друга и подчиняются друг другу на невербальном уровне, без лишних слов, без каких-либо договоренностей.
Поезд затормозил и остановился на этой станции всего на пару минут. Несколько человек вышли из вагонов и засеменили в сторону пешеходного моста. Ко времени прибытия электрички на платформе вместе с нами, неожиданно для нас самих, стояли люди, а мы их будто не видели. Интересно, что они подумали, глядя на нас? Хотя нет, не так уж и интересно.