Часть 7
Пришла Маруся в город, села на скамейку прямо перед тюремным забором, шагов десять отделяло её тогда от входа, разжала ладошку, а в ней колечко мамино блестит и играет на последних лучах солнышка, хоть и дождь, а солнышко иногда да и проглянет из-за туч, скоро зима, а по лицу девушки то ли капельки дождя, то ли слёзы стекают…
– Дедунь, да ты сам плачешь.
– Эх, внучики, да как же не плакать, только представлю, что сидит голубица наша, кутается в пальтишко своё тонюсенькое и плачет родимая, может с жизнью прощается, а на улице – то все ж осень, дождь, а одежонка у сердечной – название одно.
– А её убили, дедунь?
– Слушайте дальше, дитятки.
Сидит, значит Марусенька, льёт слёзки свои – росинушки, видит, подходит к ней военный, выглядит, ну что твой генерал, высокий, шинель до пола, сапоги начищены, в плечах косая сажень, из-под фуражки с околышем седина виднеется, немолод значит уже.
– Что случилось? – спрашивает строго. Испугалась Маша, молчит, а военный продолжает:
– Кто вас обидел, барышня? – ох, давно Машу никто так не называл, аж с самого Смольного, расплакалась она ещё сильнее, сел тогда рядом с ней военный и говорит:
«Скажи, дочка, что у тебя случилось? Понимаешь, у нас с женой дочь твоего возраста – Лизонька, и вы с ней очень похожи, когда тебя увидел, аж в душе все оборвалось, только представил, что она тоже может так вот сидеть и плакать», – посмотрела на него Маша и подумала, что хоть и не ее, а дочку свою он жалеет, но больше поделиться сейчас и не с кем горюшком своим и рассказала ему все: про следователя, про происхождение своё небольшевистское, про маму – фрейлину и колечко её, которое несёт следователю в качестве уплаты за освобождение.
Переменился в лице «генерал».
– Посиди – ка здесь, – говорит, – сам же зашёл в страшное здание, а через минут сорок оттуда с заломленными назад руками вывели следователя, который мучил её много дней и ночей, глянул он на неё, а взгляд затравленный, как у пойманного зверя, у Маши, даже жалость к нему в душе появилась.
Часть 8
«Эх, – думает Маруся, – жаль – то как его, – не было у человека в жизни добра, глумился над людьми, злоба одна – то и есть, – как – то и обида на него ушла из души, а здесь и «генерал» подошёл: «Все, – говорит, – дочка, иди домой, – а Маруся ему колечко протягивает, – вот, – говорит, – это вам за помощь вашу и поддержку», но военный её открытую ладошку опять в кулачок сжимает, а колечко – то внутри кулачка осталось.
«Знаешь, детка, запомни, среди нашего брата есть и порядочные люди.»
Заплакала опять Машенька, благодарит покровителя своего, а он гладит её по голове, словно она дитя малое.
– Все, – говорит, – пора тебе домой, вот по этому номеру телефонируй, если что-то понадобится, чем смогу – помогу.
– А можно сейчас прямо попросить?
– Ну давай, – удивился великан.
– Следователя расстреляют?
– Ну, милая моя, нельзя об этом спрашивать, дознание будет проводиться… Не у тебя одной он поборы вымогал, давно за ним наблюдаем.
– Просьба у меня: можно к нему батюшку позвать, покаяться ему надо бы, душу очистить.